Читать книгу Тёмный легион - Сергей Александрович Арьков - Страница 4

Погода испортилась с какой-то поразительной быстротой. Не успели они доехать до места, как прежде чистое небо затянули невесть откуда взявшиеся тучи. Поднялся сильный ветер, а затем повалил снег. Алиса сбросила скорость, потому что видимость резко упала, и попросила Цента высматривать на обочине щит с названием населенного пункта.

– Не проглядеть бы, иначе влетим прямо в гущу мертвецов, – беспокоилась девушка.

– Я зоркий, замечу, – успокоил ее Цент. – Владик, ты тоже смотри.

– Я смотрю, – отозвался страдалец.

– Во-во, смотри у меня.

– Снимите наручники, – попросил Владик жалобным голосом. – Я уже успокоился.

– Твои руки из такого места произрастают, что нет разницы – связаны они или свободны, – заметил Цент. – И вообще, у тебя еще тушенка из организма не выветрилась.

– Высматривайте знак, – настойчивее повторила Алиса.

– Да смотрим, смотрим. Что ты мертвецов так боишься?

– Я боюсь не мертвецов, а их количества.

– Неужели их там настолько много?

– Очень много!

Цент удивленно покачал головой.

– Что у вас тут за райцентр с таким большим населением? – удивился он.

– Не знаю. Но мне кажется, что мертвецы стекаются туда нарочно.

– Да ладно, – засмеялся изверг. – Ты уж не фантазируй. Мертвецы тупые, они где сдохли, там и будут торчать, пока не появлюсь я с шашкой наголо.

И Цент многозначительно похлопал ладонью по ножнам своего оружия.

– Я сама это видела, – возразила ему Алиса. – Они действительно стягиваются в райцентр. Не знаю, что за сила влечет их туда. Иногда они идут прямо через поля, трое, четверо, а то и целая дюжина. Целенаправленно идут. Будто что-то неодолимо манит их в этот городок.

С заднего сиденья донесся дробный стук – это зубы Владика отбили похоронный марш.

– И вы никогда не пытались выяснить, что именно привлекает зомби в райцентр? – спросил Цент.

– Это слишком опасно. Да и потом, они же идут не к нам. Пускай себе скапливаются, лишь бы подальше от Цитадели.

– Не могу одобрить такой наплевательский подход, – высказал Цент свое профессиональное мнение. – Раз уж мертвецы ведут себя нетипично, с этим следует разобраться и, по возможности, пресечь. Если не обращать на проблему внимания, она сама себя не решит. Нужно…. Знак! Стой!

Алисе хватило ума не ударить по тормозам, иначе автомобиль с Машкой и Андреем неминуемо врезался бы им в зад. Но Владик все равно намочил сиденье, ибо внезапный крик Цент напугал его до потери сухости.

– Не знаю, что ты тут собрался разведывать в такую ужасную погоду, – пробормотала Алиса, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь белую пелену снегопада. – Видимость никакая. Зомби могут подобраться вплотную, а мы их не заметим.

– Не хочешь идти, не ходи, – не стал настаивать Цент. – Мы сами пойдем и спасем наших братьев и сестер. А если нам суждено принять смерть, то мы примем ее с радостью, ибо нет участи достойней, чем погибнуть, спасая своих друзей.

– Мы, это кто?

– Я и Владик.

– Нет, – в отчаянии зарыдал страстотерпец.

– Мы все пойдем, – решительно произнесла Алиса. – Так у нас больше шансов отбиться в случае нападения.

Снаружи было холодно, ветер бросал в лицо снежную крупу, а его резкие порывы едва не валили с ног.

– Не погода, а светопреставление, – ворчал Цент, силой извлекая Владика из машины. – Утром было ясно, солнечно…. Откуда этот чертов буран?

– Какое оружие ты предпочитаешь? – спросила Алиса, открывая багажник.

– Только шашка пацану в степи жена, – сообщил Цент, пристегивая ножны к поясу. – Хотя, дай-ка вон тот дробовик. Что за патроны?

– Картечь.

– Неплохо. Помню, одному жадному коммерсанту сразу из двух стволов картечью в зад зарядил. Думал, патроны с солью, хотел его просто в муки ввергнуть, но перепутал тип боеприпасов. Я так скажу – немного осталось от того зада.

Делясь воспоминаниями боевой молодости, Цент рассовывал по карманам боеприпасы. Владик топтался рядом с ним, дрожал на ветру и исходил на слезы.

– Что, все же пойдем в разведку? – спросила Машка, подойдя к ним вместе с Андреем. – В такую погоду?

– Предлагаешь бросить наших похищенных друзей на произвол судьбы? – с возмущением спросил Цент. – Да есть ли у тебя сердце?

Машка не нашлась, что ответить, не столько из-за прозвучавшего обвинения, сколько в силу крайне нетипичного поведения Цента. Чтобы тот, да так беспокоился о ком-то, кроме себя, рвался спасти…. И когда это пропавшие люди успели стать его друзьями? Впору было предположить, что это бывший рэкетир, а не Владик, находится в невменяемом состоянии.

– Разделимся на две группы, – предложил Цент. – Мы с Алисой и Владиком пойдем вот туда, а вы идите туда. Встречаемся здесь через два часа. И попрошу не задерживаться, потому что я еще не обедал, а время уже подходит к ужину.

– У меня в машине есть несколько шоколадных батончиков, можешь перекусить, если голоден, – предложила Алиса.

– От одной только мысли, что наши братья и сестры томятся в неволе, мне кусок в горло не лезет, – поведал Цент, однако шоколадки взял и все съел.

– Снимите с меня наручники, – упрашивал Владик, глядя на то, как изверг цинично насыщается, вполне успешно проталкивая в свое горло кусок за куском. – Не могу же я вот так идти.

– Почему? – удивился Цент.

– Ну, вдруг зомби нападут. Я бы помог вам защищаться.

От этих удивительных слов Цент едва шоколадкой не подавился. Однако, ему до того стало любопытно посмотреть на Владика-воина, что он не только снял с него наручники, но и велел Алисе вооружить программиста.

– Возьмешь свою булаву? – предложила та.

Владик нервно дернул головой. Проклятое оружие только чудом до сих пор не одарило его грыжей.

– Мне бы что-нибудь полегче, – попросил он.

