Читать книгу Истинный путь. Часть первая. Знаки свыше - Сергей Александрович Арьков - Страница 3

В самый разгар знойных летних дней Эгур предпочитал прятаться от жары в зарослях кустарника, что произрастали с запада от деревни. Кустарник был колючим, а сами заросли достаточно густые, чтобы служить надежным убежищем от всех, кто, по какой-либо причине, захотел бы его найти. Или, чего тоже не следовало исключать, подкрасться к нему, мирно спящему, неслышно и коварно. У Эгура были причины опасаться односельчан, и, в особенности, своей родни. Предчувствие подсказывало, что семья не желает ему добра. Что неоднократно подтверждалось разного рода возмутительными случаями рукоприкладства. Эгур чувствовал, что его образ жизни, ведомый по священным заветам орков, и восходящий к самому Вандалу, считавшему честный физический труд несмываемым позором, немногим по душе. Окружающие орки, что семья, что соседи, всеми силами пытались отвратить его от пути истинного, принудить быть как все, то есть покрыть себя несмываемым позором и податься в стан честных тружеников. Но Эгур боролся с этим. Он сопротивлялся. Изо всех сил. За свои убеждения он готов был пострадать, и периодически страдал, но отступать от них и не думал.

Сегодняшний день, как и все прочие, был наполнен борьбой за идеалы. Рано утром Эгуру посчастливилось стащить из дома три большие лепешки, после чего он, вместе со своей богатой добычей, передислоцировался в заросли кустарника, в которых его не смогли бы найти и изловить даже коварные эльфы. Крепко позавтракав, Эгур растянулся на траве, в тени зарослей, заложил руки за голову, прикрыл глаза, и весь отдался яростной и самозабвенной борьбе.

Его коробило от вида односельчан, погрязших в нищете и напрасном труде. Не так, совсем не так завещал жить своим потомкам великий Вандал. Разве Вандал работал? Да он за всю жизнь пальцем о палец не ударил. Сам не работал, и другим не советовал. Зачем работать, когда есть на свете эльфы и гномы? Вот им-то работать и положено, а орки, правильные орки, не потерявшие уважения к себе, должны эльфов и гномов регулярно грабить, на что и жить в сытости и достатке.

Но его народ отринул заветы пращуров, и зажил неправильно. Перестал заниматься грабежом, зачем-то начал работать, притом работать честно. Разумеется, ни к чему хорошему этот извращенный способ существования привести не мог. Некогда процветавшая Вдребезгария погрязла в нищете и разрухе. А орки, вместо того, чтобы одуматься, и пойти верным путем, проторенным славными предками, будто лишились остатков ума, которым, по правде, никогда не были чересчур богаты. Вколотили себе в порожние головы, что работать надо еще больше, больше и больше, лучше всего вообще без отдыха, денно и нощно. И ведь работали. И становились от этого только беднее. А ведь корень всех бед некогда великого народа лежал на поверхности. Дело было в том, что боги сотворили каждую тварь земную для чего-то своего. Рыбе было положено плавать в синем море, и таков уж ее путь. А выбрось рыбу на сушу, и тут-то ей смерть настанет. Почему? Потому что не ее это судьба, по суше скакать. Или вот птицы. Те сотворены для полета. Пока бороздят небесные просторы, живы и здоровы, чувствую себя неплохо. А если какой-то птахе вздумается в море синем поселиться, то тут-то ей и крышка. Не ее это путь, в воде бултыхаться.

Или вот эльфы с гномами. Для чего сотворили их боги? Да исключительно для того, чтобы было кого оркам бить да грабить. Эльф да гном трудятся честно, добро наживают, богатства копят. А потом приходит орк, эльфу и гному головы отрывает, добро их в свой мешок помещает. Ибо таков уж путь орка – грабить да убивать. Не создан он для честного труда. И чем больше будет пытаться не своей жизнью жить, тем хуже будет его жизнь.

