Читать книгу Под знамением Бога Грозы. Книга вторая. Месть Богов - Сергей Анатольевич Шаповалов - Страница 5

Наутро вершины Бычьих гор поседели от снега. В тот же день Старший кантикини объявил начало праздника Нунтариясхи. Хатти зашумела, радуясь наступлению последнего праздника лета. Ведь скоро начнутся холода, и потянутся однообразные короткие хмурые дни и длинные вечера.

Последний праздник теплого сезона справляли особенно пышно и весело. В первый день длинная разукрашенная процессия выехала из Хаттусы и направилась в город Катабе. Там состоялось праздничное Большое Собрание и великолепный пир. На следующий день старший сын Суппилулиумы, он же наследник престола, Арнуванда совершил долгий ритуал для хаттского божества защиты Цитхаррии. Он принес ему щедрые дары полей и садов, а также многочисленные жертвы: быков, баранов, птиц. Третий день вся Хатти совершала обряды с жертвоприношениями для Бога Грозы. Вечером Арнуванда отправился с символом Цитхаррия в долгую поездку к городу Хакмару, а оттуда в город Татасуну.

На четвертый день с восходом Бога Солнца лабарна и таваннанна в сопровождении знати оправились вдоль излучины великой реки Марассантии по городам: Тахурна, Арина, Татисга, Харан, Цапланда, Катепу. В каждом городе проходили праздничные богослужения и веселые пиры. До самого утра не смолкала музыка. Землепашцы и пастухи, покончив с делами, стекались в города, чтобы присоединиться к веселью и воздать должное Богам. Из Катепу путь правителя лежал обратно в Хаттусу.

Солнце клонилось к западу, перекрашивая горы в оранжевые и красные нежные тона. Усталые кони еле плелись. Цветы, украшавшие повозки, завяли от жары. Сановники дремали в колесницах. Ни у кого не осталось сил и желания веселиться после столь продолжительных праздников.

– Я устала от дороги, – пожаловалась Фыракдыне лабарне, – и девочки мои утомились.

– Выпей немного охлажденного вина. Оно прибавит силы, – предложил Суппилулиума. – К ночи будем в Хаттусе.

– Я за праздники столько его перепробовала, что теперь смотреть не могу без отвращения на чаши и кувшины, – ответила таваннанна, обиженно надув губы.

– Хочешь, я прикажу остановиться. Мы разобьем лагерь возле дороги. А утром продолжим путь.

– Пожалуй, из-за моего каприза не стоит останавливаться. – Таваннанна устало закатила глаза. – Лучше отпусти меня к реке искупаться. Вечер жаркий. Я обмою уставшее тело в живительных струях Марассантии. Великая река восстановит мои силы.

– Хорошо. Но не долго, – разрешил Суппилулиума. – Солнце скоро сядет. После заката не купайся, иначе разгневаешь речных духов.

– Я очень быстро, – пообещала таваннанна. Она пересела в легкую колесницу. – Не останавливайтесь. Я вас догоню.

Четверка стройных высоких лошадей быстро понесла колесницу к реке. За ней последовали еще несколько повозок со свитой таваннанны и ее мешедями. Высокая пожелтевшая трава расступилась, и впереди показалась голубая манящая гладь широкой реки. Повеяло прохладой. Запахло тиной. Копыта коней увязли в мягком белом песке. Из густых камышей выпорхнула испуганная птица.

Таваннанна выбрала удобное место для купания: кусок песчаного берега, со всех сторон окруженный высокой травой и зарослями камыша. Мешеди расположились широким полукругом и внимательно следили за тем, чтобы ни зверь, ни птица не помешали правительнице наслаждаться.

Фыракдыне с удовольствием скинула отяжелевшую за день хасгалу, сняла массивные браслеты и украшения, оставаясь совершенно нагой. Ее прекрасное сильное тело задрожало от сладостной истомы, почувствовав свободу. Легко ступая босыми ногами по теплому песку, она вошла в прозрачную прохладную воду. Возле ног тенью метнулись в разные стороны маленькие рыбки. Фыракдыне, затаив дыхание, легла на воду и заскользила вперед.

На нее вдруг нахлынули воспоминания о далеком радостном детстве, когда она была маленькой черноглазой тоненькой девчушкой. Ее все любили. Отец, могучий воин, покупал ей дорогие хасгалы и разноцветные накидки, приносил из далеких походов украшения. Мама в ней души не чаяла. Мама должна была больше любить братьев. Девочки в семье – обуза. Мальчики – вот будущие кормильцы и продолжатели рода. Но почему-то к маленькой Фыракдыне все относились по-другому, не как к обузе. Ее почти никогда не наказывали за шалости и частенько баловали сладостями.

Ей до безумия нравилось купаться в речке на закате. Летом она часто выскальзывала из дома, обхитрив бдительных служанок, бежала за город, забиралась в камыши и плавала. Мать гневалась: нельзя купаться вечером и сердить речных духов. Когда-нибудь они утащат тебя на дно. Странно, но маленькая Фыракдыне никого не боялась. А вода вечером в реке такая теплая и ласковая, словно руки матери, бережно держащие ребенка.

Девушки из свиты таваннанны скинули хасгалы и бросились в воду. Им тоже не терпелось искупаться после утомительной дороги, несносной жары и едкой сухой пыли. Они плескались и резвились. Над рекой, соловьиной трелью разливался звонкий смех.

Таваннанна с сожалением заметила, как огненный шар прячется за горы. Фыракдыне неохотно вышла из воды, подставляя тело ласковому ветру. Девушки обтерли ее мягкой тканью и надели чистую хубику. Она взошла в колесницу. Возничий щелкнул плетью, и кони потихоньку побрели по песку.

Вдруг в зарослях залились свирепым лаем сторожевые псы, почуяв зверя. Закричали мешеди. Что-то огромное ломилось сквозь камыши. Здоровый секач выскочил на берег прямо перед колесницей правительницы. В его сером, поросшем грязной щетиной, теле торчали три пики. Кровь стекала красными струйками на песок. Кабан хрипел и мотал головой. Девушки испуганно завизжали, похватали одежду и разбежались кто куда. Кабана окружили высокие сторожевые псы, и не давали сдвинуться с места. Они злобно лаяли, скаля белые клыки, брызгая слюной. Один из мешедей подскочил к зверю и рубанул секирой по хребту. Кабан испустил отчаянный предсмертный визг и рухнул на землю. Тут же псы ринулись рвать его на части.

Кони, запряженные в колесницу таваннанны, испуганно заржали и рванули с места. Возничий кувырком слетел на песок, выпустив вожжи из рук. Таваннанна в последний миг успела вцепиться в поручни повозки. Напуганные животные, почуяв свободу, и подгоняемые страхом, понесли, не разбирая дороги. Берег поднимался вверх и заканчивался крутым обрывом. Вожжи упали на дышло. Их невозможно было достать. Колесницу высоко подкидывало на ухабах. Таваннанна еле держалась. Она с ужасом почувствовала, что ее пальцы слабеют, лицо окаменело, воздуху не хватало. А кони бешено мчались прямо к обрыву. Единственное, что оставалось – спрыгнуть с колесницы, рискуя покалечиться.

Таваннанна мысленно молила богов и уже готовилась к худшему, как вдруг краем глаза заметила всадников. Они нагоняли колесницу с обеих сторон. Всадники лежали на холках коней, слившись с ними в единое целое, и пытались приблизиться к обезумевшей упряжи. Вот они поравнялись с несущимися конями. Наконец один из них ловко перепрыгнул на холку правого коня, другой, заехав немного вперед, принялся хлестать лошадей плетью по мордам, заставляя их перейти на шаг. Колесница остановилась почти на краю обрыва. Лошади упряжки ржали, били копытами землю, пытались укусить наглых всадников, но, в конце концов, почувствовали крепкую руку и успокоились.

Таваннанна не сразу пришла в себя и осознала, что избежала гибели. Она еле разжала побелевшие пальцы и распрямила спину, при этом чуть не потеряла сознание. Но все же устояла. Немного отдышавшись, она, наконец, обратила внимание на своих спасителей. Воины стояли перед ней на коленях. Один – коренастый стройный юноша с хищным горбатым носом и большими горящими темно – карими глазами. Борода и усы только начинили пробиваться на гладком лице. Другой – еще мальчик, чертами похожий на первого.

