Читать книгу Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни - Страница 6

Мыш вытащил кожаную сумку из-под ложемента, перекинул через плечо.

– …с собой сенсор-сирингу.

Дверь отскользнула; Мыш стоял на верхней из трех ступенек над синим ковром кают-компании «Птицы Рух».

Сквозь тенепад вилась спиральная лестница. Изгибаясь под потолочными лампами, металлические языки рассылали отблески по стене и листьям филодендрона перед зеркальной мозаикой.

Кейтин уже уселся перед слоистой доской для трехмерных шахмат и расставлял фигуры. Последняя ладья клацнула по своему углу, и булькресло – принимающий форму тела шар со студенистым глицерином – покачнулось.

– Ну, кто сыграет со мной первым?

Капитан фон Рэй замер на верху лестничной спирали. Потом пошел вниз, и его разбитое отражение присыпало мозаику гравием.

– Капитан? – Кейтин вздернул подбородок. – Мыш? Кто из вас желает первую партию?

Тййи и Себастьян через арочную дверь шли по пандусу, что перекрывал занимавший треть кают-компании пруд с известняковыми берегами.

Ветерок.

Рябит вода.

Темнота вплывает над их головами.

– Сидеть! – Себастьян.

Рука дергается в разъеме. Заходят на посадку звери на стальных цепочках. Огромные питомцы ветошью опадают вокруг хозяина.

– Себастьян? Тййи? Вы играете? – Кейтин повернулся к пандусу. – Раньше я обожал шахматы, потом подзабросил. – Он задрал голову, снова взял ладью, всмотрелся в кристалл с черной сердцевиной. – Скажите, капитан, фигуры – оригинал?

У подножия лестницы фон Рэй воздел рыжие брови:

– Нет.

Кейтин ухмыльнулся:

– Ага.

– Из чего они? – Мыш шагнул на ковер, заглянул Кейтину через плечо. – Я таких и не видел никогда.

– Странный стиль для шахматных фигур, – подметил Кейтин. – Республика Вега. Но в мебели и архитектуре такого полно.

– Республика Вега – это где? – Мыш взял пешку: внутри кристалла – звездная система с камнем в центре, орбиты лежат в скошенной плоскости.

– Уже нигде. В две тысячи восьмисотых было восстание, Вега хотела отделиться от Дракона. Не вышло. Живопись и архитектуру того времени взяли на щит наши эстетствующие интеллектуалы. Пожалуй, во всей этой истории было нечто героическое. Безусловно, они из кожи вон лезли, чтобы соригинальничать, – последний бой за культурную автономию и так далее. Но выродилось все в вежливые салонные беседы о том, кто на кого повлиял. – Он взял другую фигуру. – Мне все равно нравится. Им удалось породить трех звездных музыкантов и одного невероятного поэта. Хотя из музыкантов с восстанием был как-то связан только один. Но большинство не в курсе.

– Серьезно? – сказал Мыш. – Так и быть. Сыграю в твою игру. – Он обошел шахматную доску и сел в зеленый глицерин. – Какие выберешь, черные или желтые?

Фон Рэй потянулся через плечо Мыша к пульту, проявившемуся на подлокотнике кресла, нажал микропереключатель.

Свет внутри доски погас.

– Эй, вы чего?.. – Хриплый шепот Мыша оборвала досада.

– Мыш, доставай сирингу. – Лорк подошел к живописной скале на желтых плитах. – Мыш, а прикажи я тебе сыграть нову, что б ты сделал? – Сел на выступ в камне.

– Не знаю. О чем вы? – Мыш вытащил инструмент из сумки. Большой палец пробежал по клавиатуре. Остальные заплясали на индуктивной панели; мизинец раскачивался на ходуле ногтя.

– Я приказываю. Создай нову.

Мыш задумался. Затем:

– Хорошо, – и рука совершила прыжок.

Рокот после вспышки. Цветной фон послеобраза испятнал зрение, закружил водоворотом тающей сферы, исчез.

– Сидеть! – сказал Себастьян. – Сидеть, сказал же…

Лорк усмехнулся:

– Неплохо. Иди сюда. Нет, вместе с адской шарманкой. – Подвинулся, освобождая место на камне. – Покажи, как она работает.

– Показать, как играть на сиринге?

– Точно.

Бывает внешнее выражение лица; бывает выражение внутреннее, дрожь губ и век, не более.

– Обычно я не разрешаю баловаться с моим инстром. – Губы и веки дрожали.

– Покажи.

Улыбка Мыша истончилась. Он сказал:

– Дайте руку. – Усадил капитановы пальцы в седло образ-резонансного щитка, и перед ними загорелся синий огонек. – Теперь глядите. – Мыш указал на лицевую сторону сиринги. – За тремя точечными линзами есть голографические шкалы. Сходятся на синем огоньке, дают трехмерный образ. Яркость и насыщенность регулируются тут. Проведите рукой вперед.

Огонек разгорелся…

– Теперь назад.

…и потускнел.

– Как ты создаешь образ?

– Капитан, я учился этому год. Теперь: вот эти струны регулируют звук. Каждая струна – не нота, а текстура звука. Высота тона меняется, когда пальцы ближе или дальше от струн. Вот так. – Мыш взял аккордом духовые и голоса, глиссандо соскользнуло в неуютный инфразвук. – Хотите подпустить запах? Возвращаемся сюда. Эта ручка регулирует насыщенность аромата. Его можно сделать очень узконаправленным, для этого…

– Мыш, предположим, я хочу воссоздать лицо девушки; ее голос, произносящий мое имя; и ее аромат. Я держу твою сирингу. – Он взял инструмент с Мышовых колен. – Что мне делать?

– Практиковаться. Капитан, слушайте, я правда не люблю, когда другие балуются с моим…

Он потянулся к сиринге.

Лорк поднял ее за пределы досягаемости Мыша. Потом засмеялся:

– Держи.

Мыш взял сирингу и быстро пошел к шахматной доске. Встряхнул сумку, сунул инструмент внутрь.

– Практиковаться, – повторил Лорк. – У меня нет времени. Если уж я хочу раньше Князя Красного добраться до иллирия, да?

– Капитан фон Рэй?

Лорк поднял глаза.

– Расскажете нам, что происходит?

– Что вы хотите знать?

Рука Кейтина висела над реактивирующим доску переключателем.

– Куда мы идем? Как дотуда доберемся? И зачем?

Спустя секунды Лорк встал:

– О чем ты спрашиваешь, Кейтин?

Шахматная доска загорелась, осветив Кейтину подбородок.

– Вы затеяли игру, играете против «Красного смещения». По каким правилам? Каков приз?

Лорк помотал головой:

– Еще одна попытка.

– Ладно. Как мы добудем иллирий?

– Да, как добудем мы его? – На нежный голос Тййи обернулись все. Она перетасовывала колоду карт у основания пандуса, рядом с Себастьяном. Перестала, уловив взгляды. – В гремучую звезду погрузимся? – Покачала головой. – Как, капитан?

Лорк ладонями обхватил костяные узлы коленей:

– Линкей? Идас?

На противоположных стенах висели две шестифутовые позолоченные рамы. В одной, над самой головой Мыша, под компьютерными огоньками возлежал на боку Идас. Напротив, в другой раме, бледный Линкей – сверкание волос и ресниц – свернулся клубком на проводах.

– Ведя корабль, не отключайте уши.

– Есть, капитан, – промямлил Идас, как люди бормочут во сне.

Лорк встал и сцепил руки.

– Немало лет прошло с тех пор, как я впервые задал тот же вопрос. И ответил мне не кто иной, как Дан.

– Слепец Дан? – Мыш.

– Дан, который спрыгнул? – Кейтин.

Лорк кивнул.

