Читать книгу Остров незрячих. Военная киноповесть - Семён Данилюк - Страница 3

В гостиную на втором этаже Арташов вошел с опозданием в несколько минут, когда остальные уже сидели за накрытым столом. Баронесса не преминула с укором скользнуть глазами по циферблату массивных напольных часов.

Неудовольствие ее впрочем было больше показное, – уж больно ладно скроенным выглядел молодой офицер в пригнанном кителе с четырьмя орденами и тремя нашивками за ранения.

Заметное впечатление произвел он и на Невельскую. Та невольно принялась оправлять седоватые букли. Горевой же, не отрываясь, прилип взглядом к орденам. Даже Глаша, застывшая у сервировочного столика, забывшись, приоткрыла рот от любопытства. Оказавшись в перекрестье внимания, Арташов зарделся.

Похрумкивая сапогами по паркету, он поспешил к свободному месту, оглядел стол перед собой. Справа и слева от тарелки лежало по три серебряных, разной формы ножа и вилки. Обращаться с ножом и вилкой Женя умел. Но только с одним ножом и одной вилкой, – в питерских ресторанах и один-то нож не каждый раз подавали. Поэтому разобраться, какие из приборов предназначены для закусок, а какие для рыбы или мяса, выглядело для него делом безнадежным. В некотором замешательстве он поднял голову и успел перехватить нацеленные взгляды, – оказывается, ему уготовили испытание.

Смущение разом ушло, – лицо гостя, дотоле опечатанное напускной суровостью, сделалось по-мальчишески лукавым. А затем, к всеобщему изумлению, Арташов беззаботно расхохотался.

Заразительный и очищающий, словно ливень в засуху, басистый смех смыл напряжение за столом. Горевой, довольный, что не ошибся в незнакомом человеке, охотно засмеялся следом. Мелко, смущенно прикрывая рот, захихикала Невельская. Лишь баронесса удержалась, но лучики, задрожавшие у глаз, выдали и ее.

Арташов сгреб по два ножа и вилки, отложил в сторону:

– К чему понапрасну пачкать?

– И то верно, офицерам на войне не до изысков, – поддержал Горевой. Из солидарности с Арташовым он отложил и собственные лишние приборы. – Тем паче нынче не до разносолов.

Он кивнул на скупо уставленный сервировочный столик. – С продуктами и впрямь трудно стало, – пожаловалась Невельская. – Сергей Дмитриевич едва не каждый день ездит по поставщикам. Но чем дальше, тем хуже.

– Никто на марки не отпускает. Только по бартеру. Как у нас в России говорили, – баш на баш.

Горевой взвесил отложенное столовое серебро в воздухе:

– Как раз дня на два.

Баронесса насупилась, – похоже, всякое напоминание о нужде для этой гордячки было невыносимо. – Да разве только в деньгах дело? – исправился Горевой. – К примеру, обувь у девочек поистрепалась. И где прикажете доставать? Так, представьте, по вечерам беру дратву, суровую нитку и – пошло. Так, глядишь, и специальность башмачника освою. Будет на кусок хлеба в старости. Он, единственный, засмеялся. Потянулся к графину:

– Ну-с, по-офицерски, водочку? Арташов согласно кивнул.

По знаку баронессы, Глаша налила ей и Невельской вина. После чего принялась раскладывать незатейливый салат. – Глаша у нас искусница, – похвасталась Невельская. – Иной раз вроде и не из чего, а глядишь, – стол накрыт. Ей хоть кашу из топора поручи сделать – сделает.

От похвалы полнолицая Глаша зарделась.

– Вот и слава Богу. Значит, мои солдаты тоже с голоду не перемрут, – невинно произнес Арташов. Хозяева встревоженно встрепенулись, принялись переглядываться, – похоже, мысль о необходимости кормить незваных постояльцев не давала покоя.

– Шутка! – успокоил их Арташов. – У нас свое довольствие. Еще и Глаше поможем. Во всяком случае топор для каши всегда найдем.

Обрадованный Горевой поспешил приподнять рюмку:

– Тогда за добрососедство прежней и нынешней России?

Выпили. Мужчины, как положено офицерам, залпом, женщины пригубили.

– Откуда вы знаете немецкий, Женя? – придвигая тарелку, полюбопытствовала Невельская.

