Читать книгу Рыцарь мечты. Легенды средневековой Европы в пересказе для детей - Сборник - Страница 3

Случилось это в стародавние времена, теперь уже никто толком не помнит, когда это было.

Однажды ясным весенним утром молодой пастух Питер выгнал стадо на зеленую луговину возле реки. Было тихо. Крылья ветряных мельниц темнели вдали неподвижными крестами. Мимо берега лениво и медленно проплыл старый деревянный башмак, а то никто и не заметил бы, что вода движется.

Еще дальше, позади гряды крутых обветренных скал, шумело море. Казалось, великан вздыхает во сне.

Пастух был родом из этих мест. Каждый день он видел одно и то же: эти поля и луга и неторопливую, сонно-текущую реку. Ему захотелось подняться на вершину утеса и поглядеть на море. Коровы щипали сочную высокую траву, а собачонка зорко стерегла стадо.

Молодой пастух пошел к далеким скалам, напевая по дороге песню:

У подножия зеленого холма притулился домик старого рыбака. Старик отдыхал на скамейке, покуривая трубку. Он ласково кивнул Питеру. Лицо у старика было цвета темной меди, а глаза словно выгорели от солнца.

– Славная песня! – сказал он. – Я и сам певал ее в молодости. Говорят, все в ней правда, каждое слово, да кто знает?

Пастух махнул рукой старому рыбаку и начал карабкаться вверх по скалистым уступам. Кривые ветки кустов цеплялись за полы куртки. Но вот он и на вершине. Пастух посмотрел кругом.

Стояло безветрие, но по морю все время катились широкие пологие волны.

Вот одна разбилась внизу, зашипела, затихла. За ней вторая… И вдруг в тишине послышался дальний приглушенный звон колоколов. Звон этот шел откуда-то снизу, будто поднимаясь по невидимой лестнице. Все громче и громче звучали колокола, и шум прибоя уже не мог заглушить их.

«Значит, и вправду на дне моря звонят колокола! – изумился Питер. – Словно радуются праздничному утру».

Бом-м! – глухо гудел могучий колокол, и ему на разные голоса торопливо и звонко вторили другие.

В этот миг в отдалении, за полосой прибоя, что-то ярко-ярко сверкнуло в волнах. Солнце скрылось за облаком, и стало видно: это появился из волн золотой петух. Вот диво! Стоит петух на золотом шаре, а золотой шар укреплен на острие золотого шпиля. Растет и тянется к небу золотой шпиль, и бежит от него по воде светлая дорожка.

Вот появились из моря еще два золотых петуха, а вот уже видна над волнами крыша высокого дома, так богато украшенная, будто на дом надета драгоценная корона.

Питер взглянул вправо, взглянул влево… Там, где всего минуту назад катились пустынные волны, теперь виднелся густой лес стрельчатых шпилей, колоколен и башенок. Столько, что и не сосчитать!

Бом-м! – гремел большой колокол, и звонкие серебряные голоса малых колоколов подпевали ему: «Мы рады солнцу, рады свету! Мы вышли из моря, вышли из моря…»

Стаи стрижей взлетели с башен и закружились в небе, словно не могли нарадоваться голубому простору.

Смотрит Питер – глазам своим не верит. Выплывают из волн одна за другой островерхие крыши.

Еще несколько мгновений – и поднялся из морской пучины круглый остров. А на нем сияет украшенный золотыми статуями прекрасный город.

«Уж не сон ли я вижу? – подумал Питер. – Или, может быть, это радуга встала над морем и ослепила меня? О, если бы моя любимая Магдалена была здесь, рядышком, и видела это чудо!»

Пастух протер глаза и больно ущипнул себя, чтобы увериться, не спит ли он? Но нет, город не исчез, как сонное видение.

Вот улицы, вот дома, десятки, сотни домов! Они стоят тесными рядами и похожи на золотые ульи. Вот высокий собор.