– Тогда я владел не этой грузовой громадой… – он глянул на фальшивые звезды, разбрызганные по высокому темному потолку, чтобы напоминать: среди прудов, папоротников и каменных статуй они мчатся среди миров, – а гоночной яхтой, на которой Дан был штырем. Как-то я подзадержался на парижской вечеринке, и Дан привез меня домой, на Ковчег. Пролетел весь путь сам и дотащил меня. Мой второй штырь, студент колледжа, перепугался и решил вернуться к учебе. – Он потряс головой. – К лучшему. И вот я задумался. Как мне достать столько иллирия, чтобы сковырнуть «Красное смещение» прежде, чем оно сковырнет нас? Сколько людей в мире хотели бы это знать? Вечером мы с Даном пили возле яхтенной котловины, и я упомянул о проблеме. Вычерпнуть иллирий из звезды? Дан сунул палец за пояс, уставился на ветрозащитный ирис над баром и сказал: «Я разок побывал внутри новы». – Лорк оглядел кают-компанию. – После чего я сидел и слушал.

– Что с ним произошло? – спросил Мыш.

– Как вышло, что он умудрился дожить до следующей? Вот что интересно. – Кейтин возвратил ладью на клетку и раскинулся в желе. – Ну же, не томите: где был Дан, когда гремели фейерверки?

– Он штырил на корабле, который вез провиант на станцию Алкан-Института, как раз когда взорвалась звезда.

Мыш глянул на Тййи и Себастьяна, слушавших со ступенек по ту сторону пандуса. Тййи снова тасовала карты.

– После тысячи лет наблюдений, вблизи и издалека, даже обескураживает, как мало мы знаем о том, что творится в эпицентре самой бедственной из звездных катастроф. Состав звезды остается прежним, только организация материи внутри прерывается толком не изученным процессом. Может, это следствие приливных гармонических пульсаций. Или проказы демона Максвелла. Самые продолжительные переходы длились полтора года, но их никогда не наблюдали с начала. Чтобы достичь пика интенсивности, нове после взрыва требуется несколько часов чистого времени. У сверхновой – а таких в нашей галактике зарегистрировано две, одна в тринадцатом веке в Кассиопее и еще безымянная звезда в две тысячи четырехсотых, и обе мы не могли изучить поближе – взрыв занимает где-то два дня; и яркость сверхновой возрастает в сотни тысяч раз. Итоговые световые и радиопертурбации от сверхновой превышают совокупность света всех звезд Галактики. Алкан обнаруживал другие галактики просто потому, что там вспыхивали сверхновые – и почти тотальная аннигиляция единственной звезды делала видимой целую галактику в несколько миллиардов звезд.

Тййи перебросила карты из руки в руку.

Себастьян спросил:

– Что с Даном сталось? – Он подтащил питомцев к коленям за цепочки.

– Корабль проскочил мимо цели, его пронесло через центр звезды в самый первый час схлопывания – и вынесло с той стороны. – Желтый взгляд пригвоздил Кейтина; нюансы чувств Лорка с разорванного лица считывались плохо.

Кейтин, привычный к скрытным поверхностям, ссутулился и вжался в кресло.

– Счет шел на секунды. Капитан только и успел, что отключить все сенсор-импульсы к штырям.

– Они вслепую летели? – спросил Себастьян.

Лорк кивнул.

– Это нова, в которой Дан побывал прежде, чем встретил вас; первая, – удостоверился Кейтин.

– Все так.

– Что случилось во второй?

– Еще кое-что о первой. Я поехал в Алкан, просмотрел записи. Корпус корабля был весь в рубцах после бомбардировки свободно дрейфующим веществом где-то у центра звезды. Единственный элемент, способный оторваться и залететь внутрь защитной зоны вокруг корабля, должен сформироваться из почти твердой ядерной материи в звездной сердцевине. Его могли образовать только элементы с колоссальными ядрами в три или четыре раза больше урановых.

– То есть корабль бомбардировали метеоры из иллирия? – не поверил Мыш.

– Ну а вторая нова… – Лорк снова глянул на Кейтина. – Когда мы в строжайшей секретности подготовили экспедицию, когда с помощью моей тети из Алкан-Института засекли новую нову и никому не сказали, зачем к ней летим, когда экспедиция была запущена и шла полным ходом, я попытался воссоздать исходные условия первого инцидента – корабль Дана падает в звезду – как можно точнее и повторить маневр вслепую; я приказал экипажу отключить сенсорику в проекторных. Дан ослушался, решил увидеть то, что в прошлый раз пропустил. – Лорк встал и отвернулся от команды. – Мы не успели дойти даже до зоны, где кораблю грозит физическая опасность. Я вдруг ощутил, что одно крыло забилось как бешеное. И услышал крик Дана. – Развернулся к ним. – Мы кое-как вырвались, поковыляли обратно к Дракону, в приливном дрейфе доплыли до Сола и приземлились на станции Тритона. Два месяца назад секретность кончилась.

– Секретность? – спросил Кейтин.

Перекрученная кривая – улыбка Лорка – проявилась в мышцах его лица.

– С ней все. Я полетел на станцию Тритона в Драконе, а не в надежное место в Плеядах. Уволил весь экипаж – и попросил рассказывать о нашем полете всем и каждому. Не мешал этому безумцу шататься по дрому и болтать, пока его не заглотило Пекло^три. Я ждал. И дождался ожидаемого. Тогда я завербовал вас – прямо из дромовской толпы. Сказал, что́ собираюсь сделать. Кому рассказали вы? Сколько народу слышало, что́ я говорил вам? Со сколькими вы поделились этим знанием, чеша голову: «Странная штука, да?» – Кисть Лорка скрючилась на каменном зубце.

– Чего вы ждали?

– Весточки от Князя.

– Получили?

– Да.

– Что в ней было?

– Какая разница? – Лорк издал почти смешок. Только шел он из живота. – Я ее пока не проиграл.

– Почему? – спросил Мыш. – Вы не хотите знать, что он говорит?

– Я знаю, что делаю. Этого достаточно. Мы вернемся в Алкан и засечем еще одну… нову. Мои математики придумали двадцать пять теорий, объясняющих феномен прыжка сквозь звезду. И в каждой исход меняется на противоположный через пару часов, за которые яркость звезды достигает пика.

– Как долго нова чтоб умерла нужно? – спросил Себастьян.

– Недели, месяца два. Сверхновая может вырождаться до двух лет.

– Письмо, – сказал Мыш. – Не хотите посмотреть, что говорит Князь?

– А вы – хотите?

Кейтин вдруг перегнулся через шахматную доску:

– Да.

Лорк усмехнулся:

– Ладно. – Широкими шагами пересек кают-компанию. Снова дотронулся до пульта на Мышовом кресле.

В самой большой раме на высокой стене: световая фантазия выцвела в двухметровом овале позолоченной листвы.

– Ну ясно. Вот, значит, что ты делал все эти годы! – сказал Князь.

Мыш поглядел на обтянутые кожей челюсти и хрустнул собственными. Глаза перескочили на тонкие волосы Князя над высоким лбом, и лоб у Мыша наморщился. Он подался вперед в кресле; пальцы дергались, щупая, как на сиринге, нос-лезвие, колодцы синевы.

Кейтин выпучился. Бессознательно отшатнулся, подошвы сандалий заскребли ковер.

– Не знаю, чего именно ты добиваешься. Да мне и все равно. Однако…

– Князь это? – прошептала Тййи.

– …ничего ты не добьешься. Уж поверь. – Князь обнажил зубы.

И шепот Тййи задохнулся.

– Не-а. Я даже не знаю, куда ты летишь. Но берегись. Я успею раньше тебя. А там… – он воздел руку в черной перчатке, – поглядим. – Протянул ладонь, та заполнила экран. Щелкнули пальцы; зазвенело стекло…

Тййи заскулила.

