Читать книгу Математическое ожидание случайной величины - Сергей Анатольевич Миронов - Страница 10

Рыжий, неожиданно распахнул глаза широко и произнес:

– Голос Лярвина. Вот, теперь икебана будет полной! Мехом внутрь. Каждого, – оказалось, он всё это время прислушивался к голосам в коридоре, и дешифрировал информацию разделяя и оценивая соотношение опасного для себя, к приемлемому.

– Валим отсюда, как можно дальше, – сказал он шёпотом, крадучись к двери для разведки безопасных путей отхода. Закрыл дверь на ключ изнутри, и категорически замотал головой, указывая на окно. Комната была на первом этаже. Судя по тому, как он ловко и тихо открыл двойные рамы и выпорхнул одним прыжком наружу, я удивился вдвойне: тому, как он молниеносно протрезвел, и его завидному жизненному опыту, покорения пространства сооружений, через отверстия окон. Следуя за ним, я доверился опыту знатоку местного негласного устава, даже, будучи пока еще ничем таким не скомпрометированным, перед страшным Лярвиным, для выворачивания меня мехом внутрь. Рыжий, заботливо и аккуратно прикрыл окно, и даже через форточку задвинул шпингалеты. Сделал это, он не из заботы о моем имуществе, оставленном без должного прикрытия, а скорее на автоматизме форточника со стажем.

– Идем к Лёне. Он тут неподалёку. Долг заберем. Он мне в шнурок ящик вермута проиграл. А тут, пока всё рассосется, и мы подоспеем, с подогревом, – предложил рыжий продуманный план действий.

– Чем же так Лярвин грозен, если вы шхеритесь от него, как баркасы в шторм? – спросил, я по дороге к не менее загадочному Лёне. И, рыжий основательно дал мне развернутый в полный формат ответ… Его описание («пийжаст маслом всей икебаны») производственных отношений в экспедиции, достойно изложения без дополнений и изменений. Пересказать во всех метафорах, и перлах косноватый язык рыжего, было бы шифрограммой для непривычного читателя, поэтому далее, привожу выжимку его опыта в своей, очеловеченной интерпретации.

«Лёнями» на железной дороге называли всех лиц, так называемой кавказской национальности. У них всех было одно общее. Внутри вагона рефрижератора перевозящего спиртные напитки сомнительного качества располагалось место блюстителя ценного груза. Караульного. Собирательный образ строгого джигита в кепке аэродроме, зорко наблюдающего за всем вокруг его вагонов происходящим, и послужил присвоению единого имени Лёня, каждому из таких персонажей. Вне зависимости от имени, рода и племени, они действительно были, как под копирочку и на лицо, и в поведении. На перегонах в пути следования караульный Лёня крепко спал. Точнее сказать – отсыпался после напряженной обороны коварных злоумышленников. А на станциях, его жизнь и сама служба бдительной заботы о сбережении груза, становилась боевой во всех смыслах.

Работа Лёни заключалась в обеспечении доставки потребителю, секретного состава жидкостей в расписных бутылках, максимально целостным. Ну или по меньшей мере свести незапланированный бой к минимуму. Плановый тоже. О расхищении или сбыте на сторону бутылок с вожделенным алкоголем, даже и речи быть не могло. За это могли с тюрьму посадить, или чего хуже сослать на работы типа той, которой Лёня и занимался в настоящее время до осуждения. Поэтому любое количество битого и утраченного алкоголя, должно было оставлять в ящиках следы боя, а не краж. Если горлышко бутылки оставалось с пробочкой, а остальное отсутствовало, то Леня был чист перед законом и совестью. Мол, так везли. И я не виноват. А если горла с пробкой нет или бутылки оказывались раскупоренными, то проблема. И она никому не нужна.

Для максимально деликатной перевозки таких грузов, уставом железной дороги были предусмотрены особые меры обращения с вагонами хрупких грузов. На них было написано грузным шрифтом суровое указание: С ГОРОК НЕ СПУСКАТЬ. И, следуя этому указанию, на любой станции сортировки, к таким вагонам должны были применять особые почести. А именно, расцеплять от остальных. Оттягивать на отдельные тупиковые ветки маневровым локомотивом, а после сборки в нужном направлении состава из других грузов, пристегивать к нему отведенный от ударных нагрузок сортировки горкой груз.

