Читать книгу Крылья. Сборник русской духовной и патриотической поэзии. Современные поэты Подмосковья. Выпуск первый - Сборник - Страница 2

Читая в рукописи этот многоголосный сборник, я часто вспоминал удивительно простые и вместе с тем дерзновенные строки известного поэта, вынесенные в эпиграф моих нехитрых размышлений. Счастливым образом мне довелось быть с ним знакомым еще с тех времен, когда его сочинения публиковались лишь за границей и ходили по рукам в самиздате. Автор этих строк, как нетрудно заметить, был верующим человеком. Он пережил почти весь двадцатый век, близко знал и дружил с такими поэтами, как Осип Мандельштам, Анна Ахматова и Арсений Тарковский… Семен Липкин воевал в Сталинграде, бывал на краю жизни и смерти, знал почет и славу самого значительного в нашей стране переводчика древней народной поэзии. На старости лет поэт пережил и вынужденное забвение, когда в так называемые «застойные» годы, предшествующие отечественным переменам, он выразил свое резкое отношение к несправедливым действиям в отношении молодых литераторов. То есть попросту вышел из Союза писателей. Первый неподцензурный сборник его стихотворений составил за границей Иосиф Бродский, заметив в одном из интервью, что эта работа оказала ему честь…

Помню, как уже в 1990-х, возвращенный российскому читателю, собирающий полные залы, выпускающий одну за другой книги, он неожиданно и очень доверительно спросил меня: «Как Вы думаете, останется ли от нас с Инной (Лиснянской – женой, известной поэтессой. – П. К.) хоть несколько стихотворений? Это – серьезный вопрос, поверьте…»

Конечно, «Бог сохраняет все». Но мне и по сей день не дает покоя вопрос престарелого поэта. Куда, вообще говоря, уходит все то, что мы называем творчеством? Неужели «все вечности жерлом пожрется, – как говорил старик Державин, – и общей не уйдет судьбы»? И что позволяет нам отделять понятие «поэзии» от «стихотворчества»: вкус, читательский опыт, что? И всякие ли искренние мысли о Боге, Промысле, собственной душе – зарифмованные и овеянные авторской музыкой – переживут свое время, а не останутся лишь частным фактом биографии создавшего их стихотворца?

Читая сборник, я думал и о том, как удивительно устроен наш язык. Что именно в нем, кажется, как ни в каком другом, словно бы заложена тяга к стихослагательству, которое, безусловно, возвышает душу любого человека, взявшегося с чистым сердцем рифмовать свои душевные, да и духовные переживания. Но всегда ли они становятся поэзией?

Я ни в коем случае не собираюсь оценивать и как-то разбирать прочитанные стихи. Думаю, что составители книги и многие ее авторы догадываются о том, что мера дарования того или иного участника сборника – явление и таинственное, и различимое – разом. Да, тут есть и «домашняя», самодельная лирика; есть и удачи, есть более или менее профессиональный подход к тому ремеслу, за которое они брались и еще возьмутся. Иные стихи трогали меня своей музыкой, другие – мыслью, третьи – темой или неожиданным поворотом сюжета.

Если же говорить о непосредственных читательских чувствах, то главное – из пережитых мной, это – благодарное удивление. Не могу не вспомнить в этой связи писателя Михаила Пришвина, писавшего одной из своих знакомых: «Ваша основная ошибка в том, что источником поэзии считаете доброе сердце… Запомните это навсегда, что из доброго сердца выходят добрые дела, но поэзия рождается в иных областях нашей души. Она рождается в простой, безобидной и неоскорбляемой части нашей души, о существовании которой множество людей даже и не подозревает. Настоящая поэзия потому так редка и так в конце концов высоко ценится, что очень мало людей, которые решаются и умеют считать реальностью эту сторону души. Огромное большинство людей в жизни своей исходит от обиды, оскорбления или греха…» Это, думаю, очень важное и парадоксальное заключение, тем более что дальше в этом же письме Пришвин говорит о том, что «в охране» этой части души, этого драгоценного источника «не участвуют ни добро, ни зло»…

С этой частью размышлений Пришвина можно, наверное, спорить, но вот определение той части души, которая участвует в зарождении стихов – как «простой, безобидной и неоскорбляемой», – по-моему, замечательно. Я вспоминал эти слова, читая некоторые стихи из нашего сборника, и мне казалось, что Пришвин говорил именно о тех, кто их написал.

За последние годы в России вышло несколько весьма представительных поэтических антологий, объединенных духовной темой. Эта тема закладывалась уже в названия книг: «Молитвы русских поэтов».

Заглянем еще раз в эпиграф к нашим заметкам и откроем старинную статью одного из самых совершенных поэтов прошлого века – Владислава Ходасевича «“Женские” стихи» Статья была написана в 1931 году. Предваряя свою реакцию на новые книги двух современных ему поэтесс, имена которых сегодня известны лишь специалистам, поэт горячо рассуждал на тему «поэзия и молитва». Зачину этого рассуждения, судя по всему, послужило воспоминание Ходасевича об авторском вступлении Зинаиды Гиппиус к ее первой книге (имя Гиппиус Ходасевич не называет). Так вот в тексте, названном «Необходимое в стихах», Зинаида Николаевна говорила: «Я считаю естественной и необходимейшей потребностью человеческой природы – молитву. <…> Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка – это лишь одна из форм, которую принимает в нашей душе молитва».

«…Известное определение “поэзия есть молитва”, – пишет Ходасевич, – при всей своей красоте и даже глубине, не выражает истины, хотя и лежит к ней довольно близко. Оно справедливо, поскольку религиозна сама природа искусства и поскольку всякое искусство есть молитва. Но оно односторонне и потому неверно, поскольку не всякая молитва есть искусство. Стихотворная речь не всегда значит поэтическая, и ни важность предмета, ни сила чувства, которым она вызвана, еще не делают ее поэзией. Молитве, чтобы стать поэзией, надо еще стать искусством. Поэзия есть молитва не всякого соответственно настроенного человека, но непременно – художника, искушенного в своем ремесле. Она располагает особыми, специфически художественными средствами, но зато и подчиняется формальным и эстетическим законам, ненормируемым религиозно. Молитва, вполне оправданная эмоционально и религиозно, – чтоб стать поэзией, должна быть оправдана еще и литературно».

Я привел здесь все эти цитаты – и Липкина, и Пришвина, и Ходасевича – только потому, что факт издания нашего сборника – это в любом случае повод для размышлений, и личных, и, возможно, публичных. Завершая свои заметки, еще раз обозначу благодарное удивление от прочитанного. И буду помнить: в наше трудное, разобщающее людей время эта книга – еще одно доказательство того, что мы – живы. Мы объединены храмом, приходом, непреходящим ощущением Господа над нами, нашей неизбывной любовью к поэзии, биографиями, наконец, удивительным городом-наукоградом, – в названии которого – фамилия легендарного русского механика и создателя аэродинамики. Не могу не сказать, что для русского уха, чувствительного к литературной омонимии, в названии сего места невольно слышится имя и того, кого Пушкин почитал своим учителем. Ведь именно Василий Андреевич Жуковский и дал едва ли не лучшее определение искусства, которому преданы многие, овладевшие стихотворной речью: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли»…

Павел Крючков,

редактор отдела поэзии журнала «Новый мир»