Князь раздавил пальцем линзу письмокамеры, раздробил вдребезги.

Мыш глянул на Тййи. Та выронила карты.

Звери на поводках били крыльями. Ветер рассыпал карты по ковру.

– Эй, – сказал Кейтин, – я соберу! – Не вставая, нагнулся и дотянулся неуклюжими руками до карт.

Лорк снова засмеялся.

Карта перекувырнулась на ворсе у ступни Мыша. Трехмерная, в ламинированном металле: над черным морем жжет солнце. Живо пламенеет небо поверх стены моря. На берегу стоят, держась за руки, два голых мальчика. Темноволосый скосился на солнце, его лицо изумлено и светоносно. Белобрысый глядит на их тени на песке.

Смех Лорка прокатился по кают-компании: один взрыв за другим.

– Князь принял вызов. – Он шлепнул ладонью по камню. – Хорошо! Отлично! Как думаете, суждено нам свидание под огненным солнцем? – Рука взметнулась, стала кулаком. – Я чувствую его про́клятую руку! Хорошо! Да, хорошо!

Мыш цапнул карту. Перевел взгляд с капитана на смотровой экран, где лицо, руку заместили мельтешащие оттенки многоцвета. (На противоположной стене – тусклый Идас и бледный Линкей в рамах поменьше.) Глаза вернулись к двум мальчикам под извергающимся солнцем.

Он смотрел, и пальцы левой ноги царапали ковер, а правой – вцепились в подошву ботинка. Страх лапами скреб ляжки, оплетал нервы вдоль хребта. Внезапно Мыш уронил карту в футляр сиринги. Пальцы задержались внутри кожи, потея на ламинате. Став невидимой, картинка пугала хуже прежнего. Мыш вытащил руку и вытер о ляжку, поднял глаза: не видел ли кто.

Кейтин проглядывал собранные карты.

– Так вот с чем ты играешься, Тййи? Таро? – Поднял голову. – Мыш, ты цыган. Наверняка такие видел. – И показал карты Мышу.

Не глядя Мыш кивнул. Подавил желание вытереть ладонь еще раз. (Большая женщина сидит по ту сторону костра – в грязной ситцевой юбке, – и усатые мужчины расселись вокруг под мерцающим выступом скалы, глядят, как мелькают и мелькают карты в ее толстых пальцах. Но это было…)

– Так, – сказала Тййи. – Ты мне их отдашь. – Протянула руку.

– Можно я посмотрю всю колоду? – спросил Кейтин.

Ее серые глаза расширились.

– Нет. – Удивление в голосе.

– Я… прошу прощения, – начал Кейтин, смутясь. – Я не хотел…

Тййи забрала карты.

– Ты… гадаешь? – Кейтин прилагал усилия, чтоб лицо не деревенело.

Она кивнула.

– Гадание на Таро в Федерации – обычное дело, – сказал Лорк. Он сидел на живописной скале. – О Князя письме говорят карты твои что-нибудь? – Повернулся, глаза горели яшмой, сверкали золотом. – Может, о Князе карты твои и обо мне скажут?

Мыш подивился легкости, с какой капитан перешел на диалект Плеяд. Внутреннее выражение лица – краткая улыбка.

Лорк встал с камня:

– Что об этом вторжении карты в ночь говорят?

Себастьян, внимательно глядя из-под пушистых светлых бровей, притянул ближе свои темные сполохи.

– Хочу я их расклады увидеть. Да. Где мы среди карт с Князем выпадем?

Если она погадает, удастся рассмотреть колоду. Кейтин ухмыльнулся:

– Да, Тййи. Погадай нам на экспедицию капитана. Она хорошо гадает, Себастьян?

– Никогда Тййи не ошибается.

– Ты считаные лицо секунды видела Князя. В лице человека линии обозначены судьбы. – Лорк упер кулаки в бедра. – На моем по разлому можешь где мою эти судьбу линии сказать пересекут?

– Капитан, нет… – Взгляд упал на руки. Для недвижных пальцев карты, казалось, слишком велики. – Я карты раскладываю только и гадаю.

– Я не видел никого, кто гадал бы на Таро, с универа. – Кейтин смотрел на Мыша. – На философском семинаре был один персонаж из Плеяд, вот он умел гадать. Одно время я, пожалуй, мог считаться адептом-любителем «Книги Тота», как кто-то назвал Таро в начале двадцатого века. Я бы, скорее, сказал… – он запнулся, ожидая подтверждения Тййи, – «Книги Грааля»?..

Подтверждения не последовало.

– Ну же. Погадай мне, Тййи. – Кулаки Лорка спрыгнули с бедер.

Тййи кончиками пальцев касалась золотых рубашек. Со своего места у основания пандуса она смотрела в пространство между Кейтином и Лорком: серые глаза полуприкрыты эпикантусом.

Сказала:

– Погадаю.

– Мыш, – позвал Кейтин, – иди сюда, посмотри. Поделись мнением об искусстве…

Мыш вскочил, освещенный шахматной доской:

– Эй!..

Все повернулись на сломленный голос.

– Вы в это верите?

Кейтин поднял бровь.

– Вы называли суеверным меня, потому что я плюнул в реку? А теперь читаете будущее по картам? Аннн! – Он издал не совсем такой звук. Но этот звук означал отвращение. Золотая серьга тряслась и мерцала.

Кейтин нахмурился.

Рука Тййи зависла над колодой.

Мыш бешеным рывком одолел полковра:

– Вы правда хотите узнать, что́ будет, разложив карты? Это глупо. Это суеверие!

– Мыш, вовсе нет, – возразил Кейтин. – Кто бы мог подумать, что именно ты…

Мыш махнул рукой и рассмеялся хриплым лаем:

– Ты, Кейтин, – и карты. Ну ты даешь!

– Мыш, на деле карты ничего не предсказывают. Они всего лишь предлагают грамотный анализ обстоятельств…

– Карты неграмотны! Они из металла и пластика. Они не знают…

– Мыш, семьдесят восемь карт Таро – это символы и мифообразы, которые повторялись и отражались все сорок пять веков человеческой истории. Тот, кто понимает эти символы, способен сконструировать диалог относительно данной ситуации. Никаких суеверий. «Книга перемен», даже «Халдейская астрология» обращаются в суеверие, только если ими злоупотреблять, считать, что они приказывают, а не направляют и советуют.

Мыш опять издал этот звук.

– Мыш, ну правда! Чистейшая логика. Твои взгляды устарели на тысячу лет.

– Эй, капитан? – Мыш одолел остаток ковра, выглянул из-за Лоркова локтя, скосился на колоду у Тййи на коленях. – Вы верите в эти штуки? – Его рука упала на предплечье Кейтина, словно касание могло запретить тому двигаться.

В глазах тигра под ржавыми бровями блеснула боль; Лорк осклабился:

– Тййи, на картах мне погадай.

Она перевернула колоду и стала перекладывать картинки…

– Капитан, одну выбирайте.

…Из руки в руку.

Лорк присел на корточки, всмотрелся. Вдруг остановил переходящие карты указательным пальцем:

– Космос, кажется. – Он назвал карту, на которую упал палец. – В этой гонке Вселенная приз наш. – Поднял глаза на Мыша и Кейтина. – Как думаете, выбрать Космос для начала гадания? – Обрамленная исполинскими плечами «боль» теряла остроту.

Мыш в ответ скривил темные губы.

– Давайте, – сказал Кейтин.

Лорк вытащил карту:

Утренняя дымка обвила березы, тисы и остролисты; на полянке нагая фигурка прыгала и кувыркалась на голубой заре.