– Я на фронт с третьего курса Ленинградского иняза ушел. Ответ этот вызвал неожиданное оживление.

– Выходит, здесь все петербуржцы, – с легкой улыбкой пояснила баронесса.

– Я подумал, вы немка, – повинился Арташов. – Раз Эссен.

Баронесса промокнула рот салфеткой.

– Что ж что Эссен? Великий род, занесенный в Готский альманах. Между прочим, мой муж, как и множество его предков, погиб, сражаясь за Россию. Кстати, в ту самую мировую войну, которую вы отчего-то не признаете, – не удержалась она от язвительности. – Они с Сергеем Дмитриевичем на одном корабле служили. Вместе и тонули. Только Сергею Дмитриевичу удалось спастись.

Горевой сгорбился. – Да, повезло, – подтвердил он. – Меня после прямого попадания взрывной волной в воду швырнуло. Ну, и поплыл себе. Как говорится, не приходя в сознание. Я ведь из первых пловцов на Балтфлоте был. Призы на дальность брал. Как-то по майской воде на пари пять километров отмахал. И ничего – вылез, обтерся, спирту внутрь и – опять вперед за орденами. Если б его хоть вместе со мной выбросило. Пусть каким угодно увечным. Видит Бог, вытащил бы, – он заискивающе глянул на баронессу. Похоже, безвинную эту вину нес годами. – А так, кроме меня, всего восемь человек подобрали. Это с эсминца-то! Он вновь потянулся к графину:

– Эх, были когда-то и мы рысаками! Выпьем в память погибших за Родину! Не дожидаясь остальных, опрокинул стопку. Арташов приподнял свою. Он жадно вглядывался в этих чужаков, трогательно тоскующих по родине, по которой тосковал и он сам, и отчаянно силился понять, откуда же ведёт начало та незримая, но непреодолимая борозда, что отделила их друг от друга.

Смущение легко читалось на его лице.

– Где мужчины, там непременно о войне, – Невельскую занимало совсем иное. – Будет уже. После стольких лет довелось встретить петербуржца. Может, еще и соседи? У моих родителей квартира была на Васильевском острове. Малюсенькая, правда, пятикомнатная. Но сейчас издалека она видится мне такой милой. А вы где живете?

– У меня квартирка, конечно, побольше вашей – на двадцать шесть комнат, – Арташов сдержал улыбку. – Правда, и соседей соответственно – пятнадцать семей. Коммуналка называется. Доводилось слышать?

Хозяева озадаченно переглянулись.

– Пожалуйста, расскажите нам про нынешний Петербург! Что там? – взмолилась Невельская. – Я не был в Ленинграде с начала войны, – Арташов помрачнел. – Слышал, город сильно разрушен. Хотя центр: Исаакий, Невский, Фонтанка, – говорят, удалось сохранить.

– И на том слава Богу! – баронесса перекрестилась.

Невельская, стремясь развеять установившееся меланхолическое настроение, всплеснула ручками. – Фонтанка! Невский! Слова-то какие! Элиза! А помнишь Павлика?…Ну, того юнкера, что прямо посреди Фонтанки застрелиться грозил, если замуж за него не пойду? И ничего! Не пошла. – Не жалко было? – подначил Арташов. – Жалко, что соврал и не застрелился! – Невельская беззаботно рассмеялась. – Слава роковой женщины по всему Смольному бы пошла.

– Этой славы у тебя и без того хватало, – баронесса показала Глаше на опустевший бокал. – В самом деле, – согласилась Невельская. – Я ведь, знаете ли, приметная была. Зимой, в белой шубке, в сапожках на каблучке. Шлейф из поклонников. Ух! Помнишь, Элиза, ты еще пеняла мне за легкомыслие?

– Да, огонь, – подтвердила баронесса.

– Тогда казалось, так будет всегда, – Невельская погрустнела. – А нынче одно легкомыслие и осталось.

Но природная веселость не давала Невельской надолго впасть в уныние. – А у вас, Женя, тоже, поди, первые увлечения связаны с Петербургом? Небось, многим головки такой красавчик вскружил. Ну, как на духу. Наверняка какая-нибудь зазноба осталась? Она задорно подмигнула остальным.