Читать книгу Модус Вивенди - Сергей Анатольевич Галенко - Страница 8

1

Запах крови и смерти сильно возбуждает! Особенно крови врага, только что поверженного тобой. Запах твоей победы, твоей славы! Не зря древние устраивали пиры и оргии прямо среди груд ещё не остывших, теплящихся ускользающей жизнью, тел! Вкушая вместе с вином и женщинами, далекий сейчас, но минуту назад такой близкий зов своей кончины. Эта закуска куда ядреней, любого самого изысканного кулинарного блюда.

Вина у нас не было! Зато крови и запаха смерти сколько угодно! Стоило только оглянуться вокруг. Единственное, что победой все это назвать пока можно было лишь с большой натяжкой. Но, то, что мы и в этот раз обманули старушку с косой, давало повод для любви!

Я прислонился к тёплой стене, а Ганка страстно целовала меня в грязные, залитые кровью убитых врагов, губы. Её твердые груди наполненные желанием, давили меня все сильнее и сильнее. И я сдался. Я обхватил её за голые бедра и почувствовал, как жизнь и любовь вливаются в меня с космической силой.

– А ты была хороша! – шепнул я ей на ушко, в тот единственный момент, когда мой рот был свободен от её языка и поцелуев!

– Да и ты неплох! – ответила Ганка мне и ещё более страстно стала целовать меня, опускаясь все ниже…

Я придерживался её голову руками, почти задыхаясь от счастья и разгорающейся страсти. Лаская её грязные, слипшиеся от крови сантийцев волосы, вдыхая исходящий от них, ни с чем несравнимый аромат, женщины.

Я приподнял Ганку и опрокинул её на спину, прямо на грязный пол тоннеля, залитый ещё тёплой кровью врага. И уже теперь сам ласкал губами разбухшие от животного желания, коричневые соски её грудей. Ганка вцепилась мне ногтями в спину, но я не чувствовал боли, только наслаждение её прекрасным телом.

И, наконец, я вошёл в неё, нежно, страстно и сильно. Она вскрикнула так, словно одержала ещё одну победу, выгнулась, как кошка и начался наш любовный танец!

Сколько он продлился? Убей, не знаю! Может час, а может минуту. Но это были самые красивые, самые наполненные, самые счастливые мгновения моей не такой уж и долгой жизни.

А потом, после этого упоения победой, пришло неминуемое облегчение. Когда отдав все, до последней капли, до последнего вздоха, до последнего поцелуя, до последнего объятия мы с Ганкой лежали прижавшись друг к другу и смотрели друг другу в глаза.

2

Наконец, я очнулся. Вскочил на ноги и огляделся. Ганка спала. Прямо в луже густой, зелёной крови убитых сантийцев. Тут же, в пяти метрах от неё, лежал распотрошенный моим церемониальным кинжалом сантиец. На языке все время вертелось – сантийка, но как я уже говорил, эта раса не различает себя по половому признаку.

– Ганка! – я осторожно тронул фрикийку за плечо. Она вздрогнула и открыла глаза. Потом приподнялась на локте, и с омерзением огляделась вокруг.

– И вот в этом мы с тобой занимались любовью? – Ганка поднялась и сплюнула с презрением в сторону трупа сантийца.

– Это называется упоение победой, когда страх смерти мгновенно исчезает и возникает эйфория, почти наркотическое возбуждение. Мозг воспринимает все ирреально, и любое действие считает нормальным.

Ели же когда-то воины сердце или печень поверженного ими врага!? Пили кровь, бьющюю из только что перерезанных артерий!? Танцевали на телах убитых!? Вот и мы с тобой, Ганка только что станцуевали свой танец на костях!

Я подошёл к ней и обнял ее, и поцеловал, и погладил по голове, и прижал к себе. Ганка уткнулась в мою грудь лицом, и я прочувствовать, как из её глаз потекли горячие слёзы, которые смешивались на моем теле с кровью сантийцев.