– Ну, возьми топор.

– А автомат можно?

– Нет, нельзя, – ответил ему Цент. – Я бы тебе и топор не доверил, но раз уж ты так рвешься в бой, то бери. Просто очень хочется посмотреть, как ты станешь мертвецов рубить. Я этого зрелища уже полгода жду.

Машка с Андреем давно уже растворились в метели, когда отряд героев выдвинулся в путь. Алиса, немного знавшая здешние места, шла первой, периодически поднося к глазам бинокль. Толку от него, впрочем, было мало, снег валил с такой силой, что видимость практически была нулевой.

Поселок начался внезапно, будто вынырнув из снежной пелены. Его, словно крепостной стеной, окружала частная застройка. На фоне убогих покосившихся хижин простых смердов вставали редкие двухэтажные дворцы, принадлежащие то мэру, то начальнику полиции, то главврачу районной поликлиники, то директору школы. Эти шикарные постройки, обнесенные непреодолимыми трехметровыми заборами, служили несокрушимым возражением тем, кто не верил, что страна двигалась верным курсом. Курс был верен, просто места на верхней палубе хватило не всем. Большая часть вынуждена была ютиться в темном, голодном трюме, и это в лучшем случае, потому что и за борт недолго было вылететь. И эти люди, тем не менее, с тупым упорством зомби продолжали повторять до самого конца света, что вот теперь-то у них жизнь пошла, а в девяностые был ад кромешный. Цент как слышал такие разговоры, так сразу хотел убить всех говорунов и всю их родню.

В поселке видимость улучшилась. Завывание ветра было единственным звуком, который нарушал мертвую тишину. Не было никаких следов присутствия мертвецов. Обычно в населенных пунктах они располагались в хаотичном порядке, как правило – кто где умер, тот там и терся, покуда его внимание не привлекала к себе живая двуногая добыча. Этот городок, если верить Алисе, выжившие обходили стороной, то есть, потревожить зомби было некому. В связи с этим у Цента возник естественный вопрос: где все покойники?

– Ты говорила, их тут толпы, а я вообще ни одного не вижу, – заметил он, посматривая по сторонам. Интуиция настойчиво сигнализировала, что дело здесь нечисто. Цент не боялся мертвецов, те были тупы и не умели организовывать подлые засады и коварные ловушки. Куда больше его беспокоила перспектива встречи с живыми людьми, которые были куда опаснее любых зомби. В конце концов, не зомби же тормознули автоколонну.

– Я не знаю, в чем дело, – призналась Алиса. – Мы же тут не бываем. Только изредка наблюдаем издалека.

– Тут никого нет, пойдемте обратно, – заныл Владик.

– Как это обратно? – удивился Цент. – Ты же с мертвецами рубиться хотел, даже топор для этого дела выпросил.

– Да мне уже как бы расхотелось….

– Ну, ты не торопись так вот сразу. Как расхотелось, так и снова захочется. Оно как в уборной. Надо посидеть, подождать. Потому что если поспешишь выйти, а через три минуты опять туда пойдешь, это будет выглядеть странно.

– Нет, мне точно расхотелось, – заверил Владик.

– Смотрите! – вдруг произнесла Алиса.

Цент вначале не понял, что именно так удивило соратницу, потому что мертвецов не было ни одного, ни настоящих, ни будущих, но потом он все увидел. Перед ними по улице протянулась цепочка человеческих следов, уводящая в одну из калиток. За забором поднималась высокая крыша дома, облицованного желтым кирпичом. До зомби-апокалипсиса в нем явно жил некто имущий, олигарх местного разлива, бывший в девяностые бандитом, а во времена порядка и стабильности ставший честным чиновником – самоотверженным слугой народа.

– Кто-то прошел здесь совсем недавно, – прошептала Алиса, с опаской поглядывая по сторонам. – Следы еще не успело замести снегом.

– Ну, надо выяснить, – пожал плечами Цент. – Мы для того и пришли, чтобы вершить подвиги и погрязнуть в героизме. Владик, пляши, тебе несказанно повезло.

– В чем? – возрыдал страдалец, которому за минувшие шесть месяцев повезло лишь однажды – как-то случайно нашел плитку шоколада, съел ее, и изверг этого не заметил.

– Твой топор сегодня все же напьется гноя мертвецов. Иди же, отважный воин, покажи им там всем, чего стоят программисты.

Владик поглядел на приоткрытую калитку, затем на Цента, и отрицательно затряс головой.

– Идемте все, – предложила Алиса.

– Нет, пусть Владик идет один, – настоял на своем Цент. – Доктор сказал, что ему следует развивать в себе геройские черты характера. Прописал в рецепте средней эпичности подвиги утром, в обед и вместо ужина. Владик, ты чего стоишь, а? Тебе уже рекомендации врача не указ? Почему я один о твоем здоровье должен беспокоиться, а ты только и знаешь, что демонстрируешь наплевательское к себе отношение? Так мы никогда не победим твой тяжелый недуг.

Взывать к милосердию Цента было бессмысленно, оно там и рядом не валялось, так что Владик попытался добиться заступничества у Алисы.

– Пожалуйста! – беззвучно прорыдал он, глядя девушке в глаза.

– Ну, я не знаю, – засомневалась та. – Если врач прописал….

– Прописал, прописал, – подтвердил Цент, делая Владику разные кошмарные намеки кровожадными жестами. – Так и сказал: если не станет регулярно подвиги совершать, то единственный выход это эвтаназия оглоблей. А иначе обострение, осложнения и тогда вообще на лекарствах разоримся. Так что или иди геройствовать, или я тебя прямо здесь отмучаю.

С этими словами Цент потянул из ножен шашку. Владик, подвывая от кошмарности бытия, побежал к калитке, трусливо оглядываясь назад.

– Легче бы ты с ним, – посоветовала Алиса. – Он все же не боец, да и болен, к тому же.

– Какова болезнь, такова и терапия, – ответил Цент на прозвучавшую критику. – У меня медицина эффективная, лечу с гарантией. Как правило. Но вот этот случай стал самым тяжелым испытанием в моей многолетней практике. Уже все перепробовал, и классические методы, и народные средства, и кое-что экспериментальное, собственного изобретения. А результата нет. Но я не сдамся. Я буду бороться за Владика до конца.