– Кому я обязана спасением? – спросила таваннанна не совсем твердым голосом.

– О звездоподобная, будь всегда счастлива и красива, – воскликнул старший. – Неужели твои сиятельные очи не узнают нас. Мы верные слуги лабарны, сыновья телепурия Верхней страны.

– Теперь вспомнила, – виновато улыбнулась таваннанна. – Сама богиня Сауска послала вас на помощь.

– Мы лишь сделали то, что нам велели Боги, – скромно ответил младший и горячо добавил: – Если бы мы не успели и допустили твою гибель, то сами бы покончили с собой.

При этом выражение лица у него было такое по-детски доверчивое, что таваннанна невольно рассмеялась. Барбиша даже покраснел от обиды.

– Встаньте же, славные воины! Ваш отец должен гордиться такими сыновьями.

Сзади послышался страшный грохот. Это мешеди на двух колесницах мчались помочь своей госпоже. Страх и ужас перекосил их лица. Они думали, что таваннанна разбилась или покалечилась. Не сносить им головы! Но, увидев свою правительницу целой и невредимой, слуги немного успокоились. Мешеди упали перед госпожой на колени и принялись лбами бить о землю и стонущими голосами молить о прощении.

– Замолчите! – прикрикнула Татухепа, как хозяйка на провинившихся псов. После взгляд ее немного смягчился. – Во время праздника грешно поднимать руку на человека. Но в следующий раз готовьте ларцы для ваших отрубленных голов. Теперь идите прочь и не стоните возле меня. Прикажите подать другую колесницу с сидением.

Мешеди вскочили и со всех ног бросились выполнять приказание. Вскоре привели легкую двухколесную повозку, запряженную парой мулов. Мешеди помогли таваннанне устроиться на сиденье с низкой спинкой.

Улия и Барбиша шли рядом с колесницей. Их кони преданно следовали за хозяевами.

– Милые юноши, – заговорила таваннанна. – Боги, конечно, мудро поступили, что послали вас спасти меня. – Брови таваннанны сердито сдвинулись. – Но скажите честно: что вас привело сюда? Уж не собирались ли вы поглазеть на дочерей дворца, когда те купались. Вы совершили великий грех.

– Нет, звездоподобная! – воскликнул искренне Улия. – Неужели ты думаешь, что честный воин способен на такой поступок. Боги сразу бы нас лишили зрения, и мы ходили бы по дорогам в лохмотьях, выпрашивая милостыню. Мы ехали сюда, чтобы увидеть тебя, Солнцеподобная, упасть к твоим ногам и, не смея поднять глаза, просить о снисхождении.

– А в другом месте, разве нельзя было предстать передо мной? – удивилась таваннанна. – Я никогда не отказываю верным слугам.

– Но великая, ты всегда занята, – оправдывался Барбиша. – Мешеди не пускали нас.

– Действительно, во время праздников ко мне на прием попасть не просто, – согласилась таваннанна. – Но сейчас я вас выслушаю. Говорите!

– Мне бы хотелось получить одну жемчужину из твоего ожерелья, – дрожащим от волнения голосом начал Улия.

– И всего-то? – удивилась таваннанна. Она сняла с высокой гибкой шеи нить искрящегося крупного жемчуга и протянула юноше. – Выбирай любую. Или хочешь – возьми все ожерелье.

Улия поцеловал руку правительницы, но украшение не взял. Его уши стали красными. На щеках загорелся румянец.

– Прости великая, но не об этой жемчужине я говорю. Зачем мне мертвый камень.

Таваннанна, поняв, в чем дело, кивнула головой. Глаза ее хитро прищурились.

– Я знаю, о ком ты говоришь. От меня ничего не скроешь. Ты давно приглядываешься к Асмуникал, дочери повара Судхабии. То-то я вижу знакомое колечко на твоем мизинце.

– Да, солнцеликая, ты всегда можешь угадать мысли смертных.

– Но зачем же ко мне пришел? – снова удивилась правительница. – У нее есть отец. Он решает судьбу дочери. Заплати ему хороший выкуп. А я, так и быть, отпущу девушку из свиты. Хотя, мне и жалко расставаться с ней. Она очень умная, веселая и красивая. Вышивает тонко-тонко, и ниточку прядет, тоньше всех. А как чудесно поет – заслушаешься! Я думаю, такой смелый воин, как ты, достоин взять ее себе в дом.

– Благодарю, мудрейшая, – поклонился Улия. – Я с радостью бы отдал повару Судхабии все, что имею. Упал бы перед ним на колени и молил до тех пор, пока он не даст согласия. Но Судхабия готовит иную судьбу для дочери.

– Я об этом ничего не слышала, – призналась таваннанна. – И какой жребий ее ожидает.

– Он хочет выдать ее за лабарну.

Тонкие брови Фыракдыне удивленно поползли вверх.

– Вот наглец! – рассмеялась она. – Теперь я поняла, почему Судхабия увивается вокруг меня. Неужели этот осел думает, что Суппилулиуме недостаточно девяти жен, и солнцеликому больше нечего делать, как только жениться, да еще на четырнадцатилетней девочке. Да как он посмел даже предположить такое. Я люблю Асмуникал, как дочь, а он… – Фыракдыне резко остановила мулов.

– Но это действительно так, – горячо подтвердил Улия, чувствуя, что Фыракдыне становится на его сторону.

– Но, – задумалась Фыракдыне. – Если Суппилулиума согласится на его уговоры, да еще родственники надавят, тогда даже я не смогу противиться воле правителя. Ты хочешь, чтобы я поговорила с Судхабией?

– Нет! Не смею просить о таком у великой женщины Хатти, – испугался Улия.

– Тогда что?

– Разреши мне ее украсть, – бледнея, выпалил Улия.

– Что?! – Татухепа нахмурилась и хлестнула Улию плеткой по спине. – Украсть? И с этим ты пришел ко мне? Воруют невест юноши, у которых за душой ничего нет. Они воруют, чтобы не платить выкуп. Достоин ли будет такой поступок сына телепурия? А что на это скажет лабарна? Ты подумал?

– Но, великая! – взмолился Улия. – Воровать невест – древний хеттский обычай. К тому же у меня нет другого выхода. Повар упрям. Если даже великий лабарна Суппилулиума не согласится взять в жены его дочь, он будет настаивать на том, чтобы выдать ее за Арнуванду или за Мурсили – старших сыновей лабарны.

Таваннанна задумалась, потом крикнула мешедям:

– Позовите Асмуникал!

– Их догнала колесница, разукрашенная цветами и разноцветными лентами. Из повозки выпорхнула стройная девушка. Она поправила на ходу хасгалу небесного цвета, легко подбежала к таваннанне и склонила голову, сложив руки на груди.

– Вы звали меня, госпожа, – прощебетала она тонким нежным голоском.

Таваннанна ласково погладила ее по голове. Фыракдыне, как и все женщины, очень хотела иметь красивую дочь, но у правительницы рождались только сыновья. Да и тех воспитывали наставники – старые закаленные воины и мудрые жрецы. Ей предоставляли только дочерей дворца – дочерей знатных вельмож из Великого Рода. Поэтому Татухепа всю любовь свою перенесла на Асмуникал. Таваннанне очень нравилось ее красивое гладкое личико с большими карими глазами и нежными пухлыми губками. Острый подбородок делал лицо немного вытянутым, но розовые щечки с ямочками, когда она улыбалась застенчивой обворожительной улыбкой, скрывали этот недостаток. Из всех девушек, у Асмуникал, была самая тонкая талия и самые длинные ноги. Таваннанна часто глядя на свою воспитанницу, вспоминала себя такой же юной. Только характер у Асмуникал был спокойный и кроткий. Чувствовалась лувийская кровь. Хетты и особенно хурриты вспыльчивые и горячие, а лувийцы всегда спокойные.

– Я звала тебя, птичка моя, спросить: цело ли твое горячее сердце?

– Мое сердце и душа всегда принадлежит вам, моя госпожа, – не задумываясь, ответила девушка.

– Спасибо, – Фыракдыне одарила девушку улыбкой, полной любви и нежности. – А куда делось твое золотое колечко?

Асмуникал залилась краской. Ее глаза беспокойно забегали. Она заметила Улию, испугано воскликнула и закрыла лицо полупрозрачной головной накидкой.