– О, – сказал Кейтин, – Пляшущий Гермафродит, союз всех мужских и женских принципов. – Потер ухо двумя пальцами. – Знаете, где-то триста лет, с тысяча восемьсот девяностых по конец начала космической эры, христианизированная до неприличия колода карт Таро, созданная другом Уильяма Батлера Йейтса, была так популярна, что почти уничтожила изначальные образы.

Лорк наклонил карту, и дифракционные изображения зверей, мигнув, исчезли в таинственных зарослях. Ладонь Мыша на Кейтиновой руке напряглась. Он вопросительно поднял подбородок.

– Звери Апокалипсиса, – ответил Кейтин. Показал через плечо капитана на четыре угла рощи. – Телец, Лев, Орел, а это обезьяноподобное созданьице на заднем плане – карликовый бог Бес, изначально египетский и анатолийский, защитник рожениц, гонитель скаредных, божество щедрое и страшное. Одна его статуя довольно известна: припал к земле, ухмыляется, показывает клыки, совокупляется с львицей.

– Ага, – прошептал Мыш. – Видал я эту статую.

– Честно? Где?

– В музее. – Мыш пожал плечами. – В Стамбуле, наверное. В детстве, меня водил какой-то турист.

– Увы, – задумался Кейтин, – я довольствовался трехмерными голограммами.

– Только он не карлик. Он… – скрежет прервался, Мыш глянул на Кейтина, – в два раза выше тебя будет. – Зрачки Мыша закатились в мгновенном воспоминании, показав прошитый венами белок.

– Капитан фон Рэй, вы Таро знаете хорошо? – спросил Себастьян.

– Мне гадали на картах всего ничего, – объяснил Лорк. – Матери не нравилось, когда я слушал гадалок, которые выставляли свои столики на улицу, под стыки ветрозащиты. Помню, мне было лет пять-шесть, и я умудрился потеряться. И пока бродил по совсем незнакомому району Ковчега, подошел к гадалкам, и они предсказали мне будущее. – Он засмеялся; Мыш, считывая надвигавшиеся эмоции неверно, ожидал гнева. – Когда я вернулся и рассказал матери, она страшно расстроилась и велела никогда больше так не делать.

– Она знала, что это все глупость! – прошептал Мыш.

– Что сказали карты? – спросил Кейтин.

– Что-то о смерти в семье.

– Кто-нибудь умер?

Глаза Лорка сузились.

– Примерно через месяц моего дядю убили.

Кейтин размышлял над звуками «м». Дядя капитана Лорка фон Рэя?

– Но карты хорошо не знаете вы? – переспросил Себастьян.

– Только названия нескольких… Солнце, Луна, Повешенный. Однако значения не изучал их я никогда.

– А. – Себастьян кивнул. – Первая карта выбранная всегда сами вы. Но Космос – Старших Арканов карта. Человеческое не может существо представлять. Выбирать нельзя ее.

Лорк скривился. Смущение гляделось злостью. Истолковав его превратно, Себастьян умолк.

– Иначе говоря, – продолжил Кейтин, – в колоде Таро пятьдесят шесть карт Младших Арканов – они как пятьдесят две игральные карты, только в числе придворных карт – пажи, рыцари, королевы и короли. Эти отвечают за повседневные дела людей: любовь, смерть, налоги, все такое. Есть еще двадцать две карты: Старшие Арканы, с картами вроде Дурака и Повешенного. Они символизируют первичные космические сущности. И правда – неудобно выбирать одну из них как символ себя.

Лорк пару секунд буравил карту взглядом.

– Почему нет? – Посмотрел на Кейтина. Выражение с лица исчезло. – Мне нравится эта карта. Тййи велела выбрать, и я выбрал.

Себастьян поднял руку:

– Но…

Тонкие пальцы Тййи поймали шерстистые костяшки партнера.

– Выбрал он, – сказала она. Металл ее глаз мигнул Себастьяну и капитану, упал на карту. – Сюда кладите. – Она жестом велела положить карту. – Капитан любую может какую карту выбрать захочет.

Лорк положил карту на ковер – головой плясуна к себе, ногами к Тййи.

– Космос перевернутый, – пробормотал Кейтин.

Тййи смерила его взглядом:

– Перевернут для тебя, прямой для меня. – Голос резал.

– Капитан, первая выбранная карта ничего не предсказывает, – сказал Кейтин. – Вообще-то, первая карта, которую вы берете, удаляет из расклада все олицетворяемые ею возможности.

– Что она олицетворяет? – спросил Лорк.

– Здесь мужчины и женщины единение, – сказала Тййи. – Меч и кубок, жезл и пентакль сходятся. Завершенность и верный успех означает она; божественного космический дух осознания символизирует. Победу.

– И все это вырезано из моего будущего? – Лорково лицо вновь сложилось в гримасу муки. – Замечательно! Что это за гонка, если я уверен, что меня ждет победа?

– В перевернутом виде она означает одержимость чем-либо, упрямство, – добавил Кейтин. – Отказ от познания…

Тййи одним движением сложила карты. Протянула колоду:

– Ты, Кейтин, гадание закончишь?

– А?.. Я… Ой, я прошу прощения, я не хотел… Да я знаю смысл хорошо если десяти карт. – Кромки его ушей покраснели. – Молчу.

Крыло едва задело пол.

Себастьян встал и натянул поводки. Один зверь затрепетал у него на плече. От дуновения волосы Мыша защекотали лоб.

Теперь стояли все, кроме Лорка и Тййи: они сидели на корточках, Пляшущий Гермафродит между ними.

Тййи опять перетасовала карты и разложила веером, на сей раз лицевой стороной вниз.

– Тяните.

Широкие пальцы с массивными ногтями ткнулись в карту, вытащили:

Строитель застыл перед двойным каменным сводом, к запястьям подключен камнерез. Машина вырезает третью пятиконечную звезду в перекладине. Каменщика и фасад здания заливает свет. Тьма спадает сквозь дверной проем.

– Тройка пентаклей. Покрывает эта карта вас.

Мыш смотрел на капитаново предплечье. Овальный разъем почти терялся под двойной жилой на запястье.

Мыш потрогал разъем на своей руке. Пластиковая вставка в четверть ширины запястья; оба разъема – одного размера.

Капитан положил тройку пентаклей на Космос.

– Тяните снова.

Карта отделилась, перевернулась:

Черноволосый молодой человек в парчовом жилете и сапогах из тисненой кожи оперся о рукоять меча с украшенной алмазами серебряной ящерицей. Фигура застыла в тени под утесами. Мыш не понял, мальчик это или девочка.

– Паж мечей перевернутый. Пересекает эта карта вас.

Лорк поместил карту на тройку пентаклей, перпендикулярно.

– Тяните снова.

На морском берегу под синим небом с птицами большая рука, торчащая из мглистых завитков, держит пятиконечную звезду в круге.

– Туз пентаклей. – Тййи указала под скрещенные карты; Лорк положил карту туда. – Под вами эта карта лежит. Тяните.

Крупный блондин стоит на каменной дорожке внутри сада. Взгляд обращен вверх, рука поднята. На запястье вот-вот спорхнет красная птица. На плитах двора вырезано девять звезд.

– Девятка пентаклей. – Тййи показала на ворс рядом с комбинацией. – За вами эта карта лежит.

Лорк положил карту.

– Тяните.

Опять вверх ногами:

Меж тяжелыми тучами горит лиловое небо. От молнии загорается верхушка каменной башни. Двое спрыгнули с верхнего балкона. На одном – богатые одежды. Видны даже кольца с драгоценными камнями и золотые кисточки на сандалиях. Второй – в обычном рабочем жилете, босой, бородатый.

– Башня, перевернута! – прошептал Кейтин. – О-о… Я знаю, что… – И осекся под взглядом Тййи и Себастьяна.

Рука Мыша напряглась на предплечье Кейтина еще больше.

