Читать книгу Боттичелли из Страны Дураков - Сэмюэль Гей - Страница 4

Бобо я узнал давно, много лет назад. Случилось это при весьма странных обстоятельствах, и о том стоит рассказать особо.

Тот день я хорошо помню – пятница, нам как раз выдали получку…

Коллеги мои, сантехники домоуправления, естественно, тут же прервали свой напряженный трудовой процесс, попрятали по своим шкафчикам инструмент с таким видом, будто делают это навсегда. Какие к черту протекающие краны, неисправные смывные бачки, засоренные раковины и истекающие трубы! Одно слово – ПОЛУЧКА!

Для русского пролетария понятие это такое же святое, как для верующего имя Иисуса Христа или Аллаха. Два раза в месяц, получив от государства через кассира деньги, миллионы заклейменных проклятьем тружеников полей и заводов, строек и шахт, транспорта и сферы обслуживания как бы рождаются заново и стремятся, пусть неосознанно, пусть на время, воспарить душою, вырваться ненадолго из дерьма и грязи.

Женщины теряют голову и бегут на заклание в магазины, где переполненные людьми залы и непонятно чем набитые полки. Уходят они из магазина как из жизни: неохотно и постоянно оглядываясь назад…

Собратья же мои, зажав в руке казенные бумажки с водяными знаками, светлеют лицом и устремляют взор куда-то за Галактику, в беспредельную Вечность, в надежде обрести Гармонию и Смысл…

В тот раз коллеги мои скинулись по-царски. Это потому что Приходько, известный наш рыбак и охотник, примочил где-то утром, по пути на работу, бездомную собаку. Как он сказал: «не жирную, но большую». Вместе с нею он скрылся на весь день в котельной, прибегал время от времени и оповещал: «уже ободрал», «щас закипит», «еще варится»…

По случаю предстоящего грандиозного пира даже мастер наш Николаич снизошел до выпивки с «рядовой массой». Явился из своего кабинетика и отдал Коноплеву свой взнос – десятку. Коноплев скривился, но промолчал: как-никак начальство, ему можно простить такое хамство. А лучше бы кинул ему в рожу этот червонец, мол, угощаем, Николаич! Но да где там Коноплеву до этого…

Пока «гонцы» нашего доблестного слесарного участка отоваривались в винном магазине «эликсиром жизни», все наши слесари сидели рядком на лавке в мастерской и вели неспешный разговор о всякой чертовщине: про инопланетян, про явление божьей Матери в Трускавец, после чего крест на местном храме засиял недобрым пунцовым цветом. Про девочку, которая летает на другие планеты… В общем, всякие сказки, которые любит послушать рабочий люд в курилке, когда он уже расстался на сегодня с работой, но еще не отдался буйному досугу. Сладкий этот переходный момент я бы назвал ПРЕДВКУШЕНИЕ.

Господи, о чем только не говорят люди в ожидании «гонцов» из магазина в предчувствии ни с чем не сравнимой радости от наполненного стакана!..

Выпитый стакан вина делает человека творцом. Подобно поэту, который в состоянии вдохновения неведомо что наделает на листе бумаги, так и человек, выпивший стакан, потом другой, третий… – неведомо что натворит. Он сбросит привычные оковы условностей, раскрепостится полностью и станет непосредственным, как дитя и в то же время предельно открытым и искренним. В этом состоянии истинного своего существа, человек совершает решительные действа, которые и делают человека человеком, потому что о людях судят по делам.

Человек раскрепощенный может вставить, наконец, кулак свой между ушами напарника Миши, потому что тот, гад (больше некому), умыкнул у тебя газовый ключ и не сознается. Да и вообще, тебе давно противна его гнусная харя… Человек, принявший стакан-другой «эликсиру» становится способным и на возвышенное, вспоминает вдруг, что есть на свете «любовь». И он решительно топочет кирзовыми сапогами на водокачку, где качает воду несравненная Люся, чтобы объясниться с ней предельно простыми, от самого сердца идущими словами: «Ну, в общем, это самое, Людок… не могу я без тебя… Что-о ты! Да я с этой стервой из-за детей живу! Людок, ну, в общем ты меня должна понять…».