– Не дрожи, – пожалела ее таваннанна. – Я знаю все твои сердечные тайны. Признайся мне: любишь ли этого юношу? Не красней же! Отвечай. Он мне верный слуга. Я ему многим обязана.

Асмуникал подошла еще ближе к таваннанне и уткнулась лицом в складки ее длинной хубики.

– Да, госпожа, – сквозь слезы стыда еле слышно произнесла она.

– Согласилась бы ты перед Богами стать его верной женой?

– Согласилась, – еще тише ответила девушка.

– А если надо пойти против воли отца? – допытывалась Фыракдыне.

– Я боюсь отца, – со страхом призналась Асмуникал.

– Отцов надо бояться и уважать, – согласилась Фыракдыне. – Ну, а все же?

Бедная Асмуникал не знала, что сказать. Слезы вновь сверкающими капельками показались на глазах.

– Смелее! – подбадривала ее таваннанна. – Вспомни, как я тебя учила: говори все, что на сердце, и Боги тебя поддержат. Страх унижает и губит человека. У дочерей дворца два оружия: острый кинжал и честное смелое сердце.

Асмуникал вытерла слезы краем головной накидки и улыбнулась детской чистой улыбкой. Ямочки заиграли на розовых щеках.

– Пойду против воли отца! – лицо ее стало серьезным. – И пусть Боги меня рассудят, – как можно тверже закончила она.

– Тогда слушай меня внимательно, моя маленькая пташка. Я бы очень хотела видеть тебя счастливой! Так, как отца не уговорить, этот юноша решил тебя украсть. Но что ты задрожала?

– Мне страшно. Ведь если не удастся сбежать, родственники убьют меня.

– Пусть только попробуют тронуть хоть волосок на твоей голове, – возмутилась Татухепа.

– Нет, не губи их тогда. Ведь они вправе наказать меня и тем самым смыть позор с нашего рода.

– У тебя доброе сердце. Но пока я жива, дочь дворца никто не посмеет обидеть, – успокоила ее таваннанна. – Я была еще моложе тебя, когда один красивый черноглазый юноша решил меня украсть.

– Правда! – воскликнули удивленно все трое слушателей.

– Да, но это было так давно. – Взгляд таваннанны затуманился. На губах заиграла чуть заметная улыбка. – Мне исполнилось всего двенадцать. И я согласилась. Так хотелось, чтоб меня не выкупали, словно овцу на базаре, а дерзко украли среди ночи и увезли на быстром коне, сжимая в крепких объятиях.

– Ну и как? – сорвалось у чрезмерно любопытного Барбиша. Он слушал, раскрыв рот, и давно забыл, что перед ним великая правительница.

– Никак, – Фыракдыне горько усмехнулась. – Наш заговор раскрыли. Меня заперли на три месяца в храм богини Вурусему в Арине и кормили только хлебом и водой, заставляя часами замаливать грех. А смелого черноглазого юношу высекли и отправили подальше, телепурием в Куссару.

– Добрая госпожа, неужели ты так несчастна, – пожалела ее Асмуникал. – И вы больше ни разу не виделись?

– Почему же! – Таваннанна озорно поглядела на свою любимицу. – Я вижу его, чуть ли не каждый день. Это лабарна Суппилулиума! – ответила Фыракдыне и рассмеялась, увидев, как у всех от удивления округлились глаза.

– Лабарна Суппилулиума? – с сомнением произнес Барбиша. – Я в это никогда не поверю.

– А тебя никто и не заставляет верить. Ты думаешь, он всю жизнь был степенным и мудрым правителем?

– Таваннанна Фыракдыне! – послышался издалека голос стражника.

Уже спустились густые сумерки. Колесница таваннанны выбралась на дорогу. Впереди горела цепочка огней. Лабарна приказал выстроиться мешедям с факелами по обочине, чтобы Фыракдыне не заблудилась в темноте.

Стражники преградили дорогу.

– Кто такие? Зачем идете?

– Я сын телепурия Верхней страны Улия. А это мой брат Барбиша. Звездоподобная ждет нас. Мы принесли разноцветную шерсть, крашенную лучшими красильщиками в Самухе и железные иголки для шитья, сделанные нашими ювелирами.

Появился старший мешедь таваннанны, оглядел братьев с головы до ног и разрешил пройти. Улия и Барбиша оказались на женской половине халентувы. За плечами они несли плетеные корзины с крашеной шерстью.

Некоторое время спустя к стражникам подошел полный важный вельможа в расшитой красивой одежде. На ногах его нежно поскрипывали новенькие красные сапожки с загнутыми узкими носами. На голове поблескивала золотыми нитями круглая шапочка. Черная напомаженная борода тщательно завита и уложена ровными колечками.

– Кто такой? Зачем идешь? – встретили его стражники обычными вопросами. При этом их каменные лица ничего не выражали, будь то перед ними нищий или высокий сановник.

Вельможа выкатил вперед толстую нижнюю губу и важно представился:

– Я, Судхабия, повар солнцеликого лабарны Суппилулиумы. Пришел к великой правительнице по важному делу.

Просторный круглый зал украшала лепка из алебастра. Посредине журчал фонтанчик. На низеньких скамеечках сидели жены лабарны и дочери дворца. Все занимались обычными делами: одни вышивали золотыми и серебряными нитями на дорогих тканях; другие пряли; равномерно постукивал небольшой ткацкий станок. Под сводами звучала музыка, и звонкие высокие голоса выводили грустную песню. Служанки обходили всех с подносами и предлагали фрукты.

– Звездоподобная, – отвлек ее от размышлений старший мешедь. – К тебе прибыли двое юношей с крашеной шерстью.

Таваннанна в это время занималась чтением донесений из далеких стран.

– Пусть войдут. Я их ожидаю, – разрешила Татухепа и вложила свиток папируса обратно в деревянный чехол.

Появились братья. Поставили у ног правительницы корзины с шерстью и низко поклонились. Она с видом знатока стала перебирать тонкие пряди, сама же незаметно шепнула Улии:

– Иди. Она тебя ждет.

Фыракдыне подала знак одной из девушек. Та оторвалась от вышивания и юркнула в полутемный коридор.

– Следуй за ней, – указала таваннанна.

Пройдя за провожатой по узкому проходу, Улия очутился возле низкой двери. Девушка стукнула три раза, затем скрипнула засовом, впустила Улию в комнату и шепотом произнесла:

– Я посторожу снаружи.

Язычок масляной лампадки слабо освещал крохотную комнату. В небольшом окошке, под самым потолком, проглядывал кусочек вечернего неба. Стены украшали тяжелые ковры с хеттскими и лувийскими орнаментами. Узкая кровать с резными ножками аккуратно убрана под пестрое льняное покрывало. На небольшом столике, в керамической, немного кособокой вазе стоял букет садовых цветов. Рядом лежала неоконченная вышивка. В углу низенькая скамеечка и тазик для умывания.

Улия не сразу заметил Асмуникал. Она сидела посреди комнаты на шерстяном ковре, поджав под себя ноги. Ее плечи чуть вздрагивали. Розовые щеки намокли от слез. Улия осторожно приблизился к ней, опустился на колени и поцеловал душистые черные волосы.

– Почему ты плачешь? – как можно мягче спросил юноша.

– Как не плакать, если птица должна покинуть родное гнездо и лететь неизвестно куда, – услышал он в ответ слова полные грусти.

Асмуникал заплакала еще сильнее. Улия старался утешить девушку, как мог.

– Посмотри, что я тебе принес. – Улия достал из дорожной сумки тонкий головной обруч. – Такие обручи носят все наши девушки. Видишь: черный камень в середине. Он убережет тебя от несчастья. Этот камень встречается только у нас в горах. Он обладает волшебной силой. Говорят, такие камни вылетают из-под копыт божественного оленя, на котором едет Еникей.

Улия осторожно надел на голову девушки обруч. Всхлипывания потихоньку стихали.

***

Старший мешедь вновь подошел к таваннанне и сообщил, что к ней просится повар лабарны, почтенный Судхабия.

– Что ему нужно? – поинтересовалась таваннанна, а в глазах ее промелькнул испуг.

– Сказал: по очень важному делу, – пожал плечами мешедь

– Не пускай его, Великая! – взмолился Барбиша.