– Башня перевернутая. – Тййи поместила палец над комбинацией. – Над вами эта ляжет.

Лорк положил карту, потом вытащил седьмую.

– Двойка мечей перевернутая.

Вверх ногами:

Женщина с повязкой на глазах сидит на стуле у океана, держа на груди два скрещенных меча.

– Перед вами эта ляжет.

Три карты в центре, четыре вокруг: первые семь карт образовали крест.

– Тяните снова.

Лорк вытянул.

– Король мечей. Сюда кладите.

Король лег слева от креста.

– И одну еще.

Лорк вытащил девятую карту.

– Тройка жезлов перевернутая.

Что легла под королем.

– Дьявол…

Кейтин глянул на руку Мыша. Пальцы выгнулись дугой, ноготь мизинца впился Кейтину в плоть.

– …Перевернутый.

Пальцы расслабились; Кейтин снова посмотрел на Тййи.

– Сюда кладите. – (Дьявол вверх ногами лег под жезлами.) – И тяните… Королева мечей. Последнюю карту сюда кладите.

Рядом с крестом появился вертикальный ряд из четырех карт.

Тййи сложила колоду.

Провела пальцами под подбородком. Склонилась над живописными диорамами, и ее локоны цвета железа разбились о плечо.

– Ты видишь тут Князя? – спросил Лорк. – Видишь меня и звезду, за которой я гонюсь?

– Вас вижу я; и Князя. Еще женщина, связана как-то с Князем, с волосами черными…

– Черные волосы, голубые глаза? – сказал Лорк. – У Князя голубые глаза.

Тййи кивнула:

– Ее тоже вижу я.

– Это Лала.

– Карты все мечи и пентакли почти. Денег вижу много я. Еще борьбу тяжелую за них вижу и вокруг них.

– С семью-то тоннами иллирия? – пробурчал Мыш. – Для этого никакие карты…

– Шшш! – Это Кейтин.

– Одно хорошее Старших влияние арканов – Дьявол. Ярости карта, революции, борьбы это. Но еще рождение означает духовного понимания она. Пентакли гадания в начале вашего выпали. Они денег карты и богатства. Мечи их перебивают; мощи карты и конфликта. Жезл интеллекта символ и творчества. Хотя жезлов число три и менее, в гадании выходят они высоко. Хорошо это. Но кубков ни одного – эмоций символ и любви особенно они. Плохо. Чтобы хорошо стало, жезлам кубки нужны. – Она подняла карты в середине креста: Космос, тройку пентаклей, пажа мечей. – Тут… – Тййи помолчала; четверо мужчин вдохнули синхронно. – Вы как мир видите себя. Карта вас покрывающая – о благородстве говорит и аристократии. А также навыках вами обладаемых…

– Вы сказали, что были когда-то гоночным капитаном, верно? – спросил Кейтин.

– Что увеличения жаждете материи вы, карта открывает эта. Но паж вас мечей пересекает.

– Это Князь?

Тййи помотала головой:

– Помоложе человек. Кто-то уже к вам сейчас близкий. Вы знаете кого. Темноволосый, очень молодой мужчина, может быть…

Кейтин уставился на Мыша первым.

– …который между вами как-то и вашей пылающей встанет звездой.

Теперь и Лорк смотрел через плечо.

– Ну, это. Слушайте… – Мыш глядел на всех волчонком. – И что теперь-то? Уволите меня на первой остановке из-за каких-то глупых карт? Думаете, перейду вам дорогу?

– Даже тебя если уволит он, – сказала Тййи, поднимая голову, – ничего это не изменит.

Капитан хлопнул Мыша по ляжке:

– Не бери в голову, Мыш.

– Если вы в них не верите, капитан, к чему терять время, слушая… – И замолк, потому что Тййи вернула карты на место.

– В ближайшем прошлом вашем, – опять заговорила она, – туз пентаклей лежит. Вновь, много денег, но ради цели намеченной.

– Запуск этой экспедиции точно стоил как сто чугунных мостов, – прокомментировал Кейтин.

– До́роги ныне мосты чугунные? – Себастьяновы костяшки почесывали голову одного из питомцев.

– В прошлом далеком девятка пентаклей лежит. Вновь богатства карта. К успеху привычны вы. Было все лучшее только у вас. Но в ближайшем будущем вашем перевернута Башня. В общем означает случае это…

– …Идите сразу в тюрьму. Не пропускайте ход. Не… – уши Кейтина вновь запылали под прищуренным взглядом Тййи, – забирайте двести фунтов @сг. – Он закашлялся.

– Тюремное карта означает эта заключение; большой рушится дом.

– Песенка фон Рэев спета?

– Чей не сказала дом я.

На это Лорк усмехнулся.

– Дальше двойка мечей еще перевернутая лежит. Неестественной, капитан, опасайтесь страсти.

– А это еще что значит? – прошептал Мыш.

Но Тййи уже перешла от креста из семи карт к ряду из четырех:

– Во главе начинаний король ваших мечей сидит.

– Мой друг Князь?

– Он. На жизнь может вашу повлиять. Сильный он человек и легко к мудрости привести может вас; и к смерти вашей. – Она подняла глаза, внезапно безутешна. – Равно всех жизни нас… Он…

Когда она не продолжила, Лорк спросил:

– Что, Тййи?

Ее голос вдруг успокоился, стал глубже, тверже:

– Под ним…

– Что там было, Тййи?

– …тройка перевернутая жезлов лежит. Помощи предложенной опасайтесь. Лучшая против разочарования защита – ожидание. Основание Дьявол здесь. Но перевернутый. Вы духовное о котором понимание я говорила обретете. В…

– Эй. – Мыш посмотрел на Кейтина. – Что она увидела?

– Шшш!

– …борьбе предстоящей личина отпадет вещей. Что с изнанки делается, чудного покажется чуднее. И хотя реальности стены король разрушит мечей, за ними королеву обнаружите мечей вы.

– Это… Лала? Скажи мне, Тййи: ты видишь звезду?

– Не звезду. Женщину только, темноволосую и, как брат, могущественную, лежит ее тень…

– От света какой звезды?

– В ночи лежит тень ее. Звезды вижу в небе я. Но не звезду одну…

– Нет! – Но это был Мыш. – Глупости! Чушь! Пшик, капитан! – Его ноготь впился, и Кейтин отдернул руку. – Ничего она вам ими не предскажет!

Вдруг он качнулся вбок. Нога в ботинке лягнула стаю Себастьяновых тварей. Те восстали и забились, натянув цепочки.

– Эй, Мыш! Что ты…

Босой ногой Мыш проехался по комбинации карт.

– Эй!

Себастьян притянул трепыхающиеся тени к себе:

– Ну, спокойно стойте! – Его рука прошлась от головы к голове, костяшки с большим пальцем размеренно работали за темными ушами и челюстями.

Но Мыш уже шествовал по пандусу над прудом. Сумка била по бедру с каждым шагом; он исчезал.

– Я пойду за ним, капитан. – Кейтин бросился к пандусу.

У сандалий Себастьяна унимались крылья; Лорк встал.

Тййи на коленях подбирала рассеянные карты.

– Вас двоих ставлю на крылья я. Линкея подмените и Идаса. – Как юмор превращался в боль, так и тревога – в насмешку. – Вы к себе идите.

Когда Тййи поднялась, капитан взял ее руку. Ее лицо переменилось трижды, резко: удивление, страх и новая перемена, когда Тййи разглядела гримасу Лорка.

– За прочитанное в картах тобой, Тййи, тебя благодарю.

Себастьян забрал ее руку из капитановой.

– И вновь тебя благодарю.