Три сторожевые башни охраняли вход в город: одна, самая большая, посередине и по обе стороны две другие, поменьше. В главной башне тяжелые медные ворота, а над ними щит с гербом: ларец, полный золота, и лев с разинутой пастью.

Шум прибоя затих. Море словно обмелело, и от самого берега поднялась со дна и протянулась к воротам песчаная коса, длиной шагов в триста.

«Будто подъемный мост», – подивился пастух. Он торопливо спустился с утеса, в кровь исцарапав ладони, и пошел к городу, увязая ногами в мокром песке.

Теперь колокола звонили так громко, что дрожал и сотрясался весь воздух кругом.

Питер подошел к высоким медным воротам и остановился.

«Только искусным мастерам под силу сделать такие ворота, – подумал он. – Ничего не скажешь – отменная работа! Их не сокрушить и полчищам врагов… А что, если вдруг откроются ворота? Войти мне в этот город или нет? Боязно как-то, однако и взглянуть на город охота. Э-э, да что думать попусту! Ворота все равно крепко-накрепко заперты…»

Вдруг Питер вздрогнул и невольно сделал шаг назад.

Померещилось ему: стоит в тени ворот прозрачная девушка, закрыв лицо руками. Длинные волосы ее, словно утренняя золотистая дымка, окутали плечи. А сама вся сжалась, дрожит, будто озябла.

Тут девушка опустила руки, и пастух увидел, что это его невеста Магдалена. Слезы текли по ее бледному лицу, и смотрела она на него с несказанной мольбой и тревогой.

«Храни тебя Господь, моя Магдалена! – с волнением произнес про себя Питер. – Это, верно, твоя душа явилась, чтоб вовремя остеречь меня, чтоб я поскорей удалился от этого недоброго места. Так я и сделаю. Поспешу-ка я назад…»

Только он это подумал, послышались натужные хриплые крики:

– Эй, налегай, налегай сильнее! Петли заржавели. Все вместе, разом!

С лязгом и скрежетом растворились тяжелые ворота. Появился человек, одетый в пунцовый бархатный кафтан, украшенный гербом города. Человек вскинул золотую трубу и громко затрубил. Она звучала торжественно и призывно.

Питер глянул в открытые ворота да так и замер на месте.

С высоких башен струйками сбегала вода. Легкий пар поднимался над кровлями. Дорога, мощенная разноцветными камнями, была мокрой, как после сильного дождя.

На маленькой площади толпились люди в нарядных богатых одеждах. Они взволнованно переговаривались, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть Питера.

– Вон он, смотрите! – послышались голоса. – К нам пожаловал гость. Какая радость! Он – бедный, он, похоже, беднейший из бедных… Он нищий. У него заплаты на коленях, прорехи на локтях! Какая удача!

«Странный народ! Чему тут радоваться?» – удивился Питер.

Ему вдруг стало как-то не по себе, словно пахну́ло на него холодным сырым ветром. Он хотел было уже повернуть назад, однако не тут-то было! Его со всех сторон окружила толпа пышно разодетых слуг. Они низко и почтительно кланялись ему, приглашая войти, и подобострастно улыбались. Но двое дюжих молодцов крепко подхватили его под локти.

– Спятили вы, что ли! Пустите меня! – крикнул Питер.

Но слуги насильно повели его через площадь, вверх по улице.

Все дома тут, как видно, были построены в глубокую старину, но ничуть не обветшали. Было на что поглядеть: столбы из мрамора и лазурита[4], статуи людей, так искусно высеченные из камня, что казались живыми. Двери украшены золотом. В каждом окне узор из цветных стекол: вот роза, вот звезда, вот прекрасная девушка.

Двери лавок были широко открыты, а в них – чего только нет! У Питера просто глаза разбежались. Купцы, стоя на пороге лавок, приветствовали его низкими поклонами, ласково кивали ему. И все же душу Питера томили неясный страх и тревога.