Остальным вагонам везло меньше. Их толкал снизу на горку маневровый тепловоз. В верхней точке расцеплял специальный ловкий путейский каскадер, уворачиваясь от вовлечения под колесные пары. На станциях с нереальным техническим прогрессом, вагоны расцепляла автоматика, после чего они стремительно, разгоняясь, неслись под уклон навстречу сборкам в нужных направлениях по путям сортировочного парка, до торжественной стыковки со спустившимися, ранее, стоячими в своем ожидании дальнейшего следования. Вне зависимости, от автоматизации роспуска вагонов, процесс регулирования их скорости, сближения со стоячими, был отдан на откуп людей с железными нервами, и здоровьем. Их называли башмачниками.

Наблюдение за поведением домашних котов, выявило, что более чем 14 часов в сутки, коты спят. Наблюдение за работой башмачников свидетельствует о том, что не менее 20-ти часов в сутки они играют в домино, нарды или другие интеллектуальные настольные игры. А ещё в сортировочном парке есть голосовая связь. Она ведется громким и противным визгливым бабьим голосом диспетчерской, которым во всеуслышание, висящие на столбах динамики колокольчики, разносят с эхом по всему прилегающему к железной дороге городу команды башмачникам побудительные к работе. Или сообщают о прохождении, по какому из путей поезда или чего хуже. Услыхав впервые на станции окрик диспетчера, равный по силе локомотивному гудку, так, что ноги приседают инстинктивно, первой мыслью было – война! Так должна звучать воздушная тревога во спасение жизней в бомбоубежище. Оказалось ничего страшного. Просто там так говорят. А башмачников это выводит из нирваны, и они, взяв в руки по башмаку идут тормозить трение качения еще и скольжением. Но делают это очень выборочно. Мы стояли и наблюдали, как рядом нехотя оторванные от домино два больших человека, докурив спросили – картошка нужна?

Рыжий ответил, – возьмем немного, – и достал из кармана полотняную сумку.

– Ну идите, вон по тому пути, там на спиртзавод состав собираем – сказал добрый башмачник, и воздержался от намерения положить башмак под скатившийся с горки мимо нас, деревянный полувагон груженый картошкой.

Двигаясь, без должного для деликатной сцепки торможения башмаком, вагон через сотню метров влетел в стоячий на его пути состав с грохотом и ударной волной взрыва крупнокалиберного фугаса. В месте стыковки вагонов, над путями взвилось легкое облако пыли. Когда пыль осела взору открылась картина, которую рыжий улыбаясь заценил одним словом: «икебана!». На путях, сквозь пролом в торцевой стене вагона, образованный перемещением десятка тонн картофеля, высыпалось тонны три корнеплодов. Часть из них были мокрыми от ударной нагрузки. Из разверстой пасти пролома тек сок от умятого в фарш остатка.

Башмачники извлекли, откуда то, джутовые мешки, оставив заботы о торможении всего остального, производившего в разных местах, сортировочного депо, звуки контрбатарейного боя артиллерии с удивительным спокойствием направились на сбор выпавшего добра.

Откуда ни возьмись, к горе картошки на путях, повылезало из разных мест, десятка полтора добытчиков с мешками, которые разметали, вывалившееся на пути, в течение пяти минут.

Наша с рыжим, скромная сумка вместила от силы ведро добычи. Но даже и об этом, рыжий, сожалея, ворчал, идя к дальнему отстойному пути.

– Надо у Лёни долг забрать, а теперь некуда. Ну ладно, пойдем там придумаем чего.

Я живописно представил себе после наглядного пособия с картошкой, какая драма на путях разыгрывается, когда с горки спускают вагон с портвейном и Лёней. Рыжий добавил в эту картину красок, делясь жизненным опытом Семёна в процессе обслуживания вагонов с Лёнями башмаками.