Маленькая, несчастная девчонка, обнимая Ганку, думал я, волею судеб и людей, брошенная в самое пекло чужой войны. Став своеобразным призом для обеих противоборствующих сторон.

Каждый хотел заполучить то, что покровители фрикийки внедрили в её тело. Тело, которое было создано не для войны, а для любви.

Ганка шмыгнула носом и посмотрела своими бездомными глазами прямо мне в душу. Я отвернулся:

– Обойдемся без твоих чар, фрикийка. Надо подумать, что делать дальше, а не залезать в мой истощённый разум. А сделаем мы это по дороге в ближайший Торх. Где ты снова будешь соблазнять меня своим роскошным телом, плескаясь в кертском колодце!

–Я хотела спеть тебе песнь смерти, андарианец! Чтобы помянуть погибших, и помочь их душам найти покой в царстве мёртвых! Мы достаточно поглумились над ними.

– Ты уверена, что у них есть душа?

– Душа есть у любого живого существа, и она достойна, чтобы её проводили с честью!

– Извини! Делай, как считаешь правильным!

Ганка снова прижалась ко мне, и моя душа утонула в её душе. А потом из нескольких разрозненных звуков родилась трагичная песнь, разорвавшая мой мир на маленькие калейдоскопические кусочки. Которые долго не хотели собираться вместе, кружась в непонятном мне потустороннем мире. Когда же они соединились, я почувствовал, что моё сердце плачет кровью и вот-вот разорвался от вселенского горя. Ганка закончила петь. Ее голос оборвался так неожиданно, что мои ноги подогнулись и я схватился рукой за стену, чтобы не упасть.

– Все, мы попрощались с ними. – Просто сказала Ганка и взяла меня за руку. – Пошли!

3

Я прислушался к своему седьмому чувству – « ментальной дедукции», она мне упорно утвердила, что погони за нами пока не было. Я очень надеялся, что такое ментальное спокойствие не проделки магии фрикийки. После «песни мертвым», она удивительным образом изменилась, словно повзрослела.

Мы так и шли нога в ногу, держась за руки, наверное, боялись потерять друг друга в каменных коридорах нижнего города. Нет, конечно, ничего мы теперь не боялись! Просто было приятно ощущать тепло и энергию идущего рядом человека. Мне – Ганки, Ганке – мою. Мы стали друг для друга аккумуляторами, дающими силу.

Мы снова были без одежды, свою, грязную, омытую кровью врага, мы бросили на месте сражения.

Но это уже не так смущало и возбуждало меня. Может и я повзрослел за этот день? Или это просто усталость? Или я настолько привык к телу Ганки, что мог спокойно смотреть на её подпрыгивающие в такт шагам груди и упругие ягодицы?

А вот это нет! Как только я об этом подумал, низ живота сжался от сладостной истомы ожидания женщины. И я сразу переключил своё внимание на стенки тоннеля исписанные кертскими символами.

Так молча, в размышлениях, мы прошли примерно семь километров. О чем думала Ганка, я не знаю, а свои мысли я рассказал. Но руку мою она не отпускала, и я тешил себя надеждой, что хоть несколько её дум были обо мне.

Очередной поворот, очередная линия факелов, развешанных по стенам, не могу понять, как обычный факел может гореть вечно! А ведь их никто не меняет, никто не подливает в них масло или жир, или от чего они там горят? Во всяком случае, я не видел ничего подобного ни разу. Хотя, надо быть справедливыми, в хорте мы провели меньше суток, а на самой планете двое.

Начинались третьи… Впереди проход расширился и мы оказались в небольшом Торхе. Как и в прошлый раз карты выскочили нас встречать, хватали за руки и целовали ноги. Отбиваться сейчас от рабов просто не было сил, и мы с Ганкой пустили это безобразие на самотёк, ведь ни ей, фрикийке, ни мне, андорианцу, такое выражение жертвенной преданности ни к чему.

