Читать книгу Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Сельма Лагерлеф, Сельма Лагерлёф - Страница 12

Однажды ранним утром диких гусей, спавших стоя на льду озера Вомбшён, разбудил громкий крик из поднебесья:

– Курлы! Курлы! Трианут-журавль шлет поклон Акке – дикой гусыне и всей ее стае и приглашает их на гору Куллаберг! Завтра начнутся великие журавлиные пляски!

Акка, вытянув шею, отвечала:

– Поклон и спасибо! Поклон и спасибо!

Журавли полетели дальше, а дикие гуси еще долго-долго слышали их курлыканье. Пролетая над полями, над холмами, поросшими лесом, они кричали:

– Трианут-журавль шлет поклон и приглашает на гору Куллаберг! Завтра начнутся великие журавлиные пляски!

Дикие гуси очень обрадовались этой вести.

– Ну и счастливчик же ты! – сказали они белому гусаку. – Тебе доведется увидеть великие журавлиные пляски!

– Эка невидаль – журавлиные пляски! Что в них такого? – удивился гусак.

– Ничего подобного тебе и не снилось, – загоготали в ответ дикие гуси.

– Как же быть с Малышом-Коротышом? Не приключилось бы с ним беды, когда мы завтра полетим на гору Куллаберг, – озабоченно сказала Акка.

– Нельзя оставлять Малыша-Коротыша одного! – воскликнул белый гусак. – Если журавли не разрешат ему поглядеть на их пляски, я останусь с ним.

– Ни одному человеку еще не дозволялось видеть встречу зверей и птиц на горе Куллаберг, – сказала Акка, – и я не смею взять с собой Малыша-Коротыша. Впрочем, мы еще поговорим об этом позднее. А сейчас надо как следует подкормиться.

Слова Акки послужили сигналом к отлету. Из-за Смирре-лиса гусыня-предводительница и на этот раз облюбовала пастбище подальше – она приземлилась на заболоченных лугах много южнее замка Глиммингехус.

Весь тот день мальчик просидел на берегу небольшого пруда. Хотя он и наигрывал на тростниковых дудочках, на душе у него было невесело: ведь он не увидит журавлиные пляски! Но он не решался сказать ни словечка ни белому гусаку, ни кому-либо из диких гусей.

Обидно, что Акка все еще ему не доверяет! Ведь он отказался снова стать человеком ради того, чтобы путешествовать по свету со стаей бедных диких гусей! Должны же они понять, что, стало быть, предавать их он не собирается! И еще они должны понять, что раз уж он стольким пожертвовал ради того, чтобы лететь с ними, то это просто их долг – показать ему все самое примечательное в стране.

«Не выложить ли мне им все начистоту?» – колебался Нильс. Однако время шло, а он все никак не решался открыть рот. Трудно поверить, но его удерживало своего рода почтение к старой гусыне – предводительнице стаи. И он понимал, что уговорить ее будет нелегко.

И все же к вечеру мальчик собрался с духом и, подняв понуро склоненную голову, хотел было подойти к Акке. Но тут его взгляд упал на широкую каменную ограду, что шла по краю заболоченного луга, где паслись гуси. От удивления мальчик громко вскрикнул, так что все гуси разом подняли головы и тоже уставились на ограду. Сначала всем показалось, что серые камни, из которых она была сложена, вдруг обрели ноги и пустились наутек. Но вскоре мальчик и гуси разглядели, что ограду перебегало целое полчище серых крыс. Они двигались с неимоверной быстротой, тесными, сомкнутыми рядами. И было их такое множество, что по ограде добрый час переливался сплошной серый поток.

Нильс боялся крыс, даже когда был большим и сильным мальчиком. Как же испугался он теперь! Две-три крысы легко могли справиться с ним, таким маленьким и беззащитным! Нильс смотрел на это нашествие и чувствовал, как по спине у него от страха бегают мурашки.

Но самое удивительное, что гуси, казалось, питали к крысам не меньшее отвращение. Они не стали заговаривать с ними, а когда серая орда пробежала мимо, отряхнулись, словно между перьями у них застряла тина.

– Сколько серых крыс! – сказал Юкси из Вассияуре. – Это дурной знак!

Теперь Нильс твердо решил улучить минутку и упросить Акку взять его на гору Куллаберг. Но поговорить с гусыней ему снова не удалось – посреди гусиной стаи вдруг шумно опустился большой аист.

Глядя на аиста, можно было подумать, что туловище, шею и голову он одолжил у маленького белого гуся, но в придачу раздобыл себе большие черные крылья, длинные красные ноги и сильный, толстый снизу клюв, чересчур большой для его маленькой головки и тянувший ее книзу. Наверное, поэтому аист выглядел чуть озабоченным и печальным.

