Читать книгу Вызов принят! - Селеста Барбер - Страница 5

Я РОДИЛАСЬ В НЕБОЛЬШОЙ семье. Нас было всего четверо – мама Кэт, папа Нэв, старшая сестра Оливия и я.

Мои родители – та еще парочка. Мама – настоящий порох, вспыхивает за секунду, а папа обожает ее подзуживать – любя, конечно. Мамина творческая энергия бьет ключом: она трижды открывала студии дизайна интерьеров, и все три раза успешно. А в шестьдесят два создала собственную марку свечей из соевого воска. И теперь ее «Пламенеющие Свечи» продаются в магазинах по всей стране. Папа – самый изобретательный и рукастый человек на свете. У него отличное чувство юмора, бездна терпения, а еще он может починить все что угодно. Ко всему прочему, мои родители выстроили два дома – мама разрабатывала проекты, а папа воплощал их в жизнь, – воспитали двух дочерей и потратили уйму сил на то, чтобы придумать своим домашним питомцам оригинальные клички. Будто бы они бездетная печальная пара, для которой зверушки – единственная отдушина. Когда родилась я, у родителей был австралийский шелковистый терьер по имени Фиби Жозефина. Потом у нас появился шнауцер Люсинда Мэй, за ней – еще один шелковистый терьер, Бронте Изабелла. Сейчас у мамы снова шнауцер Кловер Ли, с которым она обращается так, будто он непризнанный обществом вундеркинд.

Нам с Лив досталось счастливое детство, мы ни в чем не знали нужды. У нас были собственные комнаты и вдоволь еды. А когда от нас становилось слишком много шума и родители отсылали нас погулять, в нашем распоряжении оказывался огромный двор, где можно было вволю швыряться друг в друга палками без риска попасть в цель.

Дела в школе у меня не слишком ладились. Ну, просто это не мое. Зато я отлично научилась притворяться, будто впала в глубокую кому. КАЖДОЕ. ЧЕРТОВО. УТРО. Папа являлся ко мне в комнату в 6.55 и обнаруживал, что я лежу в кровати, крепко зажмурившись, неподвижная, как бревно – ведь именно так обычно ведут себя пациенты в коме? Все это я проделывала для того, чтобы меня не заставляли идти в школу.

От одной мысли о ней мне становилось дурно. С оценками у меня была беда, на уроках трудно было сосредоточиться, я очень быстро начинала скучать и готова была заниматься чем угодно, лишь бы не сидеть смирно. Впоследствии выяснилось, что у меня синдром дефицита внимания, а частная католическая школа на северном побережье Нового Южного Уэльса просто была не самой благодатной почвой для ребенка с такими «симптомами».

Я люблю смешить людей, мне все равно, над чем они смеются – над моими шутками или надо мной самой. Лишь бы смеялись – и я буду счастлива. Конечно же, в школе для своих одноклассников я мгновенно стала лучшей отмазкой, чтобы пострадать фигней вместо урока, а для учителей – козлом отпущения, на которого всегда можно свалить ответственность за плохую дисциплину в классе.

Я ненавидела математику, английский, физкультуру – да что там, любой предмет, во время изучения которого не нужно было брать в руки микрофон. Но хуже всего дело обстояло с физикой.

Перед началом урока весь класс должен был выстроиться рядком перед кабинетом. Рюкзаки заносить внутрь не разрешалось, и вот мы, вытащив нужные книжки, становились гуськом. А наша учительница, миссис Физика, стоя в дверях, оценивала, аккуратный ли получился строй. Если ее все устраивало, она разрешала нам войти и пристально разглядывала каждого, кто просачивался в кабинет мимо нее.

Я всегда вставала в конце линии, поближе к моим невольным сообщникам Дугу и Шону. Оба они обычно заранее готовились к построению. Особенно Шон. Он вообще был умнейшим парнем, и мы с Дугом частенько беззлобно подтрунивали над ним, чтобы немного поднять себе самооценку.

В день, когда все это началось, я, как обычно, выступила в амплуа последней растяпы. Кажется, я попросила одноклассницу, которая и без того на меня злилась, одолжить мне карандаш, и прослушала, что говорила учительница. Строй медленно потянулся в кабинет, но, когда я поравнялась с миссис Физикой, она внезапно вскинула вверх руку. Я было подумала, что она хочет дать мне «пять» или, может, помахать в знак приветствия, но быстро сообразила, что дело не в этом. Это она меня так «воспитывала».