– Не могу, – беспомощно развела руками Фыракдыне. – Может быть, он пришел по поручению лабарны. Пусть войдет, – приказала она, а когда мешедь удалился, шепнула Барбише: – Беги, предупреди брата, спрячьтесь на время. Я постараюсь поскорее выпроводить Судхабию.

Барбиша бросился на поиски брата. В освещенном проеме он увидел, как старший мешедь приказывает стражникам пропустить толстого Судхабию. Барбиша завертелся на месте, не зная, куда бежать. В боковом проходе заметил девушку, которая прислонила ухо к двери, пытаясь подслушивать. Она заметила несущегося Барбишу, хотела его задержать, но тот проскочил между ее рук и с грохотом растянулся на полу, до смерти напугав влюбленных.

– Улия, прячься! Сюда идет повар, – задыхаясь, выложил он.

Судхабия, действительно, не сразу направился к таваннанне, а решил заглянуть в комнату дочери. В коридоре послышались его грузные шаги и мерное поскрипывание новеньких сапог.

Выскочить незаметно братья уже не успевали. Улия, недолго думая, схватил Барбишу за шиворот и вместе с ним нырнул под кровать. Асмуникал поправила покрывало. Девушка быстро привела себя в порядок: вытерла с лица слезы, присела на скамеечку возле столика, взяла в руки иголку с нитью и сделала вид, будто занята рукоделием. Улия и Барбиша затаились, словно мыши и не смели дышать.

За дверью послышался протестующий голос стражници. Но его оборвал грубый сочный бас. Затем тяжелая рука осторожно постучалась в дверь.

– Войдите, – робко откликнулась Асмуникал.

Судхабия протиснулся в комнату. Его красные новенькие сапоги остановились прямо перед носом Улии.

– Здравствуй дочка, – приветливо сказал он и погладил своей широкой ладонью девушку по голове. Асмуникал, по обычаю, поцеловала руку отцу.

– Почему сидишь одна, скучаешь? – спросил Судхабия, не зная, с чего начать разговор.

– Мне нездоровится, – слабо ответила девушка. – Голова кружится.

– Скоро она у тебя еще больше закружится от счастья. Ты у меня станешь самая счастливая и самая богатая. Это, конечно, трудно будет уладить, но я обязательно своего добьюсь!

– О чем ты говоришь, отец?

– О твоей судьбе, – Судхабия самодовольно засопел. – Я сейчас иду к звездоподобной обговорить одно дельце: как лучше выдать тебя замуж за сына лабарны Арнуванду. Ведь Арнуванда – наследник престола и станет впоследствии лабарной, а ты, как старшая жена, взойдешь на трон таваннанны.

– Ну что ты, отец, – слабо возразила Асмуникал. – Не получится из меня таваннанны. Правительница должна быть сильная, властная. К тому же, я старше Арнуванду, а Боги не любят таких браков, когда жена старше мужа.

– Что ты за ерунду несешь! – разозлился Судхабия и топнул ногой. – В своем ли ты уме? Вся Хатти будет у твоих ног. Ты будешь пра-ви-тель-ни-ца, – протянул внушительно он. Затем в сердцах воскликнул: – Дура! – Смачно сплюнул на ковер, не зная, как более ярче выразить чувства. – Ты что не хочешь быть похожей на Фыракдыне? Править страной? Сидеть во главе стола на всех праздниках? Все будут ползать перед тобой на коленях, ловить каждое твое слово! Будешь грозной великой правительницей.

– Отец, я не умею быть грозной. Я не хочу, чтобы передо мной ползали на коленях…

– Замолчи! – Судхабия затряс кулаками. – Все мое дочери безропотно подчинялись воле отца – и смотри, как счастливо живут. Одна ты смеешь возражать. Жалкая тварь. Готовь себе свадебный наряд. Будешь делать все, что я скажу, иначе изобью, как собаку.

– Но отец! – попробовала возразить Асмуникал. Ее глаза наполнились слезами, а в сердце закипела обида.

– Думаешь, я не догадываюсь, отчего тебе нездоровится? – наступал на нее Судхабия, все больше распаляясь, и размахивая толстыми руками. – Все этот оборванец – сын Хемиши – лишил тебя покоя. Забудь о нем! Не он ли подарил эту безделушку? – Судхабия грубо сорвал с головы дочери золотой обруч с черным камнем и, со злостью, бросил его на пол.

Улия весь задрожал от гнева. Он готов был выскочить из укрытия и зарезать грубияна. Барбиша понял его порыв и крепко сжал руку брата, давая понять, что не время для сведения счетов. Еще успеется.

– Отец, что ты делаешь! – закричала Асмуникал и попыталась поднять обруч. Но Судхабия оттолкнул ее легкое тело своей огромной ногой. Девушка полетела в угол и сжалась в комочек от страха.

Судхабия немного поразмыслил, поднял обруч и промурлыкал под нос:

– Что я делаю! Это же золото. Обруч много стоит. Так, – протянул он и любовно погладил желтый искрящийся металл, ощупал пальцами чеканный узор. – Камень какой-то? Надо будет его выковырять и вделать аметист или лазурит. – Настроение его заметно улучшилось. Он, уже громче, обратился к дочери: – Давно моя варасама не ходила по твоей спине. Да что я с тобой разговариваю? Я – отец, и вправе решать судьбу дочери. Ты выйдешь замуж за Арнуванду. А про своего чумазого горца забудь. Зятья будут следить за каждым твоим шагом. Если этот оборванец приблизится к тебе – ему обрежут уши.

Он стремительно вывалился из комнаты и громко хлопнул дверью, оставляя в темноте рыдающую дочь. Улия с Барбишей вылезли из укрытия.

– Скорее! – Крикнул Барбиша.

–Чего скорее? – Рассердился Улия и принялся утешать вздрагивающую девушку.

– Хватит плакать! Асмуникал, встань! – Мальчишка чуть не силой заставил подняться ее на ноги. – Отлично! – удовлетворенно воскликнул он. – Мы с ней одного роста.

– Успокойся, не кричи, дай подумать, – одернул его Улия.

– Я уже все за тебя придумал, – отмахнулся Барбиша. Нерешительность брата злила его. – Ты будешь ее воровать или нет?

– Но как?

– Тебе пастухом надо быть, а не воином, – разошелся Барбиша. В другое время, за такие слова получил бы по шее. Но в этот раз Улия понял: брат придумал, действительно, что-то хитрое. Тем временем глаза Барбиши озорно загорелись. – Иди, посторожи за дверью, а мы с Асмуникал переоденемся. Она в моей одежде выйдет из халентува.

– Нет! …Я не могу…Не хочу! – Ужаснулась девушка, представив себя в мужском коротком андули.

– Ничего страшного, – уговаривал ее Улия. – По-моему, очень здорово придумано. Иначе нам не выбраться. Ты же слышала, что за тобой будут следить. А горцев стражники никогда не останавливают.

В это же время Судхабия предстал перед очами таваннанны. Он грузно опустился на колени и с жаром принялся целовать край ее одежды.

– С чем пожаловал слуга лабарны? – спросила таваннанна, позволив ему встать.

– О, великая и прекраснейшая, твоя неувядаемая красота затмевает само солнце. Позволь преподнести небольшой подарок с берегов Хапи.

Судхабия протянул таваннанне изящную золотую шкатулку для благовоний, усыпанную драгоценными каменьями. Таваннанна знала о жадности Судхабии, и была удивлена такой щедростью. Шкатулка стоила сикелей двадцать пять серебром.

– Я пришел, недостойный, чтобы припасть к ногам твоим и спросить: довольна ли ты моей дочерью? Отцовское сердце всегда болит за детей.

– У тебя хорошая дочь, – Фыракдыне, сразу поняв, о чем пойдет разговор. – Она умна и, что особенно ценно для девушки, скромная. Любая работа в ее руках идет быстро и ладно. Я очень люблю слушать, как она играет на иннцинаре и поет.

– Спасибо, звездоподобная, что так отзываешься о моем ребенке. Нет больше радости для старого отца, чем слышать похвалы о собственных детях. А я наблюдал, какой у тебя славный сын Арнуванда. Он умен и смел. Настоящий сын лабарны. И еще ему передалась твоя красота.

– Вот как? – удивилась таваннанна.

– Правда, правда, – уверял Судхабия с серьезным выражением лица.