– Это очень благородно с твоей стороны, – улыбнулась Алиса.

– Да, я такой, – поскромничал Цент. – Если уж взялся за кого, то на полдороги не отступлюсь. Всегда дожимаю. И очкарика дожму. Чего бы ему это ни стоило!

Владик, тем временем, подкрался к приоткрытой калитке, быстро заглянул в нее и тут же отскочил назад.

– Там все чисто, – крикнул он. – Никого нет.

– Ты в доме проверь, – посоветовал изверг.

– В доме? То есть, внутри?

– Да, да, внутри. Ты меня правильно понял.

– Но….

– Ты же понял меня, да?

Владик обреченно уронил голову. Что ж, все к тому и шло. Возлюбленная Машка нашла себе кавалера и потеряна для него навсегда, освобождение от Цента и обретение новых друзей оказалось мнимым. Не будет конца этому аду. Единственный способ прекратить свои мучения, это заодно прекратить и жизнь. Владик уже давно и активно подумывал о суициде, но ему бы хотелось осуществить это дело безболезненно, приняв, к примеру, ударную дозу снотворного. Смерть же от зубов зомби страшна и невыносима. Стоило представить, что мертвецы вопьются зубами в его хилое тело, начнут вырывать куски плоти, и ноги сразу подкашивались, а живот скручивало спазмом ужаса. Но, с другой стороны, Цент ведь занимается тем же самым – каждый божий день терзает и мучает. Тут уж не до снотворного, тут бы хоть как-нибудь счеты с жизнью свести. Но отдаться на растерзание зомби…. Дали бы автомат, мог бы застрелиться. Но ведь не дали.

Весь охваченный суицидальным настроем, Владик побрел к дому. Тот был самый обычный, его внешний вид не внушал никакой угрозы. Но Владик за минувшие полгода успел уяснить, что зло и опасность могут таиться в самых неожиданных местах. Например, ему до сих пор было жутко вспоминать, как они однажды залезли в здание детского сада. Взрослые зомби, это еще туда-сюда, но целая толпа зомби-малышей, уже откровенный перебор. А неохватная нянечка в залитом кровью белом халате, попытавшаяся отобедать Владиком, долго после этого являлась ему в ночных кошмарах вместе с Центом – последний там был прописан навсегда.

Следы вели к крыльцу, поднимались по ступеням и упирались во входную дверь. Судя по ним, тот, кто прошел здесь недавно, в настоящий момент находился внутри. Не смотря на заполнивший душу страх, Владик все же не мог не обратить внимания на одну странность – следы были слишком хороши для зомби. Тот, кто оставил их, шел ровной размеренной походкой, между следами были одинаковые интервалы. Мертвецы так не ходили. Тех обязательно шатало, как пьяных, и они поголовно имели привычку подволакивать нижние конечности. Походило на то, что здесь прошел живой человек. Но радоваться этому отнюдь не стоило, потому что люди в последнее время пошли такие, что могли дать мертвецам любую фору по части жестокости и кровожадности.

– Владик, нам тут долго мерзнуть? – прозвучал снаружи недовольный голос одного из таких людей. – Не май месяц-то на дворе. У тебя пять минут на осмотр и зачистку. Если что, пленных не бери, ну их.

Плюнув на все, Владик в последний раз глянул на небо, которого не было видно за пеленой снега, и вошел в дом.

Внутри было мрачно, почти темно. Свет едва пробивался сквозь пыльные шторы. Под ногами тихонько заскрипел паркет, но Владику этот звук показался раскатом грома, который наверняка услышали все, кто был в доме помимо него. Тело рванулось к двери, желая унести отсюда ноги, но снаружи было ничуть не лучше. Там поджидал Цент.

Отчаянно труся, и едва не роняя топор из неистово трясущихся рук, Владик осмотрел первый этаж. В комнатах царил относительный порядок, на кухне плохо пахло протухшей едой. Источником запаха оказалась кастрюля на газовой плите, полная какого-то супа. То есть, супом эта зловонная субстанция была полгода назад, а теперь она превратилась просто в источник смрада.

Временно забыв про страх, Владик быстро пошарил по шкафам, и ему улыбнулась удача. В закрытой железной банке из-под каких-то конфет, размалеванной цветами, елками и подозрительно улыбающимися детишками, были обнаружены сладкие сухари, целых пять штук. Владик тут же рассовал их по карманам и начал интенсивно потреблять. Оставлять что-то про запас было глупо, если Цент найдет у него запретную еду (все, кроме лука), последуют санкции и побои. Так что Владик решил подкрепиться прямо тут, а потом заесть сухари снегом.

Покончив с трапезой, он уже собрался покинуть дом, как вдруг заметил цепочку мокрых следов на полу, которую, входя, не разглядел. Теперь же, когда глаза его привыкли к полумраку, он прекрасно видел, что те вели к лестнице на второй этаж. Возник соблазн не ходить туда, а Центу соврать, что все осмотрел, но ведь изверг не поверит на слово, и обязательно пойдет проверять лично.

На втором этаже оказалось две комнаты. Одна, поменьше, была, судя по обилию игрушек, детской спальней. А когда Владик сунулся во вторую, то едва не налетел на биллиардный стол. Тот занимал большую часть помещения, так что было не совсем понятно, как играть на этом столе, если в иных местах к нему не подступиться, не говоря уж о возможности отвести кий для удара. Владик взял с пыльного зеленого сукна тяжелый шар и подбросил на ладони. Кий валялся на полу, рядом с пустой бутылкой из-под пива. Под ногами хрустнули осколки стекла, бывшего прежде стаканом.

– Слава богу, здесь никого нет, – выдохнул Владик, пытаясь засунуть биллиардный шар себе в карман.

Он поднял взгляд и обмер. Потому что у дальней стены, почти растворяясь во мраке, стояла человеческая фигура, черная и жуткая.

Наверное, если бы зомби бросился на него с рычанием и попытался загрызть, он и то внушил бы меньше ужаса, чем вот так, стоя неподвижно и не издавая ни звука. Страх обрушился на Владика как цунами. Мочевой пузырь едва не лопнул в трех местах, кишечник скрутил такой свирепый спазм, что Владик не добежал раньше, чем успел понять, что бежать уже пора. Шар выпал из ослабевших пальцев, грохнулся на паркет и покатился по полу. Вслед за ним библейским потопом растекался водоем, эпицентром которого оказался программист. Владик распахнул рот, но страх железной хваткой вцепился в горло и придушил не успевший родиться вопль. Нужно было кричать, бежать, спасаться, а он стоял в луже, таращил глаза и беззвучно хлопал ртом.