– Тебе придется подождать снаружи, Селеста, – сказала она, не глядя мне в глаза.

– Но почему? – не поняла я.

– Обойдемся сегодня без отвлекающих факторов, – с этими словами она захлопнула дверь перед моим носом.

Всем остальным, включая Шона и Дуга, в класс войти позволили, я же смотрела им вслед тем взглядом, каким Роуз в финале «Титаника» провожает отцепившегося от двери и исчезающего в бездне океана Джека.

Мне было ужасно стыдно. Но поскольку с того дня учительница взяла за правило поступать со мной именно так, вскоре я придумала, как справиться со смущением.

Отвлекающий фактор? Серьезно? То есть она полагала, что, если оставить меня в коридоре, за стеклянной стеной, через которую меня ВСЕМ отлично видно, да еще и наедине с сумками одноклассников, я перестану быть отвлекающим фактором? Видимо, не все физики одинаково умны…

Выставить будущего комика из класса, когда он еще и мешать никому не начал, – это все равно что выдать Биллу Косби[6] запас транквилизаторов и ключи от номера люкс в отеле «Плаза». Я вставала так, чтобы ничто не скрывало меня от Шона и Дуга, и шоу начиналось.

Пускай представления давались экспромтом, у меня всегда было наготове несколько убойных приколов. Для разогрева публики я использовала номера «падающий лифт» и «некто невидимый уволакивает меня с глаз долой», и в классе начинали хихикать. Затем я делала вид, будто отбиваюсь от напавшей на меня пчелы, и зрители приходили в восторг. Когда миссис Физика отворачивалась, я, беззвучно шевеля губами, задавала одноклассникам вопросы, а получив ответ, так же одними губами отвечала: «Не слышу!» Тут уж все просто покатывались со смеху.

Но гвоздем программы становилось мое стремительное исчезновение. Миссис Физика оборачивалась, чтобы понять, что так насмешило класс, а я, как подкошенная, падала на пол и пряталась в куче брошенных в коридоре рюкзаков. А заодно съедала найденную в них еду – это было моей наградой за выступление.

Я не была хулиганкой, для этого мне не хватало смелости. Я просто была шумной – шумной и смешной, – а большинству учителей это не нравилось. Но лично я считала, что со мной все о’кей. Скажу больше, впоследствии мне эти мои особенности даже помогли. Помогли стать еще более смешной, сильной и несгибаемой леди.

Когда мне поставили диагноз СДВ (а может, СДВГ, я прослушала), это было лучшее, что могло произойти со мной в жизни. Не считая того случая, когда мне удалось достать билеты на концерт мирового турне Джанет Джексон Velvet Rope в 1998 году. (Все говорят, что лучшим ее альбомом был Rhythm Nation, но верьте мне, Velvet Rope куда круче. В нем есть все: отвязные ритмы, проникновенные баллады, а вокал так обработан автотюном[7], что кажется, будто поет не женщина-натуралка, а мужчина-гей.)

Намерения у меня всегда были самые благие. Я честно хотела стать прилежной ученицей. Родители обставили нам с сестрой комнату для занятий, и вот я садилась за стол и доставала из рюкзака учебники и ручки. И придвигала поближе калькулятор. Я даже расписание уроков составляла и раскрашивала его цветными фломастерами. Математика – красным, актерское мастерство – розовым, все остальное – как придется. Расписание я вешала на стену, прямо над письменным столом.

Я ставила рядом с собой стакан воды комнатной температуры, на случай, если захочется пить, брала ручку, заносила ее над тетрадкой и… тут-то все и заканчивалось. Потому что меня обязательно что-нибудь отвлекало. За окном пробегала собака, мама чихала в соседней комнате, происходило еще что-нибудь – и мое внимание мгновенно переключалось, а уроки вылетали из головы. Все это, друзья мои, называется «классические признаки СДВ». Я правда очень хотела стать усидчивой и старательной. Я даже радостно скупала канцтовары и письменные принадлежности. Но. Это. Просто. Было. Выше. Моих. Сил.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мама с папой решили отвести меня к специалисту и выяснить, чем мне можно помочь. Несмотря на то что у меня уже выросли сиськи и месячные шли больше двух лет, мне все еще полагалось ходить к педиатру. В приемной у доктора было полно игрушек и книжек про щенка Спота. А на стенах висели плакаты с изображениями букв и предметов, названия которых с этих букв начинаются: А – арбуз, Б – бык и т. д.