Посередине улицы били хвостами и разевали рты морские рыбы. Во все стороны испуганно разбегались крабы. Какая-то женщина выжимала подол намокшего платья, украшенного кружевом. Девушки расчесывали золотыми гребнями влажные волосы, чтобы они поскорей просохли под лучами солнца.

Но всего удивительнее было вот что! На крыше одного из домов стоял, накренившись, трехмачтовый корабль. В боку чернела глубокая пробоина, канаты перепутались, на грот-мачте[5] – выцветший флаг с черепом и скрещенными костями.

Еще заприметил пастух старую рыбацкую лодку. Крепко зацепилась она за острую башенку. Праздно свесились с бортов весла, на ветру трепетал видавший виды залатанный парус. Странным показалось все это Питеру.

«Кто же приплыл на этой лодке?» – с внезапной тоской подумал он.

Питера провели еще по нескольким улицам, и вот перед ним открылась широкая площадь. Со всех сторон ее окружали прекрасные здания: собор, ратуша[6] и торговые ряды. А немного поодаль возвышался дом, украшенный золотыми петушками.

Возле ратуши и на ступенях собора стояли люди. На мужчинах были длинные мантии, отороченные куньим и собольим мехом. На женщинах сверкало множество украшений: ожерелья и пряжки, серьги и перстни. А одеты они были все только в парчу и атлас.

Так гордо, так высокомерно глядели эти люди, словно им принадлежали все сокровища земли. На мостовой лежала золотая подкова, и кто-то небрежным пинком отшвырнул ее прочь.

Слуги остановились и отпустили руки Питера.

Из толпы вышел человек с тяжелой золотой цепью на груди и сказал медленно и важно:

– Здравствуй, гость наш, добро пожаловать! Все мы, именитые купцы нашего города, вышли тебе навстречу. Оцени оказанную тебе честь. А теперь твоя очередь говорить. Скажи нам, кто ты? Как тебя зовут? Богат ты или беден?

– Мой почтенный господин! Я – пастух, служу по найму. Зовут меня Питер. Выгнал я нынче утром хозяйских коров пастись на лужок и вот, волей или неволей, попал в ваш город.

– Мы все рады тебе, Питер! Значит, ты беден? Что ж, прекрасно! Или, вернее сказать, горе невелико. Но скажи мне: ты женат или еще одинок?

– Я один на свете, нет у меня ни кола ни двора. Вот прикоплю немного денег, куплю корову, тогда и женюсь. Может, и домик построю, я мастак работать топором. Вот и всё. Если подумать, так бедному человеку о себе и рассказать-то нечего.

– Э, да ты в счастливый час родился, милый сынок мой Питер! Это говорю тебе я, старшина купцов – господин Ангесхольм! Принесите сюда ключ, да поживее!

Тотчас принесли подушку из красного бархата, а на ней – большой тяжелый ключ с тремя зубцами.

– Вот тебе ключ от самого лучшего, самого красивого дома в нашем городе. Видишь, как горят на его крыше золотые петухи? Подними голову кверху и посмотри, Питер! Этот дом мы дарим тебе. Он полон несметных багатств от чердака до подвала. Останься с нами и живи в нашем городе.

Старшина купцов подошел к пастуху, по-отечески положил руку ему на плечо.

– Слушай, Питер, да смекай хорошенько. Не случайно, не сгоряча назвал я тебя своим милым сынком. Решил я с тобой породниться – хочу, чтоб ты стал моим зятем. Бог даровал мне двух дочерей-красавиц: Элинетту и Лионетту. Дружны и неразлучны были мои дочурки. Думалось мне, ничто не может омрачить их счастья, но судьба решила иначе…

Тут, не договорив, умолк господин Ангесхольм. Прикусил губу, нахмурил седые брови. Затуманился его взор. Видно было, что он с трудом сдерживает тайную боль каких-то тяжких воспоминаний.