Эгур понял все это давно. Сам до всего дошел, своим умом. И с тех пор яростно сопротивлялся всем попыткам принудить его к неправильному образу жизни. Решил, что уж если и не суждено жить ему по заветам Вандала, то уж совсем-то он себя не осрамит, и руки свои, под секиру заточенные, честным трудом не запачкает.

Верный принципам, Эгур как залег после завтрака в кусты, так и задремал. Ему снились пылающие города ненавистных эльфов, звон оружия, низкое протяжное гудение боевого рога. Лишь во сне он мог пожить правильно, как и подобало орку. Потому Эгур так любил спать, и так не любил просыпаться. Особенно не любил, когда сон его завершался не сам собой, по причинам чисто биологическим, а прерывался кем-либо посторонним. Притом прерывали, как правило, по всяким пустякам, или вообще без повода. Просто, чтобы неодобрительно спросить – что, опять спишь? И зачем для этого будить и спрашивать? Как будто и так не видно.

Эгур спал и видел дивный сон, в котором он, в составе орды Вандала, разорял какой-то эльфийский город. Дело шло весело и лихо. Успел набить два мешка отменной добычей, захватил трех пленников – будущих рабов, и уже стал присматриваться к невыносимо красивой статуе из белого мрамора, которую в щебень не разнести просто смертный грех, но тут откуда-то из отвратительной реальности прозвучал громкий крик:

– Эгур? Эгур? Ты там? Знаю, что там!

Эгур поморщился во сне, решив, что просыпаться полностью необязательно. Покричат, покричат, надоест и перестанут. Да и не хотелось прерывать чудесный сон. Ему как раз приснился сам Вандал, весь в крови, грязи и славе, и лично предложил ему поучаствовать в разрушении святилища ненавистных эльфов. Эгур едва не разрыдался от счастья. Сам Вандал его зовет! А ведь великий полководец на такие важные мероприятия не приглашает всех подряд. Чтобы удостоиться чести заняться вандализмом плечом к плечу с самим Вандалом, для этого требуется нехило так отличиться.

– Эгур! – вновь зазвучал из реальности все тот же голос. – Эгур, вылезай! Иначе кустарник подожгу!

Эгур вздрогнул, и усилием воли сбросил с себя последние остатки чудесного сновидения. Разоренный эльфийский город и Вандал, зовущий на подвиги, бесследно испарились. Вкруг него встали колючие стебли кустарника, сквозь которые просматривалось голубое безоблачное небо.

Полдень, решил Эгур. Самое большее – полдень. В этот самый жаркий час только и делать, что сладко спать и видеть эпические сны. И кому потребовалось оторвать его от приятного занятия?

– Эгур!

Голос был знакомый, и принадлежал он Ухряку. Это показалось Эгуру странным. Он точно знал, что Ухряк, будучи честным тружеником, поправшим все заветы предков, вкалывает в городе от рассвета до заката, и в деревню возвращается только под вечер. Что же он делает здесь в полдень?

– Эгур, выходи! – требовал Ухряк. – Не бойся. Я с миром. Поговорить надо.

Эгур почесал пальцами щеку, то и дело цепляясь обкусанными ногтями за свои огромные клыки, затем перекатился на живот, встал на четвереньки, и проворно пополз по проходу под кустарником. Это была его тайная тропа, которую невозможно было разглядеть снаружи. Вздумай кто-нибудь добраться до его логова напролом, он бы весь искололся об шипы и запутался в ветвях.

Эгур быстро прополз по извилистой тропе, выбрался из зарослей, после чего осторожно поднял голову и выглянул из высокой травы. Он сразу же увидел Ухряка – этого широкоплечего здоровяка трудно было не заметить. Тот стоял на дороге, опершись на свою лопату, и обводил взглядом заросли кустарника.

– Эгур! – зычно крикнул он.

Принципиальный орк замешкался. Ухряк, как и все остальные обитатели деревни, не входил в число его друзей. Друзей у Эгура вообще не было, ибо никто не разделял его высоких убеждений и приверженности к традиционному образу жизни. Зато Эгур прекрасно помнил, что вчера у них с Ухряком состоялся разговор, в ходе которого землекоп неоднократно озвучивал угрозы незаманчивого характера. Уж не с этой ли целью он явился сюда?