– Мы хотим омыть тела. – Обратился я к старику-керту, находящемуся рядом со мной.– Отведи нас к колодцу.

И он, склонившись почти до земли, почтительно взял меня за руку и повёл в центр поселения.

– Ух! – облегчённо вздохнула девчонка, когда старик привёл нас к воде. – Ещё час и я обмылась бы твоей мочой! Уж лучше пахнуть тобой, чем кровью сантийцев!

Она рыбкой нырнула в колодец, на секунду открыв все свои прелести. Я вздрогнул и отправился в колодец вслед за Ганкой. Сил веселиться и прыгать в воде, у фрикийки не было, и она умывалась медленно, размеренно, подчеркивая каждую деталь. Вот она взяла рукой одну грудь, а второй долго полоскала её водой, словно хотела вместе с кровью стереть и все воспоминания. Потом ту же процедуру Ганка проделала со второй грудью. Потом долго отмывала свой плоский живот и промежность, осматривая чуть ли не каждый волосок. При этом на её лице не дрогнул ни один мускул.

Я стоял как завороженный. Я забыл, зачем я здесь, в воде, я смотрел только на фрикийку. Вот она подняла ногу на невысокий бортик колодца, моё сердце замерло, а живот занемел от искуса.

– Андарианец! Прикрой рот! – Ганка рассеялась задорно и звонко, словно и не была секунду назад, задумчива как Сократ. – Видел бы ты себя сейчас со стороны! Помой мне спину, да смотри не шали своим попрыгунчиком.

– Извини! – непонятно за что извинился я и принялся усердно тереть Ганкину спину. Стараясь не думать о том, как она прекрасна. Я дошёл до её попки и стал нежно маскировать ягодицы, иногда попадая пальцами в ее спелый абрикос. Тогда она изгибалась и вздыхала.

– Все, хватит! – Ганка резко повернулась ко мне лицом. Как всегда уткнувшись сосками в мою грудь. – Давай я помою тебя, андарианец!

Я только пожал плечами. Ганка набрала в руки воды и вылила ее мне на голову, пальцами рук разминая волосы. Потом перешла на моё лицо, шею грудь и живот. Все это сопровождалось нежными, размеренными массажными движениями, я даже чуть не заснул, пока она не взялась руками за мой пенис и два орешка свисающих чуть ниже.

Я открыл рот и не мог выговорить ни слова. А фрикийка массировала моё достоинство с тем же усердием, как до этого грудь и живот. У меня стало темно в глазах, когда она перекатывала мои орешки и теребила ствол. Своего она добилась, семя вырвалось наружу и оросило воду.

– Ой, извини! – Ганка невинной девочкой посмотрела на плывущие по воде белые пятна, – я случайно. И снова звонко рассмеялась.

– Что-то много извинений на одну минуту в квадрате. – Я перелез через колодец и протянул руку Ганке. – Если так продолжится быть нам с тобой битыми. Есть такая древняя примета на прародине.

Зверски хотелось кушать и пить, но ещё больше – спать! Старик, приведший нас к колодцу, и все время, склонив голову стоявший тут же, отвел нас в большой барак, вырезанный прямо в красном песчанике. Оказалось, что там накрыт небольшой стол с какой-то пищей и питьём.

– Не бойтеся, – впервые услышал я его трескучий голос, – еда бут польза вашему организму. Он склонил голову и вышел.

На столе лежала буханка местного хлеба, называемого «бухртью», из злака напоминающего рис и большая тарелка корнеплодов «адака», что-то вроде картофеля, ну и кувшин с местным вином. Не богато, но от души.

Пить хотелось страшно! Я взял кувшин и налил в чашки из дерева тайи, вино.

– За то, что мы живы! – Просто сказал я.

– За любовь! – Ещё проще ответила Ганка.

И мы выпили и сразу захмелели. Потом мы разломили хлеб и съели немного адаки и выпили снова. Заснули мы тут же за столом.