– Ты, наверное, позабыл, что Арнуванда не мой сын. Он от другой жены Суппилулиумы. Мои сыновья: Мурсили, Пиясили и Алувамна, – поправила его таваннанна.

– Разве? – Смутился Судхабия, сознавая, что наплел чего-то не то. Тут же выкрутился: – Но это не важно. Они все тебя любят, как родную мать. Хочу сказать о другом. Я долго приглядывался, рассуждал и вдруг подумал: как удивительно Арнуванда и моя дочь Асмуникал подходят друг другу.

Таваннанна при этих словах гневно сдвинула тонкие брови. Судхабия побледнел и, заискивающе, преданным взглядом посмотрел в огненные глаза повелительницы.

– Чего ты хочешь, льстец? Женить Арнуванду на своей дочери?

– Но, могущественная, я же не предлагаю ничего дурного, – нагло оправдывался Судхабия. – Ты же сама мудрыми устами сказала, что Асмуникал лучшая из дочерей дворца. Разве она не достойна стать женой сына лабарны?

– Зачем же ко мне обращаешься с подобными предложениями? Прекрасно знаешь, что Суппилулиума должен искать невест для сыновей, а не я.

– Знаю, знаю. Но у великого лабарны, да будет он счастлив и здоров, столько дел, столько дел…, – сочувственно пропел Судхабия. – Ты ему просто подскажи, что моя дочь такая спелая ягодка! И ничего страшного, что она старше Арнуванды.

– Тебе очень хочется увидеть дочь на моем месте, – нахмурилась таваннанна.

Судхабия вновь побледнел, словно пойманный вор, но справился с собой и ответил:

– Ну что ты, солнцеликая. Я и подумать бы не посмел о таком. Пусть у меня глаза вытекут, и язык отвалится, – пролепетал вельможа, а сам с опаской ощутил, как там язык и глаза – вроде бы, все на месте.

– У тебя и без того все дочери замужем за знатными чиновниками. Чего же ты еще желаешь? Быть тестем самого лабарны?

– Я и посметь такого не могу! Хотя, у меня знатный древний лувийский род, – соврал Судхабия. – Что для меня чины и награды! Главное – честно служить солнцеподобному лабарне.

Таваннанна была бесконечно удивлена, услышав столь откровенную наглую ложь. Она еле сдержалась, чтобы не рассмеяться и с искренним выражением лица ответила:

–Хорошо. Я вижу: ты честный и преданный слуга нашего правителя. Я просто обязана поговорить о твоем деле с лабарной.

Судхабия весь расцвел от счастья. Он не знал, как благодарить правительницу и, ничего лучшего не придумал, как только упасть на колени и лобызать кончики ее остроносых туфель.

– Улия, заходи! – позвал брат.

Юноша вошел обратно в комнату. Увидев Барбишу в женской хасгале, чуть не лопнул от смеха.

– Таким чучелом только детей пугать.

Синяя головная накидка обрамляла носатое смуглое лицо и спускалась до пояса. Хасгала оказалась узкая в плечах. Ткань натянулась в подмышках, и от этого руки неестественно болтались. На груди же материя топорщилась, показывая, что там абсолютная пустота.

– Хватит смеяться, – обиделся Барбиша. – Уходи скорее. Меня не жди. Я сам выберусь.

– Нет! – решительно ответил Улия. – Я не могу тебя бросить. Если поймают?

– Меня вся митаннийская армия ловила – и не поймала, – смело усмехнулся Барбиша. – А тут кучка сонных мешедей.

Улия увидел Асмуникал и обомлел. Короткая хубика еле доходила до колен. Стройные точеные ноги, обутые в высокие узконосые сапоги, никак не походили на мужские. Куртка Барбиши из шкуры лани была широка в плечах. Пояс Асмуникал решила не одевать, иначе сразу будет заметен обман: у юноши не может быть такой тонкой талии и таких крутых бедер. Длинные толстые косы еле поместились под мохнатую овечью шапку. Она густо покраснела под взглядом Улии.

– Не смотри на меня так, – попросила девушка, смутившись.

– Эх, какая у тебя будет красивая жена! – вздохнул Барбиша. – Если тебя убьют, то я женюсь на ней по наследству.

– Я тебе сейчас так врежу! – разозлился Улия, размахнулся кулаком, но затем крепко обнял брата.

– Будь осторожен, – попросил Барбиша. – Довези Асмуникал живой.

– И ты будь осторожен. Смотри, чтобы Судхабия тебе уши не обрезал.

– Не беспокойся, – самоуверенно ответил Барбиша. – Скорей я ему что-нибудь отрежу. Да поможет вам Еникей!

Улия и Асмуникал вышли из халентувы, озираясь по сторонам.

– Эй! Идите скорее сюда! – позвал их Фазарука, выглянув из-за угла. Он вел под уздцы длинноногого черного жеребца. На широкой груди скакуна красовался пестрый платок. Когда Фазарука увидел Асмуникал, то даже присвистнул: – Ох, какой у тебя брат красивый, – зацокал языком, еще больше вводя девушку в краску. – А я для вас все приготовил. Коня подобрал самого быстрого. Чепрак постелил на спину мягкий. Грудь платком повязал и купил тонкую ткань, в которую невесту увернешь.

– Спасибо! – поблагодарил Улия. – Я в огромном долгу.

– Ерунда! Сажай невесту и скачи в Арину. Таваннанна распорядилась, чтоб вас там приняли и спрятали. Вот, возьми. – Фазарука протянул ему две глиняные таблички и пояснил: – На одной письмо таваннанны к телепурию Арины, на другой охранная грамота. Тебя по ней будут везде беспрепятственно пропускать. Это Цула постарался.

– Ой! – испугано воскликнула Асмуникал и спряталась за круп коня.

К ним не спеша, вразвалочку, подходил надсмотрщик над снедью лабарны, один из зятьев повара Судхабии. Улия с надеждой взглянул на Фазаруку. Тот только весело подмигнул в ответ.

– Мир вам! – поздоровался надсмотрщик, поравнявшись с заговорщиками.

– Хранят тебя Боги, – ответили Фазарука и Улия.

Надсмотрщик остановился и внимательно, взглядом знатока, осмотрел скакуна. Похлопал коня по крутой холке, затем спросил:

– Послушай, Фазарука, зачем ты платок нацепил на грудь коню? Неужели собрался свататься?

– Угадал, – кивнул Фазарука.

– Что-то я не слыхал об этом. И на кого же пал твой выбор?

– Скоро узнаешь.

Надсмотрщик не спешил уходить.

– Ты хотел еще о чем-то спросить? – попытался быстрее избавиться от него Фазарука.

– У меня есть вопрос к этому юноше, – он небрежно кивнул головой в сторону Улии, да так презрительно глянул, что у того закипела кровь в жилах, а страх уступил место ненависти и жажде крови. – Долго он еще собирается оставаться в Хаттусе?

У Улии вот-вот готовы были сорваться с языка дерзкие слова, но более сдержанный Фазарука положил ему руку на плечо и ответил:

– Он уезжает прямо сейчас. А тебе он очень нужен?

– Он, мне? Нет, – с наглой ухмылкой ответил надсмотрщик над снедью, явно, удовлетворенный таким ответом. – Просто, мой тесть Судхабия жаловался, что этот щенок пристает к младшей дочери. Асмуникал вскоре предназначена роль таваннанны, и не хотелось бы, чтобы потом ходили какие-нибудь кривые слухи.

– Неужели солнцеликая Фыракдыне собралась умирать? – шутливо изумился Фазарука.

– Нет! Упаси нас Боги от такого. Но Асмуникал готовят в невесты Арнуванде. Мужчины нашего рода должны оберегать ее от всяких сопливых мальчишек.

Улия крепко стиснул зубы и потянулся за кинжалом, но Фазарука крепче сдавил его плечо, не давая совершить глупость.

– Ну, мне пора, – наконец развернулся надсмотрщик над снедью и отправился дальше. – Не забудь на свадьбу пригласить, Фазарука.

– Обязательно, – крикнул вдогонку жезлоносец. – Без тебя никак нельзя.

Улия выругался шепотом, щелкнув в ножнах кинжалом. Фазарука вывел из-за коня всю дрожащую Асмуникал. Надсмотрщик не обратил на нее внимание. Подумал, что это Барбиша.