Я разглядывала алфавит, радуясь возможности отвлечься от стоявшего в приемной запаха лекарств. И до поры до времени все было понятно: К – кот, Л – лев. Но потом я дошла до буквы Я. Рядом с ней была нарисована небольшая лодка. Голубая с белым. Слово под картинкой начиналось с буквы Я, но я никак не могла разобрать, что же это за лодка так странно называется. Тогда я обернулась к папе и спросила:

– Что такое «Яд-Ха»?

Администратор уставилась на нас из-за своего стола, и на лице ее проступило выражение: «Боже праведный, непросто вам, папаша, приходится с такой сложной девочкой». У отца же от смеха слезы выступили на глазах.

– Там написано «яхта», – сказал он.

– А почему же это так трудно прочитать?

– Хороший вопрос, Принцесса. Понятия не имею.

Мой папа – самый преданный мой фанат. То есть он на втором месте после мамы, а та идет сразу за сестрой.

Если бы доктор подслушал этот разговор, мои родители смогли бы неплохо сэкономить на плате за консультацию. Он бы выписал мне лекарства тут же, в приемной, и я без промедлений отправилась бы в светлое будущее с сэндвичем из стимуляторов вприкуску.

Войдя в кабинет, мы с родителями расселись на выставленных в рядок стульях. Я выбрала тот, что стоял ближе всего к докторскому столу, ведь это я тут была гвоздем программы. На этом самом месте я и узнала, что СДВ – вещь наследственная и чаще всего передается детям от отца.

Срань господня, тут-то все и встало на свои места! Ведь мы с папой были абсолютно одинаковыми! Мне стало интересно, расстроила ли его эта новость. Я обернулась, обнаружила, что отец увлеченно следит за мухой, застрявшей между стеклом и москитной сеткой, и поняла, что такая наследница, как я, должна вполне его устраивать.

Говорила в основном мама, мне же задавали кучу вопросов. А я, несмотря на то что была уже взрослой шестнадцатилетней девицей, все еще оглядывалась на маму, прежде чем ответить.

Вопросы следовали один за другим.

В: Тебе бывает сложно сосредоточиться?

О: А? Повторите, пожалуйста, вопрос, я прослушала.

В: Тебе трудно читать, писать и проговаривать слова по буквам?

О: Ни асобина.

В: Можно ли сказать, что у тебя нарушена концентрация внимания и ты часто отвлекаешься?

О: Бывает иногда, но… Ой, видели, видели, с вашего свитера только что ворсинка на пол упала?!

В: У тебя бывают проблемы в школе из-за того, что ты медленно включаешься в работу и никогда ничего не доводишь до конца?

О: Мне надоело отвечать.

Потом врач попросил меня подождать в коридоре, пока они с родителями обсудят, какие шаги предпринять, чтобы «добиться прогресса». По-моему, он просто хотел посмотреть, какие лекарства у него есть в запасе, ведь уже ясно было, что мне без них никуда.

Я вернулась в приемную, полную пятилеток, называвших меня «леди». Произошедшее не особенно меня беспокоило. Дверь в кабинет врач не закрыл. Думаю, он хотел показаться классным доктором современных взглядов, из тех, что охотно идут навстречу пациенту и с удовольствием прописывают страдающим лишним весом дальнобойщикам стимуляторы, от которых те могут не спать по двое суток. Ну а мне было отлично слышно все, что происходило в кабинете.

Мама: Мы не хотим ее менять.

Врач: Это лекарство не изменит ее, оно ей поможет.

Мама: Это хорошо. Пускай она шумная и непоседливая, но мы ее такой и любим. Ее характер нас вполне устраивает. Проблема в том, что ей бывает трудно сосредоточиться.

Папа: Как думаете, давно эта муха там сидит?

Врач: Стимуляторы для СДВГ никак не повлияют на ее личность, они только помогут ей концентрироваться.

Мама: О’кей, прекрасно. Я просто хочу, чтобы ей проще было учиться.

Папа: Как, по-вашему, у мух бывают семьи? Может, близкие этой мухи беспокоятся за нее?

Мама: Нэвилл!

Папа: Прошу прощения.

Мама: Мы согласимся на это лечение, только если таблетки помогут ей жить в мире с собой.

Врач: Я уверен, что в случае Селесты это лучшее решение. И эффект от лекарства будет только положительный.