Печальный вздох пролетел над толпой. Женщина в белом чепце опустила голову, молодой осанистый купец отвернулся, а кудрявая девушка смахнула с ресниц слезинку.

– Ну да не о том речь! – спохватился господин Ангесхольм. – Ступай, старая кормилица, кликни мою младшенькую! Скажи Лионетте – я зову ее. Хочу, чтоб вышла она к нам сюда на площадь.

– Сейчас, сейчас, господин Ангесхольм! – засуетилась кормилица. Одышливо охая, поднялась по лестнице и скрылась в доме.

В высоких стрельчатых дверях показалась стройная девушка. Плавным шагом спустилась она по мраморным ступеням. Ее лицо было скрыто кружевным покрывалом, зыбким и узорным, как морская пена. Шитое серебром платье отяжелело от влаги.

Господин Ангесхольм своей рукой откинул покрывало, и замерли люди на площади, завороженные дивной красотой девушки.

Да, несказанно прекрасна была Лионетта! Бледно-золотые кудри придерживал алмазный обруч, но один непокорный локон упал ей на лоб. Она подняла длинные ресницы и поглядела на Питера. Казалось, само море подарило бездонную глубину ее глазам.

– Что, хороша?! – воскликнул седой купец. – Молчишь, парень, онемел от радости? Еще бы! Ты и мечтать не смел о такой невесте. Ну, что скажешь?

И странное дело! Померещилась Питеру тайная мольба во взгляде прекрасной девушки. «Не отвергай меня, Питер! Скажи, что берешь меня в жены…» – словно говорили ее глаза.

В замешательстве стоял молодой пастух, не в силах вымолвить и слова. Купцы, все, как один, выжидающе смотрели на него. А Лионетта призывно протянула к нему нежные руки, украшенные тяжелыми золотыми браслетами.

Наконец Питер собрался с духом и заговорил.

– Благодарю вас за великую честь, господа купцы! Уж вы не держи́те на меня зла, но никак не могу я согласиться. Поклялся я в верности Магдалене, девушке из моего родного селения. Работает она простой служанкой у господ. Считает дни, все надеется, что прикоплю я деньжат и мы поженимся. Нет слов, хороша ваша невеста, но отпустите меня!

Гневно взглянул на него господин Ангесхольм из-под насупленных бровей. Но пересилил себя, принялся вкрадчиво уговаривать, как мед полились его слова.

– Опомнись, любезный сынок мой Питер! Пожалеешь потом, ох как пожалеешь! Что тебе нищая служанка с шершавыми руками? Нечего сказать, велика радость купить корову да выстроить кособокую лачугу! Не поленись, сынок, войди в дом с золотыми петухами на крыше. Только подумай: он твой, ты в нем полный хозяин! Откинь сомненья, подай руку своей невесте!

Но упрямо покачал головой Питер:

– Вы так добры ко мне, совестно отказываться. Но делать нечего, дал я обещание моей Магдалене и не нарушу его, хотя бы небо надо мной затмилось и земля ушла из-под ног.

– Замолчи, замолчи, несчастный! – побледнел господин Ангесхольм. – Какие страшные слова!

Вдруг городской глашатай поднес к губам золотую трубу и протяжно протрубил один раз.

Точно ветер, предвестник бури, пролетел над площадью. Толпа зашумела. Все принялись уламывать и упрашивать пастуха.

Купцы прикатили бочки, набитые золотом. Бросали к его ногам драгоценные кубки, цепи, унизанные алмазами, перстни, кошельки. Разворачивали перед ним шелк, похожий на цветущий луг, бесценные ковры. Но Питер только виновато вздыхал и стоял не поднимая головы.

– Пошли тебе Господь, прекрасная Лионетта, жениха, достойного тебя! – наконец сказал он. – Именитого и знатного родом, не то что я. А меня отпустите восвояси: бросил я хозяйское стадо без присмотра.