Акка поспешила ему навстречу, выгибая шею и без конца кланяясь. Она не очень удивилась, встретив его в Сконе ранней весной. Гусыня знала, что аисты, отцы семейств, прилетают сюда заблаговременно – проверить, не пострадало ли гнездо зимой, а их жены-аистихи гораздо позднее соизволяют прилететь из-за Балтийского моря. Но с чего бы она понадобилась аисту? Ведь эти птицы предпочитают водиться лишь со своими сородичами.

– Надеюсь, ваше жилье не пострадало, господин Эрменрих? – учтиво спросила Акка.

Правду говорят, что аист редко открывает клюв без того, чтобы не поплакаться. Речи его казались особенно печальными оттого, что Эрменриху стоило больших трудов начать разговор. Он долго трещал клювом, прежде чем заговорил хриплым, слабым голосом. И посыпались бесконечные жалобы: и гнездо-то, построенное на самом коньке высокой крыши замка Глиммингехус, совсем разорено зимними бурями, и корм-то ныне раздобыть в Сконе негде, и имения-то его, аистиные, жители Сконе мало-помалу себе присваивают – осушают его болота, вспахивают его заболоченные земли. Поэтому он намерен переселиться в другую страну и никогда более сюда не возвращаться.

Аист все сетовал и сетовал, а Акка, дикая гусыня, не имевшая на всем белом свете ни кола ни двора, невольно думала: «Мне бы ваши заботы, господин Эрменрих, уж я из одной гордости не стала бы жаловаться! Вы, оставаясь диким и вольным, все же в милости у людей. Никому и в голову не придет пустить в вас пулю или украсть хотя бы одно яйцо из вашего гнезда». Но все эти мысли она оставила при себе, а аисту лишь сказала:

– Неужто вы пожелаете переселиться из замка, служившего прибежищем аистам с тех пор, как его построили?

Тут аист поспешно спросил, видели ли гуси серых крыс, которые шли походом на замок Глиммингехус.

– Да, я видела этот сброд, – ответила Акка.

Тогда он стал рассказывать про отважных черных крыс, которые вот уже много лет храбро отстаивают от пришельцев замок.

– Но нынче ночью замок Глиммингехус окажется во власти серых крыс, – вздохнув, сказал аист.

– Почему именно нынче ночью, господин Эрменрих? – спросила Акка.

– Потому что почти все черные крысы отправились вчера вечером на гору Куллаберг, понадеявшись, что их серые недруги, как и все звери, также поспешат туда. Но вы знаете, серые крысы остались дома и собирают ополчение, чтобы ночью проникнуть в замок. Ведь его охраняют всего несколько горемычных старых крыс, которые не в силах были добраться до горы Куллаберг. И по всему видно, серые крысы добьются своего. А я столько лет жил в добром согласии с черными. Не по душе мне оставаться по соседству с их врагами!

Акка поняла: аист возмущен поступком серых крыс, но, конечно, он ничего не сделал, чтобы отвести беду, и прилетел только для того, чтобы посетовать на свою участь.

– А вы не догадались послать гонца за черными крысами, господин Эрменрих? – спросила гусыня.

– Нет, – ответил аист, – это ни к чему. Пока они вернутся, замок будет взят серыми крысами.

– Напрасно вы так уверены в этом, господин Эрменрих, – возразила Акка. – Я знаю одну старую дикую гусыню, которая не допустит такого позора.

Пораженный аист поднял голову и во все глаза уставился на Акку. Он знал, что когти и клюв старой гусыни давно уже не годились для битвы. К тому же она была дневной птицей и в темноте становилась сонливой и совсем беспомощной, а крысы сражались только по ночам.

И все-таки Акка была полна решимости помочь черным крысам. Она позвала Юкси из Вассияуре и, не обращая ни малейшего внимания на недовольство гусей, приказала ему увести их на озеро Вомбшён.

– Всем нам будет лучше, коли вы меня послушаетесь, – повелительно сказала она. – Мне надобно слетать в большой каменный замок, но если вы последуете за мной, люди непременно увидят нас и подстрелят. Я возьму с собой только Малыша-Коротыша. От него-то будет польза: ведь он способен не спать по ночам и хорошо видит в темноте.

Строптивый мальчишка в тот день был особенно не в духе. Услыхав слова Акки, он выпрямился, чтобы казаться выше ростом, заложил руки за спину и, задрав нос, выступил вперед, намереваясь сказать, что он вовсе не собирается лететь с гусыней и биться с серыми крысами. Пусть ищет помощников в другом месте!