Мама: Отлично. Мы согласны.

Папа: Что-то есть хочется.

Я никогда не забуду этот разговор. Как же мне, шумной непоседливой девочке средненькой внешности, важно было узнать, что маме больше всего на свете хочется, чтобы я оставалась собой. О том, как сложилась судьба той мухи, я тоже порой задумываюсь.

Когда мы вернулись домой, я сразу же приняла таблетки. И они оказались такими чудесными, такими замечательными. Подействовали молниеносно, а ведь этого и ждешь от первоклассного средства. Я села на диван, открыла брошюру «Жизнь с СДВ» и вслух прочитала родителям первый абзац. Там говорилось что-то вроде:

В детском возрасте симптомы СДВГ включают в себя импульсивность, гиперактивность (ребенок просто не может усидеть на месте), неспособность сосредоточиться на неотложных делах и следовать инструкциям. Дети, страдающие этим заболеванием, с трудом завязывают и поддерживают дружеские связи, а также часто получают замечания от учителей за плохое поведение. Может сложиться впечатление, что такие ребята намеренно игнорируют общепринятые нормы: они постоянно перебивают собеседника и вмешиваются в чужие разговоры.

Затем я подняла глаза и увидела, что мама и папа плачут. Наверное, это был важный для них момент: живое подтверждение того, что они приняли верное решение, и результат не заставил себя долго ждать.

«Поверить не могу, что ты прочитала такой длинный абзац. Раньше тебе никогда не хватало усидчивости, чтобы прочесть хоть что-нибудь», – пробормотала мама сквозь слезы. Оказывается, пробежать глазами первую и последнюю страницы «Клуба нянюшек» не означало по-настоящему прочесть книгу. Пфф, дурацкие формальности!

Каждый год мы вместе с компанией друзей ходили в поход. Собиралось обычно шесть семей, более или менее знакомых друг с другом. В одной из них и мать, и отец были школьными учителями. Люди они были строгие и, по-моему, не слишком любили детей. И, в общем, их можно понять. Дети могут быть теми еще паршивцами, особенно если в классе их много и все они тебя ненавидят.

В последний раз мы отправились в поход незадолго до того, как мне поставили диагноз. (По-моему, отличное название для блокбастера: «Смотрите этим летом. «Диагноз». В главных ролях Селеста Барбер и Вайнона Райдер».) Весь отпуск я вела себя как настоящая засранка, и мои несчастные родители были на пределе.

Однажды моя мама поделилась с мамой-учительницей: «Знаете, мы хотим сводить Селесту к специалисту, проверить, нет ли у нее СДВ. Может, ей какие-нибудь таблетки пропишут и станет полегче».

На что мать-учительница прошипела сквозь зубы, предварительно оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что никто больше ее не слышит: «Отдайте ее мне на полгодика, и всю эту дурь я из нее выбью». Мамино сердце было разбито. Оказалось, что не только дети могут вести себя как засранцы, порой в походах это удается и матерям-учительницам.

Как только по моим алчущим венам начал струиться сладчайший препарат, жизнь стала НАМНОГО проще. Теперь у меня получалось сидеть смирно и не отвлекаться от учебы. Я принимала по полторы таблетки три раза в день, и мне это охрененно нравилось. Я начинала фаршировать себя пилюлями в 7.30, за завтраком. В 11.30, одновременно со звонком на большую перемену, наступало второе действие. А когда уроки заканчивались, я, спеша на автобусную остановку, задерживалась возле фонтанчика с питьевой водой и глотала последнюю дозу. И дело в шляпе: я первый ученик среди ребят!

Эти стимуляторы чудовищно подавляют аппетит. Есть мне никогда не хотелось. Мой физический вес стремительно таял, зато общественный, определявшийся мнением других шестнадцатилетних девочек, стремительно рос. (Грустный смайл.)

На завтрак я выпивала стакан шоколадного молока и съедала Вертушку С Сыром. (Всем, кому не посчастливилось родиться в Австралии, нужно срочно подсесть на Вертушки С Сыром. Это такие булочки, начиненные сыром и пастой «Веджимейт». Вертушка С Сыром, запитая стаканом теплого шоколадного молока, – лучшее средство от всех невзгод.) Я уже говорила, что вкусы у меня как у семилетки?

Вместо обеда у меня был фруктовый лед «Зупер Дупер», и больше я не вспоминала о еде до вечера. А за ужином съедала то, что маме удавалось в меня впихнуть.