– Значит, мы мало посулили тебе! – еще больше встревожились купцы. – Бери, пастух, бери все, что тебе приглянулось. Требуй от нас чего хочешь – не пожалеем. Что клятвы и обещания, что ты дал нищей девчонке? Звук пустой!

Городской глашатай снова вскинул кверху трубу, два раза громко протрубил и вскричал:

– Скоро полдень, граждане нашего города! Скоро полдень, торопитесь!

Старшина купцов схватил Питера за плечо. Голос его дрожал и прерывался:

– Спаси нас, пастух! Мы откроем тебе великую тайну. Лишь раз в сто лет, на одно только утро, выходит наш город из пучины моря. Колокола возвестят полдень – и он снова погрузится на самое дно. Но если за это время войдет в наш город юноша и женится на одной из наших девушек, то с города будет снято проклятье и море больше не поглотит его. Спаси нас, Питер, мы все молим тебя!

Услышав это, пастух бросил свою шапку на землю и закричал:

– Какая беда! Какая беда! Я готов отдать свою жизнь, чтобы спасти ваш город. Но я не могу нарушить клятву верности, не могу!

Тут он увидел, что лица стоявших вокруг него людей исказились от лютой злобы. Опасный огонь засверкал в глазах.

– Тогда ты уйдешь под воду вместе с нами! – загремел старшина купцов. – Такое уже бывало. Вон, взгляни на него! – И он указал на смуглого человека с серьгой в ухе. – Это капитан разбойничьего корабля. Сто лет назад, ранним утром, он вошел в наш город, но освободить его не смог. Нехотя, скрепя сердце, дала свое согласие Лионетта. Ради всех нас, ради спасения родного города решилась она. Только скрыл от нас презренный лжец, что ждет его на берегу жена с малыми ребятишками. И как же открылся безбожный обман? Лишь переступил подлый разбойник порог святого храма – пошатнулся крест на алтаре, и одна за другой погасли все свечи. Делать нечего, пришлось признаться мошеннику во всем. Однако мы сказали ему: «Ступай прочь из нашего города! Поторопись, еще успеешь». Но жадность сгубила его. Заприметил он золотое корыто, из которого ели свиньи. Взвалил он на плечи золотое корыто и, согнувшись в три погибели, заковылял к воротам. Да поздно. В последний раз протрубил глашатай, и…

Не договорив, умолк господин Ангесхольм и только махнул рукой.

Тут капитан разбойничьего корабля по-волчьи оскалил зубы и выхватил из-за пояса нож.

– Да что вы нянчитесь с ним, глупцы! – завопил он. – Скрутить ему руки, отвести в церковь да силком обвенчать с девушкой, а не то я всажу ему клинок в горло. Скоро полдень! Скоро полдень!

Стражники окружили Питера и хотели было схватить его. Но Лионетта выступила вперед, властно подняла руку и крикнула ясным звонким голосом:

– Я отпускаю его! Слышите? В память моей несчастной сестры Элинетты я отпускаю его на свободу! Беги, пастух, пока не поздно, беги!

Вдруг земля под ногами дрогнула и подалась вниз. Зашатались дома, зазвенели цветные стекла. Отчаянно закричали птицы, опускаясь на кровли домов.

Стражники оцепенели, словно к месту приросли.

В последний раз взглянул Питер на прекрасную Лионетту. Печаль и безнадежность светились в ее синих глазах. Он низко поклонился ей, повернулся и бросился со всех ног вниз по улице. А за его спиной, и все ближе, топот, крики, проклятия. Полетели камни, мимо просвистел нож.

Вот и городские ворота. Открыты настежь.

В этот миг в третий раз прозвучала золотая труба городского глашатая. Прозвучала отчаянно, обреченно… С лязгом и скрипом начали закрываться медные ворота. Вот уже осталась маленькая щелка. А в нее льются солнечные лучи… В последний миг успел Питер проскочить между тяжелыми створками, и они защемили полу его куртки. Но куртка была старая, изношенная, и пола легко оторвалась.

