Читать книгу Ужас. Часть 1 - Сергей Александрович Домаев - Страница 3

В то утро Андрей, разработчик виртуальных игр, решил не пользоваться лифтом и побежал вниз по ступеням. Четыре этажа быстро закончились. Андрей, выскочив из подъезда многоквартирного жилого дома, в котором снимал однушку, встал подышать утренним воздухом – тот после дождя источал особый аромат. При выдохе совсем не было видно пара, а это означало тёплую погоду на весь день. Он улыбнулся, закрыл глаза и постоял ещё несколько секунд у подъезда, дыша полной грудью. Затем посмотрел на ясное голубое небо с редкими облаками, надел солнцезащитные очки и отправился на работу.

В то самое утро, это было двадцать девятое марта две тысячи десятого года, в воздухе уже вовсю пахло весной. На деревьях распускались почки, обнажались перегнившие под слоем снега листва и прошлогодняя трава. Начищенные до блеска кожаные туфли Андрея твёрдо чеканили широкие шаги по гладкому и мокрому асфальтированному тротуару.

Это был стройный, ростом чуть выше среднего, подтянутый спортивный мужчина двадцати восьми лет, выглядевший не старше двадцати. Короткие тёмно-русые волосы его были зачёсаны вправо и «по-московски» блестели от геля и лака. Идеально отглаженные со стрелками брюки, обнажая носки, взлетали в самом низу от быстрых выбросов ног.

Кроме ослепительно-белой рубашки, воротник которой выглядывал из-под пуловера, всё остальное в его образе: брюки, туфли, ремень, бляшка на ремне, пуловер, галстук, хлопковый шарф, висевший на шее, расстёгнутое нараспашку пальто, кожаные перчатки, солнцезащитные очки, носки и даже боксеры – всё было чёрного цвета.

Был, впрочем, и ещё один выделяющийся на общем фоне элемент костюма – на галстучном узле белыми нитками были прострочены очертания смайлика в очках. Настроение Андрея было приподнятым. Весна разливалась яркими красками и волнующими ароматами, от которых слегка кружилась голова. День стоял чудесный. Андрей не шёл, а буквально «летел» вперёд – тоже московская привычка.

Вряд ли его можно было назвать красавцем, но несомненно было в нём что-то такое, что привлекало внимание противоположного пола. Широкий, но аккуратный, с прямыми крыльями и чуть заострённый, нос, даже несмотря на перелом, полученный Андреем в одиннадцатом классе на уроке физкультуры, нисколько не портил его овальное, чуть вытянутое, лицо со сглаженным подбородком, а, наоборот, придавал ему основательность и завершённость.

Парень из параллельного класса, как позже выяснилось, решил припугнуть Андрея и мотнул головой в его сторону, видимо, ожидая, что тот в страхе отпрыгнет: вот была бы ржака над «лохом!». Но Андрей не отпрыгнул, так как не был ни лохом, ни трусом. Он просто не ожидал, что у парня настолько мало мозгов, что он сделает то, что сделал. «Неудавшаяся шутка» чуть не обернулась приводом «озорника», а по сути дебила, в участок, если бы Андрей не внял мольбам физрука, больше заботившегося о своей собственной шкуре, не заявлять в милицию.

Ох уж эти уроки физкультуры в старших классах! Там неоднократно случались стычки, иногда заканчивавшиеся дракой. Вряд ли такое было бы возможно в присутствии учителя. Но физрук появлялся лишь дважды за урок – в самом начале, когда бросал школьникам мяч, и в самом конце, когда его забирал. Всё остальное время он сидел в своём кабинете и делал вид, что всё, происходившее в спортзале, его вовсе не касается. Наверное, в школьном табеле он был записан не «Учителем физкультуры», а «Хранителем мяча».

В принципе, нос не так уж и сильно пострадал на том уроке, и следы перелома на переносице были едва заметны в виде незначительной приплюснутости. Врач вообще сказал, что кость не затронута, так что и переживать не о чем.

