Читать книгу Путь всякой плоти. Роман - Сэмюэл Батлер - Страница 23

Странно! Ведь она считала, что души в нем не чает, и, конечно же, любила его больше, чем кого-либо из других своих детей. По ее версии происходящего, не существовало родителей, столь самоотверженно преданных благу своих детей, как она с Теобальдом. Эрнеста ждало большое будущее – она была уверена в этом. Это делало строгость тем более необходимой, дабы с первых же лет жизни уберечь его чистоту от всяческой скверны греха. Она не могла позволить себе такой неуемный полет фантазии, которому, как мы знаем по книгам, предавалась каждая еврейская мать семейства перед появлением Мессии – ибо Мессия уже приходил; но вскоре должно было наступить Второе пришествие, никак не позднее 1866 года, и, значит, Эрнест будет уже в подходящем возрасте, когда потребуется современный Илия, чтобы возвестить это Второе пришествие. Небеса ей порукой, она никогда не страшилась мысли о ее собственном и Теобальда мученичестве и не станет уберегать от мученичества своего мальчика, если у нее потребуют его жизнь ради ее Спасителя. О нет! Если бы Бог велел ей принести в жертву ее первенца, как велел Аврааму, она отвела бы его к Пигбэрийскому маяку и вонзила… Нет, этого она не смогла бы сделать, да это и не понадобилось бы – кое-кто другой мог бы сделать это. Недаром же Эрнеста крестили в воде из Иордана. То не было делом ее рук или Теобальда. Они того не добивались. Когда для священного дитяти потребовалась вода из священного потока, нашелся путь, по которому вода эта должна была притечь из далекой Палестины через земли и моря к двери дома, где лежало сие дитя. Ну, конечно же, это было чудо! Несомненно! Несомненно! Теперь она это поняла. Иордан покинул свое русло и притек к ее дому. И нелепо считать, что это не было чудом. Никакое чудо не происходит без тех или иных вспомогательных средств: различие между верующим и неверующим в том и состоит, что первый способен видеть чудо там, где второй не способен увидеть. Евреи не сумели увидеть никакого чуда даже в воскрешении Лазаря и насыщении пяти тысяч. Джон Понтифекс с женой не увидели бы никакого чуда в ситуации с водой из Иордана. Суть чуда не в том, чтобы обойтись без определенных средств, а в использовании средств для великой цели, недостижимой без вмешательства: невозможно и предположить, чтобы доктор Джонс привез ту воду, если бы что-то не направляло его. Она должна сказать об этом Теобальду и заставить его увидеть в… А все-таки, пожалуй, лучше не стоит. У женщин в вопросах такого рода предвидение глубже и безошибочнее, чем у мужчин. Именно женщина, а не мужчина, преисполнилась всей полноты божественности. Но почему не сохранили ту воду как сокровище, после того как использовали? Ее никогда, никогда не следовало выплескивать, но взяли и выплеснули. Впрочем, пожалуй, это и к лучшему: можно было бы впасть в искушение чересчур дорожить ею, а это могло бы стать для них источником духовной опасности, – возможно, даже духовной гордыни – из всех грехов самого ей отвратительного. Что же касается пути, по которому Иордан притек в Бэттерсби, то это имеет значение не больше, чем земля, по который река течет в самой Палестине. Доктор Джонс, конечно, человек суетный, очень суетный. Таким же, с прискорбием сознавала Кристина, был и ее тесть, хоть и в меньшей степени. В глубине души будучи, несомненно, человеком духовным, он становился все более духовным по мере того, как старел, и все же он был заражен суетностью, вероятно, вплоть до самых последних часов перед смертью, тогда как они с Теобальдом отреклись от всего во имя Христа. Они не были суетны. По крайней мере, Теобальд не был. Она раньше была, но не сомневалась, что преисполнилась большей благодати с тех пор, как перестала вкушать удушенных тварей и кровь: это было как омовение в Иордане в сравнении с омовением в Аване и Фарфаре, реках дамасских. Ее мальчик никогда не прикоснется ни к удушенной домашней птице, ни к кровяной колбасе, уж об этом-то она позаботится. У него должен быть коралл из окрестностей Иоппии – на том побережье есть кораллы, так что это можно легко устроить без больших усилий. Она напишет об этом доктору Джонсу и т. д. И так далее часами день за днем на протяжении многих лет. Да, миссис Теобальд Понтифекс любила своего ребенка, согласно ее системе взглядов, с величайшей нежностью, но грезы, посещавшие ее в ночных сновидениях, были трезвой действительностью в сравнении с теми, каким она предавалась наяву.

Эрнесту шел третий год, когда Теобальд, как я уже говорил, начал учить его читать. И начал пороть спустя два дня после того, как приступил к обучению.

– Это мучительно, – сказал он Кристине, – но только так и можно было поступить. – Так он и поступил. Ребенок был слаб, бледен и хил, а потому неоднократно посылали за доктором, который лечил его большими дозами каломели и джеймсова порошка. Все делалось с любовью, заботой, робостью, глупостью и нетерпением. Они были глупы в малом, а кто глуп в малом, будет глуп и в большом.

Вскоре старый мистер Понтифекс умер, и обнаружилось измененьице, которое он сделал в своем завещании одновременно с выделением доли наследства Эрнесту. Это было довольно трудно вынести, тем более что не имелось никакой возможности сообщить хоть одно из своих соображений завещателю теперь, когда он больше не мог вредить им. Что касается самого мальчика, то каждому должно быть понятно, что это наследство будет для него непреходящей бедой. Оставить молодому человеку малую толику независимости – это, пожалуй, самый большой вред, какой можно ему причинить. Это парализует его энергию и убьет в нем стремление к активной деятельности. Многих юнцов толкнуло на плохую дорожку сознание того, что по достижении совершеннолетия они получат несколько тысяч. Уж им-то, родителям, можно было вверить преданное попечение об интересах их мальчика, а в чем состоят эти интересы, им ведь лучше знать,, чем ему, как ожидается, станет понятно по достижении двадцати одного года. Кроме того, если бы Ионадав, сын Рехава, – или, может быть, проще в этих обстоятельствах говорить прямо о Рехаве, – если бы, стало быть, Рехав оставил значительное наследство своим внукам, то Ионадаву, возможно, оказалось бы не так легко управиться с этими детьми, и т. д.

– Моя дорогая, – сказал Теобальд, обсудив этот предмет с Кристиной в двадцатый раз, – моя дорогая, единственное, что может помочь и утешить нас в такого рода горестях, это найти прибежище в трудах праведных. Пойду-ка я навещу миссис Томпсон.

В такие дни миссис Томпсон сообщалось, что ее грехи отмыты добела и т. д., немного поспешнее и немного категоричнее, чем в другие.