Улия запрыгнул на коня, посадил перед собой Асмуникал, обернул ее куском ярко-красной дорогой угаритской материей с ног до головы, нежно прижал к груди и тронул скакуна. Конь пустился в галоп, отбивая копытами мерную дробь. Сердца влюбленных сладостно забились от мысли, что им уже никто не сможет помешать быть вместе. Прохожие шарахались в разные стороны и прижимались к стенам домов. А когда всадник проносился мимо, неистово вопили во все горло, не то от радости, не то сердито: «Воры! Невесту украли! Держи!» Конь ураганом промчался по торговой площади, перевернув несколько корзин, и уронив прилавок с горшками. Все зеваки: покупатели и торговцы кинулись за ним вслед с криками и визигами. Разве можно было упустить такой редкий случай: посмотреть, как смелый юноша украл возлюбленную из-под носа жадных родичей. А конь пролетел арку городских ворот и вырвался на простор. Только пыль клубилась позади.

Повар Судхабия довольный, что уговорил таваннанну, уверенно шагал по коридору. Его лицо сияло. Блаженная улыбка растянула губы до ушей. Он любовно похлопывал себя ладонями по брюху и мурлыкал под нос веселую песенку. В его узколобой голове строились великие планы, заодно подсчитывались расходы и доходы от сделки. Конечно же, он станет жезлоносцем. А как иначе? Он же тесть лабарны! Жезлоносец Судхабия – звучит! Все на колени! Трепещите! Простой лувийский сборщик зерна… Нет, надо придумать родословную посолиднее: там, дед был великим воином, управлял далеким городом, или еще что-нибудь.

Так размышляя, он дошел до покоев дочерей дворца. Решил зайти, обрадовать Асмуникал.

В это время Барбиша осмотрел комнату и нашел большой кувшин с маслом для жертвоприношения. Он водрузил сосуд на плечо, закрыл накидкой лицо и собрался выйти. Если у стражников возникнут вопросы, то он, то есть она, идет по поручению таваннанны в храм Богини Вурусему отнести жертвенное масло. Вдруг послышались грузные шаги с поскрипыванием и довольное мурлыкание. Барбиша весь похолодел. Волосы встали дыбом. Он поставил кувшин на пол, а сам упал на ложе лицом вниз.

Повар, продолжая мурлыкать, без стука вошел в комнату и надменно взглянул на тело обманщика, притихшего на кровати. Поучительным отцовским тоном Судхабия произнес:

– Радуйся, несчастная! Твой добрый и мудрый отец сумел договориться со звездоподобной, да даруют ей Боги долгие лета и неувядаемую красоту. – Он выдержал паузу, ожидая реакцию дочери – но безрезультатно. Его рука потянулась к поясу за варасамой. – Ты не рада? Чего молчишь?

Барбиша не знал, что делать. Он задергал плечами и заскулил, изображая рыдания.

– Снова заныла, – разозлился повар и опять смачно сплюнул прямо на ковер. Сам про себя подумал: «Ох, и ноги у нее кривые. Раньше, вроде, не замечал. Но ничего, на смотринах надо будет одеть хасгалу пышнее для укрытия дефекта».

Судхабия прошелся по комнате взад-вперед. Непрекращающееся вытье начало его раздражать.

– Ну-ка успокойся! – прикрикнул он, топнув ногой. – Беги и поблагодари звездоподобную. Кинься ей в ноги, глупая девчонка. Не каждой выпадает такое счастье – быть женой сына лабарны, а потом таваннанной.

Судхабия не выдержал, грубо схватил Барбишу, тряхнул его хорошенько в воздухе и поставил перед собой. Накидка соскользнула с головы обманщика, и повар увидел перекошенное от страха лицо мальчишки. От неожиданности он попятился и с грохотом сел на пол. Рот его скривился, накладная борода съехала в сторону, а рука пыталась вытащить из-за пояса, зацепившуюся за что-то, кожаную варасаму.

Барбиша понял, что ему несдобровать и решил спасаться бегством. Он, недолго думая, схватил кувшин, с которым собирался выходить, и со всего размаху огрел им повара по голове. Черепки разлетелись в разные стороны, а толстый вельможа оказался весь облит маслом. Мальчишка ловко перепрыгнул через тушу повара и устремился к выходу. Судхабия взвыл, словно разъяренный бык. Его глаза налились кровью. С плетью в руках, он ринулся за Барбишей. Тот с перепуга забыл, в какой стороне выход, и влетел в круглый зал с фонтанчиком посредине, в котором отдыхали жены лабарны и дочери дворца. При виде мальчишки в женском наряде, который задрал подол хасгалы и, сверкая голыми коленками, бежал вприпрыжку, а за ним гналась огромная туша, лоснящаяся от масла, женщины подняли отчаянный визг. Таваннанна инстинктивно выхватила кинжал. Но когда пригляделась и поняла, в чем тут дело, неудержимо расхохоталась.

Судхабия, увлеченный погоней, споткнулся и упал прямо в корзины с крашеной шерстью. Когда он вновь поднялся, то напоминал собой огромного разукрашенного барана. Таваннанна, неспособная больше сдерживать себя, давилась от смеха.

Барбиша, найдя единственный путь к спасению, распахнул узорную решетку окна и спрыгнул вниз. Судхабия не успел схватить мальчишку и, свесившись в окно наполовину, ругался последними словами, пока мешеди таваннанны не выволокли его за ноги из зала.

Барбиша приземлился удачно: прямо на спину садовника, который ковырялся возле цветущего куста. Садовник полетел лицом прямо в кучу свежего навоза, которым, он же, хотел удобрять кусты. Дальше Барбиша пустился без оглядки по цветникам. Но вдруг его оторвали от земли крепкие руки.

– Ты чего натворила, что так прытко удираешь? – услышал он над собой грубый голос и, подняв глаза, увидел надменное лицо старшего надсмотрщика за снедью. – Что? – удивился тот, – Барбиша! Что это ты в женской хасгале? Постой, постой. – Глаза надсмотрщика округлились. – Это же хасгала Асмуникал. – Барбиша мысленно прощался с жизнью. – А с кем это, интересно, ускакал твой брат?

Дальше надсмотрщик над снедью помнит только звон в ушах, щебетание птичек и радужные круги перед глазами. Мощный удар в ухо откинул его на пять гиппесар в сторону. Мальчишку сгреб в охапку Цула и поспешил скрыться за угол.

***

Суппилулиума принимал телепуриев в трапезном зале. Наместники сидели за длинным накрытым столом. Во главе стола восседал сам лабарна. Попивали вино, вели обстоятельный разговор о том, что на следующий год привозить в столицу; сколько плугарей посеют пшеницу и ячмень; сколько руды можно будет добыть; какое количество скота требуется для армии и для храмов; о многих других важных делах. Вошел мешедь. Доложил, что повар Судхабия просит разрешения упасть к ногам повелителя.

– Что-нибудь случилось? – удивился властитель, ведь повар может входить к лабарне без доклада.

– Его невозможно понять, – ответил мешедь. – Он рыдает, рвет на себе одежду. Облит маслом, весь в шерсти.

Услышав столь странное описание, Суппилулиума разрешил впустить повара. Тот на четвереньках приполз к ногам лабарны. Вид его был ужасен: грязный, липкий, всюду клочьями крашеной шерсти. Он невнятно бормотал, ревел, что-то пытался объяснить, затем стал бить лбом об пол, да так сильно, что лабарна побоялся за его здоровье. Ему дали выпить крепкого вина и усадили на скамью. Судхабия немного успокоился. Вытер тыльной стороной ладони слезы, размазывая грязь по лицу, и запричитал плачущим голосом:

– Ой, горе! Ой, позор! Ой, украли!

– Объясни толком: что случилось! – Суппилулиума начал беспокоиться. – Что-нибудь украли у тебя с кухни? Может из казны или из храма?

– Украли, украли, – причитал Судхабия и опять облился слезами. – Дочь мою украли. Мою маленькую Асмуникал. Опозорили на весь город, на всю Хатти, на всю вселенную.

– Твою дочь! – успокоился Суппилулиума. – Так бы сразу и сказал. Кто украл? Разбойники? Требуют выкуп? Так я пошлю мешедей по их следу.

– Нет, не разбойники. Жених украл! – плакал Судхабия. – Да не жених, а оборванец. Вон, его сын. – Он указал на Хемишу. – Совсем распустились эти горцы.