А затем прозвучал голос. Чужой голос. Глухой, низкий, какой-то безжизненный и нечеловеческий.

– Я знал, что ты придешь. Я тебя ждал.

Эти слова не сразу дошли до мозга Владика. Еще больше времени ушло на то, чтобы вспомнить – зомби не говорят. Хрен, разумеется, был не слаще редьки, ведь у живых людей фантазия куда богаче, чем у мертвецов, и если последние могут только съесть заживо, то люди способны на большее. Тому примером был Цент, истязатель милостью божьей.

Зловещая фигура шагнула вперед, и теперь Владик смог рассмотреть незнакомца. Тот был одет в черный плащ до пола, его голову скрывал капюшон. Лица видно не было, на его месте зияла жуткая чернота.

– Ты тот, кто должен был прийти? – спросил неизвестный.

Владик попытался взять себя в руки, но не смог. Его колотило все сильнее, источаемый им резкий запах отваги заполнил все помещение.

– Почему ты молчишь? – удивился незнакомец. – Ты ведь живой человек? Живые говорят.

На самом деле Владик был не живой, а чуть живой. Он вновь открыл рот, но оттуда прозвучал только сдавленный писк.

– Наверное, ты не он, – с оттенком сожаления произнес черный. – Я ошибся.

Ничего не изменилось, но Владик всем своим трусливым нутром почувствовал, что если он срочно что-то не предпримет, то произойдет нечто ужасное. Притом это ужасное произойдет именно с ним.

– Я тот самый, – выдавил он из себя, стараясь не выдавить ничего помимо этого.

– Да? – обрадовался черный. – Я знал! Мне было видение.

– Мне тоже, – соврал Владик.

Странно, но обретя дар речи, он одновременно вернул контроль над своим телом. Теперь можно было бежать. Ну, то есть, можно было попытаться это сделать. Но дверь за его спиной была закрыта, и на то, чтобы ее распахнуть, потребуется время. Если у незнакомца есть пистолет, он успеет убить не оправдавшего надежды визитера прежде, чем тот выскочит из комнаты. Не оставалось ничего другого, кроме как подыгрывать этому ненормальному, и надеяться, что Цент, возмущенный долгим отсутствием своего мальчика для битья, отправится на его поиски.

– Правда? – оживился незнакомец. – Тебе было видение?

– Ну, да, было, – подтвердил Владик. Руку с топором он осторожно завел за спину, ибо совсем не желал провоцировать психа в черном плаще. Но если тот полезет кусаться или целоваться (кто их знает, этих ненормальных?), Владик хотел иметь хотя бы один козырь в своей колоде. Он, правда, не был уверен, что сможет ударить человека топором, но ведь под угрозой насильственной смерти даже в последнем трусе может проснуться храбрость. В это, во всяком случае, хотелось верить.

– Это хорошо, – обрадовался черный. – Значит, я не ошибся. Как тебя зовут, избранный?

– Владик, – представился Владик. – А вас?

– Легион, – глухо ответил субъект.

– Как?

– Легион. Потому что нас много.

– Кого много?

Незнакомец замер, и хотя Владик не видел его лица, он мог поклясться, что тот пристально смотрит на него. Программист понял, что ляпнут что-то не то.

– Ты точно избранный? – недоверчиво спросил Легион.

– Да, да, я тот самый и есть, – горячо подтвердил Владик. – Я очень-очень избранный.

– Тогда ты должен знать, зачем судьба привела тебя сюда.

– Ну, я только в общих чертах знаю, – заюлил Владик, – мне подробностей не сообщили.

– Ты должен положить конец войне.

– Войне? Какой войне?

– Да, верно, – согласился Легион. – Это не война. То, что происходит, было бы правильно назвать истреблением или геноцидом.

– Простите, о чем вы, все-таки, говорите? – жалобно спросил Владик.

– Нам незачем враждовать, – проговорил Легион тихо. – Мы можем договориться. Нынешний хаос не идет на пользу живым людям. Я предлагаю вместо него порядок.

– Кто вы? – пропищал Владик. Только-только он взял себя в руки, и тут вновь почувствовал, как страх пропитывает каждую клеточку его несчастного организма. Незнакомец почему-то говорил так, будто не причислял себя к людям. Тогда что же он?

Легион шагнул прямо к нему, остановился в полуметре и протянул руку к лицу. Только теперь Владик заметил, что то сокрыто какой-то черной маской с узкими прорезями для глаз и едва заметным холмиком носа. Программист заранее знал, что ему не понравится то, что он и увидел, и не ошибся. Потому что под маской оказалось лицо зомби – обтянутый желтой кожей череп с черными провалами пустых глазниц, и жутким оскалом гнилых зубов. Почему-то у мертвецов полностью выгнивали именно глазные яблоки и губы, в то время как иные ткани тела неплохо сохранялись.

– Господи! – простонал Владик, пятясь назад.

– Не бойся, – произнес мертвец. – Я не причиню тебе вреда.

– Вы…. Вы….

– Мертв? Да, это так. Я мертв. Ты жив. Но разве это мешает нам общаться мирно, не кидаясь друг на друга?

– Я вообще за мир во всем мире, – признался Владик. Он даже не знал, какое чувство доминирует в его организме в настоящий момент, страх или изумление. На обычных мертвецов он насмотрелся вдоволь, пусть и не на таком близком расстоянии, но говорящий мертвец, да еще и разумный, к тому же, это было что-то немыслимое.

– Но как это возможно? – нашел в себе силы спросить программист. – Я никогда не видел раньше разумных мертвецов….

Он осекся, вдруг осознав, что термин «мертвец» может идти вразрез с политкорректностью и оскорбить чувства собеседника. Но Легион, похоже, не обиделся на такое обращение.

– Что ж, ты прав, – признал он. – С точки зрения живого человека мертвецы не обладают разумом. Но так кажется лишь потому, что люди мерят нас, как и все вокруг, по себе. Вы не допускаете мысли, что возможны и иные формы разумности.

