Читать книгу Трое против Нави - Сергей Анатольевич Остапенко - Страница 3

«Человек, который промочил ноги, перестаёт обращать внимание на лужи».

Из наблюдений автора

Между прочим, идти по ночному лесу – адски тяжёлое занятие. Тем более для человека, который впервые в жизни попал в такой переплёт.

Маршрут, ясное дело, был совершенно мне незнаком. Неприспособленный к ходьбе босиком я испытывал всё возрастающую ностальгию по асфальту и кроссовкам. Кроны смыкались у меня над головой, иногда лишая меня даже тусклого лунного света. Переплетаясь в невообразимые орнаменты и порождая причудливый, завораживающий и пугающий танец теней, ветви придавали подрагивающей от движения воздуха листве все оттенки мистического и запредельного. Зрачки привыкли к темноте и, несмотря на дефицит освещения, контуры деревьев и рельеф дороги я различал довольно сносно. Постепенно я всё больше приноравливался к передвижению по этому древнему и загадочному лесному массиву, стараясь по возможности не сбавлять темп и избегать травм.

Всякий раз, когда ступня опускалась на обломки сучьев или цеплялась за грубую поверхность выступающих из почвы корней, я скрипел зубами, опасаясь выражать свою боль и возмущение более громким способом. Тропы дробились на рукава и расходились в стороны, или наоборот, сливались с другими; поминутно передо мной стояла задача выбора направления. Я старался ориентироваться по положению луны и звёзд над темнеющими на горизонте пологими отрогами гор, визуально избирая наиболее короткий путь. Слегка пригибаясь и защищая открытой ладонью лицо я пробирался вперёд, царапая ноги о редкий подлесок и стараясь не обращать внимания на бесчисленные нападения комарья.

Невольно мне припомнился случай, происшедший несколько лет назад. Во время оно мы с двумя корешами, по юности, чересчур злоупотребили спиртным и в пьяном азарте возрешили перейти через маленький лесок, чтобы коротким путём, минуя центр города, попасть к вокзалу. Дискотека к тому времени закончилась, огни парка остались позади. В кромешной тьме, усугубленной алкогольной интоксикацией, идти оказалось нелегко. Различные травмы следовали одна за другой. Сначала мы храбрились и голосили какую-то боевую песенку, но вскоре утратили былое присутствие духа. То ли ночь была так темна, то ли наша компания так пьяна, но мы заблудились. Плутая впотьмах, мы взялись за руки и шли шеренгой, что для меня закончилось трагично. Оказавшись в середине цепочки, я брёл, целиком положившись на спутников. Неожиданно я с размаху налетел лбом на ствол, отчего рухнул наземь и отключился. Други моя, в недоумении от того, куда я пропал, звали меня, пытались искать, но вскоре отчаялись и, поддавшись суеверному ужасу, бежали вспять, причём успешно. Я же, придя в себя и оценив повреждения, возомнил, что они меня просто бросили и устав выкрикивать обидные фразы, сам двинулся, как мне показалось, вперёд. Не знаю, в какую сторону я шёл и сколько утекло времени, но узнаваемых мест всё не было. Я повернул обратно, потом ещё несколько раз поменял направление, но всё без толку. Так, оказавшись в положении Вини Пуха, застрявшего в норе Кролика, измождённый, я прилёг в итоге в каком-то углублении и проспал до утра. В тот раз всё кончилось благополучно; у меня даже прошёл хронический бронхит, который не поддавался никаким формам лечения.

Сейчас меня, однако, мало интересовали целительные свойства алкоголя. Лес обострил мои чувства до предела и я, почти крадучись, втягивая ночные ароматы, регистрируя мельчайшие шумы и малейшие донесения ставших быстрыми и цепкими глаз, продвигался вперёд, к своей далёкой, загадочной, а потому тревожащей цели. На незащищённых участках тела множились саднящие царапины. Это удручало, но как-то необычно: мыслей совсем не было, только ощущения. Незаметно для самого себя я стал относиться к лесу, как к единому целому, живому существу, в теле которого я нахожусь, и которое из каких-то своих соображений, не прекращая, пытается меня остановить.

Без должной тренировки длительное напряжение всех сенсорных способностей настолько выматывало, что к тому времени, как я добрался до более открытой местности, я стал чувствовать себя гребцом на галере, который лет пять непрерывно хлюпал вёслами, вместо еды получая порцию ударов хлыста. Начало испытания мне никак не нравилось. Я отдавал себе отчёт, что если не отдохну хоть немного, следующий переход станет для меня фатальным. Меня беспокоило, что если цветочки оказались такими изнурительными и опасными, то на ягодки у меня не хватит никаких ресурсов.

Лес поредел и я шагал теперь среди россыпей деревьев, покрывающих обширное пространство шириной в несколько километров. На смену могучим многолетним исполинам пришло обилие кустарника, низких сосен и берёз. Тропа почти терялась в траве. Пахло влагой, листвой, ночной фиалкой и другими растениями, аромат которых я не смог определить. Луна и звёзды наблюдали за мной, не спрашивая ничего и не собираясь делиться своими секретами. Живность, если таковая имелась в округе, не считала своим долгом попадаться мне на глаза. Одиночество угнетало меня сильнее гипотетической угрозы, исходящей от предков и приближающейся утренней развязки. Рукоять каменного кинжала, которую я крепко сжимал в руке, была холодной и скользкой от нервного пота. Тоскливое чувство, граничащее с паникой, растекалось по моим жилам, стремясь завладеть мозгом. Я старался отвлекаться воспоминаниями и внимательнее наблюдать за обстановкой, понимая, что стоит поддаться липкой жалости к своему положению, как придет бессилие, и я окажусь неспособен передвигаться.

Парадокс, но в густых зарослях я психологически ощущал себя комфортнее, чем здесь. Ноги страдали меньше, но теперь я не мог избавиться от навязчивого желания озираться по сторонам в поисках возможной опасности. Ничего подозрительного я не замечал, но лёгкое потрескивание, преследовавшее меня уже некоторое время, вызывало в пятках, под ложечкой и где-то в основании позвоночника странный зуд и свербёж.

Запас рукотворных ловушек у предков явно иссяк, но их теперь и не требовалось: усталость делала своё дело, стремясь доконать меня постепенно. Двигаясь по равнине я боролся с ней до тех пор, пока не добрался почти вплотную к скалистым холмам. Мой путь лежал через пустую котловину, посреди которой возвышались островки из нагромождений отполированных каменных глыб и сыпучего ракушечника. Очевидно, раньше здесь плескался небольшой пруд, но потом вода почему-то ушла, оставив открытым дно, усеянное плоскими камнями, бурой смесью песка, глины, пыли и заросшее сорной травой. Я стал спускаться по склону, памятуя о возможных подвохах, заодно стараясь определить, что собою представляет белеющее среди двух островков пятно.

