Читать книгу Горячий декабрь - Сергей Анатольевич Шаповалов - Страница 4

Лампы горели тускло, едва освещая позолоченную лепнину на стенах камердинерской перед покоями императрицы. Николай Павлович приказал оставить только две лампы, остальные погасить, чтобы зря не жечь масло. Сам Великий князь стоял у окна и тревожно взирал на ночной город. Шёл снег, ровным белым слоем укрывая пустую Дворцовую площадь. Напротив Генеральный штаб. Светились несколько окон в караульных помещениях. Дальше, величественное здание Адмиралтейства подпирало шпилем ночное небо. Рота гренадёров строевым шагом пересекла площадь, оставляя тёмную дорожку следов.

Генерал Бенкендорф сидел за секретером и писал. Аккуратно макал перо в чернильницу, быстро наносил буквы мелким, убористым подчерком на лист почтовой гербовой бумаги. Полковник Адлерберг стоял, опершись о каминную полку, и барабанил пальцами по мраморной плите. За стеной слышались приглушенные рыдания.

– Матушка императрица весьма расстроена, – произнёс с сожалением Николай. – Никак не успокоится. Чем только её не отпаивали.

– Возможно, все обойдётся, – несмело предположил Бенкендорф, не отрываясь от работы. – Император Александр всего лишь подхватил простуду. С кем не бывает? Поправится.

– Дай Бог! Дай Бог! – еле слышно ответил Николай.

– Но, господа, надо быть готовым к любому исходу дела, – осторожно возразил полковник Адлерберг. – Дибич так написал.

– Нам? – удивлённо пожал плечами Николай. – Мы – солдаты. Мы всегда готовы к любому исходу. Наше дело – выполнять приказы. Выше нас есть Сенат, Священный Синод, Государственный Совет и целый генерал-губернатор. Нам, господа, только останется ждать приезда цесаревича Константина и молиться.

Напольные часы зашуршали, зашипели, затрещали и пробили семь вечера. Им гулко вторили часы в соседнем приёмном зале.

В дверях возник дежурный офицер.

– Фельдъегерь с донесением из Таганрога, – доложил он.

– Зовите! – встрепенулся Николай Павлович.

Бенкендорф откинул в сторону перо и быстро встал. Адлерберг перекрестился.

Тяжёлой поступью вошёл фельдъегерь в длинном дорожном плаще. От него пахнуло морозом и лошадиным потом. Бенкендорф принял из его рук конверт.

– Скорее, что там? – нетерпеливо попросил Николай Павлович. Он потянулся за конвертом, но тут же отдёрнул руку. Боялся прикоснуться. Боялся узнать, что за весть в нем таится: чёрная, как горе или белая, как надежда?

Генерал вскрыл письмо, начал читать, наклоняясь ближе к лампе.

– Письмо от Елизаветы Алексеевны, – сообщил он бодро. Лицо его разгладилось, просветлело. – Слава Богу! Императору лучше!

– Лучше? – громко переспросил Николай.

– Она так и пишет: Ему заметно лучше, но он очень слаб.

– Дайте-ка мне, – попросил Николай. Прочитал и с облегчением выдохнул: – Вот и хорошо! Пойду, обрадую матушку.

Великий князь проследовал в покои императрицы. Генерал Бенкендорф снова сел за стол. Убавил на лампе фитилёк, отчего в помещении стало ещё сумрачнее. Вновь принялся писать.

– Думаете, обойдётся? – спросил у него Адлерберг. В тоне сквозило мрачное сомнение.

Генерал Бенкендорф пожал плечами.

– Будем надеяться…, – неопределённо пробурчал он.

Вернулся Николай Павлович.

– Матушка уснула, – почти шёпотом произнёс он. – Молимся, господа, молимся за здоровье императора.

– К вам граф Александр Денгоф, – доложил дежурный офицер.

– Пригласите! – разрешил Николай.

Вошёл утренний посетитель все в том же плаще горохового цвета. Снял свой модный боливар и положил его на столик.

– Ваш приезд очень странно совпал с болезнью императора, – встретил его Николай.

Денгоф, прислушался к завыванию ветра за окном.

– Всего лишь – совпадение? – то ли ответил, то ли спросил он.