– Иные? – удивился Владик. Сам он всегда считал, что разумность одна на всех, и она либо есть, либо ее нет. Впрочем, возможно, в словах Легиона была своя правда. Например, Владику очень трудно было поверить в то, что он так же разумен, как маргинальные субъекты от двенадцати до семидесяти, что сутки напролет торчали в подъездах, поглощая пиво, куря сигареты и орошая стены уриной.

– У живого человека индивидуальный тип разумности, – пояснил Легион. – При всей своей зависимости от социума, вы можете сохранять разум даже в отрыве от него. Мы, мертвецы, устроены иначе. Наш разум создается коллективным усилием множества индивидуумов, каждый из которых в отдельности вряд ли может считаться разумным существом.

– Коллективный разум, – прошептал Владик, который слышал о чем-то подобном.

– Можно и так сказать.

– Значит, вы все, это как бы единое целое, да?

– Мы все, это я. Коллективный разум создает коллективную личность. Одну. Двух быть не может, это уже шизофрения.

– Но я все равно не понимаю. Почему мы не сталкивались с этим раньше? Я видел столько мертвецов, и ни один из них даже не пытался заговорить. Наоборот, вели они себя….

– Я объясню, – прервал его Легион. – Для того чтобы сформировать коллективную личность, нужен центр. Точка, которая сконцентрирует в себе интеллектуальный потенциал множества мертвецов. Этой точкой не может быть кто угодно, тут нужен особый мертвец. Без такого мертвеца зомби, сколь бы много их ни было, останутся просто тупой толпой, алчущей лишь человеческой плоти. Этот особый мертвец что-то вроде матки у насекомых, вокруг которой формируется социум, хотя сравнение здесь не совсем точное. Мне трудно объяснить весь этот механизм, я еще сам не до конца его понимаю.

– Но что это за мертвец? – возбужденно спросил Владик. – В чем его особенность? Он какой-то иной?

– О, да, – ответил Легион, и прозвучало это с гордостью.

– А где он находится?

– Этого я не могу тебе сказать. Прости, но я еще не доверяю тебе настолько, чтобы откровенничать о таких вещах. Но я надеюсь, что до этого недалеко. Если ты действительно избранный, если хочешь прекратить войну и восстановить порядок и мирную жизнь, мы обречены на то, чтобы быть союзниками. Потому что я хочу того же самого.

– Да я за порядок руками и ногами, – всхлипнув, заверил Легиона Владик. – Знали бы вы, как плохо мне живется. Этот садист совсем умучил: луком кормит, унижает морально, диагнозы ставит психические. Разве я заслужил все это? И ведь некому пожаловаться, потому что порядка нет. Каждый упырь что хочет, то и делает. У кого кулаки больше, тот и прав. Разве это справедливо?

– Нет, – мотнул головой Легион. – Сильные должны защищать слабых, и никто не должен страдать из-за того, что у него маленькие кулаки.

– Господи, как вы меня понимаете! – всхлипнул Владик, и едва не полез к Легиону обниматься. – Знаете, так приятно наконец-то встретить родственную душу. Ведь там, – он махнул рукой в сторону окна, – одни изверги бездушные.

– Вместе мы положим конец хаосу и произволу, – пообещал Легион. – Ты со мной, избранный?

– Да! – почти выкрикнул Владик. – Я с вами! Я готов. Скажите, что мне делать, чтобы скорее наступил порядок?

– Скажу. Но не здесь и не сейчас. Твои друзья уже идут сюда, и я подозреваю, что они окажутся не такими открытыми для общения с мертвецом, как ты. Поэтому слушай внимательно. К югу от Цитадели есть старая железнодорожная станция. Я буду ждать тебя на втором этаже, в комнате с крестом на двери. Приходи туда, и мы обо всем поговорим.

– Станция, дверь, крест, – повторил Владик, чтобы не забыть. – Когда прийти?

– В любое время. Я буду ждать.

Владик услышал шаги на лестнице и сердитый голос Цента. Изверг возмущался, что есть же на свете люди, которых только за смертью посылать, и тут же скатывался на угрозы, обещая применить к Владику новые лечебные процедуры, такие, как лоботомия ржавой арматурой и анальное зондирование фановой трубой с разбега.

– Вам нужно уходить, – прошептал Владик Легиону. – Если они вас увидят, то убьют.

– За меня не беспокойся, – сказал новый друг. – Я жду тебя на станции. До встречи, избранный.

После этих слов мертвец лег на пол, раскинул руки и замер. Владик шагнул к нему и тихо позвал:

– Легион?

Ему никто не ответил.

Дверь с грохотом распахнулась, в помещение ворвался Цент с шашкой наголо.

– Нет, ну ты погляди! – вскричал он возмущенно. – Я там стою, волнуюсь, а он в биллиард играет. Не совестно?

Следом за Центом в комнату вошла Алиса и тут же направилась к распростертому на полу мертвецу.

– Что с ним? Он не шевелился? – спросила она у Владика.

– Нет, нет, – быстро ответил тот. – Он мертвый. Ну, то есть, по-настоящему мертвый.

– А какого же черта ты тут делал? – потребовал отчета Цент. – Я же….

Тут его свирепый взгляд упал на грудь Владика.

– Это что, хлебные крошки? – прорычал изверг.

Владик трусливо икнул. Сухарики-то он поел, а вот крошки с одежды стряхнуть забыл. Не до того было, столько всего произошло. И, возможно, рассказ о говорящем мертвеце послужил бы ему оправданием, но Владик заранее решил, что никому ничего не скажет. Особенно Центу. Потому что этот враг порядка и борец с цивилизованным образом жизни без малейших колебаний уничтожит любой шанс наладить нормальную жизнь. Его ведь вполне устраивает существующий порядок вещей, он в этом аду как дома. Да и обитатели Цитадели вряд ли готовы услышать что-то о мире и дружбе между людьми и мертвецами. За такие разговоры могут и убить. Или точно решат, что ненормальный.

– Владик, ты же знаешь, что тебе нельзя кушать мучное, – втолковывал ему Цент, незаметно для Алисы выкручивая страдальцу ухо. Несчастный заскулил от боли и заплясал в луже.