– Ну, все! – выпалил Ухряк. – Иду в деревню, возвращаюсь с углями, и сжигаю к чертям собачьим все твои кусты.

– Пожар по всей степи пойдет, – крикнул Эгур, не торопясь высовываться из травы. – Все выгорит, до самого Раздрызга и побережья.

– А и наплевать! – сообщил Ухряк.

Эгура удивило подобное отношение. Ухряк всегда был неправильным орком до глубины души, идя тем же порочным путем, что и его отец. Считал, что работать нужно много и усердно, а на нищету не роптать. И уж конечно он никогда бы, даже в мыслях, не дерзнул устроить какое-либо грандиозное бедствие. Устраивать бедствия, это правильный путь. А Ухряк этого пути всегда сторонился.

– Выходи, разговор есть, – сказал Ухряк.

– На тему? – уточнил Эгур, продолжая сидеть в своем укрытии.

– На тему нашей вчерашней беседы.

Эгур так и знал. Ухряк, судя по всему, затаил обиду на его слова, и сегодня пришел поквитаться. Даже свою работу ради этого прогулял.

Прикинув, что к чему, Эгур принял решение.

– Нет, – сказал он, – не выйду. Знаю, что ты хочешь сделать.

– Что? – спросил Ухряк.

– Бить ты меня хочешь. Да только не бывать этому. Не сегодня. А хочешь бить, так сперва поймай. Как там эльфы говорят: без труда не выловишь и рыбку из пруда. И еще что-то про саночки… забыл, честно говоря.

– Не собираюсь я тебя бить, – крикнул Ухряк, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. – Поговорить хочу, сказал же.

– Ну, мы уже, вроде как, говорим, – напомнил Эгур. – Вот и говори дальше.

– Орать, что ли, на всю степь? – раздраженно рявкнул Ухряк.

– Да ведь все равно нет никого.

– У меня глотка не чужая. Хотя бы ближе подойди.

Какая-то часть Эгура упрямо твердила ему оставаться на месте, поскольку ничем, кроме коварной уловки, это предложение побеседовать, быть не могло. Но что-то в интонациях Ухряка заинтересовало его. Орк-землекоп явно был чем-то сильно взволнован. Возможно, случилось нечто важное. Хотя, что важного может произойти в этом пропащем мире? Разве что сам Вандал восстал из мертвых и собирает орду для похода на загнивающих эльфов.

В итоге, решившись, Эгур медленно поднялся во весь рост, возвысившись над травой. Ухряк, разумеется, тут же его заметил.

– А, вон ты где, – сказал он. – Подойди, не бойся.

Эгур подошел, но не слишком близко. Он оставил себе приличную фору, с таким расчетом, что если вдруг Ухряк, сорвавшись с места, попытается схватить его, у него была бы возможность набрать скорость и умчаться прочь.

– Ну, о чем ты хотел поговорить? – спросил Эгур, недоверчиво, и с опаской, поглядывая на Ухряка. Тот, надо отдать ему должное, был изрядно здоров. Не иначе, как нарастил мышцы на раскопках. Его широкие плечи напоминали два каменных ядра для катапульты, а огромными толстыми ручищами можно было ломать стены эльфийских дворцов.

Ухряк замялся, не зная, с чего начать. Когда он шел сюда, ему казалось, что обсудить все это с Эгуром удачная идея, но теперь он перестал так думать. В конце концов, кто такой, это Эгур? Просто лентяй и болтун. Чем он ему поможет? К тому же, знак был послан ему одному. Он избранный. А избранный всегда знает, что делать.

Но Ухряк не знал.

Наконец, собравшись с мыслями, он спросил:

– Помнишь, ты вчера сказал про знак?

– Помню, – ответил Эгур, с возрастающей подозрительностью поглядывая на собеседника.

– Так вот, – Ухряк нервно поскреб ногтями широкую грудь, – такое, значит, дело. Мне, это самое, знак был.