* * *

Эти стимуляторы просто спасли мне жизнь. И все же я не сказала о том, что мне их прописали, никому из друзей. В курсе был только один из учителей. У меня он ничего не преподавал, просто был одним из кураторов нашего класса. А человеку, с которым мы никогда не пересекались, сообщить о назначенном лечении было не так страшно. Но я совершенно точно не хотела, чтобы одноклассники считали меня больной. Не такой, как все, – пожалуйста, люблю, когда люди так думают, но больной – ни за что. От одной мысли, что кто-то может узнать о моем диагнозе, не говоря уж о том, что меня из-за него посадили на таблетки, меня охватывал ужас. Помню, как-то раз мне показалось, что я все же не утаила шила в мешке. Случилось это, когда один странноватый на вид парень, с которым мы дружили, признался, что я ему нравлюсь. Я в ответ отпустила какую-то сальную шуточку, чтобы не объяснять, мучаясь от неловкости, что не питаю к нему ответных чувств. И это так его выбесило, что он внезапно завопил на всю округу на мотив знаменитой песни Jackson Five: «Эй Би Си, у Селесты Сэ Ди Ви». И все это прямо посреди школы, на глазах у мальчишек-серферов, которые тут же решили, что это обалдеть как смешно. Правда, над моей сальной шуточкой они тоже смеялись, так что, в общем, счет был один-один. После выяснилось, что о моем диагнозе он понятия не имел, просто повел себя как придурок. Я в целом не против, когда меня поддразнивают, но не когда мне тычут в нос «проблемами с учебой», о которых вся школа в курсе. Держать все в тайне было ужасно непросто, и я решила обратить диагноз в свою секретную суперсилу. Как всякий супергерой, днем (в моем случае – без таблеток) я была просто шумной, неуклюжей, острой на язык, нахальной и упрямой девчонкой, зато ночью (в моем случае – на таблетках) я становилась шумной, неуклюжей, острой на язык, нахальной и упрямой девчонкой, способной сосредоточиться на чем-то дольше, чем на 0,05 секунды. Эй, «Нетфликс», как тебе такой сюжет?

Недавно учителя сына одной моей подруги посоветовали ей подумать, не стоит ли ее мальчику начать принимать те же таблетки. Она пришла в ужас. И когда рассказала об этом мне, первый вопрос, который я ей задала, был: «А в походы эти учителя ходить любят? А детей они, случайно, не ненавидят?» Она заверила меня, что все не так, и тогда я сказала, что в семь лет, как по мне, назначать ребенку медикаментозную коррекцию поведения слишком рано. Да ведь детям даже пятиминутную серию «Свинки Пеппы» трудно высидеть (и не только детям, кстати!), что уж там говорить о том, чтобы шесть часов кряду слушать, как учитель вещает о буквах и цифрах. Конечно, им станет скучно. Боже, это же дети! (Как сказал бы Ру Пол[8].) Я сама толком не знаю, как относиться к тому, что мне поставили диагноз так поздно. С одной стороны, если бы меня сводили к врачу раньше, мне было бы гораздо проще учиться. С другой – если бы таблетки мне прописали еще в семь, думаю, я бы не выросла такой несгибаемой. А мне на жизненном пути это свойство очень пригодилось. (Да, мои милые знойные книголюбы, это еще один крючок, чтобы заставить вас дочитать мою книгу до конца.) Если бы меня пичкали лекарствами с детства, я бы считала, что это обычное дело, что все дети принимают таблетки или еще какие-нибудь стимулирующие штуки, которые «помогают им учиться». Но поскольку меня начали лечить позже, чем это считается «нормальным», я успела понять, что я – не нормальная, я чуточку не такая, как все, а быть не такой, как все, – интересно. Даже круто![9] Стимуляторы не решили всех моих проблем. Мама зря боялась, что таблетки изменят мою личность. Я по-прежнему оставалась выскочкой и язвой, но теперь, по крайней мере, могла выслушать до конца то, что мне говорят, прежде чем вставить остроту в ответ.

Я думала, что, как только окончу школу, все мои проблемы останутся в прошлом. Ну разве что бабуля будет по-прежнему пилить меня за плохое поведение. Но я ошиблась: как выяснилось, я и во взрослой жизни вечно попадаю в неприятности. Они как будто сами ко мне липнут – нет, на меня не нападают в темном переулке, и драгдилеры мне не докучают, но если должна случиться какая-нибудь хрень, она обязательно случится со мной. И если выдается случай прилюдно выставить себя полной идиоткой, то я непременно им воспользуюсь. Что поделать, я еще в детстве поняла, что окружающие либо обожают меня, либо ненавидят. И моей заслуги в этом нет, оно как-то само.