– Но ты, жирный баран, мешок с дерьмом в золоченой одежде. Я же могу подрезать твой поганый язык, – прошипел Хемиша и сделал угрожающее движение вперед.

Судхабия отпрянул назад и перевернулся вместе со скамьей. Он весь затрясся и, в надежде на спасение, подполз к ногам правителя.

– Успокойтесь! – прикрикнул лабарна. – Опять я вижу раздор меж своих слуг. Обоих посажу в яму на месяц. – Затем обратился к повару: – Чего дрожишь, как овца перед истаннаной? Небольшая беда в том, что жених похитил твою дочь. Наверное, ты заломил за нее чересчур высокий выкуп. Так теперь радуйся – тебе не придется приданое отдавать. И зачем оскорблять горцев, если скоро вступишь с ними в родство.

– Что! – Хемиша привстал от негодования. – Чтобы этот выскочка из блохастых пастухов вступил со мной в родственные связи? И с чего ты взял, что это мой сын украл твою дочь?

– Знаю! – И Судхабия, надеясь изобличить преступника, рассказал все, как было, включая и то, как Барбиша переоделся в женскую одежду и чуть не искалечил его.

Но вместо того, чтобы пожалеть бедного опозоренного отца, все покатывались со смеху. Наконец Суппилулиума приказал разыскать и привести Барбишу.

Мальчик смело вошел в зал, не обращая ни на кого внимания, и встал на одно колено перед властителем, причем, лицо маленького наглеца выражало спокойствие и безграничную преданность властителю. Даже Суппилулиума на миг усомнился в его причастности к воровству невесты. Но лабарну не так просто провести. Он глянул на Барбишу в упор и потребовал:

– Рассказывай!

– Солнце мое! Повелитель вселенной! От тебя ничего не скрыть. Расскажу все, как было, – начал Барбиша с наглой самоуверенностью. – У одного осла был сикель серебра. Он решил поменять ее на мину золота. Пока длинноухий ходил и уговаривал богатого льва, в это время хитрый лис стащил его драгоценность. Осел и есть – осел! – закончил Барбиша под дружный смех присутствующих.

Только Судхабия не смеялся. Он долго соображал, о чем идет речь в притче, затем округлил глаза и взвизгнул:

– Это я – осел?

– Разве я сказал, уважаемый Судхабия, что вы осел? – удивился Барбиша, при этом состроив невинную рожу. – Но вы сами признались…

Все расхохотались еще громче.

– Ну, мальчишка! – сквозь смех вымолвил Суппилулиума. – За смелость и находчивость получишь от меня коня, а за дерзость и оскорбления старших – двадцать ударов варасамой.

Хемише тоже было не до смеху. Он сидел мрачный.

– Солнце наше, разреши, я сам его выпорю, – попросил он глухим голосом, весь кипя от негодования. – Я покажу этому дерзкому ягненку, как дразнить волков. И братец его старший получит сполна. Что вы натворили? Хотите кровной вражды?

– О какой кровной вражде ты говоришь! – возмутился лабарна. Веселость тут же улетучилась из зала. – Я не позволю проливать кровь из-за девчонки. И чего плохого в том, что украли невесту? Это древний хеттский обычай. Во все времена воровали невест, и никогда из-за этого не вспыхивало никакой вражды. Чего молчишь? – Накинулся он на Судхабию. – Если ты оскорблен – требуй суда.

– Требую суда, – несмело подал голос повар.

– Позвать сюда Старшего кантикини Танри. Пусть он рассудит спор. Позвать писцов. Пусть принесут таблички с хеттскими законами, – отдал распоряжение мешедям повелитель.

Вскоре появились писцы со стопками глиняных табличек. Вошел старший жрец, мудрейший Танри.

– Ты звал меня, великий – я пришел, – смиренно, но с достоинством произнес он.

– Рассуди дело, и пусть Боги тебе помогут в этом, – сказал лабарна. – Юноша украл невесту. Что ему грозит по священным законам Хатти?

Писцы разложили на столе перед Танри глиняные таблички. Старший кантикини выбрал нужную, пробежался по строкам иероглифов глазами, затем сказал:

– В законе сказано, мой господин, что если отец не согласен отдать невесту за выкуп, или назначил слишком большую цену, то жених может ее украсть. Но воровать невесту равносильно изнасилованию. Невеста считается обесчестчена.

– А что там написано про изнасилования? – забеспокоился Суппилулиума.

– Здесь написано: если мужчина изнасиловал женщину, то ему грозит смертная казнь. Но если женщина была изнасилована в комнате, из которой можно было позвать на помощь, то казнить надо обоих.

Наступило тягостное молчание.

– Здесь какое-то недоразумение, – произнес Суппилулиума. – Выходит, что за кражу невесты надо казнить? Но я ни разу не слышал о таком страшном исходе. Все потом женятся и живут долго и счастливо. Неужели они нарушают закон?

– Не совсем так, мой повелитель, – продолжал Танри. – Здесь указано, что если жених перед тем, как украсть невесту, вручит подарок ее отцу, пусть даже стоимостью в пол сикеля медью, и если тот по глупости или по умыслу его примет, то значит – отец и жених в сговоре. Подарок является залогом согласия родителей на воровство. В этом случае никто не наказывается. Далее сказано, что по истечению семи дней, жених должен вернуть невесту отцу, дабы родственники подготовили ее к свадьбе. Отец имеет право не давать приданого за невесту, а жених может не платить выкуп. Это все.

– Казнить его надо! Казнить! – завопил Судхабия. – Он мне никакого подарка не делал.

– Постой же! – Гневно прервал его лабарна. – О чем плетет твой глупый язык. Твою дочь похитили из халентувы. Она могла позвать на помощь. Значит и ее должны подвергнуть смертной казни.

– Пусть и ее казнят, – согласился Судхабия поникшим голосом. – Все равно она опозорила меня и весь наш род.

– Подумай! Хорошо подумай! – настаивал лабарна. Но повар безнадежно махнул рукой. – Значит, решено! – Суппилулиума оглядел помрачневшие лица присутствующих. Хемиша сидел бледный. Губы плотно сжаты. Глаза горели. Лабарна понял, что если допустит казнь Улии, то горцы вырежут весь род Судхабии. Этого еще не хватало! А жирный дурак требует казни, даже не задумываясь о последствиях. Лабарна с надеждой взглянул на Барбишу. Тот прибывал в растерянности. Но вдруг глаза его засверкали.

– Солнце наше, погоди выносить приговор, – взмолился мальчик. – Позволь сказать слово в защиту, и тебе не придется посылать на смерть две юные жизни.

Все невольно с облегчением вздохнули. Суппилулиума сам обрадовался, но строго сказал:

– Говори!

– Повар Судхабия лжет. Он принял подарок от Улии, – выпалил уверенно Барбиша.

– Что? Я! Когда? – заорал возмущенно повар.

– Готов подтвердить перед ликом всех Богов, что у него на голове золотой обруч с черным камнем, который, по заказу Улии сделали наши ювелиры.

Тут все заметили: действительно, на большой голове Судхабии, поверх расшитой круглой шапочки сверкал золотой обруч, явно, узкий для такой большой головы. Судхабия и сам про него забыл. Идя от таваннанны, он примерял его на себе, да так усердно, а обруч не налезал… Но Судхабия добился своего – надел все же, хоть и виски больно сжало.

– Хемиша, – спросил Суппилулиума, – тебе знакомо это украшение?

– Обычно такие обручи носят у нас в горах женщины, чтоб ветер не срывал головную накидку…

– Решено! – Воскликнул лабарна, не слушая слабые протесты Судхабии. – Невесту украли «По закону». Никто наказание не несет. У отца невесты оказался залог в виде золотого головного обруча с черным камнем. Значит, отец с похитителем были в сговоре.

Писцы еле поспевали наносить палочками на сырую глину слова лабарны. Затем они поднесли таблички властителю, и тот скрепил печатью свое мудрое решение.

Барбиша сиял от счастья, хотя понимал по косым взглядам отца: порки не избежать. Судхабия сидел поникший, и отсутствующим взглядом уставился в пол. Впрочем, он долго не расстраивался и к ночи напился вместе с Хемишей, Цулой и Фазарукой до беспамятства. Повар не соблюдал меры, поэтому сильно перебрал. Его пришлось отмачивать в реке, а после тащить домой. На следующий день Судхабия уже не вспоминал о своих обидах, потому что его мучила несносная головная боль.