– У меня такое чувство, что я вас раньше видел, – попытался вспомнить Николай Павлович, внимательно вглядываясь в лицо гостя.

– Возможно, – уклончиво ответил тот.

– Но где? Не томите. Что вы, в самом деле, такой скрытный?

– В Або, – ответил гость. – Вы тогда приезжали, чтобы принять должность канцлера университета Великого княжества Финляндского.

– Вы учились в университете? – удивился Николай Павлович.

– Нет.

– Так, что же вы там делали? По службе?

– По службе.

Опять повисла неловкая пауза. Бенкендорф зло усмехнулся.

– Ну, хорошо, – сдался незнакомец. – Вы помните, во время вашего пребывания в Або вам несколько раз делали предложения вступить в разные тайные сообщества.

– Да, предлагали, – согласился Николай Павлович. – Масоны. Но дальше предложений дело не зашло. Но к чему вы об этом вспомнили?

– Я уберёг вас от неприятностей и всякого роде «ненужных» знакомств.

– Так вы – человек без лица, – сообразил генерал Бенкендорф.

– Вы совершенно правы, – нехотя ответил Денгоф.

– Вот, в чем дело! И вас прислал генерал Чернышёв. – Бенкендорф внимательно, по-новому посмотрел на гостя. – Так, это правда, что у него агенты во всех дворах Европы? Ох, уж этот Чернышёв!

– Вы даже не представляете, насколько у него сильные связи, – согласился граф Денгоф. – Ваша сестра, кстати…

– Доротея! – встрепенулся Бенкендорф. – Вы с ней встречались в Лондоне?

– Я с ней работал. Ваша сестра – поистине – гений разведки. Ей под силу раздобыть любые секреты.

– Коль так, то поручение у вас серьёзное, – решил Николай. – И сейчас вы пришли с какой-то вестью? Я это чувствую.

Денгоф достал из кармана лист почтовой бумаги, сложенный вчетверо.

– Я только что получил письмо от генерала Чернышёва, – сказал он и выразительно взглянул на собеседников. – Сведенья чрезвычайно секретные.

– Здесь нет лишних ушей, – уверенно ответил Николай Павлович.

Полковник Адлерберг поплотнее прикрыл входную дверь.

– Возможно, императора отравили, – выдал Денгоф, отчего все замерли в недоумении.

Николай, Бенкендорф, Адлерберг переглянулись.

– Повторите, – попросил Адлерберг.

– Позвольте, вы сказали: отравили? – не понял Николай

– Что это значит? – вскочил с места Бенкендорф.

Николай сделал невольно шаг вперёд.

– Вы не ослышались, господа, – твёрдо сказал Денгоф. – Граф Чернышев ведёт расследование.

– Но кто высказал подобную мысль? – допытывался Бенкендорф.

– Лейб-медик Его Императорского Величества Виллие.

– Как он это объясняет? – попросил уточнить Николай.

– Болезнь определили, как лихорадку. Но симптомы больше напоминают тиф, хотя, по внешним признакам на тиф вовсе не походят.

– Нет, лихорадки не может быть, – отрицательно покачал головой Николай Павлович. – Брат три раза переболел лихорадкой, и перенёс её преспокойно, на ногах. У него было отменное здоровье. Он зимой редко шубу носил. Вы же помните, господа, он только один раз серьёзно болел, когда на смотре повредил ногу. А сейчас ему всего сорок восемь. Он может провести целый день в седле и нисколечко не утомиться.

– Из этого следует, что имеет место покушение? – глухим голосом произнёс Бенкендорф. – Этого ещё не хватало.

– Нет, господа, это – бред какой-то, – возмутился Николай. – Кому понадобилось….? Кто посмел…?

– Возможно, Виллие ошибается. Я ничего не утверждаю, – ответил Денгоф.

– Но, позвольте, – возмущённо произнёс Бенкендорф. – У меня даже в голове не укладывается: кому вдруг понадобилось совершать покушение на царя? Если действительно такой факт имел место, то замешаны должны быть люди из его ближнего окружения. Да, к тому же, в одиночку столь дерзкое злодейство совершить невозможно. Но среди адъютантов государя и поверенных – все надёжные, уважаемые персоны.

– А вы не предполагаете возможности влияния из-за границы? – спросил граф Денгоф.