Пастух побежал по песчаной косе. Он бежал так быстро, как никогда в жизни, а песчаная коса оседала под ним, уходила в море. Вот он уже по колени в воде, вот по пояс, вот по самые плечи. Тут волны страшно закипели вокруг него… Да слава богу, до берега уже рукой подать.

Питер торопливо взобрался на прибрежный холм, цепляясь за ветки кустов.

Один за другим стали затихать колокола. Дольше всех, заунывно и протяжно, как в дни больших похорон, гудел большой колокол на башне собора. Но и этот колокол звучал все глуше и глуше. И вот уже все заглушил шум прибоя…

Питер оглянулся с вершины холма – и сердце его сжалось от боли. Перед ним расстилалось пустынное море. Последний раз блеснул в волнах золотой петушок и пропал из глаз.

Пастух медленно пошел с холма вниз, туда, где сидел у дверей своей хижины старый рыбак.

Старик вынул трубку изо рта.

– Что с тобой, парень? На тебе лица нет.

– Разве ты ничего не слышал? – спросил в свой черед молодой пастух. – Не слышал звука труб и колокольного звона?

Старик пристально поглядел на него и показал рукой на скамейку:

– Садись рядом со мной и расскажи, что с тобой приключилось.

Все рассказал Питер старику, все, что видел и слышал.

– Так и потонул он снова в морских волнах. И осталась там между створками медных ворот пола моей куртки. Поведай мне, добрый человек, может быть, ты и раньше слышал об этом городе?

– Слышал, и не раз. Наши отцы и деды говорили нам, что глубоко-глубоко на морском дне стоит большой прекрасный город. Когда-то, много сот лет назад, не было богаче города на всем побережье нашего моря. Золотой город – вот как прозвали его люди.

Сядь поближе да послушай. Вспомнилось мне предание, старое, как эти седые обветренные скалы.

Учат нас святые отцы: трудно богатому спасти свою бессмертную душу.

Жадность, зависть, вечный страх за свои сокровища одолевают скупых и богатых, ожесточают их сердца.

Так случилось и с жителями Золотого города. Потеряли они покой, всюду чудился им хитрый сговор, подвох да обман. Выставят стражу вокруг дома – гложут их недобрые подозрения и тревога. А ну, как кто-нибудь подкупит корыстного слугу. Слаб человечишка, падок на золото, продаст своего хозяина за пригоршню монет. По ночам, вздрагивая от каждого шороха, со свечой в руке обходили купцы притихшие залы и лестницы.

Но пуще всего боялись они чужаков да приезжих. От них жди беды и разорения! Мало ли на свете охотников до легкой наживы!

Вконец истомившись от бессонных ночей и тревоги, вот что порешили именитые купцы. Только подойдет к острову корабль под незнакомым флагом, тут же всех моряков – от капитана до матроса – с показной лаской да поклонами пригласить в пиршественный зал. Не забыть никого, даже смышленого мальчугана юнгу. В зале уже ломятся столы от невиданных заморских яств. Накормят всех гостей до отвала, а потом опоят крепким сонным зельем. А только опустится темный полог ночи на город, станут догорать свечи в золотых подсвечниках – хлопнет в ладоши старшина купцов. Один за другим бесшумно скользнут в зал слуги в черных плащах и масках. Все, как один, – отпетые негодяи, что давно уже запродали души дьяволу. Эти знают свое дело: им не впервой.

Без лишнего шума – каждому камень на шею. А потом одного за другим сбросят несчастных с отвесной скалы в кипящую морскую пучину.

«Проснутся наши гости на дне морском – то-то удивятся!» – усмехались купцы.

Довольные, усталые, расходились купцы по домам. Спи спокойно, Золотой город! Засовы и замки на дверях, луна освещает пустынные улицы.

