Читать книгу Как умереть легко - Семён Данилюк - Страница 4

Едва пересекли границу России, началась болтанка. Будто неприветливая Родина пыталась завернуть перебежчика. Но зато когда, покружив и дважды ухнув в воздушные ямы, всё-таки приземлились, Шереметьево показалось Заманскому родней родного. Прилетели сразу два рейса. В зоне погранконтроля образовался с десяток очередей. Клубясь и извиваясь, они едва продвигались к окошечкам. Прошёл слух, что четыре из шести пропускных пунктов закроют. Давление в котле тут же поднялось. Задние принялись поджимать передних. Наиболее ретивые попёрли без очереди. Послышались раздраженные крики, детский плач, пьяные матюги. Как водится, зачалась драка. Но отгороженные стеклом невозмутимые погранцы всё с той же неспешностью принимали паспорта и цепким взглядом изучали каждого. В родной отчизне ничто не менялось, – собственные граждане, стремящиеся вернуться на Родину, по-прежнему находились под подозрением.

Зато немногочисленные иностранцы беспрепятственно протекали через изолированный коридор к отдельному, гостеприимному окошку.

Ладная девчушка в сержантских погонах приняла от Заманских паспорта, ловко раскрыла их на нужной странице, впечатала сочные визы. Расплылась в радушной улыбке. – Рада приветствовать вас на территории России! – Слышал, папка? Нам снова рады. Ради одного этого стоило сменить гражданство, – прокомментировала ехидная Аська. В зал прилёта отец с дочерью вышли, ещё покачиваясь после болтанки. Заманский усомнился, распознает ли Аська среди встречающих Лёвушку. Когда-то школьницей Аська за ним хвостиком бегала. Всё пыталась обратить на себя внимание. Но тот, на пять лет старше, только отмахивался от нескладного подростка. Аська, сощурившись, вглядывалась в лица встречающих. – Бери выше, – подсказал дочери Заманский. – Он за эти годы сантиметров на двадцать вымахал.

– Случаем, не тот птеродактиль? – глазастая Аська ткнула в толпу, над которой покачивалась аккуратно подстриженная, в очочках голова. – Ты только ему подобное не брякни. Это с виду фитиль. А на деле папин-мамин баловень. И сейчас, когда ни мамы, ни папы вдруг не стало, ему худо. – Ладно, не совсем дура. – Не совсем, – согласился отец. Аська фыркнула оскорблённо. Заманский поднял палец. Лёвушка выпрастал вверх руку и радостно замахал в ответ. Зажатая в ладони барсетка болталась над головами, будто яблоко на длиннющей, подсушенной ветке.

Едва Заманские выбрались на свободное место, Лёвушка подбежал и, изогнувшись, припал на плечо приземистого Заманского. Выглядел он потерянным. Даже не сразу заметил поджидающую девушку. – Моя дочь Ася, – представил Заманский. – Не помните друг друга?

Лёвушка невнимательно кивнул. – Два дня как похоронил, – голос его булькнул. – Как он сам завещал, – с мамой в одной могиле.

Заманский потрепал склонившуюся стриженую голову. Стало заметно, как трудно даётся сиротство этому двадцатипятилетнему дылде.

На автостоянке их поджидал могучий «Рэнд ровер». Заманский заметил, что большинство машин по соседству тоже относились к внедорожникам и кроссоверам. Кажется, все россияне из тех, что посостоятельней, стремились хотя бы на лишние сантиметры оторваться от родимой земли. Едва тронулись, Аську на заднем сидении сморило, – подложив под голову подушечку, забралась с ногами и затихла.

Заманского же сон по-прежнему не брал, – слишком велико оказалось возбуждение, да и о многом хотелось расспросить за два часа, что занимала дорога до Тулы. Лёвушка отвечал на расспросы охотно. Необходимость пересказывать обстоятельства происшедшей трагедии как будто облегчала его страдание.

Когда Лёвушка вернулся из Москвы в отчий дом, отец заметно взбодрился, принялся вовлекать сына в антикварное дело. Завалил книгами по искусству, потихоньку принялся сводить с клиентурой. Сам Зиновий начинал с «окучки» – скупки по деревням старинных самоваров, которые после, дома, разбирал до винтика, реставрировал и выставлял по московским салонам. Со временем стал считаться одним из первых «самоварщиков» России. И даже спустя два десятка лет именно самовары составляли цвет разросшейся его коллекции.