Эгур уставился на него с величайшим изумлением, которое довольно быстро сменились гримасой раздражения.

– Что ты мне голову морочишь? – проворчал он, и, на всякий случай, отступил от Ухряка на два шага. – Какой еще знак? Да еще и тебе!

– А в чем дело-то? – возмутился Ухряк. – Чем я для знака не гожусь?

– Да ничем, – прыснул праздный орк. – Живешь, словно эльф, работой себя позоришь. Видел бы Вандал это непотребство….

– Не трогай Вандала! – свирепо рявкнул Ухряк, и Эгур отбежал от него еще на три шага.

– Про меня что хочешь, то и говори, но Вандала не касайся! – уже спокойнее предупредил Ухряк. – За Вандала порву!

– Я без задней мысли, – заверил его Эгур, с опаской поглядывая на вспыльчивого орка. – Со всем подобающим уважением к эпической личности. Только дело-то не Вандале. С чего тебе знак-то послан был? Чем ты заслужил такую честь?

На этот вопрос ответа у Ухряка не было. А ведь он и сам ломал над этим голову на всем протяжении пути от Раздрызга до родимой деревни. Действительно, что в нем такого особенного? Ничем он из прочих орков не выделяется, никакими деяниями героического характера не отметился. Живет так, как жил его отец, то есть такой жизнью, каковую Вандал всячески порицал. Недаром же уже многие века из уст в уста передаются слова великого полководца: если правая рука искушает тебя поработать, отруби ее к той-то матери. Вандал, пророк и мудрец, полагал, что руки орку нужны для трех дел: держать секиру, загребать эльфийское добро в мешок, и чтобы было, чем кружку с пивом подцеплять.

И тут, пожалуй, в словах Эгура была правда. Ухряк вынужден был признать, что его образ жизни был крайне недостойным, и Вандал бы его за честный труд по головке не погладил.

– Не знаю, почему я, – пожав своими огромными плечами, честно признался Ухряк. – Может, духи предков увидели во мне что-то, что сокрыто от меня самого?

Физиономия Эгура отразила сомнение, но он смолчал. Вместо этого предложил:

– Расскажи, о каком знаке ты говоришь.

Ухряк, сбиваясь от волнения, поведал праздному орку о том, как нашел в траншее древний шлем, точь-в-точь как тот, что красовался на голове каменного Вандала.

– Ну, это могло быть случайностью, – заметил Эгур. – А где тот шлем?

– Я его у монумента оставил, – ответил Ухряк.

– Понятно, – кивнул головой праздный орк. – Даже не знаю. Как-то слабовато для знака.

– Это только первый, – произнес Ухряк.

Эгур вытаращил глаза и уставился на него с безграничным изумлением.

– Что? – простонал он, невольно подступая ближе к собеседнику, и даже забыв, что того следует опасаться. – Что значит – первый?

– Первый знак, – пояснил Ухряк.

– А что, был и второй?

Ухряк рассказал о том, как отвалившийся от статуи топор образовал на гранитной руке воителя указующий перст.

– Надо же, – взволнованно произнес Эгур. – Вот это уже серьезно.

– Был еще и третий знак, – сообщил Ухряк, очень довольный тем эффектом, который его слова произвели на праздного орка.

– Что? – подпрыгнул Эгур. – Еще и третий? Да ты брешешь!

– Чтоб мне с эльфом побрататься, если хоть слово выдумал! – решительно заявил Ухряк.

– Мать моя! – воскликнул Эгур. – Ну, давай, давай, выкладывай! Скорее!

Ухряк рассказал ему и о том, как обратился с вопросом к каменному Вандалу, и получил на него ответ. Правда, посредником в общении выступил какой-то старик с ослом, но так ли это важно? Ответ-то явно исходил от самого Вандала, только тот, в силу объективных причин, не мог дать его лично.

– Подожди-ка, – перебил его Эгур. – Говоришь, старик вел осла?

– Да, старого такого, облезлого.