Приказали купцы стрелять с башен в пролетающих над островом лебедей и чаек. Хоть и на своем птичьем языке, а могут разболтать глупые птицы о несметных сокровищах Золотого города.

Так год за годом жили да собирали богатство купцы. Радовались, что забыли люди про их остров, словно окружен он невидимой стеной.

Однажды проснулись жители Золотого города от воя и свиста ветра. Разбушевалось море. С грохотом бросает пенные валы на крутые утесы. Пробило дно утлой рыбацкой лодчонки, чудом уцелел молодой рыбак. Нашли его утром на узкой полосе песка под скалой. Рассечен висок, в кровь ободраны ладони. Но вскочил на ноги рыбак, радуется: жив остался!

Перемигнулись купцы. Что ж, до вечера далеко. Пусть пока погуляет по городу парень, полюбуется напоследок невиданными красотами да убранством.

И надо же такому случиться: на площади перед ратушей повстречались нищий рыбак и старшая дочь богатея купца – Элинетта. Повстречались и полюбили друг друга с первого взгляда.

Две дочери было у старшины купцов: Элинетта и Лионетта, обе несказанной красоты и прелести. Пуще всех богатств берёг их отец. Мечталось ему: зашлют сватов к нему самые знатные женихи города, и несметно приумножится его добро.

Вошел в пышные купеческие покои рыбак, даже не посмотрел по сторонам, невежа, будто привык он видеть мрамор да золотую утварь и не впервой ему ходить по бесценным коврам. Не сводит он упоенного взора с прекрасной Элинетты. Глядит не наглядится.

«Вот мой избранник, батюшка! – с улыбкой нежности сказала Элинетта. – Верю, это моя судьба. Жестокая буря, я благословляю тебя! Пенные волны, низкий вам поклон! Вы принесли мне счастье! Отец, порадуйся вместе со мной!»

Потемнел лицом купец. Знает он упрямый нрав дочери: горяча, несговорчива, вся в него. Потому, хитрец, прикинулся радушным хозяином, лукаво согласился для вида.

Допоздна горели жаркие свечи за праздничным столом.

Заснула Элинетта в своей опочивальне. Лунный луч надел ей на тонкие пальцы серебряные кольца. Крепок сон юности, спит она беспечно, доверчиво, ни о чем не догадывается.

Опоенный густым темным зельем, в глубоком забытьи лежит среди разбросанных парчовых подушек молодой рыбак.

Словно черные тени, скользнули в зал проворные ловкие слуги.

«Тоже мне, сыскался женишок! – с насмешкой прошипел купец. – Не слишком ли жирный кусок ты выбрал? Смотри не подавись! А ну, за дело, молодцы!..»

Слуги подхватили юношу.

Под покровом ночи свершилось безбожное дело. Только плеснула волна под скалой, разбилась лунная дорожка, и все стихло.

Утром сказал отец Элинетте, ласково приглаживая ее светлые кудри:

«Милое мое дитя, боюсь, я принес недобрые вести. Нынешней ночью пристал к нашему острову пиратский корабль. Встретился твой жених с одноглазым капитаном, и долго, за полночь, длилась их беседа. Посулил ему одноглазый разбойник легкую наживу да разгульные попойки в портовых кабаках. Все забыл твой беспутный жених, все попрал и предал, отплыл чуть свет на пиратском корабле. И ты забудь его, моя нежная девочка, – он не стоит и одной твоей слезы!»

Пристальным испытующим взором посмотрела Элинетта на отца, ничего не ответила, только страдальчески нахмурила тонкие брови, словно стараясь разгадать внезапную загадку.

…Однажды в ясный тихий полдень поднялась из волн красавица русалка. Плечи точно высечены из зеленого мрамора. Глаза лукавые, прозрачные. Длинные волосы переплетены морскими травами и нитями переливчатого жемчуга. А в тонких пальцах держит шелковый платок, шитый золотом.