– Тут никого нет, – вздохнула Алиса. – Идемте дальше. Поселок большой.

– Столько времени потеряли из-за этого балбеса! – в сердцах бросил Цент, выталкивая программиста из комнаты. – Наши братья и сестры томятся в застенках, а он шары гоняет.

Впрочем, если братья и сестры где-то и томились, то точно не в этом населенном пункте. За время зомби-апокалипсиса Цент успел насмотреться всякого. Видел, как мертвые люди едят живых, видел, как живые люди едят живых, видел, как живой мужик совокупляется с мертвой бабой и получает огромное удовольствие. Но он впервые наблюдал поселок, полностью лишенный бродящих по нему зомби. Тех не было совсем. Ни одного. Ветер гнал снег и мусор по пустым улицам, но по ним не бродили тухлые граждане, одержимые жаждой человечины. Двери брошенных домов были распахнуты настежь, но внутри не таились зубастые кадавры, только и ждущие, чтобы какой-нибудь теплый, вкусный и свежий человечек забрел к ним в гости. Да и чутье, которому Цент привык доверять, не подавало никаких тревожных сигналов. Поселок был чист и безопасен.

– Ты, наверное, пошутила, когда сказала, что тут зомби пасутся стадами, – произнес Цент, обращаясь к Алисе. Прозвучало это как претензия покупателя, которого на кассе обсчитали на пять копеек. В сущности, это и была претензия. Цент уже давно, дня полтора примерно, не устраивал мертвецам геноцид, из-за чего ощущал некоторый дискомфорт. Да и выбиться в герои Цитадели можно было только через спасение похищенных бойцов. Но в этом городке некого было ни спасать, ни убивать.

– Ничего не понимаю, – растерялась Алиса. – Неделю назад я сама наблюдала за этим местом в бинокль, и видела толпы мертвецов.

– Ну и где они?

– Не знаю. Возможно, ушли.

– Зомби тебе не птички, чтобы осенью на юг улетать, – проворчал Цент. – Чтобы согнать с места тысячи этих тварей, нужно очень постараться.

– И что же нам делать? – спросила Алиса, с надеждой глядя на Цента.

– Я скажу, что нам делать, – возвестил изверг. – Наши братья и сестры томятся где-то в другом месте, но настоящий герой подвиг везде найдет. Вон, смотрите, магазин почти целый.

Возможно, Алису и удивило, что новый знакомый, только что твердивший о спасении братьев и сестер, без которого кусок не лезет ему в глотку, мгновенно переключился на мародерство в личных интересах, но она воздержалась от комментариев. Владик, напротив, ничуть не удивился. Он-то знал, с кем имеет дело. Цент, заботящийся о каких-то там похищенных людях, это был не Цент. И даже Цент, вперед всех ломящийся в продуктовый магазин, дабы застолбить самое вкусное, тоже не настоящий Цент. Настоящий Цент, он другой. И Владик молил бога, чтобы обитателям Цитадели не довелось увидеть его истинное лицо, ибо не было зрелища кошмарнее на всем белом свете.

На самом деле, Владик провел немало часов, размышляя о природе Цента. Это была заведомо безнадежная попытка понять то, что находилось за гранью всякого понимания. Как Цент стал таким, каким стал? Был ли он в детстве обычным ребенком, или уже родился извергом? Владик гадал, могла ли какая-нибудь тяжелая психологическая травма превратить нормального человека в монстра. И если могла, то какая?

Вначале он думал, что все дело в лихих девяностых. О них Владик знал мало, в основном то, что говорили с экрана телевизора. А говорили одно и то же: кошмарное, ужасное время, время хаоса, жестокости и ужаса. При этом все проблемы современности с чистой совестью валили на девяностые, дескать, это из-за них все менты взяточники, а чиновники воры, худшая в мире медицина и худшее во вселенной образование. И чем дальше в прошлое уходили девяностые, тем больше и активнее на них валили. А чем больше валили, тем больше чернили тот исторический период, так что в итоге получилось что-то запредельно ужасное. Владик всерьез считал, что в девяностые на улицах кучами валялись тела умерших от голода людей, во дворах, парках и на площадях шли бои бандитских группировок с применением чуть ли не ядерного оружия, а у власти находились вообще не люди, а восставшие из ада черти рогатые. Тот факт, что он и сам жил в девяностые, Владик не то что не брал в расчет, а как будто забыл. В девяностые прошло его детство, и о нем у программиста остались пусть и не всегда светлые, но вполне терпимые воспоминания. Он не пух от голода, и вообще питался точно так же, как и затем, во времена порядка и стабильности, ему не приходилось сутками сидеть в бомбоубежище, спасаясь от бандитских разборок. Но могучий информационный поток, льющийся со всех экранов и звучащий из каждого динамика, словно расколол прошлое надвое. По одну сторону оказались его личные воспоминания, по другую – та версия истории, которую ему внушили поборники порядка и стабильности. Владик просто не мог соединить эти два берега воедино, и всегда думал о них как о разных вещах, никак между собой не связанных. В его личных воспоминаниях девяностые были временем не лучше и не хуже любого другого, со своими плюсами и минусами. А во внедренной версии прошлого девяностые представали адом кромешным, на фоне которого даже зомби-апокалипсис отнюдь не выглядел трагедией. И именно оттуда и был родом Цент.

Тут, конечно же, возникало противоречие, которое Владик обязательно увидел бы сразу, не будь у него в голове двух версий прошлого. Заключалось оно в том, что через девяностые прошли все, ну, разве что кроме тех, кто родился уже в счастливые времена порядка и стабильности. Даже он сам был родом из девяностых, как и его родители, друзья, соседи, все, кого он знал и видел. Тем не менее, никто из них не превратился в чудовище. Ангелов, конечно, тоже не встречалось, но концентрация фекальной массы в их организмах была недостаточна, чтобы превысить критическую массу. Все эти люди прошли через те девяностые, которые Владик помнил сам, и в которых не было ничего ужасного. А вот Цент, он явно побывал в каких-то иных девяностых.

Было очевидно, что двух правдивых версий истории быть не может, а посему одна из них ложная. И это как минимум, потому что ложными могут быть и обе. Своим воспоминаниям Владик доверял чуть больше, чем телевизионным вещателям правды, так что было логично предположить, что девяностые ужаса и хаоса, девяностые, породившие Цента, имеют с реальностью мало общего. Скорее, это миф. Но вот вопрос – может ли миф породить реального монстра? И чем становится миф, если достаточное количество людей начнет считать его правдой?