С этого же, по воле отца, начал и Лёвушка. Несколько раз съездил в район Белёва. Останавливался в гостинице. Днем мотался по деревням, к вечеру возвращался в райцентр. Получалось удачно. Отец оставался доволен. Восьмого июня, в день трагедии, как раз отправился в очередную поездку. Отцу позвонил по приезде в Белёв, но телефон оказался «вне зоны действия сети». Особенно не взволновался, так как означало это то же, что и прежде: когда сына не было в городе, Зиновий часто оставался ночевать в салоне, в кухонке, на узеньком канапе. Дозвониться туда было невозможно, – звукоизолирующие стены экранируют и поглощают сигнал. – А если отец сам хотел с тобой поговорить? – уточнил Заманский. – Выходил в коридор, к лифту. Там связь брала.

День прошёл в хлопотах. Но к вечеру спохватился, что отец, вопреки обыкновению, ни разу не вышел на связь. Принялся названивать. Увы! Аппарат устойчиво оставался вне зоны действия сети. К полуночи попытался заснуть, но не смог, – заволновался всерьёз. На всякий случай позвонил соседке по коттеджному посёлку, надежной женщине, которая присматривала за их домом, в отсутствие хозяев. Та сходила, через десять минут подтвердила, что коттедж пуст. Позвонил Валентине, уборщице в салоне. Раз в неделю мыла и чистила полы, стены и мебель. Всё, кроме экспонатов, за которыми ухаживал сам отец. Ключей от салона она не имела. Потому убиралась в присутствии либо Зиновия, либо Лёвушки. Всего ключей от салона было три комплекта. Третий, контрольный, хранился во вневедомственной охране, на пульте. – В общем, – продолжил Лёвушка. – Валентина должна была восьмого убираться в салоне, но приболел сынишка – он у неё под Узловой, у родителей, и она накануне, с папиного разрешения, укатила к ним в деревню. Туда ей и дозвонился. Хотя после моего звонка тоже обеспокоилась. Через час перезвонила сама. Сказала, что первой электричкой выезжает в Тулу. Рано утром вновь звонок от неё, уже из Тулы. Говорит, вместе с вахтёром барабанят в дверь салона. Достучаться не могут. Папины телефоны по-прежнему не отвечают. Я перезвонил на пульт. Подтвердили, что объект с охраны снят.

Тут уж ждать было нечего. Вскочил в джип и – погнал по трассе. Хорошо, что раннее утро, – шоссе полупустое. Как идиот, набирал папин номер, всё заклинал: «Ответь». Не ответил, конечно. Когда примчался, Валентина так и ждала под дверью, прикорнув на табурете. Как только отпер салон, в нос шибануло. Дальше – знаете. – Что-то необычное, как открыл дверь, показалось?

– Ещё бы, – Лёвушка шумно задышал. – Папа мёртвый. Что уж необычней.

С заднего сидения сочувственно хмыкнули, – Аська, оказывается, уже не спала и прислушивалась.

Заманский, в котором пробудился следователь, принялся расспрашивать в подробностях.

Лёвушка, хоть и через силу, но отвечал обстоятельно: про виски, про спички, про заветренный салями и баклажаны на тарелочке, тронутые плесенью. Что, где, положение рук, головы. Даже о том, как патологоанатом выковыривал спички.

– Ты раньше эти спички видел? – следователь внутри Заманского всё не хотел утихомириться.

– Понимаете, папа для меня опись экспонатов приготовил. Хотел, чтоб изучил. Так вот спичек в том списке не было.

– Что это значит? Узенькое Лёвушкино плечо недоумённо поползло вверх. – Либо папа их уже кому-то пообещал, либо не рассматривал как антикварную ценность. Хотя спички эти, как выяснилось, редкость необычайная.

Вопросы Заманского иссякли. Все обстоятельства, подробно описанные Лёвушкой, с несомненностью свидетельствовали, – Зиновий Плескач в самом деле покончил с собой. – …Но почему?! – с неистовостью выкрикнул Заманский. Так что Лёвушка едва не выпустил на скорости руль. Машину «болтануло». Подскочила на заднем сидении перепуганная Аська.

– Так мама! – неуверенно напомнил Лёвушка.