– Вы что-то знаете? Говорите! – потребовал Николай.

– В Англии я занимался одним расследованием. Буквально недавно из Лондона в Петербург прибыла большая сумма в золотых монетах. Назначение платежа – неизвестно.

– Деньги из Англии? – удивился Николай Павлович. – А Англия здесь при каких делах?

– Английский кабинет весьма расчётлив. Казначейство считает каждый пенс. Они не будут просто так посылать золото без назначения платежа и подробного отчёта.

– Что затевает английский кабинет на этот раз? – Бенкендорф подошёл ещё ближе. – Что вам удалось разузнать?

– Этого я выяснить не успел. Меня раскрыли и арестовали.

– Почему отпустили? – с подозрением спросил Николай. – Могли ведь просто – убить.

– Нет. Людей без лица не принято убивать, – Александр Денгоф грустно улыбнулся одними губами. – В это же самое время в Петербурге были арестованы двое негоциантов, торговавших колониальными товарами. Они шпионили на английское правительство. Помните?

– Действительно, было недавно такое происшествие, – подтвердил Бенкендорф. – Пытались получить из Морского ведомства планы Кронштадтских укреплений. Но их отпустили и даже извинились. Вина не была доказана.

– Их обменяли на меня, – объяснил Денгоф.

– Что же хочет затеять Англия, по-вашему? – требовал ответа Николай. – И как это связано с болезнью императора?

– Мне предстоит это выяснить. Пока ответа нет.

– Хотите сказать, что, все же, имеет место покушение на императора, и помогает в этом английский кабинет? – с глубоким сомнением спросил Адлерберг.

– Действительно, это – бредовое утверждение, – высказался Николай. – Александр в прекрасных отношениях с Лондоном. В войне Англия щедро помогала деньгами и оружием. А после погасила часть российских долгов перед кредиторами.

– Вы же помните внезапную кончину вашего отца, императора Павла Петровича, – произнёс глухо Денгоф. – Англия тогда, бесспорно, приложила к этому своё золото.

У Николая Павловича напряглись скулы. Глаза потемнели от гнева.

– Ничего не доказано, – твёрдо возразил Бенкендорф. – Врачи констатировали апоплексический удар.

– Да, бросьте! – зло махнул рукой Николай. – Давно всем известна истинная причина. Отца убили. – Он отвернулся к окну. – Англия? Вот, с Англией, действительно, ничего не доказано. Англия, подобна скользкой гадюке: не поймать, не удержать, а жало – смертельное. И кусает всегда подло.

– Возможно, в этот раз Лондон просто прислала деньги для торгов. Мало ли что понадобилось: лес, пенька, хлеб… ещё какой-нибудь другой товар, – несмело предположил Бенкендорф.

– Оставим на время всякие домыслы, господа, – решительно сказал Николай. – Что толку в наших догадках, когда нет никаких доказательств. Будем молиться за здоровье императора. Молитва сейчас – важнее всего.

– Надо известить цесаревича Константина Павловича и попросить его немедленно приехать из Варшавы, – предложил Бенкендорф. – В случае сильной болезни императора или, не дай Бог, кончины, он должен быть здесь. Он наследует корону.

– Согласен с вами, – Николай уверенно кивнул. – Константин нужен в Петербурге. Вы сможете ему написать?

– Конечно! – Бенкендорф решительно подошёл обратно к бюро.

– Простите меня, господа. Мне надо увидеть жену и детей. – Великий князь стремительно вышел.

– Ваше известие ввергла нас в смятение, – с неудовольствием признался Бенкендорф Денгофу. – Даже не представляю, где искать концы, на кого подумать… Окружение царя? Не может быть. Англия? Зачем? Что-то не сходится.

– Много ли в Петербурге тайных обществ? – вдруг спросил граф Денгоф.

Бенкендорф даже не сразу понял его вопроса. К чему он? Но, подумав, ответил:

– Как у собаки блох. В какой кабак не загляни – везде тайные общества заседают. Что не офицерская квартира – так, или артель, или тайное собрание. Всякий нынче мнит из себя спасителя и благодетеля России. Наполеонов – как грибов после дождя.

– Что же они предпринимают?

– Предпринимают? – усмехнулся Адлерберг. – Что они могут предпринимать? Шепчутся, манифестики строчат, потом напьются – и орут всякие непристойности. Нередко дерутся на дуэлях по поводу расхождения во взглядах.