Тут Владик с трепетом осознал, что он, похоже, вплотную приблизился к пониманию природы Цента. Изверг имел не биологическое, но мистическое происхождение. Вера миллионов людей в кошмарные девяностые сделали их настолько реальными, что те, в свою очередь, сумели исторгнуть в материальный мир нечто из плоти и крови. Каждодневный гипноз населения на тему «в девяностые было ужасно» привел к тому, что в головах людских произошел катаклизм. Память раскололась надвое, на реальную и внедренную. Но самое ужасное заключалось в том, что люди искренне верили в оба варианта прошлого. А поверив, они сделали их реальными.

Так вот откуда вылез Цент. Не из настоящих девяностых, реального исторического периода государства, а из миража, который усилиями многих некритически мыслящих умов обрел великую силу. Люди создали ад, чтобы на его фоне ощутить себя в раю, но они забыли о том, что из ада время от времени восстают. Все плохое, что списывалось на девяностые, списывалось на Цента, и он как губка впитал в себя все пороки и все грехи.

Этот вывод подтверждал то, что Владик знал и прежде – Цент не человек. Только раньше он считал его просто свиньей огромной и извергом садистским, а теперь понял, что все гораздо страшнее. Перед ними было само зло. И напрасно немногие выжившие после зомби-апокалипсиса думали, что худшее уже позади, и теперь можно будет что-то наладить и восстановить. Четыре всадника апокалипсиса пронеслись по миру, но это был далеко не конец шоу. Потому что следом за ними, чуть приотстав, ехал на белом мерине пятый всадник, огромный злой бугай в малиновом пиджаке, с золотой цепью на шее и с бейсбольной битой в руке. Имя ему – Беспредел. И он тут, похоже, надолго.

Страшное открытие так потрясло Владика, что он вздрогнул, и едва не уронил банки с консервами, которые нагружал на него Цент. Пятый всадник апокалипсиса сурово нахмурился, и проворчал:

– Хватит в облаках витать! Вечно ты какой-то мечтательный, будто девка глупая. О чем грезишь хоть? О Машке, небось?

– Да нет, я просто….

– И правильно делаешь. О Машке тебе нечего и мечтать. Она мне тут как-то призналась, что даже если бы ты был последним мужчиной на земле, то и тогда бы тебе ничего не перепало.

Владик воспринял это известие практически безразлично. Цент ведь мог и соврать, а даже если и нет, что это меняло? Машке он не нравился, то было очевидно.

Все трое залезли в магазин, где выяснили, что до них тут толком никто не побывал. Внутри стоял нехороший запах капитально испортившейся пищи, но никто не обратил на это внимания. Тут же устремились к прилавку с консервами, и возрадовались. Те остались нетронутыми даже на витрине, а это означало, что и складские помещения не подверглись разграблению. Так и вышло. Вид коробок, плотно набитых железными банками с едой, переполнил сердце Цента великой радостью. Кажется, он совсем забыл о томящихся в неволе братьях и сестрах, и всецело отдался грабежу. Вначале попытался навьючить Владика, и заставить того таскать припасы к машине, затем вдруг понял, что подогнать транспорт к магазину будет проще и быстрее. Идти за машиной самому было нельзя, поскольку Цент боялся оставлять консервы без присмотра.

– Алиса, дай очкарику ключи, пусть тачку подгонит, – попросил он.

– Ты хочешь все забрать? – спросила девушка.

– Конечно!

– Но зачем? То есть, я хочу сказать, что позже сюда можно прислать поисковую группу, они все загрузят и доставят в Цитадель. Это их работа.

Цента поразила глупость новой знакомой. Как не понять, что поисковая группа привезет припасы для всех, в то время как загруженные в личный транспорт, они останутся собственностью узкого круга лиц? В связи с этим, Центом овладело некоторое беспокойство. Уж не коммунизм ли процветает в Цитадели? И если да, то стоит ли там оставаться? Что такое коммунизм, он помнил хорошо, благо застал его уже в сознательном возрасте. Коммунизм означал нищету, пустые полки магазинов, плохие и скудные пайки по талонам, отвратительную одежду, тачки и бытовую технику. И постоянные призывы потерпеть, поднатужиться и затянуть пояса ради великой цели, от которых Цента зверски тошнило всякий раз, стоило их услышать. И каковые зазвучали вновь перед зомби-апокалипсисом, когда времена порядка и стабильности затрещали по швам, как прошлогодние штаны трещат под натиском наеденного за зиму целлюлита. Цент решительно не хотел терпеть, не хотел голодать, не хотел мириться с лишениями в угоду какой-либо цели. У него была своя цель. Никаким коммунистам и никаким демократам и никаким другим мошенникам его не одурачить. Пусть они обещают сытую жизнь беспомощным лохам, а он сам себя и насытит, и обует, и оденет и к счастью приведет. А делиться с кем-то честно добытыми консервами, это не просто возмутительная несправедливость, это злостное попрание всех священных понятий. Крутой не должен делиться чем-либо с лохами, он, напротив, должен все у лохов отбирать, а самих бить и запугивать.

– Дай ключи, – повторил Цент. – А ты очкарик, чтоб как пуля. И не дай бог твой смещенный центр тупости заставит тебя заблудиться, а меня прожать лишние минуты. Ты еще не огреб за преступное поедание сдобы, так что не усугубляй свою вину. Я добрый, добрый, но за твое здоровье могу, если надо, бороться и иными методами. Есть одна старинная тибетская практика из разряда нетрадиционной медицины. Смысл в том, чтобы причинить телу такую немыслимую боль, что никакая зараза в нем оставаться не захочет. И я близок к тому, чтобы применить ее на практике. А там интересные процедуры, ей богу: иглоукалывание под ногти, прогрев внутренних органов утюгом, анальное воздействие целительным паяльником. Для особо просветленных, у кого уже третий глаз на лоб от боли вылез, используют зажим хозяйства в тиски.

Владик схватил ключи и стрелой вылетел из магазина.