– Тут не моя специализация. Я свое честно выигрываю. А Семён – вымогает. Другая статья. Он договаривается с башмачниками, что следующий Лёня – его. Чтобы вагон не разнесло при ударе смещением ящиков внутри, одного башмака мало. Надо два. И класть их надо по очереди с перерывом. Сперва под задние колеса, потом под передние. Если грамотно всё сделать, то сцепка будет, как у лилипутов в брачную ночь: тютелька в тютельку. Даже соседи не проснутся. А если чуток запоздать, можно под вагон ванну подставлять. Лёня точно знает когда надо класть. Он уже четыре пузыря в руках держит и орет Семёну, «задный давай!». Семен глумится. Идет и торгуется, мол, если не класть, тут все десять натечет. Сторгуются, мгновенно исполнит, так, что Лёня даже спрыгнет и расцелует его. Ну, а не сговорятся… значит не будет у Кузи счастливого детства. У Лёни точнее. Но чаще сговариваются. А как по другому-то. В партийной дисциплине производственной нам никаких денег не положено. Полевые, там, квартирные, суточные – забудь! Если мамке или жене доверенность оставил пока в поле на сберкнигу, туда будет идти зарплата с коэффициентом (тут хороший). Снимут и пришлют переводом. А то, то здесь по ведомости положено, на то положено. Начальник экспедиции Лярвин Сам Вдрованыч, обязан раз в год после сезона Волгу обновить. Начальники партий по Жигулю. Лярвин еще и парторг отдела. Живая совесть и честь. Ни тем ни другим, правда не разу не пользовался. Жить с персоналом и коллегами вместе ему западло. Он в хорошей гостинице люксует со своей ППЖ. У начальников партий баб и без особых обязательств хватает. Их тут больше чем мужиков в картографии любит в поле ездить. Профессию выбрали бродяжью. Не, если какой нравится всю жизнь в камералке пером и тушью чертить или считать на калькуляторе, сидят в Москве. Замуж выходят за близлежащее, что по полям не ездит. А те, что покрепче телом и не боятся за двойной коэффициент себе получше жизнь оплатить, да и время провести в компании разнообразных и интересных, как мы с тобой отважных первопроходцев, то едут они в поля и перетаскивают с нами все радости и печали, не хуже настоящих жён. Только не замужем. Начальники партий тут народ разный. Кто с водкой дружен тому ..й не нужен. Те обходятся без бабьего пригляда. Я бы не хотел с такими в одной партии работать. Жильё нам Лярвин находит по своим хитрым, халявным вариантам, чтобы не платить или уж совсем за минимум. Потому и селят нас в крысятниках при железке или в заброшенных пионерлагерях ведомственных, где со времен Павлика Морозова последний раз стены красили и окна конопатили. Если начальник партии с бабой под боком, она ему мозг проест, но условия он себе и народу обеспечит и с душем и с теплом если похолодает. Но тут вроде, как сказал московский начальник отдела, зимой урюк цветёт. Так, что не БАМ, проблема сугрева нас не настигнет.

(Ошибался рыжий в своем легкомысленном прогнозе, как выяснилось уже через месяц).

– А у поддающего регулярно начальника партии, каждый сам за себя. Работы там немного. В Москве знают таланты каждого, и план нарезают партиям в работу по силам и наклонностям каждого начальника. Как при коммунизме. Платят поровну, а грузят по способностям.

План – дело святое. Его и качество работ проверяет Лярвин. Ну, как проверяет? С утра ППЖ ему отсчитает горсть таблеток всех цветов, для восстановления организма от натуги ночной. В другую руку он стакан с вермутом или портвешком. С правой махнул выпил, с левой закусил. И пока оно вместе еще внутрь не провалилось, давай орать, так что гланды видно. – Всех сгною, суки продажные! Туфтогоны и бездельники! – это у него как «Здравствуй племя молодое незнакомое». Дальше назначает по случайному выбору, любого крайним. Требует его немедленно подать на разбор. И неважно чем ты занят, и за сколько километров от его гостиницы сейчас. Ты должен всё бросить и приехать к нему на разъебеснительную. Всё время ожидания назначенного на сегодняшний разбор, у него занято повседневными заботами, переписки и звонков в Москву, всяческими организациями встреч с начальством: милицейским и желдор и прочими. Куда бы он не перемещался, отовсюду доносится мат и ругань. Он костерит всех, на чем свет стоит, не то, чтобы по делу или без. Он орет непрерывно. Морда красная, глаза выпучит и орет. Тихим я его пару раз видел только в Москве на партсобрании. Он в президиуме сидел фиолетовый от напряжения, как баклажан, молча и мял нервно пальцами какие-то бумаги перед собой. Я сам не партейный, чисто случайно туда попал. Надо было командировку подписать и улетать в тот же день. А без его подписи никак. Вот мне начальник отдела и намекнул, мол

– Зайди в зал из-за кулисы, и согнувшись прямо в президиум за спину. К Лярвину. Шепотом скажи, мол, я велел тебе. Срочно надо. Он на собрании тихий бывает.