– Я не думаю, что тайные общества таят в себе большую угрозу, – высказал своё мнение Бенкендорф. – Кого не возьми из офицеров или чиновников – обязательно масон. Вы же тоже, Владимир Фёдорович, состоите?

– Было дело, вступил, – нехотя согласился полковник. – Завлекли благостными разговорами о тайнах мироздания, о свободах, о человеколюбии… Сейчас все это чушью кажется.

– Не могли бы вы мне рассказать вкратце о восстании в Семёновском полку. Я в то время был в Америке. Слышал скудные новости, да все урывками, – попросил граф Денгоф.

– Семёновский полк? – удивился Бенкендорф. – Какая связь?

– Слышал, все началось именно с запрета офицерской артели.

– Действительно, – согласился Бенкендорф. – Как-то я не задумывался о сем факте. Да, именно с запрета офицерской артели. Но восстали нижние чины. Паскудное дело, отвратительное, – недовольно покачал головой генерал. – Лучший лейб-гвардейский полк, созданный ещё Петром Великим, – и бунт…. Вы присаживайтесь, – предложил он гостю кресло напротив. – Пять лет уж минуло, но, знаете, осадок до сих пор остался. Я помню семёновцев в Бородинском деле. Они незыблемой стеной стояли за батареей генерала Раевского – в самом горячем, самом опасном месте сражения. Побило многих тогда. Вы же не представляете, что это такое – стоять плечом к плечу и смотреть, как в тебя бьёт артиллерия, как жутко рокочут ядра, пролетая в вершке над тобой, как с треском лопаются гранаты, как сбивает с ног тех, кто стоит рядом с тобой. Головы отсекает, разрывает на части.… Стоять и каждую секунду ждать смерти….

– Простите, действительно, не представляю, и даже не очень понимаю, – признался Денгоф, поёжившись. – А разве нельзя прилечь или рассредоточиться.

– Нельзя. Надо стоять и не пригибаться. Впереди все поле в пороховом дыму. В любой момент могут вынырнуть кирасиры или уланы. Если не держать строй – наскочат и перерубят всех, – объяснил Адлерберг.

– Видели бы вы атаку Семёновского при Кульме! Вандам захватил нашу артиллерию и перекрыл дорогу. Сзади по пятам русскую армию преследовали основные войска Наполеона. Мы окружены! Грозил полный разгром! Позорная капитуляция! И в этот самый страшный момент Семёновский полк кидается в штыковую и опрокидывает французов, при этом несёт огромные потери, но вырывает победу. Да не просто – победу, они спасают всю армию, спасают честь России.

– Так вот, офицеров в Семёновский полк набирали не абы как, а по протекциям, – продолжил рассказ Бенкендорф. – Все из благородных фамилий. В Семёновском полку числился император. Он был шефом первой роты, первого батальона. Эта рота всегда открывала парады. По возвращению из заграничного похода полком командовал Яков Алексеевич Потёмкин. Генерал-адъютант. Храбрейший человек. С полком прошёл всю войну. С гордостью носил Кульмский крест. Солдаты его, как отца родного почитали. Для них первое лицо в России – император, а второе – Потёмкин. С офицерами обращался, как с братьями. Возможно, из-за этого дисциплина в полку начала расшатываться. Да ещё Яков Алексеевич, по моему мнению, совершил большую глупость: разрешил торговать в полку вином.

– Вино недопустимо в армии? Простите, я не совсем понимаю службу, – извинился за вопрос Денгоф.

– Высочайший указ вышел в восемнадцатом году о том, дабы не допускать нижние армейские чины в питейные дома, – вновь пустился в объяснение Адлерберг. – Произошло множество мордобоев. Завалятся солдаты в кабак, всё сначала спокойно-чинно. Потом хватят изрядно, да давай мирных обывателей французскому учить, да по зубам им, коль кто урока не понимал. Городовые прибегут разнимать, так и городовым доставалось. Наказывать солдат строго нельзя – вся грудь в орденах. Пристыдить – попробуй, они такого тебе расскажут: мол, мы кровь за Россию проливали, всю Европу прошли с боями, товарищей тысячами хоронили, а вы тут жировали в это время.

– Все так и было, – согласился Бенкендорф. – Потёмкин решил, уж пусть лучше в казармах пьют. Там, хоть, товарищи свои же на буянов управу найдут. А тут пришёл срок, и Потёмкин пошёл на повышение. Назначили его командовать первой пехотной дивизией. Каким бы не был храбрым генерал, однако в мирное время делами надо заниматься сугубо хозяйскими. Потёмкин не мог командовать дивизией, да ещё приглядывать за полком. Всеми делами ведал полковой казначей. Сами понимаете, из казначея какой командир? Ему за полковой кассой надо смотреть, да жалование выдавать. Вот с этого все и началось…. Как-то прибыл король Пруссии в гости к Императору. На новорождённого внука посмотреть. Вы же знаете, Александрина Фёдоровна приходится первой дочерью королю Вильгельму. По этому случаю устроили парад. А кто должен открывать парад? Да конечно гордость и краса русской армии – лейб-гвардия. Произошёл казус. Прямо перед царственными особами один из батальонов сбился с шага. Представляете? Скандал!

– Простите, не очень представляю, – пожал плечами Денгоф.

– Как вам объяснить? Строй – это главный показатель части. Как часть ходит строем, так она и воюет. Железная дисциплина делает солдат непобедимыми. А тут – на тебе. Ладно бы какой-нибудь армейский полк.… Но лейб-гвардия! В общем – позор! – рубанул ладонью воздух Бенкендорф.

– Но позвольте, я не совсем понимаю: солдаты сбились с ноги. Но они же могут вновь восстановить шаг.

– Могут. Могут, – задумчиво произнёс Бенкендорф. – Не в том дело. Солдаты не должны сбиваться с шага, ни при каких обстоятельствах. Ладно, на параде, но когда в строю, плечом к плечу идут в штыковую атаку, и вдруг собьются с ноги – все, строй развалился. А если надо срочно совершить манёвр или перестроиться, предположим, из колонны в каре, а у вас рота шагает кое-как – получится толпа баранов. Наскок кавалерии – и вы остались без роты.

– Ага, – неуверенно кивнул Денгоф.

– После того инцидента Потёмкин попросил отставить его от командования полком. Дивизионный генерал должен заниматься делами дивизии. По убедительной просьбе военного министра Аракчеева, на его место был назначен полковник Фёдор Ефимович Шварц. Ничего плохого про него сказать не могу. Боевой офицер. Проявил героизм на Бородинском поле, за что получил Владимира. Но у него был один, как сказать, недостаток или…, – Бенкендорф задумался, как лучше объяснить. В конце концов, рубанул ладонью воздух. – В общем, он был из захудалого рода. А как я вам раньше говорил, в Семёновский полк набирали офицеров из знатных фамилий или тех, кто кровью заслужил гвардейские эполеты. Шварц, при всех его заслугах, не подпадал под эти категории. Ну и сам Семёновский полк – особое братство, я бы даже сказал – рыцарский орден. Законы чести соблюдались неукоснительно. Табак не курили. Пили только изысканные вина – никакой водки! Сквернословить запрещалось вообще! Упаси боже, офицера заметят где-нибудь в Шустер-клубе, – сразу вон из полка. А тут какой-то Шварц. Армеут тупоголовый. Злые языки судачили, будто Шварц быстро взлетел по карьерной лестнице, когда попал служить в гренадерский полк графа Аракчеева. Приглянулся он министру. Но это все – сплетни. Все же, повторяю, по моему личному мнению, Шварц – блестящий офицер. Правда, надо отдать должное, они характерами схожи: что Аракчеев, что Шварц – цепные псы: грубые, неподкупные, требовательные, жестокие. Оба из нищих дворян, по-моему, даже оба из Новгородской губернии.

– И вот, представьте, в лейб-гвардии Семёновском полку батальонами командовали полковники и подполковники, все из знатных, родовитых семейств, а над ними ставят армейского полковника, какого-то там Шварца. Потёмкин на квартире командующего полка, по традиции, собирает офицеров, произносит прощальную речь, обещая навеки сохранить в сердце боевое семёновское братство. Офицеры плачут, сердечно с ним прощаются.… Но никто, заметьте, никто! из них даже не подошёл и не поздоровался со Шварцем… Его не замечают. Его презирают. Потёмкин, тоже, молодец – попрощался с офицерами, развернулся и ушёл, так и не представив нового командира.

А вы знаете, в среде офицеров большинство проблем или каких-либо недоразумений решается не перед фрунтом, а в простом общении, за бокалом шампанского, в тесном кругу или просто тет-а-тет.… Но Шварца не приглашали в офицерский клуб. С ним никто не общался вне служебных реляций. Тогда он и проявил весь свой бешеный норов.

Я, кстати, также виноват в малой степени. Служил тогда начальником штаба гвардейского корпуса. Мне стали приходить жалобы о том, что Шварц несносен, постоянно истерит, хамит старшим чинам, срывается на младших чинах.

– У него никто не потребовал сатисфакции? – спросил Денгоф.

– Нет. Это же гвардейская часть, – удивлённо вздёрнул брови Адлерберг. – Начальников нельзя вызывать на дуэль. Эдак, вообще никакой дисциплины не будет. Нет, ну есть, конечно, способ. Надо выйти в отставку, при этом потеряв все чины и звания, а после – вызвать. Но, и то – не по чести. Не принято так. Уж очень серьёзное должно быть оскорбление.

– Я вызвал к себе полковника Шварца и побеседовал с ним, – продолжал Бенкендорф. – Но он мне стал жаловаться, что его приказы игнорируют, требуют только письменных распоряжений, а иной раз даже и тех не выполняют: присылают отписки с просьбой разъяснить в подробностях, что от них хотят. В общем, пескарь попал в омут к щукам. Но, его тоже можно понять. Аракчеев приказал ему навести порядок в полку, он и старался. Шварц тут же запретил торговлю вином. К тому же, новый командир полка был сторонник марсомании и военной балетомании.

– Что, простите? – не понял Денгоф.

– Муштры, – пояснил Адлерберг. – Шагистики.

– В то время в полку солдаты сбивались в артели. В свободное время от службы нанимались на подённые работы. Деньги собирали в общую кассу артели. Тратили на обмундирование, на котёл. Помогали тем, у кого семьи с детишками. Офицеры, по примеру солдат, стали организовывать свои артели. Правда, помимо общего стола, использовали деньги на буйные застолья. Иногда такие застолья заканчивались безобразиями, порой – дуэлями. Шварц решил это дело прикрыть. Приказом запретил офицерскую артель. Офицеры возмущались, но приказ – есть приказ. Далее Шварц придумал десятичные смотры. Выбирал каждый день по десять человек из какой-нибудь роты и приказывал прибыть к нему на квартиру. Лично осматривал мундиры. Не дай Бог пуговичка не так пришита, или ремешок не того цвета, – тут же следовало наказание. Да ещё маршировать заставлял по нескольку часов. Мне вновь поступили жалобы, что солдаты вынуждены покупать за свои деньги обмундирование. Полк потратил около десяти тысяч на всякие снурки, пуговички, этишкеты… Солдаты, занятые муштрой и смотрами не могли отлучаться на подёнщину. Дошло до того, что однажды на полковом утреннем смотре, когда Шварц проезжал верхом мимо фузилёрской роты, кто-то из солдат обозвал его дураком. Шварц потребовал проказника выйти из строя, но солдаты остались безмолвные. Тогда он слез с коня, прошёлся по шеренге, пристально вглядываясь в лицо каждого. Выдернул из строя солдата, по его мнению, выкрикнувшего оскорбление, и нахлестал его по щекам. В итоге ночью государева рота, первого батальона проявила неповиновение. Они выстроились в коридоре и отказались отходить ко сну. Отправили посыльного за командиром роты. Кашкаров Михаил Алексеевич тогда командовал. Но, вместо того, чтобы жёстко подавить бунт, Кашкаров начал с ними вести дебаты. И его можно понять: он с этими солдатами все войны прошёл, из одного котла ел; вместе под картечью стоял, да в штыковую кидался. Но дисциплина в гвардии – прежде всего. Солдата надо уважать, но не брататься с ним. А Кашкаров, ненавидя Шварца, принял сторону подчинённых. Так вот, Кашкаров пообещал доложить командиру батальона о жалобах солдат. Утихомирил их. Но утром командир батальона, решив, что в части была попытка поднять бунт, выстроил государеву роту и потребовал выдать заговорщиков. Рота не подчинилась приказу, да ещё самовольно вышла из квартиры на плац. Потребовала, чтобы их выслушало полковое начальство, иначе они подадут жалобу самому царю. Солдат долго уговаривали. Правда, младшие офицеры не очень старались. Вызвали бывшего командира полка Потемкина. И тот не смог на них повлиять. Тогда привели вооружённый Финляндский фельдъегерский полк, и первую роту сопроводили в Петропавловскую крепость. После того, как государеву роту бросили в казематы, на плац вышел первый батальон в полном составе. А за ними второй и третий батальоны. А потом началось твориться, черт знает что. До сих пор не выяснено, кто разгромил квартиру Шварца. Ходили слухи, что среди офицеров созрел план: ворваться к Шварцу и прикончить его. Я, конечно, в это не верю, но квартиру ему разнесли основательно: побили стекла, мебель поломали, перепугали прислугу…. Хорошо, полковника предупредил денщик. Шварц, скрылся в расположении Измайловского полка. Тоже, очень странное поведение боевого полковника. Он не из робкого десятка. К тому же Шварц хорошо владеет оружием. А в этот раз спрятался, словно заяц. Очень странно…

– А что требовали солдаты полка? – спросил Денгоф.

– Вернут государеву роту. Хорошо, что у них хватило ума не вскрывать оружейные комнаты. Уж не знаю, что бы тогда было. Семёновский полк в боевом порядке стоит пяти армейских полков. Пришлось генерал-губернатору, графу Милорадовичу прибыть на плац и вести переговоры. Позвали великого князя Михаила Павловича. Но и он не смог уговорить солдат. Генерал Потёмкин прибыл, генерал Васильчиков, я туда поспешил…

– А где в то время находился сам Император? – спросил Денгоф

– За границей, в Троппау, на очередном конгрессе «Священного Союза». Со слов генерала Дибича, когда император получил доклад о неповиновении гвардейского полка, пришёл в панику. Вы же знаете, как не раз бывало в России: гвардия становилась во главе переворотов. В итоге: вызвали лейб-гвардии конный полк и конную артиллерию. Милорадович решил весь Семёновский отправить в Петропавловскую крепость, от греха – подальше. Царь требовал жестоко наказать зачинщиков. Испугался он тогда не на шутку. Один из старейших гвардейских полков, созданный ещё Великим Петром, проявил неповиновение. Это – дурной знак. Расследование вели быстрое и жестокое. Офицеры все разом свалили вину на полковника Шварца. Мол, он виноват в бунте. Из-за его грубого поведения и издевательства над нижними чинами, все и произошло. Шварца, за то, что допустил бунт, приговорили к смертной казни.

– И что с ним сделали? – ужаснулся граф Денгоф. – расстреляли?

– Вот тут ещё одна интересная история, – усмехнулся Бенкендорф. – Его голову спас граф Аракчеев. Да так все хитро организовал – диву даёшься. Полковника, всего лишь, выгнали из гвардии. Сейчас он служит на Кавказе в том же звании. Никто его не притесняет. А сам полк, как это не прискорбно, расформировали.

– Позвольте задать вам ещё вопросы, – попросил Денгоф.

– Задавайте, – согласился Бенкендорф.

– Из происходящего сделали какие-нибудь выводы?

Бенкендорф недовольно хмыкнул.

– Нет. Увы. Начали искать заговорщиков. Доносы сыпались, как листья с дуба в октябре. Какие только дурацкие дела не рассматривали. Какой-то молодой прапорщик где-то на гулянке позволил крамольные стишки; кто-то анекдот про царя рассказал; у кого-то видели припрятанный томик Вольтера…

– А надо было как?

– Как надо было, я вам сказать не могу. Не знаю. Конечно, жестокость нужна, дабы не повторялось подобное.

– Кто вёл следствие?

– Генерал Милорадович. Кстати, – Бенкендорф задумался. – Он половину доносов отмёл. Когда царь спросил, почему наказания столь мягкие для младших офицеров, генерал-губернатор ответил, что заговорщики, мол, – всего лишь мальчишки, которым прыть девать некуда. Не правда ли – странная формулировка для столь грандиозного бунта? Пошумели, побуянили, послужат армеутами – сразу поймут свою ошибку.

– Что было бы, если бы Семёновский полк вышел с оружием? – не отставал Денгоф.

– Что было бы? – Бенкендорф возмущённо всплеснул руками. – Катастрофа! Лучшая боевая часть. Да весь город оказался бы в их руках. Против них только артиллерией действовать можно. А как в городе артиллерию развернуть? Поэтому-то император и запаниковал. Ему померещился заговор.

– Что сейчас с Семёновским полком?

– Он укомплектован заново из разных частей.

– Значит, Семёновский полк нынче не опасен?

– В каком смысле: не опасен? – Бенкендорф сердито сдвинул брови.

– В случае заговора, чего так опасался император, – пояснил Денгоф.

Бенкендорфу не понравился такой оборот беседы.

– Выходит – так, – вынужден был согласиться он. – Но есть ещё Измайловский. И Московский. В Московском вольностей по более можно услышать. Да кто угодно, Конногвардейский, хотя бы, Финляндский…. Что у нас там ещё? Лейб-гвардии флотский экипаж. Император терпеть не может моряков.

– Господа, о каком заговоре вы толкуете? – усмехнулся Адлерберг. – У любого заговора должен быть предводитель, которому нужна власть. А кто нынче в России готов стать царём и открыть новую династию? Что за ерунду вы обсуждаете!

– Действительно, – согласился Бенкендорф. – Дело тут в другом. Россия в последние годы прошла тяжёлую войну. Армия огромная. В мирное время ей заняться нечем, а содержать её приходится. Казна не справляется. Да и интенданты, честно сказать, приворовывают. Куда деть стольких солдат? Попробовал граф Аракчеев военные поселения организовать, да что-то не совсем гладко дела пошли. И офицеров нынче много из бедных дворян. Кроме службы – им и приткнуться некуда. Ждать повышения в звании – долго. А боевые действия сейчас не ведём. Вот, молодые люди и сетуют: ни чинов, ни наград, ни денег….

– Меня сегодня, как раз, пригласили в круг офицеров, – вспомнил Денгоф.

– Кто же?

– Некий капитан Якубович.

– Известная личность, – мрачно усмехнулся Бенкендорф. – Поосторожнее с ним. Он недавно с Кавказа прибыл. Видели повязку на голове? Ему черкесская пуля в лоб попала. Рана не заживает уже долгие месяцы. Здесь в госпитале, я слышал, ему осколок кости извлекли из головы. Другой бы скончался давно, а Якубовичу только мозги слегка сдвинуло. От него всякого можно ожидать. Я его частенько встречал у графа Милорадовича. Отчего они сошлись – не пойму. Милорадовичу уже за полтину перевалило, а Якубовичу едва за тридцать, если не ошибаюсь. А где состоится встреча?

– На квартире некого Рылеева, в доме Российско-Американской компании.

– Вот, так, так! – Бенкендорф удивлённо покачал головой. – Лихо вы действуете. Как вам удалось затесаться в их круг? Ах, понимаю! Вы же специалист в этом деле. Так вот, Рылеев: поэт – вольнодумец; молод; образован. Служил в Петербургской уголовной палате. Неплохо служил. Нынче управляет канцелярией Росийско-Американской компании. Он, тут, знаете, однажды шуму наделал. Оду написал сатирическую в журнале «Невский зритель». Якобы – перевод. Но любой поймёт, что то сочинение был памфлет на Аракчеева. Граф Аракчеев, конечно, сделал вид, что не понял, кому оно посвящено, однако Рылеев уязвил, так уязвил:

Надменный временщик, и подлый и коварный,

Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

Неистовый тиран родной страны своей,

Взнесённый в важный сан пронырствами злодей!

– Процитировал Бенкендорф.

– Я бы хотел вас попросить кое о чем, – сказал Денгоф.

– Что требуется?

– Мне нужны сведения об английских кораблях, прибывших в Петербург на этой неделе. Имена и фамилии пассажиров, цель визита и краткое описание внешности. Приметы особые какие-нибудь.

– Это не составит труда. Нынче навигация заканчивается, и английских судов не так много. Я, как комендант Васильевского острова, могу проводить вас в таможенную управу. Когда надо?

– Как можно скорее.