Увидела Элинетта русалку, горестно вскрикнула и как подкошенная упала на руки подоспевших служанок.

«Мой, мой платок! Сама вышивала. Подарила я его любимому… Со дна морского подает мне знак. Уж не прогневался ли на меня за что? Или зовет меня к себе, торопит?»

Горюет отец, не осушает глаз мать. Лионетта обнимает любимую сестру, целует руки, молит успокоиться. Но Элинетта то упрямо молчит, то тихонько рассмеется, погрозит пальчиком. Причудливы, несвязны ее речи, все твердит о подводных дворцах из хрусталя и узорных коралловых гротах.

«Нету денег у морского царя. Но плывут ему прямо в руки золотые рыбки, – рассказывает Элинетта, а сама глядит как малое дитя. – Не печалься, батюшка! Соберу я тебе столько крупного жемчуга, сколько пожелаешь. Много на дне кладов с затонувших кораблей. Сверкают на дне золотые монеты. Вволю натешишься, отец! Ведь я знаю: больше всего на свете ты любишь золото…»

Только обуют ее служанки, сбросит она с ног башмачки, босая бежит на морской берег. Наклонится над волнами так низко, что намокнут упавшие в беспорядке кудрявые волосы.

«Милый, мой милый! – шепчет Элинетта. – Верно, полюбился ты морскому царю, вижу, застлал он наше брачное ложе мягкими изумрудными травами. Жди меня, скоро мы свидимся…»

Как-то утром вошли служанки в спальню Элинетты – нет ее! Искали, звали – все понапрасну. С тех пор никто не видел больше прекрасную девушку.

…Однажды проснулись жители города и видят: висят в воздухе прозрачные дома и башни. Они не помеха солнечным лучам. Вон птица свободно пролетела сквозь них. Встал над городом его двойник. Все в точности повторяет отражение: каждый дом, каждый шпиль, каждую башенку.

Многие испугались:

«Это недобрый знак! Видно, гибель грозит городу. Бежим отсюда, пока не поздно!»

«Как?! – засмеялись самые богатые. – Покинуть наши дома, наши лавки и все наши сокровища! Все бросить из-за пустых бабьих страхов? Наш город окружен крепкими стенами, что с ним может случиться?..»

Тяжко-тяжко вздохнул старый рыбак и прислонился спиной к нагретому солнцем камню.

– А дальше сам догадайся, мой мальчик, что случилось с про́клятым Богом за грехи несчастным Золотым городом. Молчит об этом древнее предание…

Замолчал старый рыбак, притомившись, потом зорко глянул на Питера.

– За всю свою долгую жизнь впервые повстречал я человека, которому довелось побывать в Золотом городе. Ты прошел по его улицам, видел все его редкости и диковинки, золотые статуи и дворцы. Ты смог заглянуть людям в глаза. Но скажи мне, старику, видел ли ты в их глазах хоть малую искру радости и света? Что молчишь? Задумался?.. Ах, Питер, Питер!.. Знай же: время для жителей этого города навсегда остановилось. Не стареют они и не умирают. Но живут они в несказанной тоске и печали, ничто их не тешит и не веселит, потому что их души вечно тоскуют по Божьему миру…

– Этот город… Как его звали? – Питер даже привстал от волнения. – Хотелось бы мне знать его имя!

– Одни зовут его Золотым городом. Ну а другие говорят, будто имя его – Винета.

– Винета? – задумчиво повторил пастух. – Винета… Как красиво звучит!.. Боюсь, до конца моих дней не утешусь я, что не спас Золотой город. Да только разве мог я нарушить свою клятву?

– Не горюй! Ты поступил так, как до́лжно, – хлопнул его по плечу старый рыбак. – И пошли Бог счастья тебе и твоей милой Магдалене, да чтоб поскорей сыграть вам свадебку…

Питер попрощался со старым рыбаком и стал спускаться в зеленую долину. И пока он шел, не умолкая, звучал в его ушах старинный напев: