Читать книгу Пекарь - Серафим Попов - Страница 3

«Вольдемар сидел в позе лотоса с закрытыми глазами посреди почти пустой комнаты и медитировал на пустоту, шунью. Великую пустоту создания, из которой все живое вышло, как из живота матери. Он был наг и прекрасен. Йога сделала его тело гибким и мускулистым, а праническая диета – без мертвого мяса животных, птиц и рыб – сделала его умный организм устойчивым к изменениям климата и влиянию внешних условий. Он почти никогда не болел.

Он сидел посреди пустоты пространства комнаты в позе лотоса. Спина была прямой, руки сложены на коленях в маху мудру. Лицо смотрело чуть вверх – на третий глаз, в пустоту. Левая пятка была в промежности, а его мягкий, необрезанный член покоился между мохнатыми яичками. На лице был намек на улыбку, или скорее выражение внутреннего блаженства. Он пребывал в состоянии внутреннего расторжествления и растворения. Личности уже не было. Была шунь-Я.

Вольдемару было 29, и он познавал себя. Он не закончил высшего, сошедшись на мысли, что корочку можно и купить, а вот знание о себе нельзя найти нигде, кроме как внутри самого себя. Этому он и посвятил всю свою сознательную жизнь.

Одеждой дома он не пользовался уже давно, предпочитая нагую красоту своего тела аксессуарам быстро меняющейся моды, целью которой было выманивание денег у глупых мартышек взамен на обертки для их больных и неразвитых тел. Два квадратных метра его кожи мерно вдыхали прану, которая еще оставалась в небольшом количестве в воздухе многомиллионной Москвы, на уровне шестого этажа бетонной коробки, построенной в восьмидесятых, на северо-восточной окраине столицы. Июльское вечернее солнце палило нещадно, а штор у Вольдемара не было. Окна были открыты настежь, и энергия непотухающего светила заполнила всю комнату юного йогина.

Медитация подходила к концу, и кундалини уже поднялось от копчика до макушки головы юного йога, сжигая по пути все мысли и заботы, а их у Вольдемара было немного. Он жил по-монашески – одиноко и скромно. Работал он в пекарне, меняя иногда адрес предприятия питания, если работа начинала мешать его стилю жизни, направленному на самопознание и достижение состояния человеческого совершенства, а именно этого он и хотел от своей земной жизни.

Он точно знал, что каждый человек на земле родился с потенциалом полного расцвета всех способностей, но человечество погрязло в добывании денег, войнах, еде, любовных утехах и амбициозном переделывании мира под свое удобство. Половина планеты была уже уничтожена, но никто не стал от этого счастливее – ни от электронных гаджетов, быстрых самолетов, ни от бесконечной гонкой за новым. Пол-человечества было депрессивным, сексуально озабоченным, больным и злым, а вторая половина обслуживала первую половину, не успевая понять, зачем же они родились – быть продавцами в безоконных коробках огромных шоп-молов или ночными сиделками у кроватей самоубийц???

Вольдемар дошел до этого понимания картины мира, и сознательно вышел из социума. У него не было ни телевизора- зомби-ящика, ни компьютера. Был смарт-фон, который подарил ему голландский отчим на день рождения, и Воля, как все его называли, использовал его только в своих целях самопознания, не участвуя в общественной ярмарке тщеславия, процветавшей на страницах одноклассников, в контакте, фейсбука и других. Он не отрицал, что эти искусственно созданные «среды» играют определенную роль в жизни людей, но так же знал, что те, кто за день просматривает двухкилометровые информационные ленты социальных сплетен, являются жертвами современного массового сумасшествия и все время проваливаются в бездонные складки времени. Да и жизни в этих средах не было никакой. Были пиксели и раздутое, болезненное воображение.

После медитации Вольдемар посмотрел в себя и увидел там шунью, пустоту. Он пошел на кухню и приготовил праническую, легко усваиваемую живую пищу – салат из свежих овощей с бабкиного огорода и солнечный йогурт из живого молока, которое он привозил тоже от бабки, жившей на Волге около реки Пукши. Там был рядом, оставшийся от советских времен, молочный завод, или по-просту коровник с 60 коровами, одним пастухом, двумя доярками и одним убирателем навоза узбеком. Там Воля покупал пять литров живого молока, из которого он делал пранический йогурт и творог, добавляя в фруктово-овощную диету немного живых молочных протеинов и естественных пробиотиков.