И совершенно обратная реакция может быть у разбуженного вином «поэта», когда приходит он домой, где его толстопятая Катя из года в год все что-то моет, стирает, варит… В этой неизменной и низменной домашней обстановке наш «поэт» чаще видит зад своей жены, чем ее лицо. И вот сейчас, находясь в полном поэтическом прозрении, он стоит на пороге своего дома, пропахшего вечной стиркой, и бормочет: «Какая проза! Какая проза, бог мой!..». И голос его вдруг прорезывается до рокота архангельских труб: «А ну, мать твою… вон из моего дома! Д-дура!!!».

И здесь, как правило, происходит нешутейная стычка между поэзией и прозой: кто в доме хозяин. Разве только критику по силам разобрать достоинства той и другой стороны. И он, как правило, является, этот критик, в облике дежурного милиционера…

Так что, почти каждый пьющий человек – это поэт, творец. Творчество – оно непредсказуемо. И потому не осуждайте людей, рвущихся к зелью, не смотрите брезгливо на опухшие лица. Нет, это не пьяницы, это – поэты. И если поэзия чужда вам, не мешайтесь под ногами, господа, идите своей дорогой.

Я не поэт и предпочитаю твердо и мучительно ходить по земле. Поэтому я хорошенько помыл руки с каустической содой и подался до дому. Меня никто не удерживал, потому что все знали, что у меня язва. Хотя никакой язвы у меня нет, я ее выдумал, чтобы не пить со всяким сбродом.

Оглянувшись на прощанье на своих товарищей по работе, я увидел галерею живописнейших физиономий и вспомнил анекдот про сантехников. Я его иногда рассказываю разным людям, но никто не смеется. Наверное, не понимают. А анекдот такой. Забило канализационный колодец. Дерьмо прет через верх. Пришли два слесаря, старый и молодой. Ну, старый заткнул нос и нырнул в это дерьмо, потом выныривает и кричит молодому: «Ключ на восемнадцать!» Тот дает. Опять ушел с головой старшой. Потом опять командует: «Ключ на двадцать два!» Молодой подает. Старый опять в дерьме исчез. Что-то подкрутил, и дерьмо разом все ушло. Старый слесарь вылезает из колодца, обирает с себя всю эту гадость и с гордой улыбкой говорит молодому: «Вот, учись, сынок, а то так и будешь всю жизнь ключи подавать!».

Меня в который раз развеселил сей тонкий анекдот, и настроение даже поднялось, хотя на дворе моросил мелкий осенний дождь. На какой-то миг мне даже понравилась моя жизнь, и я чертовски уютно почувствовал себя в чистой, еще не отсыревшей спецовке, в кирзовых сапогах с теплыми портянками. Да и на душе покойно: я делаю полезное, нужное людям дело, пусть оно и не очень чистое.

Сегодня я прочистил раковину в доме у вдовы с двумя детьми и починил у них замок в дверях, хотя это не мое дело. Сделал просто из сочувствия, а она, глупая, деньги сует… Потом старику со старухой наладил кран, который протекал, наверное, со времен строительства коммунизма… Всего-то прокладку сменил, цена ей копейка, а людям радость. Хотя жалкое впечатление производят ветхие старики, пусть даже они и вместе. Ходят друг за другом из комнаты в кухню, из кухни – в комнату. А под ногами тараканы трещат, как подсолнечная шелуха. Старики их не замечают… Но ничего, живут, радуются всякой мелочи. А тут – слесарь пришел – совсем праздник!