– А ведь это тоже знак! – поднял палец вверх Эгур, и многозначительно подмигнул собеседнику. – Уже четвертый!

– Осел тоже знак? – удивленно переспросил Ухряк.

– Конечно! Разве ты забыл ту легенду о Вандале, когда он разграбил монастырь благочестивых эльфийских дев исключительной непорочности?

– А, помню! Конечно, помню! – воскликнул Ухряк, хлопнув себя по лбу широкой потной ладонью. – Это когда Вандал ехал на своем боевом волке по территории монастыря, а перед ним бежал ослик. И все сочли это знаком свыше.

– Да нет, другая легенда, – поправил его Эгур. – Это когда Вандала с его воинами в том монастыре окружили, и он пришел на переговоры к эльфийскому генералу. И, не успев зайти в шатер, обозвал того генерала ослом, а потом еще про маму генеральскую много шокирующей правды вывалил во всеуслышание. Об этом еще эпическая песнь имеется, называется: «Обтекающий эльф».

– Да, да, точно, – радостно закивал головой Ухряк. – А ведь и верно – четыре знака.

– Если четыре, – многозначительно произнес Эгур.

Ухряк вздрогнул.

– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил он.

– А вдруг их было больше, просто ты сумел распознать не все.

Ухряк отшатнулся от собеседника, будто его ударили по лицу доской. А ведь и верно. Вдруг высшие силы уже посылали ему знаки, только он, по своей тупости, не сумел их понять? Ухряк стал лихорадочно припоминать свое недавнее прошлое, стараясь сообразить, не было ли там чего-то такого. Вспомнил, что пару дней назад видел в небе облако, формой похожее на боевую секиру. Еще тогда удивился – откуда оно взялось, небо ведь чистое. Вероятно, это тоже был знак.

– Были еще знаки! – прошептал Ухряк, с ужасом глядя на Эгура.

– Значит, это правда, – кивнул праздный орк. – Шлем, палец, глас, осел…. Даже их достаточно.

Ухряк взволнованно поежился, явственно ощутив на своих плечах тяжкий груз еще непонятной ему до конца, но крайне важной ответственности.

– Что же теперь делать? – спросил он. – Я просто не знаю. Как понять, чего хотят от меня высшие силы?

– По-моему, тут все очевидно, – заявил Эгур. – Все твои знаки связаны с Вандалом, а мы оба знаем, чем занимался Вандал.

– Вандализмом, – кивнул Ухряк.

– Вот именно. Благодаря ему наш народ обрел свой путь в этом мире. Путь, который ныне оказался забыт и отринут. Отсюда и все беды. Попрали заветы предков, живем, как какие-то эльфы. А мы ведь не эльфы. Мы орки! Нам самим Вандалом завещано грабить и разрушать. А мы зачем-то работать пытаемся.

– Ты и не пытался, – напомнил ему Ухряк.

– Конечно, – гордо вскинув голову, согласился Эгур, восприняв брошенную в его адрес фразу как комплимент. – Я орк! Для работы созданы эльфы и гномы. А я выше этого.

– Думаю, я тоже, – прогудел Ухряк. – Надоело все. Не хочу больше в грязи ковыряться, как жук навозный. Такую жизнь даже жить противно.

– И не тебе одному, – заверил его Эгур. – Думаю, многие орки хотят возвращения прежних времен, времен славы и военных походов. А те знаки, которые были даны тебе, говорят о том, что час пробил. Подходят к концу времена тяжкого позора. Грядет эра вандализма!

– Вандализм неизбежен! – выпалил Ухряк. – Вот только…. Только мне-то что делать? Я прямо и не знаю.

Эгур на мгновение задумался.

– Знаешь что, – предложил он, – давай-ка сходим и посмотрим на тот шлем, что ты выкопал из земли. А по дороге подумаем, как теперь быть. Что сидеть, сложа руки, нельзя, это ясно. Нет ничего хуже, чем проигнорировать знак свыше. Тем более – целых четыре штуки. За такое духи предков по головке не погладят.