– Поверил, ведь, что так выйдет без душевного травматизма. Херушки, – вздохнул рыжий, Самвдрованыч, даже от такой наглости забыл, что не в поле, а в президиуме. Бумагу докладную порвал, и перебивая, докладчика меня такими %буками с ног до головы отмерил, что даже сидевший рядом секретарь райкома глаза выпучил и спину выпрямил. Как, лом сожравши, в зал уставился и ничего возразить не смог.

А я, так и не улетел с тот день спецбортом в Якутию. Пришлось потом две недели на перекладных, чуть не собаками, ехать на объект.

Так, что если хочешь выжить, тут надо иметь железные уши с перепонками бетонными, и свой талант на прокорм. Иначе – побираться.

– Ну, хорошо, а как остальные промышляют?

– Твою работу тебе каждое утро дадут на бригаду. Бригаду дадут из бичей или пятнадцатисуточников. Техника одного в помощь. И инженера, который уже шарит в тематике съемок этой специфики. Каждое утро партийный развод и раздача заданий. А отчет, по сделанному, в пятницу. Вечером после работы. В общих чертах. А в субботу детальный, со всеми документами. Воскресенье контроль, а с понедельника всё по-новой.

В рабочую неделю можно, нашабашить и на хлеб с маслом, и на что еще. Я в шнурок играю. Остальные кто, во что. Валёк ездит, объемы мерит. Кому хлопковую гору, кому уголь, кому земработы. Втроем. Он водитель и барышня на рейку, которая скачет по рельефу как газель. Вовка с бабами исполняют отселение с отменой.

– Это как?

– Ну, там где в полосе отвода, дома местных или рядом стоят, население воспринимает человека со штативом и рейками, исключительно угрозой сноса их строения. Стоит рядом пройти и не остановиться, всей улицей соберутся и будут причитать: «дом пропадай! сад пропадай! Детей голодных в степь замерзать выгоняй!»

Видать, их тут за долгие годы советской власти приучили, что бояться надо не человека с ружьем, а мужика с теодолитом.

Раз пришел, будут сносить дом и дорогу строить. Сейчас мечтательно и со страхом спрашивают: «илихрищька будет или тэлабыщька» (электричка или телевышка).

Если просто отмахнуться и работу делать не поверят еще больше. Рыдать в голос будут. Детей соберут. Устроят греческую трагедию. Поэтому проще и выгоднее проходя мимо зайти в дом, «по делу». Поставить прибор, достать из планшетки журнал. Реечника погонять по двору. И когда там дойдет всё до кипения, пуститься с ними в торги. Мол, от тебя ничего не зависит. Начальник решает – сносить или не сносить. Потом, когда начнут предлагать, плов, молочные продукты или фрукты, подозвать реечника и вместе посмотреть журнал. Выгнать реечника сквозь калитку, и взять отсчет. Записать и после начать выбирать, что полезнее из предлагаемого списка воздаяния.

А, получив дары, обязательно поблагодарить и со строгим лицом уйти, показывая, что проблема еще окончательно не снята.

Семён умудрился, даже, на станции народ на нивелир фотографировать за деньги. Хорошо назавтра уезжали, а то бы пришлось, фотки вручную рисовать желающим. Их на перроне очередь выстроилась. Даже стул притащили, и наволочку сзади держали. Кому «на паспорт».

Не понимая еще, что из сказанного – правда, я решил выпытать рыжего до конца.

– Ну а как ты шнурком-то зарабатываешь, – спросил, глядя на его ноги в сапогах.

– Просто так и под интерес не играю. Готов, покажу. Только сразу на деньги, живо откликнулся он.

– Почем игра?

– У тебя с собой сколько?

– Не скажу.

– Ну, тогда, по-другому. Сколько мне готов просадить, сейчас за пять минут?

– А, может я выиграю?

– Не-ет, возразил рыжий, улыбаясь, с такой уверенностью, будто я сказал, что здесь бывает снег летом, – выиграю я. Иначе, зачем играть.

– Уговорил. Рубль у меня мелочью, на это есть.

Рыжий поморщился немного, махнул рукой и сказал:

– Ладно. Десять копеек ставка. Чтоб подольше. Так-то я меньше 20-ти копеек ставку не принимаю.

Он плюхнулся прямо на асфальт посреди тротуара, и ловким движением, вынул шнурок из моего кроссовка.

– Дальше только внимание, – сказал рыжий, выкладывая на асфальте фигуру похожую на большую букву Ф, с двумя полуокружностями, посреди которых ниже спускались два кончика шнурка.