В общем, у меня сегодня не самое плохое настроение, хотя с неба падает холодная противная влага, люди, нахохлившись под капюшонами и зонтами, безропотно стоят на остановках или в очередях, чтобы в очередной раз переехать реку жизни на автобусе или маршрутном такси. Тихие серые фигуры… У людей такое выражение лиц, будто они стоят в очереди на фабрику, где из них будут делать мыло или колбасу…

Мне надо на почту. Здесь тоже очередь. Я встаю восьмым или девятым и на весу заполняю бланк перевода. Каждый месяц я перевожу деньги бывшей своей жене на содержание своих детей. У меня сын и дочь, оба школьники. Я не могу жить с ними рядом, участвовать в их воспитании, поэтому мне остается высылать деньги. Я отправляю почти все, что зарабатываю. Себе оставляю самую малость. Пенсион на бедность. Но мне хватает.

Господи, как медленно идет очередь… Никак не могу привыкнуть к тупому ожиданию, и в этом, наверное, моя беда. Я не могу жить в ритме очереди, меня никогда нет там, где надо ждать, я всегда прохожу мимо. Но сейчас приходится терпеть во имя детей своих.

Наконец я избавился от лишних денег, вышел на почтовое крыльцо и опять увидел дождь, моросяще-въедливый и бесконечный. Я стоял под бетонным козырьком и долго смотрел сквозь пространство, которое наша хромоногая почта рано или поздно преодолеет и доставит мой денежный перевод детишкам моим, чтобы худо-бедно росли они под этим ненастным небом.

Впрочем, что это у меня настроение так испортилось? Дождик что ли надоел? Ерунда! Вот сейчас пойду и куплю себе зонт. И плевать мне тогда на непогоду.

Надо было ехать в большой магазин, и я подался на трамвайную остановку. Там стояли люди под зонтами. Много довольно людей и у всех зонты. Без зонта был я и еще один. Он лежал на асфальте, на спине и, кажется, в зонте вовсе не нуждался. Никто не обращал на него внимания, и я подошел поближе. Это был крепкий мужик, лет под сорок, похожий на цыгана и одетый довольно прилично: кожаная куртка, свежая рубашка, брюки поглаженные… Глаза у него были закрыты, а лицо в общем-то неприятное: жирный подбородок и две золотые коронки на месте клыков, уже сточенные. И при всем этом – никаких признаков жизни, только грудь неестественно часто вздымается – дышит еще.

Я спросил женщину, стоявшую ближе всех, вызвали ли «скорую помощь»?

– Так он же пьяный в стельку! – ответила женщина и посмотрела на меня как на убогого.

Еще одна старушонка брезгливо пожевала губами и отвернулась от меня. Тогда я сказал так, чтобы меня все услышали:

– Пьяный человек не может так прерывисто и часто дышать! Вы разве не видите, что человек без сознания, что у него приступ скорее всего… А даже если он пьяный, ему что, помощь не нужна, да?!

Я огляделся, надеясь встретить хоть один сочувствующий взгляд. Увы, каждый торчал под своим зонтом, как мухомор. И семейная пара зрелых лет, и парень в джинсах, и благородной внешности человек в кепке и с бородой, похожий на художника… Я посмотрел еще раз на лежащего мужчину. Он был невменяем, о помощи не просил. Может, в самом деле, пьяный, к тому же такое неприятное лицо… Но я вовсе не потому передумал вызывать «скорую помощь». Я вдруг представил себя на его месте и ужаснулся: зачем жить среди таких вот людей?..

Мой трамвай подошел, и я с легкой душой поехал покупать себе зонт.

Вы извините, что я, взявшись рассказывать про Бобо, рассказываю о себе. Но, поверьте, это необходимо. Не будь меня и таких как я, не было бы Бобо. Этой несравненной и загадочной женщины. Так что потерпите. До моей встречи с ней в тот памятный день осталось всего несколько часов. А сейчас я, наверное, утомил вас, поэтому доскажу в другой раз. Тем более мне пора идти кормить кроликов…