Вблизи пятном оказался обглоданный добела остов какого-то крупного животного. Шея и позвоночник давно рассыпались. Матово отсвечивали в лунном свете только рёбра и кости конечностей. Череп поблёскивал в отдалении. Мне стало не по себе, и я поспешил побыстрее покинуть карьер. Чтобы осмотреться, я попытался вскарабкаться на островок, но обнаружив в расщелине между камней обломки длинного каменного кинжала, отказался от своего намерения.

Выбравшись, я оказался на лужайке с флангов заросшей густым кустарником. Здесь я сдался, решив немного перевести дух. Сладкая ломота в суставах и мышцах уже собиралась отправить меня на травку, но тут я заметил в кустах две крупные жёлтые точки. Когда я вперился в них взглядом, они быстро погасли.

«Наверное, светлячки», – пронеслось у меня в голове. Однако спокойствия это объяснение не принесло. Я напряжённо вглядывался в кусты. «Светлячки» больше не появлялись. Но желание отдохнуть исчезло, и принимать горизонтальное положение я не решился.

Выпрямившись, я ощупал пальцами уцелевшее боевое снаряжение. Прислушиваясь к неясным шорохам в кустах, я чувствовал, как усталость покидает моё тело со всех ног, а волоски по всему телу неестественно шевелятся. Я стоял испуганный, натянутый, как струна, тщётно пялясь в кусты в надежде что-нибудь обнаружить. Ничего не было заметно, и постепенно мне стало казаться, что все мои подозрения беспочвенны, что никого там нет, и не было. Я сделал глубокий вдох и тут мои ноздри уловили странный запах. Он не был мне знаком. Большую часть сознательной жизни проведя в городе, в отрыве от природы, я никак не мог сообразить, кому или чему он принадлежит.

Секунды тянулись мучительно долго, с натугой и скрежетом. На всех моих сенсорных уровнях росла перегрузка. Мне даже явилось видение эдаких материализованных секунд в виде громадных шестерён, проворачивающихся в каком-то адском редукторе вращающем механизм времени. Если бы существовал прибор, измеряющий напряжение нервной системы, в тот момент его так зашкаливало бы, что стрелки стали бы накручиваться спиралью на свою ось. Как назло, вся округа затихла, и эта зловещая тишина стала последней каплей в чашу моих переживаний. Я затрясся мелкой дрожью, выбивая зубами замысловатые трели.

В леденящем пространстве моего неописуемого ужаса две жёлтые точки вспыхнули снова. На этот раз – чтобы напасть. За секунду (или меньше) до того, как всё это произошло, меня бросило в знакомый жар, и я, не отдавая себе отчёта в происходящем, с воплем рухнул на траву. Наверное, это меня и спасло, так как в следующий миг кусты размело в стороны, в воздухе порхнула тень и одним прыжком перемахнула через меня. Я откатился подальше от кошмарного существа, умудрившись встать на одно колено.

Зверь, или кто он там, тут же развернулся мордой ко мне, словно у него не было костей – настолько свободно и быстро ему удалось это проделать. Я благодарил судьбу за то, что приступ малодушия избавил меня от столкновения с тушей этой твари и за то, что она сиганула слишком сильно и оказалась сейчас довольно далеко от меня.

Хищник приземлился удачно для меня: луна освещала его спереди, что позволило мельком его разглядеть. Бегло выхватив глазами наиболее яркие и характерные детали, я усомнился, что чудовище является зверем, то есть относится к классу млекопитающих. Если такие экземпляры и водились на матушке-земле, то, пожалуй, в те времена, когда человечества ещё не было и в проекте.

Тело существа покрывала редкая, как у свиньи щетина. Грубая чёрная кожа блестела от выступившего пота и сала. Когти на массивных лапах не втягивались внутрь. Морда чуда-юда была залатана мелкими роговыми наростами. Язык в пасти непрерывно двигался, вытесняя слюну, стекающую с крупных стилетообразных зубов. От реликтового звероящера исходило острое зловоние. Хвоста заметно не было.

«Это бред, бред! Безумие! Такого животного нет в природе!» – лихорадочно доказывал я себе. Но тут, невесть откуда, у меня объявился вдруг второй внутренний голос, который здраво рассудил: «Существует или нет – какая разница. Это же не помешает ему сожрать тебя, если ты не пошевелишься!»

И действительно, в те отрезки секунды, когда я разглядывал идеальный пример ночного кошмара, тварь, видимо, размышляла над проблемой, как меня прикончить с наименьшими трудозатратами. Пока я соображал, какую тактику избрать для защиты, хищник уже сгруппировался для нового броска. Не зная, что предпринять, я замер в стойке вратаря перед пенальти. Только цели у нас с вратарём были диаметрально противоположными: вратарь стремится любой ценой встретить мяч и поймать его, а я готов был бежать от этого «мяча» куда глаза глядят. Поэтому, когда зверь устремился ко мне, я вновь нырнул под него и чуть в сторону, стараясь закончить движение как можно быстрее. В воздухе он дёрнулся, чтобы достать меня; его челюсти сомкнулись чуть выше моей шеи, но шеи в той точке уже не было и они просто глухо лязгнули. Звук подействовал на меня, как ушат холодной воды: ещё бы, прояви хищник чуточку больше желания, я отправился бы к «демонам возмездия». Но, хвала Тому, от кого проистекают все блага, этого не произошло, и я попытался мобилизовать все свои способности, чтобы этого не произошло и впредь.

Не успев ещё приземлиться, я уже развернул туловище в пол оборота, вынимая из-за перевязи дубину. Зверь тоже не терял времени, ринувшись ко мне без промедления. Я ожидал от него прыжка, но тварь оного так и не совершила, предпочтя «перелётам» пешую прогулку. Семеня всеми четырьмя двигательными опорами, роняя на траву зловонную слюну, пакость быстро неслась ко мне, разогнавшись на этом крохотном пятачке земли за полсекунды до невиданной скорости. Только теперь я заметил, что существо, позарившееся на меня, обладает ещё и коротким мясистым хвостом, который держит неподвижно. Такая себе зубастая торпеда на лапах.

Признаться, это наблюдение мало мне помогло, и я, не придумав ничего более умного, изо всей силы нанес удар дубиной, которая попала ему аккурат между зубов, в правую часть пасти. Насколько я могу судить, удар был силён. Человек (да что там, и телок!) после такого уже не поднялся бы. Послышался хруст, полетели осколки зубов и ошмётки дёсен вперемешку с кровью. Но ужасное животное это остановило лишь на миг. Только разозлило больше. С тяжким вздохом я потянулся за ножом, но не успел его выхватить, так как зверюга в ярости вновь поднялась в воздух. Я отшатнулся, но это помогло лишь отчасти. Его лапы ударили меня в плечо и грудь, едва не вышибив дыхание. У меня затмило глаза и я грохнулся на спину, в то время, как хищник по инерции проскочил дальше, умудрившись задней лапой свезти с моего черепа, за ухом, лоскут кожи вместе с волосами. Боль и слабость сковали меня; я едва заставил себя сделать вдох. Волна смертельного ужаса уберегла меня от потери сознания и спасла от неминуемой гибели.

Зачинщик драки по неясной причине замешкался, быть может, тоже от боли. Это дало мне немного времени. Собрав волю в кулак, я перевернулся на живот и встал на четвереньки. Из борозд, оставленных когтями на груди, сбегали тёмные капли крови, за ухом и выше виска засела жгучая пульсирующая боль, шея и часть спины стали влажными.

Отерев глаз от сбегающей крови, я поискал взглядом противника. Мои вялые движения стали для него откровением. Он то, видимо, решил, что я уже готов, поэтому не очень спешил. Я подобрал части своего сломанного копья, выпавшие из-за перевязи, и приготовился к новому раунду.

Хищник снова взметнулся в воздух. Я инстинктивно почувствовал, что на этот раз он точно не промахнётся. «Реликт» намеревался приземлиться на меня сверху, сбить с ног и прижать к почве, чтобы раз и навсегда решить исход схватки. Я с его планами был не согласен и страстно желал избежать такого исхода. И претворяя своё желание в жизнь, направил копьё в его сторону. Когда он был надо мной, наконечником своего оружия я изо всех сил постарался оттолкнуть его, упираясь в грудину, и одновременно пытаясь убраться с места, где он рассчитывал меня накрыть.

Наконечник неожиданно соскользнул с кости и мой обидчик в полёте неслабо распорол брюхо о зазубренную кромку лезвия. Обломок копья остался где-то во внутренностях животного, а меня вынесло всего на полметра из под туши приземлившегося зверя.

Моя выходка вывела существо из себя. В ярости от боли и злости оно быстро развернулось, пытаясь не дать мне улизнуть, и тут из его брюха стали выпадать кишки. Пасть его была обезображена, с нижней челюсти свисали клочья плоти, из верхней торчал обломок кости. Это поработала моя дубина. Но я находился слишком близко. Сообразив, что мне не уйти, я вынул-таки оставшийся нож, подаренный Варьей, и вонзил каменное лезвие неуёмной твари в мякоть между шеей и ключицей. Фонтан крови обрызгал меня, а следом за этим, как бы в отместку за раны, огромная лапа гвозданула меня по голове. Я отлетел в заросли, испугавшись, что окосел на один глаз. Перед вторым оком обильно вились светящиеся мошки.

Как бы то ни было, это был в худшем случае нокдаун, но всё же не нокаут, поэтому я, пошатываясь, поднялся, нашаривая за поясом топор. Это единственное оружие, которое у меня оставалось. Высморкавшись кровью и обнаружив, что повреждения от когтей на этот раз не значительны, я попытался навести резкость, чтобы оценить состояние врага.

Тем временем, чудищу, столь усердно домогавшемуся моей гибели, приходилось туго. Ни прыгать, ни резво бегать оно уже не могло, дыхание стало тяжёлым и частым. Мерзавец терял много крови. Заметив, что я поднялся, зверь захрипел и рванулся в мою сторону, но я вовремя отскочил. Задние лапы уже с трудом повиновались бедняге, но он через силу поднялся и попытался достать меня в прыжке как раз тогда, когда я собирался остановить его мучения ударом топора. Каменное лезвие раскроило ему череп, и он попытался увернуться от следующего удара. Ему это удалось, а по совместительству удалось также придавить мне ноги своей задней частью и брюхом. За это я отплатил ему, перебив хребет.

Чуя, что конец близок, хищник глухо и тоскливо рычал, но его рычание постепенно сошло на хрип. Я всё никак не мог выбраться из-под него, так как приходилось отбиваться от его лапы, которая даже будучи раздробленной, внушала мне ужас.

Наконец, лужа крови растеклась вокруг его туловища и он затих, уронив в неё неестественно изогнутую голову. Тусклый взгляд мёртвого животного вогнал меня в ступор. Религиозное сознание в человеке старается найти быстрый способ избавиться от таких состояний. Я воспользовался древним приёмом изменения фокусировки внимания: истово перекрестился.

Потом до меня стало доходить, что мои колени елозят под скользкими потрохами твари, что я чуть жив от усталости, изранен, с ног до головы запачкан своей и чужой запекающейся кровью. Когда я вынимал из раны зверя свой нож, мне показалось, что мои внутренности хотят меня покинуть. Я стал обтирать оружие, а перед глазами всё ещё стоял взгляд умирающего, в ушах звучал его предсмертный хрип. От отвращения и какой-то безумной вины перед убитым меня всё-таки снова вырвало.

Сегодня нас свела здесь судьба. Инстинкт, или программа, вели эту животину и руководили её действиями. Мной руководило желание уцелеть. Один из нас должен был закончить свои дни на этом месте. Мне повезло больше, и я выжил. Могло быть иначе. Но, по-крайней мере, это был честный поединок. Не в «предковском» стиле.

Я покинул лужайку, не в силах выносить красочную картину побоища. По дороге подобрал и свою дубину. Без сил я волочил её по земле, страшась лишь того, что тенденция ног подкашиваться, усилится. А перед глазами мельтешили эпизоды убийства китов, морских котиков, отстрела волков и забивания визжащих свиней. Я вспомнил, как рубил головы ни в чём не повинным курам, приговоренным к супу, и меня рвало бы ещё, не будь мой желудок пуст…

Отдышавшись, я продолжил свой путь, стараясь держаться почти лысых вершин холмов и внимательно наблюдая, как бы из густо заросших низин не появилось ничего опасного. Вскоре я набрёл на мелкий, всего по пояс, пруд, и прямо в своей накидке плюхнулся туда. Ноги вязли в глинистом иле у бережка. Я забрался подальше, чтобы смыть корку из крови и пыли, покрывавшую моё тело. Вдоволь наплескавшись, я выполз на берег. За день воздух достаточно хорошо прогрелся, но лёгкий ветерок, ворошивший листву, заставил меня подрагивать. Пока я слегка не обсох, атаки мерзких комаров были особо невыносимы. Их, по-видимому, влажное тело манило больше, нежели сухое. Мне пришло в голову обработать свои повреждения, и я использовал для этой цели клочья изодранной на груди накидки, скорее отпилив, чем отрезав их от шкуры с помощью ножа. Приложив к ране на голове листья подорожника, я зафиксировал их импровизированным бинтом, после чего моё отражение, плескавшееся в пруду вместе с лунным диском, стало напоминать мне раненого пирата, лишившегося бороды, или партизана Че Гевары. Следы от когтей на груди досаждали меньше, и я оставил их без внимания. Что касается заплывшего глаза, то с ним я поделать ничего не мог, а потому и не пытался. Вздумай я позаботиться обо всех мелких повреждениях, мне пришлось бы извести на перевязочный материал всю свою одежду, так как большая часть моего тела кровоточила, болела, или, по крайней мере, чесалась.

Было достаточно тепло, но озноб не проходил. Сначала я испугался, что от потери крови, потом решил, что причина заключается в переохлаждении от купания. Наконец, до меня дошло, что знобит меня от пережитого сильного стресса.

Ещё бы, ведь пять минут назад произошло невероятное: я одержал победу над более сильным и ловким соперником. Конечно, мне сопутствовала бешеная удача, но и сам я, следуя заветам Варьи, использовал для победы все свои силы. В груди появилось сладостное чувство гордости и уверенности в благополучном исходе испытания. Эх, видела бы меня в тот момент Танюшка! В том, чтобы покрасоваться перед девицами своими ранами, было даже что-то приятное. Словно бы они добавляют свершённым поступкам какую-то особую ценность. Порой, правда, они возникали глупейшим образом, и их, скорее, следовало бы стыдиться. Но наблюдать за реакцией девчонок всё равно было интересно.

Я поднял топор и потряс им, угрожая абстрактным врагам в сторону гор. Одновременно я стукнул себя кулаком в грудь.

– Я дойду, дерьмовые пращуры! – негромко бросил я в темноту.

Убив зверя, я сломал психологический барьер, мешавший мне всё это время. Так всегда: преодолевая какой-либо рубеж, словно получаешь от победы новые силы. Чем больше можешь, тем больше входишь во вкус, начинаешь свободнее, увереннее вести себя и вероятность нового успеха сразу подскакивает.

Определённая нервозность перед будущим, безусловно, оставалась, но радость победы удвоила мои силы и я стал взбираться по каменистому склону, усеянному валунами разных размеров. Моим пяткам неслабо доставалось от острых каменных щепок. Уровень местности явно повышался. Валуны становились всё крупнее. Стали попадаться скалистые образования, выступающие из земли. Камни были покрыты мхом и лишайниками. В этой сырой местности для такой растительности были весьма благодатные условия.

Позже я нашёл источник и всласть напился, пробравшись сквозь колючие заросли осоки. Вода была холодной, от неё ломило зубы, пробирала дрожь. Как раз подул зябкий ветерок. Тропинка плутала между рядом акаций, угнездившихся вдоль берега ручья. Дальше я продвигался вдоль его русла, пока оно не превратилось в подобие оврага или балки. Склон осыпался, идти было трудно, и я спустился вниз, к самой воде. Здесь тоже встречались деревья. Я перепрыгивал через торчащие кривые корни, шлёпал босыми ступнями по влажным холодным голышам или погружался по щиколотку в жирную грязь. Пальцы на ногах несколько раз сводила судорога. Я почувствовал облегчение, когда холм, прорезанный ручьём, пошёл на убыль. Ручей свернул в сторону от тропы, и голые травянистые бугры вновь сменились сосново-берёзовым редколесьем. Зато ветер здесь ощущался сильнее. Он шевелил пушистыми колючими лапами сосен и забирался мне под накидку. Носом стало трудно дышать. Слизистых выделений не было, просто ноздри отекли.

Когда меня совсем скукожило, я решил развести у разбитого молнией дерева костёр. Обычно под рукой были спички или зажигалка, но при их отсутствии добыть пламя представлялось неразрешимой проблемой. Тем не менее, я взялся за эту задачу, мобилизовав сведения, почерпнутые из книг и популярных телесериалов о жизни примитивных племён в дикой природе.

Я заготовил смесь из горсти сухих травинок, мелких веточек, кусочков коры. По идее, первобытный способ получения огня требовал наличия именно такого топлива. После я постарался использовать подручные камни и оружие для высечения искр. Несколько минут я пытался произвести пожар, но тщётно. Особых искр не получалось, а от тех, что были, толку было мало. Я ушиб ноготь, расцарапал обе руки, но результата так и не добился.

Известно, что огонь можно получить и другим способом, с помощью трения палочки об углубление в дощечке, но искомых предметов у меня с собой не было, и я, в обиде на создателей передач о туземных обычаях бросил свою задумку и побрёл дальше.

Я хмуро улыбнулся своим мыслям. Выходит, я полностью поверил версии Хранителя Священного очага. А какие теории у меня есть в запасе? Сон? Галлюцинации? Глупо. Сейчас-то я, как раз чересчур живой и с ясным сознанием. С болью, голодом, усталостью и тревогой. И любовью. Или уже нет? Злюсь ли я на свою зазнобу, за то, что страдая по её милости, попал сюда?

Я поёжился и взглянул на небо. Луна сместилась немного вправо. Очертания гор, будто бы, стали ближе.

Спустя какое-то время я учуял запах дыма и сбавил шаг, на всякий случай, приготовив обломок копья, сослуживший мне неоценимую службу. За густой порослью деревьев вился след дыма от очагов. Оттуда доносились какие-то звуки и странная музыка. Это вызвало во мне интерес. Тем более что тропа расходилась надвое. Одна ветвь вела в чащу, прелестями которой я уже пресытился, другая – в сторону огня. Колебался я недолго. Огонь – это люди. С ними всё же приятнее иметь дело, чем с хищниками. Копьё и топор я нёс таким образом, чтобы при случае их немедленно можно было пустить в дело, но чтобы со стороны не казалось, будто я враждебно настроен. В конце концов, не обязательно же они, кто бы там ни был, собираются меня прикончить. Не спеша, но уверенно, я приближался к сидящим и, подойдя вплотную, остановился, ожидая возможных эксцессов.

Право же, мне встретилась нескучная компания. На опушке восседало на брёвнах, пнях и просто на траве, с полдюжины писаных красавиц. Некоторые из них кусками вычиненной кожи закреплённой на поясах, скрывали только бёдра. Гардероб других включал в себя распахнутые короткие жилетки, оставляющие открытым живот. Одна была облачена в подобие длинной рубахи или сарафана с вырезом. Все девушки имели длинные волосы, разделённые спереди ровным прямым пробором. Лица были умело раскрашены, с расчётом подчеркнуть и без того приятные черты. На шее, груди, животе, у многих виднелись в свете костров причудливые цветные татуировки не совсем приличного содержания. Чудные дивы носили что-то вроде мокасин.

Я позавидовал существу, которое красотки вовсю ублажали пением и эротичными танцами. Единственный мужчина (что было заметно) в этом гареме, представлял собой причудливый человекозверомикс. Рыльце кабана, обвисшие собачьи уши, хвост и копытца, – словом, отпрыск сатира и хавроньи, сильно смахивающий на образ чёрта, бытующий в народном фольклоре и столь красочно описанный Гоголем. Девушки были вооружены флейтами, свирелями и рожками, а сам предводитель оркестра забаррикадировался тамтамами, барабанами и держал в руках бубен. Всё сборище живо наяривало на своих инструментах незамысловатую мелодию, иногда включая в неё текст, приблизительно следующего содержания:

«Приди, ласковый и смелый герой,

Отдохни в нашем кругу,

Насладись нашим гостеприимством

И ступай на подвиги.

Не пренебрегай нашим угощением,

Ведь ты так устал.

Посмотри на наши стройные станы

И поймёшь, что таких ты раньше не видал…»

Рекламная песенка мне понравилась. Музыка тоже. Тем более, что шлягер, по-видимому, предназначался для проходящих испытание. Особый шарм произведению придавал ритм, над которым самозабвенно изощрялся всеми конечностями свинопесиголовец. Я оказался вежливым слушателем, и, не тревожа народ, простоял до конца композиции, кивая головой в ритм и притопывая носком ноги.

Меня, конечно, давно заметили, но это не заставило музыкантов прервать своё занятие. Напротив, они заиграли с новым жаром, умудряясь сдабривать вокальную партию элементами стриптиза. Удивительный свиночеловек иногда вторил девушкам, вклиниваясь своим баском. Я сначала обиделся, что меня игнорируют, но тут же сообразил, что стараются они ни для кого иного, как для меня. Тут следовало ожидать подвоха. Все действия совершаются людьми с определённою целью. Глупо предполагать, что этот концерт бескорыстно затеян специально для развлечения одиноких путников. Но и искушение погреться у очага было слишком сильным.

Я огляделся вокруг. Отделения снайперов, засевших в ближайших кустах, вроде не наблюдалось. Что касалось существа, лихо управляющегося с барабанами, то я был уверен, что смогу с ним справиться. Девчонок я в расчет вообще не брал, а потому смело устроился у огня, всем видом выказывая дружелюбие.

Концерт продолжался ещё некоторое время, потом виртуозы умаялись и устроили антракт. Уставшие и разгорячённые, они расположились вокруг меня, глядя с интересом и ожиданием. Жирный барабанщик ронял со лба пот на своё волосатое пузо.

– Развлекаетесь? – осведомился я, изобразив улыбку.

– Репетируем, – отдуваясь, ответило существо. – Я Намухри, бывший шаман. Тут нахожусь, своего рода, в ссылке. Предки наказали за прелюбодеяния. Теперь вот музицирую на досуге.

Представляться я пока не собирался. Намухри был смешон и я не мог сохранять серьёзный вид, глядя на его физиономию. Да уж, кого только не встретишь на этом полигоне. Контингент подбирался предками с изрядной долей весёлой фантазии.

– У вас неплохо получается, – заверил я его. – Но, учитывая, что для репетиций у вас есть целая вечность, репертуар можно было бы подготовить и получше.

Намухри прянул ушами, прихрюкнул и скривил рыльце:

– По-твоему у нас других забот нет? А пропитание? А поддержание огня? Хозяйство, опять же. Голову приклонить некогда.

– Ну и порядки тут, – недовольно заметил я. – Как говаривал один мой друг, неоплаченный труд – это рабство. Хоть о снабжении пищей предки могли бы позаботиться.

– От них дождёшься, – буркнул Намухри. – Зато норовят за всё дань наложить.

– Жаль, некогда мне заниматься местным политическим устройством. Я бы живо заставил начальство сменить социальную политику. Профсоюз, забастовка, социализм.

– Чего?

– Долго объяснять. Суть в том, что вы бросаете работу, пока власти не выполнят ваши требования. По большому счёту, по предкам трибунал плачет. За геноцид в отношении тех, кто проходит испытание. Судить их нужно, вот что.

Намухри ничего не понял (или сделал вид), но испугался:

– Тише ты, – цыкнул он. – Ночь всё слышит. А предки знают мысли ночи.

– В таком случае, они слышат и мои мысли. А я всё равно это подумал, так что нет никакой разницы, произнёс я это вслух, или промолчал.

Моя логика смутила запуганного Намухри, и он поспешил перевести разговор на другую тему.

– Оставим высшие силы в покое, – предложил он. – Мы всегда рады путникам и готовы разделить с тобой скромный ужин и тепло очага. Надеюсь, ты не откажешься от нашего угощения.

Еда и тепло – это как раз то, в чём я отчаянно нуждался. Перекушу слегка, а там видно будет. Главное держать ушки на макушке.

Я благосклонно кивнул. Намухри обрадовался, как ребёнок и хлопнул в ладоши. Девицы живо бросились выполнять его указания и в считанные минуты предо мной возникли самые разнообразные кушанья и напитки. Аппетитные куски жареной дичи, грибы, яйца пришлись очень кстати. Из темноты девичьи руки подавали полые тыквы, в которых плескались молоко, кислое пиво и что-то невнятное, но явно «с градусом». На широких листьях в изобилии красовались плоды, ягоды и прочая снедь. В порыве радушия гостеприимные хозяева приволокли почти метровую рыбину, запечённую в листьях, с кореньями и ароматными травами. Надо сказать, что особое оживление у меня вызвали несколько кусков соли, покоившиеся среди угощений. Да уж, на добычу такого пропитания ежедневно нужно немало времени. Но заключение у прелюбодея всё равно весёлое. В голову пришла аналогия с современными тюрьмами, где, не смотря на строгий режим, можно достать всё что угодно, вплоть до наркотиков и оружия.

Может, меня хотят отравить? Какое-то время этот вопрос терзал меня, но никаких неприятных предчувствий не возникало, да и приютившие меня девушки с таким аппетитом уписывали снедь, что сомнения насчёт доброкачественности пищи сами собой отпали, и я принял участие в трапезе.

О, какое удовольствие поглощать натуральную пищу, приготовленную на костре, пропитанную дымом и лесными ароматами! Блики пламени, мерцание звёзд, болтовня Намухри, успевавшего за разговором обильно уничтожать пищу, блаженное тепло, разливающееся по телу от выпитого спиртного и сочного горячего мяса, доставляли непередаваемое удовольствие. Комары исчезли, выкуренные дымом, под моими чреслами оказалась медвежья шкура, а плечи от холода укрыла пушистая накидка из беличьих шкурок. Парочка девушек, которые показались мне наиболее симпатичными, словно по наитию прижались ко мне с обеих сторон и оказывали всяческое содействие, подавая еду и сосуды с питьём, на которые я указывал. Остальные устроились рядышком и, взяв свои инструменты завели тихий медленный напев, который объединял покой ночи и танец огня в одно умиротворяющее безбрежное море уюта. Намухри приволок бубен. Управляясь с ним, он продолжал есть, не забывая поддерживать отвлечённую беседу, чем уподоблялся Юлию Цезарю, который, по легенде, умел совершать несколько действий одновременно.

Я давно насытился, но никак не мог себя остановить. Изумительный вкус пищи и обворожительная поэтика ночи, навеянная музыкой и возлияниями, никак не позволяли мне остановиться.

Вот этот кусочек мяса… Пару грибков… И ещё кусочек… А теперь, пожалуй, глоток пива.

Близость девичьих тел возбуждает. Они прижимаются всё теснее и уже не ограничиваются только кулинарным обслуживанием. Приятный расслабляющий массаж, лёгкие объятия, всё более смелые ласки. Чьи-то губы шепчут что-то нежное. А вот они уже касаются щеки, шеи, спускаются ниже…

Ух! Этот эпизод моей ночной эпопеи часто снится мне теперь, причём утром я пробуждаюсь со стойким ощущением счастья. Нет, я не сомневаюсь, что духовному началу человека доступны некие высшие наслаждения, но Дарвину, предположившему что человек вышел из мира животных, тоже не откажешь в проницательности.

А коли так, значит и счастья человеку проще всего достичь теми же способами, что и животному. Дайте кошке кусок рыбы, а когда она насытится, возьмите на руки, погладьте и почешите за ушком. Она замурлычет и станет всячески выражать своё удовольствие, а потом свернётся калачиком и уснёт, счастливая. Вот идеальный пример кошачьего счастья. И пусть меня проклянут попы, ханжи и моралисты, но я утверждаю, что обычному человеку для счастья нужно немногим больше, чем кошке. Совсем немногим. А о тех, кто ищет большего, разговор особый. Некоторым чтобы достичь счастья нужно принести себя в жертву безумной идее, другим погубить кучу народа. Конечно, я многое упрощаю и слишком самоуверенно переношу собственные слабости на других. Но не о том речь. В тот момент я размышлял именно таким образом.

Не могу ответить с полной уверенностью, кем я себя в тот момент чувствовал. Возможно, монархом какой-либо восточной династии, а быть может самим Иеговой, восседающим в раю в окружении праведников и благосклонно внимающим их хвалебным песнопениям. Точно знаю одно: именно тогда я прочувствовал всю парадоксальность человеческого существования. Вот, думал я, полчаса назад я изо всех сил защищал свою жизнь, измученный болью и холодом обрабатывал свои раны. И внезапно наступила полная противоположность страданиям. Спокойствие, отдых, сытость, комфорт; все те мелочи, которые постоянно досаждают, позабыты. Момент счастья. Я могу спокойно размышлять, вспоминать детали, оценивать людей и события. Я просто осознаю, что жив. И этим я, конечно, выгодно отличаюсь от той же кошки, которая этой прекрасной возможности лишена. Как всё просто и здорово! Когда некто великий сформулирует в будущем полный и окончательный смысл и ценность человеческого существования, я уверен, что от моих откровений это будет не слишком отличаться…

Я отобрал у одной из девушек тыкву с напитком, наиболее, на мой вкус, напоминающим вино, и поднявшись, заставил Намухри сделать то же самое, всучив ему другой сосуд.

Тот поднялся, недоумевая, чего я от него хочу. Музыка стихла.

– А теперь предлагаю тост за успешное окончание моего испытания! – с чувством произнёс я, про себя отметив, что в достаточной степени трезв. Правда, мне не хотелось, чтобы они об этом догадывались.

– Ах, вон оно что, – расслабился «ссыльный» гибрид. – Разве нельзя выпить сидя?

– За это, – наставительно поднял я палец, – выпьем стоя!

Наши тыквы встретились, хлюпнув, после чего я выбулькал содержимое своей до дна, выбросив пустую ёмкость в кусты. Потом проконтролировал, чтобы этот хряк тоже всё допил. Ему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

После, мною овладела беспричинная весёлость и желание поразмяться.

– Хватит с нас лирики! – возгласил я, освобождаясь из плетива девичьих рук. – Давайте танцевать!

Моё предложение было встречено с пониманием и поддержкой. Намухри, как и полагается заправскому шаману, подхватил бубен и понёсся с ним вокруг костра, сопровождая свою пляску поклонами, приседаниями, вычурными конвульсиями и визгливым похрюкиванием. Девушки разделились: одна группа обеспечивала музыкальное сопровождение, покачиваясь в такт музыке, вторая устроила вокруг меня хоровод. Танцевали они без сомнения красиво, но меня раздражало, что повторить их сложные движения и изощрённые ужимки не получалось.

– Э, нет, – расстроился я. – Так дело не пойдёт. Ну-ка, дай-ка сюда бубен.

Намухри послушался и я, получив требуемое, забрался в центр импровизированной ударной установки. Попробовав звуки, издаваемые каждым «инструментом», я задал вполне клубный ритм, потряхивая бубном.

– Сейчас на земле в моде этот стиль, – сообщил я. – Сможешь так?

Намухри заверил меня, что сумеет и я уступил ему место. Попробовав, он вошёл во вкус, и ко мне вернулось благодушие. Я растолковал девушкам, что от них требуется и взяв на себя функции преподавателя танцев, быстро добился нужного результата.

Тут-то я на славу повеселился. Глядя на то, что я вытворяю, команда сначала замерла, раскрыв рты, но вскоре по-обезьяньи начала повторять мои движения точь-в-точь. По крайней мере, мне, уже слегка охмелевшему, так казалось.

Я изощрялся на полную катушку, показывая движения, отточенные на многочисленных вечеринках. Как угорелый, войдя в раж, я прыгал, дёргался, выкидывал коленца и лишь плохое качество танцплощадки да недомогания удержали меня от более серьёзных проявлений двигательной активности. Совершенно новый набор танцевальных движений мог поставить в затруднительное положение кого угодно, но у этого коллектива за плечами был вековой опыт и девчата с честью справились со своей задачей.

Больше всего меня веселило, что общий язык с представителями этого странного мира я, как представитель своей цивилизации, нашёл именно в пляске. Наверное, это насторожило бы моралистов, а футурологи на этом факте построили бы доказательство кризиса культуры и предрекли бы человечеству скорый конец. Я ни к одной из перечисленных категорий не принадлежал, а потому беззаботно смеялся, вопил и наслаждался свободой тела. В самый разгар веселья, когда уже никто не мог удержаться на месте и не обращал внимание на качество звучания, я оказался лицом к лицу с одной из танцовщиц. Её звали Жра. У неё были светлые мягкие волосы и тёмные бездонные глаза, нырнув в которые я уже не мог вырваться обратно. Блики от костра плясали на белках её глаз, жилетка была расстёгнута, обнажая настоящие произведения искусства из плоти и крови. Тело девушки явно тяготело к моему и я, поддавшись взаимному порыву, притянул его к себе. Она была гибкая и податливая, как язык пламени, пульсирующий в ритме музыки. Мы вились друг около друга, прижимаясь ближе и ближе. В определённый момент я понял, что это уже не совсем танец. Окружающее перестало существовать, растворившись в этой дикой первобытной ночи. Остался только ритм, внутренний жар и её глаза. Я находился в состоянии гипноза или ритмического транса, которому подвержены камлающие шаманы. Я двигался, чувствуя её прикосновения, а звёзды хаотично плясали в чёрном небе.

Бум, бум, бум, – обливается потом Намухри.

Тум, тум, тум, – бешено стучит в груди сердце. По-змеиному переплетаются наши руки и мы уже не в состоянии разорвать эту связь. Я и не заметил, как музыка вновь изменилась, стала той, первобытной, спрятанной в подкорке мозга, в африканских ритуалах, приправленных дразнящими углями звёзд и очагов, звуками ночи, движениями борьбы и продолжения рода. Она подчинила меня себе, и я перестал быть мыслящей личностью. Я перевоплотился в пляшущую вязь мышц, ведомую инстинктом, извечный архетип воина-самца. Древняя звериная основа проснулась и стряхнула всё лишнее прочь…

Я думаю, эта банда добилась бы своего. Способ, которым они меня поймали, был так прост и эффективен, что не действовал только на святых и стариков. Как я мог повестись на такую неприкрытую наживку? Наверное, просто мне этого хотелось. Скорее всего, всё было срежиссировано предками с самого начала и до мельчайших деталей. План их был безупречен, но кое-чего они не учли.

Вероятно, я так и плясал бы, поддавшись силам Эроса, пока совершенно истощившись не стал бы их лёгкой добычей. Или увяз бы во всеобщей оргии, потеряв остатки разума. А возможно, будь я ещё более глуп, ваш покорный слуга напился бы, как свинья и в похмелье очнулся бы, когда солнце уже поедало его плоть. В любом случае, я вышел бы из игры и уже никогда не вернулся бы домой, если бы не…

Несмотря на агрессию против моей психики, какая-то часть моего сознания всё же не вышла из строя. Я всё пялился в глаза Жра, стремясь овладеть ею, и уже не помнил ни кто я, ни где нахожусь. В определённый момент девушка пластично изогнулась всем телом, встряхнула волосами и соблазнительно приоткрыв рот, подмигнула. Так, как будто бы это…

«Совсем, как Таня… – пронеслось у меня в голове. – Таня…»

Это слово что-то для меня значило. Но что? В голове что-то перевернулось и до меня дошло, что глаза девушки обвившейся вокруг меня, полыхают тем же жёлтым пламенем, что и у того хищника, что давеча моими стараниями простился с жизнью.

«Это тебе не Таня», – мучительно родилась мысль.

«Это не ночной клуб».

«Перед тобою враг, – сказал внутренний голос. – Очнись наконец, дурак!»

Девушка потянулась ко мне губами.

– Нет! – зарычал я, отталкивая её. На землю мы упали одновременно. Слабость сковала меня и я едва мог пошевелиться. Сердце гулкими очередями посылало в голову порции крови, вокруг всё плыло.

Я стоял на коленях, а они все – вокруг меня. Больше не было никакой музыки и только моё тяжёлое дыхание нарушало тишину.

– Приятно было провести время, – пробормотал я, облизывая губы. – Я, пожалуй, пойду.

Только сейчас я с ужасом осознал, что теряю столь драгоценные для меня время и силы. Отдышавшись, я с трудом поднялся и обнаружил, что расступиться и пропустить меня никто не намерен.

– Дайте пройти! – сдавлено прохрипел я.

– Ты никуда не должен идти! – повелительно взвизгнул Намухри.

– Живо, пропустите меня!

– В твоём состоянии глупо на что-то надеяться. К тому же, ты уже опоздал.

– Посмотрим.

– Дурак, – сказал свиночеловек. – Ты погибнешь. Ты ничего не сможешь поделать с тем, что тебя ждёт. Я предлагаю вариант получше: жизнь до рассвета, полная удовольствий и наслаждений. Тут тебе нечего бояться до самого утра. Это же лучше, чем издохнуть в муках через полсотни шагов отсюда!

– Не нужен мне рай для приговорённого, – сплюнул я вязкую слюну.

– Я дам тебе то, чего ты никогда ещё не испытывал, – сказала Жра. – Ты же хочешь остаться со мной, ну признайся! Не делай того, о чём будешь горько жалеть.

Её глаза снова излучали нежность и желание.

Я почувствовал, что вполне оклемался и двинулся вперёд. Намухри стоял как вкопанный, прядая собачьими ушами. Я собрался протиснуться между ним и Жра, когда вся свора накинулась на меня сзади. Ожидая подобной развязки, я не дал себя повалить и быстро освободился от груза девичьих тел. Намухри повис на моей шее мёртвой хваткой; мне пришлось вывихнуть ему руку, чтобы сбросить с себя. На земле образовалась куча мала, вершиной которой был пятачок Намухри, визжащего от боли. Метнувшись, я молниеносно сгрёб в охапку оружие, беличью накидку и тыкву с водой. Только я собирался дать дёру, как передо мной выросла фигура моей соблазнительницы. Она резво схватилась за моё ожерелье и потянула к себе. Топор был у меня в руке, но портить такую красоту я не мог себе позволить, поэтому просто схватил девушку за волосы и дёрнул на себя и вниз, разбив коленом чувственные губы. Посягательство на подарок Варьи не увенчалось успехом. Некоторое время мы сверлили друг друга свирепыми взглядами, но потом она улыбнулась окровавленным ртом и сверкнув зрачками вкрадчиво произнесла:

– Всё равно ты умрёшь, красавчик. Так надо.

Она лежала на земле в беззащитной открытой позе, и я отметил про себя, что для существа из плоти и крови она чересчур хороша. Настоящий демон секса. Но образ стеснительной Татьяны был мне, почему-то, ближе и приятнее.

– Не дождёшься! – бросил я. Стараясь не придавать значения её фразе, я перемахнул через распростёртое тело и помчался по тропе. Меня снова била нервная дрожь. С горечью я подумал, что они, возможно, правы и я совершаю глупость. Утешало только то, что я настоял на своём.

Несмотря на все свои минусы, человеческий организм – довольно надёжная система. Повод так считать мне дал собственный опыт. Столько переживаний и экстремальных ситуаций, как в эту ночь, никогда ещё не выпадало на мою долю сразу, тем не менее, я всё ещё способен был двигаться, рассуждать и надеяться на благополучный исход. От гостеприимных, очаровательных, но коварных созданий я сбежал со всей возможной прытью. Я опасался, что меня станут преследовать, но ошибся. Намухри и демонические девушки бросились было вслед, но уже через несколько метров я перестал слышать их топот и обернулся. Всё сборище собралось на краю поляны и в ярости бесновалось, на все лады шипя, воя и визжа. Только тут я заметил, что над поляной, словно купол, мерцает воздух. «Стена» – подумалось мне. Существа остервенело бросались на прозрачный барьер, но тут же с визгом отшатывались назад, словно получив разряд электричества. Намухри оскалил зубы и с лютой ненавистью слал мне проклятия. Эдакий декоративный Люцифер в окружении ведьм. Только Жра улыбалась по-прежнему, манила пальцем и поглаживала свои прелести, словно в последней надежде соблазнить меня.

С облегчением вздохнув, я помахал на прощание топором и поплёлся дальше. Шёл я достаточно долго, пока не уткнулся носом в заросли камыша, оккупировавшего берега речушки. Продираться через виднеющуюся вдали полосу леса мне всё ещё не хотелось, и я прошёлся вдоль берега, в надежде обнаружить какую-либо переправу или, на худой конец, место, где река поуже. Теперь мне везде чудилась опасность.

На мост не было и намёка; я спустился к воде в месте, где камыш редел. На берегу валялось трухлявое бревно, одним концом увязшее в речном иле, другим – в зарослях камыша. На нём я устроился, намереваясь закрепить оружие на спине, чтобы не мешало плыть. Я слегка расслабился, и когда усталость отступила, почувствовал на груди зуд и жжение. Я взглянул туда, но не нашёл ничего, что могло бы вызвать неприятности. Кроме амулета на ожерелье, подаренном Варьей, ничего не было. Я коснулся его пальцами и обнаружил, что он горячий. В месте, где он прилегал к груди, виднелся точный его отпечаток. Это был ожёг!

Анализируя свои ощущения я вспомнил, что на груди у меня стало теплеть во время беседы со свиночеловеком, а потом не переставая пекло всё сильнее и сильнее, особенно во время танцев. Значит, причиной жжения был амулет, а я то был уверен, что это от выпитого и от перевозбуждения.

Внезапно, вещица резко охладела. Ещё одна загадка. Я начал припоминать, что и в роще, нашпигованной ловушками, и во время пожара, да и потом, позже, перед каждой подстерегающей угрозой в этом же месте ощущалась обжигающая пульсация. Но тогда мне было не до мелочей, а после всё прекращалось само собой и я обо всех своих ощущениях забывал.

Понемногу дело стало проясняться. Я вспомнил, с каким многозначительным видом Варья надевал на меня ожерелье. Выходит, это своеобразный индикатор опасности. Не зря Варья надеялся, что он сможет мне помочь. Интересно, сам дед догадывался, что артефакт, принесённый совой обладает такими свойствами? Вряд ли, иначе предупредил бы меня. Я решил, что если впредь почувствую, как подарок нагревается, тут же приведу себя в полную боеготовность.

Я внимательно осмотрел амулет. Из тёмного непрозрачного самоцвета было вырезано рельефное изображение: на лицевой стороне – солнце, на обратной – луна. Лики светил представляли собой удачную стилизацию под мужское и женское лица. Очевидно так мастер представлял себе синтез противоположных начал, существующих в природе. Понятно. Разглядывая ожерелье, я пришёл к выводу, что оно представляет собой ни что иное, как календарь. На сухожилии были нанизаны двенадцать фигурок, в каждой из них без труда можно было узнать животное, напоминающее расположение группы звёзд. Первобытный зодиак. С функциями магического прибора. Радостный от своего открытия я тут же полез в воду.

«Скрытая опасность» – сказал внутренний голос.

Это повергло меня в изумление. С чего я взял, что в реке прячется что-то враждебное? В нерешительности я повесил ожерелье на шею, вернулся к бревну и задумался. Что-то было не так. Аксоны в моём мозге соединялись и разъединялись в немыслимых вариациях и сочетаниях, пытаясь найти удовлетворительное объяснение происходящим феноменам. Я вспомнил, что внутренний голос давал мне предупреждения и команды и раньше. Он заставил меня принять бой с ужасным животным, сигануть в водопад, вспомнить о любимой, когда меня охмуряли первобытные куртизанки. Я стал сомневаться, что этот дар предвидения принадлежит мне. А вдруг это тоже амулет?

Как же это выяснить?

Немного стесняясь своих догадок и действий, я зажал фигурку в кулаке, и, глядя на неё не отрываясь, тихо, но стараясь быть убедительным, спросил:

– Это ты говоришь во мне?

Ничего не случилось. Я повторил попытку:

– Кто бы ты ни был, отвечай. Это ты подсказывал мне всё время?

С ленцой, как бы нехотя, ответ всё же пришёл. Как и прежде, слышал я его в голове. Примерно так же, как мысли, которые мы проговариваем про себя, только чётче. Не оставалось сомнений, что голос пришёл извне:

– Да.

– Ты живое существо? – развивал я инициативу. – Может, ты дух или демон?

– И да, и нет.

– Что именно?

– Будем считать, что я – самообучающееся заклинание. Магический прибор. Сложно объяснить тебе просто, а по-научному ты не поймёшь.

Я обалдевал.

– Откуда ты? Кто тебя создал?

Голос молчал и я, решив, что собеседник посчитал данный вопрос некорректным, продолжил допрос осторожнее.

– Что ты умеешь делать?

– Пусть это тебя не волнует.

– Ты будешь и дальше обо мне заботиться?

– Если сочту нужным.

– Что меня ждёт в будущем?

– Откуда я знаю?

– Я имею в виду, в ближайшее время.

– Тебе грозит смерть.

– Это понятно. Мне нужно поконкретнее. Опасность в реке?

– Небольшая.

– А где большая? Мне нужно знать!

– Люди, – сказал голос после непродолжительной паузы.

– Люди? – спросил я быстро, не желая терять установившийся контакт. Словно испугавшись, что собеседник выдохнется раньше, чем я выясню всё, что меня интересует. – Кто они, что собираются делать? Что им от меня нужно?

Голос молчал.

– Отзовись пожалуйста, это для меня очень важно!

Тишина. Я отогнал мысли, что сошёл с ума и беседу вёл сам с собой. Тем не менее, «самообучающееся заклинание» не хотело или не могло отвечать. Жаль. Я надеялся вытянуть из него больше информации. Но спасибо и на том.

Оставив амулет в покое, я собрался продолжить путь. Раздосадованный поведением обитателя подарка Варьи я подобрал булыжник и запустил его в реку. Вслед за первым, хилым всплеском последовал второй, более мощный и в ноздри мне ударила болотная вонь. Из реки с бульканьем и стонами показалось нечто огромное и несуразное: клешни, щупальца, выпученные глаза… Бр-р!

Я поспешил ретироваться, а существо, побеспокоенное броском камня, полезло к берегу, что-то ворча. Таинственный голос из амулета был прав: опасность была не слишком велика. Речное чудище было слишком неповоротливым. Объявись оно передо мной, я так улепётывал бы, что несомненно побил бы все плавательные рекорды.

Внезапно, слух заставил меня насторожиться. Я уловил какой-то странный звук. Так и есть: человеческая брань! Отборный поток ругательств, похоже, выпущенный сильно раздражённым человеком, всполошил лесную живность где-то вдали, на том берегу.

Значит я здесь не один? Кто там? С первобытными людьми дело иметь оказалось проще, чем с современниками. А лексика свидетельствовала, что сквернослов определённо побывал в нашем веке. Тембр голоса показался знакомым, но в том то и дело, что только показался. Определить, кто матерится, я не мог.

Я вслушивался в лесную разноголосицу минуту, или больше, но кроме трелей сверчков, уханья сов и редких вскриков каких-то незнакомых птиц, ничего не было слышно. Я прихлопнул наглого комара. Мужик, видимо, успокоился. Кто знает, может и навсегда… Думать об этом было крайне неприятно, поэтому я легонько побежал вдоль берега, борясь со страхом, желанием спать и остатками хмеля.