В коридоре по пути к мостику «Птицы Рух» спроецированные звезды блуждали по черной стене. Под синей сидел, скрестив ноги, Мыш, сумка на животе. Пальцы лепили что-то из ее кожи. Мыш не сводил глаз с кружащихся огоньков.

Кейтин шагал по проходу, сложив руки за спиной.

– Сдурел, что ли? – дружески вопросил он.

Мыш откинул голову и поймал взглядом звезду, что выплыла из Кейтинова уха.

– Тебе как будто нравится осложнять себе жизнь.

Звезда сползла по стене, растворилась в полу.

– И кстати, что за карту ты заныкал в сумке?

Мышовы глаза моментально вернулись к Кейтиновым. Он моргнул.

– От меня эти штучки не утаишь. – Кейтин оперся о стену в крапинках звезд. Потолочный проектор, воспроизводивший наружный мрак, усеял световыми точками его короткое широкое лицо и длинный плоский живот. – Не лучший способ снискать расположение капитана. Странные у тебя представления, Мыш… признаю́, я просто заворожен. Скажи мне кто, что я сегодня, в тридцать втором веке, буду работать в одной команде с человеком, который по-честному скептически смотрит на Таро, – да я бы в жизни не поверил. Ты точно с Земли?

– Да, я с Земли.

Кейтин укусил костяшку.

– Если вдуматься, сомневаюсь, что такие ископаемые представления могут сохраниться где-то, кроме Земли. Как только появляются люди эпохи великих звездных миграций, развиваются и культуры, достаточно утонченные, чтобы понимать Таро. Не удивлюсь, если в каком-нибудь городке посреди верхнемонгольской пустыни люди по сей день считают, будто Земля болтается по блюду на спине слона, стоящего на зме́е, свернувшемся кольцами на черепахе, плывущей по морю вечности. Я где-то даже рад, что родился не на Земле, при всем ее очаровании. Она клепает потрясающих невротиков. В Гарварде был тип… – Он запнулся и посмотрел на Мыша. – Забавный ты парень. Вот он ты, пилот звездной фуры, продукт технологии тридцать второго столетия, и в то же время в твоей голове полным-полно, горстями черпай, окаменелых идей, устаревших тысячу лет как. Дай позырить, что ты там увел?

Мыш вклинил предплечье в сумку, извлек карту. Оглядывал ее спереди и сзади, пока Кейтин, нагнувшись, ее не забрал.

– Ты помнишь, кто велел тебе не верить в Таро? – Кейтин осматривал карту.

– Моя… – Мыш взялся за краешек сумки, сдавил. – Та женщина. Когда я был совсем пацан, пять лет, шесть.

– Тоже цыганка?

– Ага. Она обо мне заботилась. У нее тоже были карты как у Тййи. Только не три-дэ. И старинные. Когда мы ездили по Франции и Италии, она гадала разным людям. Знала о картах все, какие картинки что значат и вообще. И она мне сказала. Что бы кто тебе ни говорил, сказала, все туфта. Сплошное вранье, ничего не значит. Сказала, это цыгане научили Таро остальных.

– Что верно. Видимо, цыгане принесли их с Востока на Запад в одиннадцатом и двенадцатом веках. И уж точно помогли распространить их по Европе в следующие пятьсот лет.

– Она так и говорила: сначала карты были у цыган и цыгане знали, что это вранье. Не верь картам, никогда.

Кейтин улыбнулся:

– Весьма романтическое понимание. Оно и мне нравится: идея, что все эти символы, просеянные через сито пяти тысяч лет мифологии, по сути своей бессмыслица и не влияют на сознание и поступки человека, чуток отдает нигилизмом. К сожалению, я знаю об этих символах слишком много, чтобы так думать. И все-таки интересно, что ты скажешь. Значит, эта женщина, у которой ты жил в детстве, гадала по картам Таро, но настаивала, что это все вранье?

– Ага. – Мыш перестал терзать сумку. – Только…

– Только – что? – спросил Кейтин, когда Мыш не стал продолжать.

– Только как-то ночью… незадолго до конца. Чужаков не было, одни цыгане. Мы ждали в пещере… ночью. Все были перепуганы, что-то должно было случиться. Они шептались, а когда мимо шли дети, замолкали. И той ночью она гадала на картах… только это была не туфта. И они все сидели вокруг костра во тьме, слушали, как она гадает. А утром кто-то меня разбудил, рано-рано, солнце едва поднялось над городом между горами. Все уходили. Я не пошел с мамой… той женщиной, которая гадала. Больше я никого из них не видел. Те, с которыми я ушел, скоро пропали. В итоге я добирался до Турции один. – Мыш щупал сирингу под кожей сумки. – Но ночью, когда она гадала на картах при свете костра, помню, я жутко боялся. И они тоже боялись, все. И ни о чем нам не говорили. Но боялись настолько, что решили спросить у карт… хотя и знали, что это все туфта.

– Видно, когда дело пахнет жареным, люди обращаются к здравому смыслу и отбрасывают суеверия, лишь бы спасти свою шкуру. – Кейтин хмурился. – Что это было, как думаешь?

Мыш пожал плечами:

– Наверное, кто-то нас преследовал. Сам знаешь, как с цыганами. Все думают, цыгане воруют. Мы и воровали. Может, на нас ополчились горожане. На Земле цыган никто не любит. Потому что мы не работаем.

– Ты еще как работаешь, Мыш. Оттого-то я и удивился, чего ты так взъерепенился на Тййи. Того и гляди профукаешь репутацию.

– Я перестал жить в таборе, когда мне было семь или восемь. И у меня разъемы. Хотя они только с Академии астронавтов, ну, Куперовки, с Мельбурна.

– Правда? То есть тебе было уже пятнадцать-шестнадцать. Реально поздновато. Мы на Луне получаем их в три-четыре года, чтобы подключаться к обучающим компьютерам в школе. – Кейтин вдруг сосредоточился. – Погоди, то есть что – целая группа взрослых мужчин и женщин, с детьми, бродила из города в город, из страны в страну, на Земле, без разъемов?

– Ага, ну, так и было.

– Без разъемов ты почти никем работать и не можешь.

– Да понятно.

– Ничего удивительного, что цыган преследовали. Группа странствующих взрослых без возможностей воткнуться! – Кейтин потряс головой. – Но почему их у вас не было?

– Так цыгане же. У нас их никогда не было. Мы и не хотели. Я сделал, потому что стал сам по себе, и… ну, видимо, так было легче. – Мыш свесил кисти с коленей. – Но все равно это никакая не причина приходить и выгонять нас из города, где встал табор. Один раз, помню, двух цыган поймали и убили. Измолотили до полусмерти, отрезали руки и повесили вниз головой на деревьях, чтоб истекли кровью…

– Мыш!.. – Лицо Кейтина скрутилось.

– Я был ребенок. Но я помню. Может, поэтому мама в итоге решила спросить у карт, что делать, хотя сама им не верила. Может, поэтому мы разделились.

– Только в Драконе, – сказал Кейтин. – Только на Земле.

К нему повернулось темное лицо.

– Почему, Кейтин? Давай скажи мне. Почему они так с нами делали. – Вопросительного знака в конце его предложения просто не было. Там повисла только сиплая ненависть.