Увидев мальчика, аист встрепенулся, и в его горле что-то забулькало, словно ему стало смешно. С молниеносной быстротой он опустил клюв и, схватив Нильса, подбросил его на несколько аршин в воздух. Семь раз повторил он свою проделку, невзирая на испуганные крики мальчика и возгласы гусей:

– Что вы делаете, господин Эрменрих? Это вам не лягушка! Это же человек, господин Эрменрих!

Наконец аист посадил мальчика на землю – целого и невредимого.

– Полечу-ка я обратно в Глиммингехус, матушка Акка. Когда я отправился сюда к вам, все обитатели замка были до смерти напуганы. Надо рассказать им, что дикая гусыня Акка и человечий детеныш Малыш-Коротыш летят следом, чтобы спасти их. То-то они обрадуются!

С этими словами аист вытянул шею, взмахнул крыльями и полетел как стрела, пущенная из туго натянутого лука. Акка поняла, что аист смеется над ней, но это ее ничуть не смутило. Она терпеливо ждала, пока Нильс отыщет свои деревянные башмаки, слетевшие с ног, когда аист подбрасывал его в воздух. Потом посадила его на спину и последовала за аистом. Мальчик не сопротивлялся и ни словом не обмолвился о том, что не хочет лететь с ней. Аист так разозлил его! Это красноногий верзила воображает, будто Нильс ни к чему не годен только потому, что мал! Ничего, он еще покажет ему, каков Нильс Хольгерссон из Вестра Вемменхёга!

Вскоре Акка уже стояла в огромном аистином гнезде на крыше замка Глиммингехус. Днищем этому прекрасному гнезду служило большое колесо от телеги; сверху были наложены в несколько рядов ветви и дерн. Посреди гнезда была круглая ямка. Тут позднее будет сидеть на яйцах аистиха. Тогда здесь можно будет любоваться не только чудесным видом равнины Сконе, но и цветами шиповника и золотистого очитка, выросшими в этом старом гнезде.

Но сейчас на крыше творилось что-то несусветное. На краю аистиного гнезда сидела супружеская чета сов-неясытей и старый полосатый кот, рядом пристроились двенадцать дряхлых черных крыс с притупившимися зубами и слезившимися глазами. Вряд ли кому раньше доводилось встречать подобное общество в таком мирном соседстве.

С Аккой никто не поздоровался, на нее и на Нильса никто даже не взглянул. Всех занимали лишь длинные серые полосы, которые то тут, то там мелькали на еще голых после зимы полях.

Черные крысы сидели молча, в глубоком отчаянии. Они понимали, что не смогут защитить ни замок, ни собственную жизнь. Совы-неясыти непрерывно вращали своими огромными, в желтых кружках глазами и жуткими скрипучими голосами рассказывали про страшную жестокость серых крыс. Им, совам, теперь тоже придется покинуть свое насиженное гнездо – ведь серые крысы не щадят ни птичьи яйца, ни птенцов. Старый полосатый кот был уверен, что уж его-то серые крысы, лишь только проникнут в замок, первого загрызут насмерть. И он на чем свет стоит бранил черных крыс.

– Олухи вы этакие! Как можно было допустить, чтобы из замка ушли ваши лучшие войска? – возмущался он. – Как вы могли понадеяться на добропорядочность серых крыс? Уж это вовсе непростительно!

Двенадцать черных крыс отмалчивались, но аист, несмотря на всю свою печаль, не мог удержаться, чтобы не подразнить кота.

– Не бойся, Монс – домашний кот! – сказал он. – Разве ты не видишь, матушка Акка и Малыш-Коротыш прилетели сюда спасать замок! Можешь не сомневаться, теперь все будет в порядке. Что до меня, я собираюсь немного поспать, мирно и спокойно. Утром, когда я проснусь, в замке Глиммингехус наверняка не останется уже ни одной серой крысы!

Нильс подмигнул Акке – дескать, не дать ли пинка аисту? Тот как раз устроился на краю гнезда, поджав одну ногу. Но Акка, ничуть не рассердившись на аиста, удержала мальчика и спокойно сказала:

– Неужто такая старая птица, как я, не сможет отвести беду даже худшую, чем эта? Если папаша и мамаша совы, которые бодрствуют ночью, согласятся полететь с весточкой от меня, надеюсь, все уладится.

Совы, ясное дело, не отказали Акке. И тогда она попросила папашу сову отыскать черных крыс и посоветовать им немедля возвращаться домой. Мамашу сову она послала к Фламмеа – сове-сипухе, жившей в башне Лундского собора. И поручение ее было так таинственно, что речь о нем велась доверительным шепотом.