Правда, на следующий день Андрею нужно было принимать участие в соревнованиях по бальным танцам, и его мама израсходовала полтюбика тоналки и кучу пудры, чтобы закрасить два огромных фонаря под глазами сына и визуально уменьшить опухший нос, который теперь ещё больше выделялся на фоне лица.

Нет, он вовсе не был маменькиным сынком или слабаком. Наоборот, нужно было иметь мужество, чтобы в таком состоянии выйти на площадку, да ещё и занять там первое место.

Андрей заметил, что после этого перелома интерес к нему со стороны противоположного пола только возрос, так как придавал его наивной, даже слегка инфантильной, внешности, некую брутальность, а личности – дополнительную харизму и загадочность: «плюс сто к карме», как сказали бы сейчас.

Вообще, Андрею с детства больше нравилось проводить время с девочками, чем с мальчиками, хотя друзья среди последних у него были. Первый его поцелуй был ещё в детском саду. И это вовсе не был поцелуй губы в губы. Кровати Андрея и девочки из его группы стояли рядом, и в тихий час они целовали друг другу… «титьки». И хоть случилось это всего однажды, он навсегда запомнил день, когда впервые в жизни склонил представительницу женского пола к интиму, пусть и такому невинному.

Девочкам нравились его выразительные, слегка припухшие, губы с почти идеальными очертаниями, какие используются для обозначения одноимённого смайлика. Такое же очертание губ было и у его матери. Верхняя, с глубоким желобом, врезающаяся острым основанием в арку Купидона, придавала чувственность всей нижней части его лица.

На прямом, не очень высоком лбу, по краям верхнего основания переносицы, между густыми чёрными бровями находились две еле заметные вертикальные полоски. Когда Андрей хмурил брови, эти полоски превращались в глубокие борозды, образуя между собой выпуклый продольный холмик.

Его скулы выходили двумя небольшими буграми за пределы контура лица, и вместе с чёткими, но не острыми очертаниями аккуратной челюсти правильной формы, создавали общий вид спереди, как у слегка зауженной сапёрной лопаты со сглаженными углами.

Андрей часто слышал от девушек, что их мечта – иметь такие же ресницы, как у него: не нужно подкрашивать и подкручивать.

Однако, в силу своей застенчивости, он не особо пользовался популярностью в школе. Со стороны его отношение к одноклассницам выглядело довольно прохладным, а по его почти стеклянному взгляду тёмно-коричневых глаз порой сложно было понять, что за ними скрыто.

Общее впечатление о его внешности портили уже начавшие появляться от недосыпа мешки под глазами. Не сказать, чтобы он страдал бессонницей, но зачастую, из-за особенностей своей работы, увлекался и возвращался домой поздно. К тому же сказывался сидячий образ жизни. И всё же на общем фоне его лица выделялся именно нос, крылья которого раздувались во время физических нагрузок, а также когда Андрей злился или нервничал.

Рядом с его домом была длинная аллея, а через проспект, за стадионом «Москвич», парковая зона вокруг пруда Садки, и Андрей взял за правило бегать перед работой три-четыре раза в неделю по часу. Он и сегодня планировал сделать пробежку, но, к своему удивлению, проспал, что случалось с ним крайне редко, и не услышал будильника.

Путь от дома до работы предстоял ему довольно длинный и похожий, как у большинства «понаехавших», на настоящее путешествие, которое Андрей преодолевал с удовольствием. Вечная беготня и суета, даже давки в метро в часы пик… казалось, он был рождён для этого. Андрей воспринимал всё, окружавшее его, как неотъемлемую часть жизни мегаполиса, и уже так привык к ней, как будто по-другому в его собственной жизни никогда не было, и быть не могло. Он любил Москву и считал этот город лучшим местом, а всё, что в нём происходило – эталоном идеального мира. Хоть он и видел часто бомжей и бездомных животных на улицах, несчастных калек, просящих милостыню, и спящих гастарбайтеров в метро, но, однако ж, встречал он и много людей успешных и думал, что без первых не было бы последних, и наоборот.