– Потому что люди тупые и узколобые и боятся всего, что на них не похоже. – Кейтин закрыл глаза. – Поэтому лично я предпочитаю луны. Даже на большой луне сложно собрать столько народу, чтобы произошло такое вот. – (Глаза открылись.) – Мыш, подумай вот о чем. У капитана фон Рэя есть разъемы. Он один из богатейших людей Вселенной. И такие же – у любого шахтера, дворника, бармена, деловода… да и у тебя. В Федерации Плеяд, во Внешних Колониях это абсолютно кросскультурный феномен – часть философии, в которой все машины суть прямое продолжение человека, эту философию приняли все социальные уровни еще при Эштоне Кларке. До нашей беседы я считал, что это абсолютно кросскультурный феномен и на Земле тоже. Пока ты не напомнил мне, что на нашей странной прародительской планете некие невероятные культурные анахронизмы умудрились доковылять аж до сегодня. Но что группа неразъемных цыган, обнищалых, пытающихся найти работу там, где ее нет, предсказывающих будущее методом, который они перестали понимать в принципе, в то время как прочая вселенная сумела достичь понимания, каким обладали предки этих цыган полторы тысячи лет назад… да появление в городе евнухов-разбойников не разозлило бы так обычного разъемного рабочего или рабочую. Евнухи? Втыкая в большую машину, мы говорим, что штырим; ты не поверишь, откуда взялось это слово. Нет, я не постигаю, почему это случилось. Но я немного постигаю как. – Потряс головой. – Забавное место – Земля. Я учился там в универе, четыре года, и только начал понимать, сколько всего не понимаю. Те из нас, кто родился где-то еще, наверное, никогда не разберутся в ней до конца. По-моему, даже в остальном Драконе мы живем куда проще. – Кейтин взглянул на карту в руке. – Ты знаешь название карты, которую увел?

Мыш кивнул:

– Солнце.

– Видишь ли, если ты общипываешь колоду, гадать становится затруднительно. Капитану так хотелось увидеть эту карту.

– Знаю. – Мыш пробежался пальцами по ремешку сумки. – Карты уже сказали, что я встану между капитаном и его солнцем; а я только-только выщипнул карту из колоды. – Он покачал головой.

Кейтин протянул карту ему:

– Может, вернешь? Заодно будет повод извиниться за все, что ты устроил.

Мыш полминуты смотрел в пол. Потом встал, взял карту и пошел по коридору.

Кейтин посмотрел, как он заворачивает за угол. Сложил руки на груди и уронил голову, задумавшись. И разум его поплыл к бледной пыли хранимых в памяти лун.

Кейтин думал мысль в тихом проходе; наконец он закрыл глаза. Что-то дернуло его за ляжку.

Открыл.

– Эй…

Линкей (с Идасом – тенью у плеча) подошел к нему и теперь тянул из кармана записчик на цепочке. Взвесил в руке украшенную драгоценными камнями коробочку.

– Что эта…

– …штука делает? – закончил Идас.

– Вернуть не хотите? – Фундамент Кейтиновой досады заложило прерывание мыслей. Строилась она на развязности этих двоих.

– Мы видели, ты возился с ней в порту. – Идас принял записчик из белых пальцев брата…

– Слушайте… – начал Кейтин.

…и передал Кейтину.

– Спасибо. – Он сунул было записчик обратно в карман.

– Покажи нам, как он работает…

– …и что ты с ним делаешь?

Кейтин замешкался, показал записчик на ладони:

– Всего лишь матричный записчик, я диктую в него заметки и складирую. Я пишу на нем роман.

Идас сказал:

– Эй, я знаю, что это…

– …я тоже. Зачем тебе…

– …на фига тебе такое…

– …почему ты не создашь психораму…

– …куда легче. А мы…

– …в нем есть?

Кейтин начал отвечать сразу четырьмя фразами. И рассмеялся:

– Слушайте, вы, вознесенные до звезд солонка и перечница, я не могу думать вот так! – Он чуть поразмыслил. – Не знаю, почему я хочу написать роман. Наверняка легче было бы создать психораму, будь у меня аппаратура, деньги и связи в психорамной студии. Но это не то, чего я хочу. И я понятия не имею, будете вы «в нем» или нет. Я еще не начинал думать о теме. Пока что делаю заметки о форме. – (Они помрачнели.) – О структуре, эстетике всего проекта. Нельзя просто сесть и сочинять, знаете ли. Надо думать. Роман – форма искусства. Я должен целиком переизобрести ее прежде, чем смогу написать. То, что я хочу написать, во всяком случае.

– А, – сказал Линкей.

– Ты уверен, что знаешь, что такое роман…

– …конечно, да. Ты переживал «Войну…»

– «…и мир». Ага. Но это психорама…

– …с Чхе Он в роли Наташи. Но она была…

– …сделана по роману? Точно, я…

– …вспомнил?

– Эм-хм. – Идас темно кивнул позади брата. – Только… – обратился к Кейтину, – как это ты не знаешь, о чем хочешь писать?

Кейтин пожал плечами.

– Тогда, может, напишешь о нас, раз еще не знаешь, что…

– …а мы можем его засудить, если скажет что-то не то…

– Эй, – перебил Кейтин. – Я должен найти тему, которая выдержит роман. Повторяю, я не могу сказать, будете вы в нем или нет…

– …чего там у тебя вообще? – говорил Идас из-за плеча Линкея.

– А? Я же сказал, заметки. Для книги.

– Послушаем.

– Ну, парни, вы не…

Он пожал плечами. Настроил рубиновые оси на верхней панели записчика, щелкнул на воспроизведение:

– «Заметка самому себе номер пять тысяч триста семь. Не забывай, что роман – не важно, до какой степени откровенный, психологический или субъективный, – всегда есть историческая проекция своей эпохи. – Голос слишком тонок и слишком быстр. Но так проще переслушивать. – Чтобы создать книгу, я должен осознавать концепцию истории моего времени».

Рука Идаса – черный эполет на плече брата. Глаза как кора и коралл; близнецы морщились, подстраивая внимание.

– «История? Тридцать шесть столетий назад ее изобрели Геродот и Фукидид. Определили как изучение всего того, что случалось на протяжении их жизней. И следующие тысячу лет она только такой и была. Через шестнадцать столетий после греков в Константинополе Анна Комнина по-легистски блистательно (и, по сути, на том же языке, что и Геродот) сочинила историю как исследование задокументированных человеческих действий. Сомневаюсь, что эта очаровательная византийка думала, будто что-то совершается, только если об этом написали. Но в Византии происшествия вне хроники просто не считались отделом истории. Преобразилась вся концепция. Спустя еще тысячу лет мы достигли столетия, которое началось назреванием первого планетарного конфликта и завершилось назреванием первого межпланетного. Каким-то образом возникла теория, по которой история – серия циклических подъемов и падений и одна цивилизация овладевает другой. События, которые не вписывались в цикл, определялись как исторически несущественные. Нам сегодня сложно оценить разницу между Шпенглером и Тойнби, хотя все описания в один голос твердят, что в то время их подходы считались диаметрально противоположными. Нам представляется, что они лишь словесно эквилибрировали на тему, когда и где начался какой-либо цикл. Теперь, когда минула еще тысяча лет, нам приходится сражаться с Де Айлинг и Броблином, 34-Элвин и Креспбургским отчетом. Они принадлежат одной эпохе, и я знаю, что в них наверняка содержится один взгляд на историю. Но сколько мерцающих зорь перевидал я за доками „Чарльза“, крадучись и взвешивая, придерживаться мне сондеровской теории интегральной исторической конвекции – или остаться все-таки с Броблином. Однако я вижу достаточно, чтобы знать: еще через тысячу лет эти различия будут казаться мелкими, как противостояние двух средневековых богословов, спорящих, двенадцать или двадцать четыре ангела могут танцевать на кончике иглы… Заметка самому себе номер пять тысяч триста восемь. Никогда не отпускай узор облетевших платанов на киновари…»

Кейтин щелчком вырубил записчик.

– А, – сказал Линкей. – Это было странно…

– …интересно, – сказал Идас. – И удалось тебе понять…

– …он имеет в виду насчет истории…

– …историческую концепцию нашей эпохи?