– Игра предельно простая. Ты ставишь палец в одну из половинок буквы Ф, а я тяну сразу за оба конца. Если вокруг пальца твоего затягивается петля – ты выиграл. Угадал. А если не затягивается, я выиграл. Всё понятно?

– Да как тут может не затянуться-то, – подумал я и ожидая подвоха уверенно ткнул и прижал палец в одном из полукружий.

Рыжий дернул за концы и на пальце затянулась петля. Он вынул 10 копеек и дал мне.

– Повезло. Выиграл.

Разложив шнурок во второй раз, он предложил опять: выбрать куда поставить палец. Фигура ничем не отличалась от предыдущей, и я ткнул палец в ту же точку. Рыжий потянул за концы и шнурок, коварно скользнув вокруг, пальца оставил его одиноко торчать упертым в асфальт, а петля не затянулась. При этом, рыжий мне честно показывал, что в кулаке, он по-прежнему, зажимает оба конца шнурка. Хитрость была в такой выкладке фигуры, что кажущаяся замкнутой петля полукружия оставляла палец вне захвата. Но внешне, определить это было невозможно. Это было шаманством. Простота решения сносила голову. Неужели я, дипломированный инженер не смогу разобраться в хитрой укладке шнурка, отличая затягиваемую петлю от фальшивой?

Мой рубль, в течение пяти минут, перекочевал в карман рыжего. А я так и не научился различать способы разной укладки. Хотя, раза три он позволил мне угадать, затяжку.

– Убил! – подытожил, я игру, терминологией морского боя.

– Да в морской бой, я тоже тут всех обыгрываю (по червончику), если надумаешь, – предложил рыжий, расширяя привлекательность услуг своего казино.

– Не выиграешь, ответил я, – я тоже последний одноклеточный не рисую до последнего хода.

Рыжий протянул мне руку и пожал крепко, – Сработаемся.

Впереди показался вагон со скучающим Леней, сидевшим, свесив ноги в открытом проеме.

– Здаров, Лёня, комарвжопу, уважительно поприветствовал рыжий своего должника.

– Гамарджоба, Евгений, ответил тот, назвав непривычное имя человека, который был просто рыжий.

– Я пришел забрать выигрыш.

– Деньгами возьми. Зачем тебе столько вермута? Семен взял шесть бутылок, еще пробки не вернул. Мне атчот, шматчот за целый ящик делать надо. А вдруг горлышек не будет. Турма, Лёня тогда?

– Ладно, давай деньгами, только одну давай, мы тут с товарищем за знакомство, – согласился рыжий.

Лёня отслюнявил ему несколько бумажек и вынес теплую бутылку вермута того же формата.

И, в завершение этого чудесного вечера, удивительных открытий, рыжий мне показал еще один трюк, который, непривычного до чудес, может и в шок повергнуть. Лёня, же, смотрел на это усталым взором завсегдатая, уставшего от цирковых номеров.

Из кармана шароваров была извлечена гайка размером с те, которыми шпалы и рельсы соединяют. К гаечке, которой можно и убить, ненароком, средних размеров быка, вела леска длиной с полметра. Рыжий уверенно намотал один свободный конец лески на палец и стал раскручивать гайку вращательными движениями выше своей головы.

– Бутылку возьми за горло и подними на вытянутой руке от себя подальше. Дном вверх.

Я зажмурился и выполнил, что просил рыжий. Едва бутылка заняла позицию на безопасном от меня расстоянии, он сблизился с ней, вращая гайкой, и одним точным касанием угодил ею в самое ребро донышка. Раздался легкий звук, похожий на букву Ц. И у меня в руках, остался сосуд, наполненный содержимым без потери и капли. А, дно бутылки, лежало у ног, срезанным идеально ровно, без сколов.

– Можешь так пить. Если аккуратно, то не обрежешься, – предложил рыжий.

– Не обрежусь. Я православный, – переводя дух, пошутил, на всякий случай, взглянув себе ниже пояса, при высокой вероятности, оказаться и в этом неправым, в таких цирковых номерах.

Лёня принес три граненых стакана, и мы выпили дружно вместе, молча, глядя на оранжевый диск солнца, коснувшийся горизонта.

Ту-туф, Ту-туф, шел поезд, и, яркое воспоминание, первого рабочего дня на железной дороге тихо уходило в песок вместе с ним.