За те шесть лет, что Андрей прожил в Москве, он насмотрелся на неё всякую. И всё её многообразие, все её контрасты он любил объяснять фразой Аристотеля: «Город – единство непохожих». Эти три слова большими чёрными буквами были отпечатаны на одном из плакатов, некогда украшавших арочные своды эскалаторных тоннелей подземки.

Приехав сюда из провинциального городка, Андрей окунулся было с головой в ночную жизнь столицы, но, вспомнив, зачем он здесь, сумел взять себя в руки. Он оказался стойким, в отличие от большинства москваче́й, которые так и уезжают ни с чем на свои «малые родины», шутя потом громкими избитыми словами, мол, «Москва им не покорилась».

Андрей, пока шёл от дома, оставил позади себя множество машин, вяло движущихся по шести полосам в обе стороны по проспекту слева. Он знал, что совсем скоро эта картина оживится другими красками. И вот, звуки сирены-«трещотки» откуда-то сзади начали стремительно приближаться. Он привычным поворотом головы с заранее приготовленным взглядом праздного зеваки, был уже в предвкушении забавного зрелища, наблюдаемого почти в одно и то же время, как раз тогда, когда он обычно подходил к кафе у метро.

По седьмой, выделенной полосе проспекта, с непозволительно высокой для простых смертных в такое время суток скоростью порядка шестидесяти километров в час, не взирая на светофоры, двигалась милицейская «бэха» с синими проблесковыми маячками на крыше. Метрах в пяти сзади неё шёл полностью тонированный, что тоже ни один смертный не мог себе позволить, «Майбах». Замыкала процессию такая же, как и спереди, «бэха». Все три машины были чёрного цвета. Было понятно, что внутри средней машины едет ну очень «большой» человек, и ему, несомненно, нужнее, чем всем остальным участникам дорожного движения, как можно быстрее приехать туда, куда он направлялся.

Возле ларька с продуктами сидел рыжий пёс с мокрыми грязными лапами и вопросительно смотрел на прохожих. Его попрошайнический взгляд блестел выработанной за годы уличной жизни слезой. «Не старайся, пёсик. Москва слезам не верит», – подумал Андрей, глядя собаке в глаза и улыбаясь. Он купил в киоске связку бананов, белый пакет-майку и беляш. Последний предназначался для рыжего грязнули. Андрей даже слегка разломил его двумя белыми бумажными салфетками, чтобы животному было легче добраться до мяса. Однако, псина лишь пару раз лизнула жирное тесто и отвернула морду. «Зажрался пёсик», – подумал Андрей.

Подходя к метро после пятнадцатиминутной марафонской прогулки, он почувствовал тёплый смоляной, резко бьющий в нос, резиновый запах подземелья. Андрей вошёл внутрь, на ходу доставая из кармана пальто бумажную проездную карту. Остановившись у турникета, он всунул её в картоприёмник. Карта быстро скрылась, поднялась, как по горке, внутри приёмника и через секунду вышла наружу, но уже сверху. Створки турникета развелись. Взяв карту, Андрей быстро проскочил мимо них. Он всегда боялся, что они выйдут из строя и захлопнутся именно тогда, когда он окажется между ними. Несколько раз такое уже случалось. Но, пожалуй, это был единственный минус. Метро Андрей обожал.

Всё здесь источало свой неповторимый аромат: тяжёлые входные деревянные двери с металлическими пластинами в местах вероятных соприкосновений с ними ног и рук пассажиров, турникеты, эскалаторы, мраморные плиты и, конечно, поезда, выталкивавшие на перроны воздух подземных лабиринтов с запахом шпальной пропитки. Эта тягучая воздушная смесь навевала Андрею сладкие, волшебные воспоминания его детства – события двадцатичетырёхлетней давности, яркими образами всплывавшие в его голове всякий раз, когда он спускался в подземку.