– Год! – Заманский потряс пальцем. – Такие вещи делаются быстро или не делаются вовсе. Если б сразу после её смерти или, допустим, на поминках, ну – срыв на эмоциях! Но ведь перетерпел. Да! Последний год общаться с твоим отцом даже по скайпу было удовольствием сомнительным. Будто с сомнамбулой. Все попытки расшевелить впустую! Но у него оставался ты. Как якорь, что удерживал на грунте. А после того как ты вернулся, да ещё компаньоном, он и вовсе ожил. И – на тебе… Я ж его уломал съездить за границу! – припомнил он. – Он мне обещал!

– Ездили! – подтвердил Лёвушка. – Двухнедельный тур по Италии. Папа сам выбрал, чтоб Рим, Флоренция, Венеция. Автобусная экскурсия. – И что? – Да так, – Лёвушка замялся. – Сначала будто взбодрился. А вернулись домой, опять та же хандра. И вот… – Лёвушка тяжко вздохнул, скрывая смущение. За смущением этим Заманский угадал какую-то недосказанность.

– Стало быть, ты окончательно убедился, что вся коллекция в сохранности? – уточнил он.

Лёвушка кивнул.

– Когда звонил вам, ещё не был уверен. А после прошёлся по описи. Ну, разве какой-то мелочи тыщ на пятьдесят долларов не достаёт. Да и они скорее по магазинам расставлены… Нет, банкротом папа, если вы об этом, точно не был. Наоборот, можно сказать, процветал. Так что из-за денег покончить с собой не мог. Вот уж о чём Заманский совершенно не думал. Трепетного отношения к деньгам в Плескаче не было ни в далёкой молодости, когда подрабатывал извозом, ни позже, когда погрузился в бизнес. На его глазах Зиновий трижды терял нажитое, и даже близкие друзья об этом не догадывались. Лишь разбогатев вновь, задним числом подшучивал над своей незадачливостью. Еврей, научившийся вставать после самого жестокого падения, отряхиваться и продолжать путь, не станет из-за денег сводить счёты с жизнью.

Но какая-то причина должна быть! – Кстати, ты ведь теперь у нас богатый наследник, – припомнил Заманский. – Какие планы насчёт коллекции? Или всё-таки почувствовал вкус к отцовской профессии?

– Папа очень, очень хотел, чтобы я перенял его дело. И, поверьте, я старался.

Лёвушка отчего-то зыркнул через плечо и понизил голос.

– Говорят, девять дней души бродят среди близких, а мне не хотелось бы огорчать папу.

Аська всхрюкнула. Лёвушка скосился с укоризной. – Ну, какой я антиквар? – умоляюще произнёс он.

– Стало быть, будешь распродавать? Лёвушка мелко закивал, будто признаваясь в чем-то непристойном.

С шоссе на Косую Гору свернули на гравийную дорогу, ведущую к коттеджному посёлку. Попетляв, уткнулись в высоченный кирпичный забор, за которым в кромешной тьме угадывался домина с башенками на макушке, – замок, о котором всю жизнь мечтал Зиновий Плескач. Строил под будущих внуков, под друзей, что станут собираться под его крышей. Кажется, совсем недавно сам Заманский дневал и ночевал здесь. Бывало, не один. И покрывали его не только хозяин, но и радушная жена его, Лидушка. И вот земля пару раз крутнулась вокруг солнца, и обоих уж нет. Лёвушка дважды нажал на пульт. Распахнулись ворота, заиграли весёлые фонарики у бассейна, заискрились лампочки на серебристых елях, забликовали огромные, мозаичные окна. Открылся въезд в подземный гараж.

Коттедж ожил. Поднимались по парадной лестнице. Как и год назад, со всех пролётов и стен гостей встречали размноженные портреты и фотографии умершей Лидии. Подле, вдоль плинтусов, стояли наготове фото самого Зиновия. Семейный пантеон расширялся.

В гостевой комнате на верхнем, четвёртом этаже, где Лёвушка приготовил ужин, не чокаясь, выпили по рюмке виски. – Как же я рад, дядя Вить, что вы приехали, – стесняясь, признался Лёвушка.

Заманский, дотянувшись, потрепал его по волосам.

Сейчас, забравшись с ногами в кресло, скрадывавшее рост, потерянный Лёвушка в этих гулких метражах казался ребёнком, брошенным родителями и отчаянно пытающимся не выказать испуга. Даже ехидна Аська поглядывала на него с сочувствием.