– Ну, вообще-то, да. Довольно, кстати, любопытная теория. Если хотите…

– Наверняка очень сложно, – сказал Идас. – То есть…

– …уразуметь ее ныне живущим…

– Как ни удивительно, нет. – (Кейтин.) – Нужно только осознать, как мы смотрим на…

– …может, для живущих позднее…

– …это будет не так трудно…

– Правда. Вы не замечали, – (снова Кейтин), – что социальную матрицу воспринимают так, будто она…

– Мы особо не разбираемся в истории. – Линкей почесал серебряную шерсть. – Вряд ли…

– …мы сейчас поймем…

– Конечно поймете! – (Кейтин анкор.) – Я могу объяснить на…

– …может, потом…

– …в будущем…

– …станет проще.

Темная и белая улыбки закивали ему ни с того ни с сего. Близнецы развернулись и пошли прочь.

– Эй, – сказал Кейтин. – Вы не?.. Ну то есть – я могу объя… – Потом: – А.

Он помрачнел и подбоченился, глядя, как близнецы семенят по коридору. Черная спина Идаса – экран для фрагментированных созвездий. Мгновение спустя Кейтин поднял записчик, щелкнул по рубиновым зернышкам и тихо сказал:

– Заметка самому себе номер двенадцать тысяч восемьсот десять: разумность порождает отчуждение и несчастье в… – Остановил запись. Моргая, посмотрел вслед близнецам.

– Капитан?

На верху лестницы Лорк отдернул руку от двери и глянул вниз.

Мыш подцепил большим пальцем прореху в боку штанов и почесал ляжку.

– Э-э… капитан? – Он вытащил из сумки карту. – Вот ваша звезда.

Ржавые брови свились в тени.

Желтые глаза навели свои огни на Мыша.

– Я… э-э… одолжил ее у Тййи. Я верну…

– Иди-ка сюда, Мыш.

– Да, сэр.

Мыш побрел по крученым ступеням. Рябь плескалась о кромку пруда. Образ восходящего Мыша искрил на стене за филодендронами. Босая подошва и каблук сапога синкопировали походку.

Лорк отворил дверь. Они вошли в покои капитана.

Первая мысль Мыша: его каюта ничуть не просторней моей.

Вторая, его же: в ней куда больше всего.

Кроме компьютеров, здесь имелись проекторные экраны на стенах, полу и потолке. Ничто из механического сумбура не выдавало личность хозяина – даже граффити.

– Посмотрим на карту. – Лорк сел на провода, кольцами свернутые на кушетке, и вгляделся в диораму.

Не получивший приглашения сесть на кушетку Мыш отпихнул ящик с инструментом и рухнул, скрестив ноги, на пол.

Вдруг колени Лорка широко разошлись; он вытянул кулаки; передернул плечами; мышцы лица смялись. Спазм прошел, и капитан снова сел прямо. Вдохнул так глубоко, что натянулась шнуровка на животе.

– Садись сюда. – Похлопал по краю кушетки.

Но Мыш просто переметнулся по полу так, чтобы сесть у Лорковой ноги.

Лорк нагнулся и положил карту на пол:

– Эту карту ты и украл? – То, что было его недовольством, растеклось морщинами по лицу. (Но Мыш глядел на карту.) – Будь это первая экспедиция, которую я собрал, чтоб пробуравить звезду… – Лорк рассмеялся. – Шесть тренированных до хруста мужчин изучали операцию под гипнозом, знали расписание всего проекта как биение собственных сердец, взаимодействовали тесно, как слои биметаллической пластины. Кражи на корабле?.. – Он рассмеялся снова, медленно тряся головой. – Как я в них был уверен. И в Дане я был уверенней всего. – Он поймал Мышову шевелюру, нежно покачал голову парня. – Этот экипаж мне нравится больше. – Показал на карту. – Что ты здесь видишь, Мыш?

– В общем, по-моему… два мальчика играют под…

– Играют? – спросил Лорк. – Думаешь, они играют?

Мыш распрямился, обнял сумку.

– Капитан, что видите вы?

– Два мальчика, сцепившие руки для драки. Видишь, один светлый, другой темный? Я вижу любовь против смерти, свет против мрака, хаос против порядка. Я вижу стычку всех оппозиций под… звездой. Я вижу Князя и себя.

– Кто тут кто?

– Не знаю, Мыш.

– Что за человек Князь Красный, капитан?

Левый кулак Лорка грузно плюхнулся в гамак правой ладони.

– Ты видел его на смотровом экране в цвете и три-дэ. Тебе мало? Богат, как Крёз, избалованный психопат; у него одна рука и сестра такая красивая, что я… – (Груз и гамак разошлись.) – Ты с Земли, Мыш. С того же мира, что и Князь. Я гостил там много раз, но никогда не жил. Может, ты знаешь. Зачем землянину, когда ему доступно все, что выжимается из богатства Дракона, мальчику, юноше и мужчине, быть… – Голос защемило; опять груз и гамак. – Ладно. Вынимай свою адскую шарманку и сыграй мне что-нибудь. Давай. Я хочу видеть и слышать.

Мыш порылся в сумке. Одна рука на деревянном грифе, другая скользит под изгиб и полировку; Мыш закрыл пальцы, и рот, и глаза. Концентрация сделалась угрюмостью; потом – освобождением.

– Говорите, он однорукий?

– Под черной перчаткой, которой он столь мелодраматично раздавил смотровик, ничего нет, кроме часового механизма.

– Значит, у него нет и разъема, – продолжил Мыш шершавым шепотом. – Не знаю, как с этим там, откуда вы родом; на Земле это примерно худшее, что может с вами случиться. Капитан, мой народ был неразъемен, и Кейтин только что кончил объяснять, почему я из-за этого такой дрянной. – (Из сумки появилась сиринга.) – Что вам сыграть? – Он рискнул взять пару нот, тройку огоньков.

Но Лорк вновь уставился на карту.

– Просто играй. Скоро надо будет воткнуться, чтоб доплыть до Алкана. Давай. Быстрее. Играй, я сказал.

Мышова рука упала на…

– Мыш?

…и убралась, не ударив.

– Почему ты украл эту карту?

Мыш пожал плечами:

– Она просто лежала рядом. Упала на ковер возле меня.

– А если б это была другая карта – двойка кубков, девятка жезлов, – ты бы ее подобрал?

– Я… наверное.

– Ты уверен, что в этой карте нет ничего особенного? Если бы она была другой, ты бы оставил ее лежать, вернул бы?..

Откуда он взялся – Мыш не знал. Но – снова страх. Чтобы его перебороть, Мыш перекрутился и поймал Лорково колено.

– Слушайте, капитан. Что бы там карты ни говорили… я помогу вам добраться до звезды, да? Я буду рядом с вами, и в этой гонке вы победите. Наплюйте вы на то, что говорит эта чокнутая!

Все время разговора Лорк был поглощен собой. Теперь он серьезно глядел на смуглую угрюмость.

– Ты, главное, не забудь отдать этой чокнутой ее карту, когда пойдешь восвояси. Скоро будем на Ворписе.

Напряженность обвалилась под собственным весом. Темные губы разорвал шершавый смех:

– Я все-таки думаю, капитан, они играют. – Мыш повернулся спиной к кушетке. Водрузив босую ногу на сандалию Лорка, точь-в-точь как щенок при хозяине, он ударил.

Замигали над машинами огоньки, медные и изумрудные, отзываясь на почти клавесинные арпеджио; Лорк глядел на мальчика у своего колена. С ним происходило нечто. Причины он не знал. Но впервые за долгое время он смотрел на кого-то еще по причинам, никак не связанным со звездой. Он не ведал, что́ видит. И все-таки расслабился и глядел, что творит Мыш.

Почти заполняя каюту, цыган кружил мириады огоньков цвета пламени вкруг огромной сферы под ритм крошащихся фигур суровой и диссонансной фуги.