* * *

В двадцать с небольшим я начала принимать антидепрессанты. Точно не помню, как так вышло. Кажется, все дело было в том, что я только что окончила Театральную школу, сильно из-за этого переживала и решила, что медикаментозная поддержка мне не помешает. Помню, впервые выпив одновременно стимуляторы и антидепрессанты, я почувствовала себя странно. Не в каком-нибудь там метафизическом смысле, нет – меня реально охватило чертовски странное состояние. Меня то и дело накрывали приступы беспочвенной тревоги. А любая мысль, на которой я пыталась сосредоточиться, приводила лишь к тому, что я принималась в истерике распекать себя на все лады.

К тому моменту мы с Апи встречались уже около шести месяцев. И вот однажды мы с ним гламурно завтракали в гламурном кафе в Сиднее, и вдруг у меня случилась паническая атака. Ощущение было такое, будто яйца пашот объявили мне войну, а дорогущий кофе давит на грудь, словно на ней расселась беременная свинья. Я не могла ни вдохнуть, ни заговорить. Апи не растерялся. Он отвез меня домой, сунул мне в рот сосалку (леденец, а не то, что вы подумали) и до конца дня старался не смотреть мне прямо в глаза. Так и выяснилось, что коктейль из антидепрессантов и стимуляторов мне не слишком подходит. Моя психотерапевт в тот момент как раз улетела в Мексику на встречу со своим психотерапевтом. И потому я записалась на прием в клинику, которая находилась по соседству с приютом для животных, решив, что ей не страшно будет доверить мою жизнь. Я рассказала тамошнему мозгоправу о своих странных ощущениях и спросила, что означает слово «метафизически», а он, выслушав меня, заключил, что у меня нет и намека на депрессию и что он рекомендовал бы мне бросить таблетки и посмотреть, что получится. Я послушалась, и оказалось, что слезать с антидепрессантов – это все равно что пытаться палкой затолкать на гору кучу дерьма. В смысле, отвратительно и местами очень трудно. Не так давно я выяснила, что только идиот может попытаться двадцать лет спустя вернуться к тому, что делал в юности, и ожидать тех же впечатлений. Несколько лет я продержалась без лекарств. Но потом умер мой близкий друг, и моя вселенная перевернулась. Я поняла, что без антидепрессантов мне не справиться, и с тех пор снова их принимаю. Потом началась подготовка к турне по Америке, на меня навалилась тонна дел, которые я никак не могла разгрести, я снова почувствовала себя Последней Растяпой и задумалась, не подсесть ли мне снова на стимуляторы. Я спросила у врача, помогает ли мой препарат взрослым и можно ли им принимать его одновременно с антидепрессантами или в зрелом возрасте подружить эти таблетки тоже не удастся. Доктор ответил, что не советовал бы мне смешивать эти вещества. И тогда я решила бросить антидепрессанты, чтобы ничто не мешало мне вернуться к стимуляторам и тем волшебным ощущениям, которые он дарил мне в подростковом возрасте.

Но ничего не вышло – да-да, я сама в шоке. Оказывается, слезать с антидепрессантов в тот момент, когда ты готовишься к турне по Америке, воспитываешь двух малолетних сыновей, помогаешь одной из падчериц подросткового возраста съехать из родительского дома, а второй – въехать в него обратно, пишешь книгу, пытаешься пережить смерть друзей и даешь интервью, – это самая раступейшая тупость из всех тупостей мира. А я-то думала, что держу все под контролем и выдуваю по бутылке вина каждый вечер просто для удовольствия, а не в попытке подлечить нервишки. Я рассказала другу о том, что надеюсь вернуть в свою жизнь стимуляторы, а антидепрессанты выкинуть на помойку, а он в ответ очень вежливо и деликатно напомнил мне, что я хороша такой, какая есть. И пускай я последняя растяпа, все, кто по-настоящему меня любит и ценит, давно приняли этот факт. И мне стоит последовать их примеру, а не пытаться перевернуть саму себя с ног на голову.

Что ж, этим я теперь и занимаюсь. Принимаю себя такой, какая я есть, и стараюсь сама с собой сладить.