Делать йогурт при такой жаре было легко без всякой йогуртницы: он ставил литр молока вечером на раскалившейся от солнца подоконник, и к обеду следующего дня оно превращалось в чудесный свежий йогурт нежного, чуть сладковатого вкуса. Живой йогурт был несравним с тем странным сопливым продуктом, который предлагали коммерческие магазины Москвы под видом йогурта, да и коммерческие магазины юный йог посещал крайне редко.

Хлеб Вольдемар брал в своей пекарне – свежий, сделанный своими руками, хотя замес осуществлялся в больших машинах, похожих на бетономешалки – пекарня продавала около 1000 батонов в день, не считая булок и сладкой выпечки.

Вольдемар отвечал только за батоны и утренние булки. Задача Вольдемара была придти в 4 утра в пекарню, выключить «бетонмешалку», вынуть оттуда подошедшее за ночь тесто, разделить его на порции и сформировать хлеб для выпечки на больших противнях. Все это надо было сделать за два часа, потому что уже в шесть приходили женщины-пекари, а в 7- девочки, продающие выпечку тут же, в магазине хлеба.

Вольдемар работал один эти два часа, но это ему и нравилось. Его работа кончалась около 10 утра, и целый день был свободен. Это ему подходило. Но если начиналось ненужное «давление» со стороны работников пекарни или администрации, то он немедленно уходил. Пекарен в Москве было много, но желающих начинать рабочий день в 4 утра – мало, поэтому он был всегда востребован. Денег хватало на оплату бабкиной Московской «однушки» и немного оставалось для самопознания – оплаты телефона, курсов, билетов на автобус. А больше ему было и не надо. Обувь и одежду он покупал редко, посещая блошиные рынки или «секонд хандз».

Жил он у своей бабки, которая проводила время от мая до октября на даче у дочки, которая в свою очередь не жила в России, вышедши замуж вторично в Голландии. В Голландии у них родился другой ребенок – маленький братец Вольдемара. Отец же Вольдемара жил в далекой Америке у Била Гейтса, создавая компьютерные вирусы и анти-вирусы, и сыном не интересовался. Но Воля не горевал – бабушка его любила, а остальные деды-бабы давно покинули этот мир, не перенеся ужасов перестройки».

Я захлопнула тетрадь. «Это была книга, или это был личный дневник?» Я не поняла, но рассказ меня заинтересовал, так как я сама ходила в клуб йоги и знала немного, о чем писал этот человек. «Его имя Вольдемар? Или это – условное имя для рассказа?»

Тут я увидела свою сестру.

– Подписала?

– Нет, очередь до меня не дошла. Пошли домой. Ее лицо выражало усталость.

– Домой?

Я хотела рассказать ей про тетрадь, но не успела. Зазвонил ее телефон, и она заспешила, кивнув мне. Я сунула тетрадь в сумку и забыла о ней.

Через час в душном и шумном метро мы доехали до дома сестры, поели, и опять текучка дня отвлекла меня от этой тетради. Я вспомнила о ней только тогда, когда стала доставать из сумки свои вещи. «Зачем я ее взяла? Может, найти хозяина?» Я перелистала тетрадь. Подписи не было, телефона тоже.

Я подумала: «Может, это знак? Тетрадь попала ко мне, чтобы я ее опубликовала? Под каким именем мне это сделать? Или?»

Я положила тетрадь рядом с чемоданом. Оставалась еще неделя до моего отъезда. А дел было – целая куча. Мы съездили на мамино кладбище, были на службе в церкви. Я встретилась со школьной подругой. На все это ушла целая неделя. И вот – отъезд. Слезы. Расставание.

Я вернулась к себе. В чемодане лежала тетрадь в красной клеенчатой обложке. Дома, через неделю, поздним вечером, я открыла ее снова. Теперь уже с первой страницы. Вот что там стояло:

Я стала читать.