– Все же ты с ним слишком суров, – заметила Алиса. – Я понимаю, ты желаешь Владику добра, но такими методами…. Не чересчур ли?

– Да и сам бы рад, – вздохнул Цент, – но ведь ты сама видишь, какой пациент попался. Диету нарушает, режим не соблюдает. Сам себе враг. Если я начну с ним лаской да добротой, он ведь в три дня себя в могилу сведет. И как мне после этого жить?

– Ну, да, ты прав, – согласилась Алиса. – Ты молодец, что так борешься за Владика. Другие бы рукой махнули, вот как на наших программистов из Цитадели.

Цент вздрогнул так сильно, что едва не пропорол себе ладонь ножом, которым вскрывал консервную банку.

– Каких еще программистов? – вкрадчиво спросил он.

– Да есть у нас двое, в крепости.

– Два программиста?

– Да.

– То есть, не считая Владика?

– Ну, с Владиком получается три.

– Три программиста….

И на лице Цента расцвела людоедская улыбка. Мучить Владика было невообразимо приятно, а если ввергнуть в бездну страданий сразу трех таких субъектов, то и позитива должно привалить в три раза больше.

– Ох, чую я, работы предстоит непочатый край, – пропел Цент, откупоривая банку и подцепляя ножом кусок скумбрии в масле. – Три программиста! И всех их предстоит вылечить. Хоть клинику открывай.

Пока Цент отдавался мечтаниям о грядущих терзаниях, Владик брел через поселок с ключами в руке, и в его мозгу зрел дерзкий план побега. Легион назначил ему встречу на железнодорожной станции в любое время, так почему бы не рвануть туда прямо сейчас и подождать мертвеца там? Просто другого шанса прибыть на встречу Владик не видел. Попади он в Цитадель, и его никто уже не выпустит оттуда просто так, а машину не дадут и подавно. Да и что там хорошего в Цитадели? Даже без Цента он, скорее всего, присоединился бы к своим собратьям по профессии, а уж с Центом….

Страдалец невольно вздрогнул. Нет, нельзя было позволить запереть себя и этого изверга в ограниченном пространстве. Точно ведь умучает. А Легион, возможно, предоставит ему защиту и убежище. Так уж вышло, что единственным, кто сохранил в своей душе остатки человечности, оказался мертвец, но это Владика не смущало. Главное, что Легион хочет восстановить порядок, возродить цивилизацию, а Цент наоборот, разрушить ее остатки до основания, а затем наслаждаться хаосом и беззаконьем.

Когда Владик добрался до автомобилей, его решимость переросла в четкий план действий. Машка с Андреем еще не вернулись. Наверняка, они были заняты вовсе не поисками плененных соратников, а кое-чем поинтереснее. Нашли какое-нибудь укромное место, и целуются себе. В лучшем случае целуются, а о худшем Владик и думать не хотел.

Машина Цента оказалась не заперта. Похоже, Машка, потеряв голову от любви, просто позабыла об этом. Владик взял коробку с тушенкой, и перенес ее в автомобиль Алисы. Затем добавил несколько пачек сухарей и бутылку минералки. Оружие брать не стал, в Алисином автомобиле его было предостаточно. Багажник представлял сбой настоящий арсенал, где мирно уживались и автоматы с дробовиками, и мечи с топорами. Владик надеялся, что ему не придется ничем этим пользоваться, но все же взял самый маленький пистолет и сунул в карман. На тот случай, если столкнется с живыми врагами. Мертвых, вроде бы, опасаться не следовало, ведь они с Легионом теперь почти друзья.

Сев за руль, Владик запустил двигатель, и тут словно очнулся. Его потрясла собственная дерзость, помноженная на совершенно несвойственное ему хладнокровие. Вот так спокойно угнать чужую машину, украсть у Цента тушенку, сбежать…. Да ведь он, выходит, отчаянный парень. Храбрец! И почему это не проявилось в нем раньше? Возможно, потому, что у него не было цели, ради которой стоило бы идти на риск. Но теперь такая цель возникла. Он поможет Легиону победить хаос, восстановить порядок и войдет в историю как спаситель человечества. Еще, глядишь, памятники будут ставить, хорошо бы при жизни. И девчонок у него будет целый гарем, и Машка, все осознав, приползет на коленях просить прощения, а он еще сто раз подумает, простить ее или нет.

Владик расхрабрился настолько, что решил не ограничиваться побегом, но и как-нибудь изощренно отомстить Центу. В бардачке у Алисы нашлась ручка и тетрадь. Владик вырвал страницу и вывел на ней крупными буквами кличку ненавистного человека, а затем будто сорвался, да как пошел вываливать одно оскорбление за другим. Владик сумел остановиться только тогда, когда весь лист был исписан ругательствами разного размера и формы. Места, разумеется, не хватило. Чтобы изложить все, что он думает о Центе, страдальцу потребовалось бы потратить годы труда и тонны бумаги.

Листок с посланием Владик бросил в салон автомобиля Цента – пускай изверг прочтет и узнает о себе правду. А сам вернулся в автомобиль Алисы, пристегнулся ремнем безопасности и тронулся с места. Погони хитрый Владик не опасался, потому что весь запас бензина из оставшейся машины перегрузил к себе, а того, что находилось в баке, хватило бы лишь на возвращение в Цитадель. Продолжающий валить снег скроет все следы, так что Цент его не найдет. А если и найдет, он будет уже под защитой Легиона. А защищать было от чего, потому что одной письменной бранью в адрес обидчика Владик не ограничился. Он отомстил Центу по-настоящему, люто отомстил, страшно. Взял флешку, хранящую весь любимый русский шансон изверга, бросил ее на землю и растоптал ногами. Вот это уже тянуло на подлинную вендетту. Ругательной надписи Цент, возможно, и читать не станет, но утрата обожаемой музыкальной коллекции, которую Владик ненавидел люто, ибо вынужден был постоянно слушать псевдо-уголовные хиты про волков, собак и несчастного мальчугана-головореза, разлученного с матерью-старушкой, заставит его страдать. О, это будет боль. Это будет мука. Владик гаденько захихикал, представляя себе, как мучитель станет рвать на голове волосы, оплакивая дискотеку девяностых. Вот-вот, пускай помучается. Не все же ему терзать и пытать, пора и на собственной шкуре прочувствовать, что это такое.