А юный похититель, прижав к сердцу возлюбленную, погонял взмыленного коня. Копыта отстукивали мерную дробь. Мимо проносились широкие поля и виноградники, сады и дикие рощи. У Асмуникал дух захватывало от быстрой езды. Она спрятала голову на груди у Улии и слушала, как колотится его горячее сердце. И не было на свете счастья большего, чем стремительно нестись на лихом коне, прижавшись друг к другу, чувствовать биение сердец и ничего не бояться…

По обычаю, из Хаттусы последовала погоня. Все мужчины из рода невесты выехали на ослах в полном боевом вооружении. Смешнее зрелища нельзя было увидеть: воины в тяжелых доспехах со щитами и копьями, верхом на осликах. Поглазеть собралась, чуть ли не вся Хаттуса. Судхабия, правда, среди преследователей отсутствовал. Его обмякшее тело, в это время, нес домой Цула, потому, как повар сам не в состоянии был идти от большого количества выпитого вина. Отдав стражникам три сикеля серебром, за то, чтобы они показали дорогу, по которой умчался похититель, родственники поскакали в другую сторону. К ним, еще, присоединился Фазарука, пьяный и веселый, с десятком таких же подвыпивших друзей. Все это сборище на ослах в боевых доспехах подняли за городом невообразимый шум. Стражники на башнях забили в деревянный колотушки, решив, что приближается враг, и этим переполошили весь город. В общем, погоня удалась на славу. Вскоре, потешное войско вернулось в Хаттусу и направилось праздновать «горе» – на том и закончили.

Через семь дней горцы вкатили в город двухколесную повозку, запряженную дикими ослами. В повозке сидела Асмуникал, закутанная в черную ткань. Подкатив повозку к роскошному дому в два этажа с большим садом, горцы постучались в ворота. Открыл старый невольник. Вышел повар лабарны, сухо поздоровался и передал Хемише острый нож, в знак того, что если с невестой что-нибудь случиться до свадьбы, жених может прирезать ее отца. Только после этой короткой церемонии, повозку втащили в обширный двор.

Невесту отвели на второй этаж в маленькую комнату с узким одним-единственным окошком. Окошко прикрывала узорчатая решетка. Подруги и сестры заперлись с невестой и начали готовить ее к свадьбе. Они шили наряды из дорогих тканей и пели грустные песни. Таваннанна прислала чудесные ахеявские украшения и ассирийский лазурит. Фыракдыне очень сожалела, что должность не позволяет ей готовить вместе с подругами Асмуникал к обряду.

***

Кучерявая голова Барбиши с озорными глазами показалась над верхушкой забора. Он осмотрел двор и увидел Судхабию, важно ходившего по двору с увесистой палкой в руках. Чтобы свадьба состоялась, жених должен был пробраться в комнату невесты. Отец и другие мужчины не должны ему мешать, но имеют полное право колотить его палками, пока он пробирается к заветной двери. Ох, Судхабия оторвется! За все обиды ответит жених сполна!

– Мир твоему дому, почтенный Судхабия, – поздоровался Барбиша.

– Привет, – пробурчал повар. – Спускайся во двор, я угощу тебя дубиной.

– За что, дядя? – Барбиша состроил удивленное испуганное лицо. – Разве я тогда вас больно ударил кувшином?

– Ах, щенок, ты еще издеваешься! – начал свирепеть Судхабия. – Надел девичьи тряпки… А еще воином себя считаешь.

– Другого выхода не было, – оправдывался Барбиша. – Но вы здорово испугались. А взвыли, будто дикий кабан. А как бежали, как бежали… Таваннанна до сих пор хохочет, вспоминая тот вечер.

– Ах, молокосос! Ты как со мной разговариваешь! – совсем распалился повар. Он попытался достать мальчишку палкой, но забор оказался слишком высокий, и ему никак не удавалось дотянуться.

– Да, дядя, – издевался Барбиша, – мал ты ростом. Я подожду, а ты сбегай за лестницей.

Чаша терпения Судхабии переполнилась.

– Эй вы! – Крикнул он своим зятьям, охранявшим двор и сад. – Глядите, чтобы Улия не пробрался в дом. Я выйду на улицу и намну бока этому ягненку.

Судхабия выскочил из калитки и погнался за Барбишей, грозя ему дубинкой. Когда он пробегал мимо двух нищих, сидевших у забора, то чуть не споткнулся о них. Серые грубые плащи почти сливались с дорожной пылью. Грязные головные платки скрывали чумазые лица. Нищие поднялись. Высокий, сгорбленный старик повел за собой слепого юношу. Они направились прямо во двор.

– Чего надо, попрошайки? – заорал слуга, загораживая дорогу.

– О, добрый человек, – простонал нищий. – Я и мой слепой сын долго шли в этот город. Мы очень проголодались, нас мучает жажда. Подай нам немного хлеба и воды, и Боги возблагодарят тебя.

– Убирайтесь вон, шелудивые свиньи, пока я не спустил собаку, – гаркнул слуга. – Идите к храму, там и побирайтесь.

– Но, добрый человек, мы же просим только кусочек хлеба, – молил нищий, чуть не плача.

Слепой юноша упал на колени и подполз к слуге, выдавливая из себя хриплые звуки:

– Дай пить. Дай пить.

Слуга подумал, что будет лучше поскорее отвязаться от этих попрошаек, пока не вернулся хозяин и не отругал его. Судхабия терпеть не мог нищих бродяг.

– Сейчас принесу, – недовольно сказал он и пошел в дом.

Слепой юноша тут же прозрел и тенью проскользнул вслед за ним. Вскоре слуга появился вновь. На ладони его лежал кусок проплесневелой ячменной лепешки. Он брезгливо кинул хлеб нищему под ноги, прямо в пыль. Затем слуга поглядел вокруг и, не увидев слепого юношу, с беспокойством спросил:

– Эй, попрошайка, а где второй? Не дай Боги, сворует что-нибудь – убью обоих.

– Сейчас услышишь, – ответил Тоопека с ехидной ухмылкой.

На втором этаже раздался треск двери, слетающей с петель, и пронзительный женский визг. Это Улия ворвался в комнату, где заперли невесту. Он подбежал к Асмуникал, поцеловал ее и надел на пальчик маленькое колечко. Одним ударом ноги юноша вышиб узорчатую решетку на окне и закричал:

– Невеста моя!

Все сторожа сбежались к дому, но было уже поздно. Судхабия переломил об колено свою палку и с сожалением произнес:

– Вот же лисица! Все-таки пробрался. А я хотел хоть разок огреть его по-отцовски.

Тоопека схватил слугу за горло цепкими пальцами. Тот от боли упал на колени и открыл рот, пытаясь позвать на помощь. Преобразившийся нищий запихнул ему в глотку кусок проплесневелой лепешки со словами:

– Жри, скотина. Как подашь страннику, так боги тебя и отблагодарят. А в следующий раз не отворачивайся от голодного.

Слуга послушно сжевал лепешку и с трудом ее проглотил. Он морщился, корчил невообразимые гримасы, но деваться было некуда.

К дому подъехали несколько колесниц, украшенных разноцветными лентами и гирляндами цветов. Даже лошадям нацепили венки и в гривы вплели пестрые лоскуты. Невесту вывели и усадили в первую повозку. Ее облачили в красивую хасгалу небесно-голубого цвета. Розовая головная накидка скрывала лицо. Множество украшений сияло и переливалось на руках и на шее. В другую повозку посадили Улию. Он скинул нищенские лохмотья и теперь был облачен в короткую белую хубику и куртку из шкуры тигра. Зверя он сам недавно убил на охоте. Колесницы, а за ними огромная толпа родственников и приглашенных, двинулась узенькими улочками в Верхний город к священной самшитовой роще. Под ноги лошадям кидали зерно, на счастье.

Среди зеленых зарослей самшита шла ровная ухоженная дорожка. Молодые вышли из колесниц, и рука об руку направились по дорожке к белому храму. Их встретили Старший кантикини и Сестра Богов. Они провели молодых в храм. В темной прохладной целле подрагивал священный огонь на рогатом алтаре. Весело плескался священный источник. Молодые принесли в жертву Богу грозы и Богу Солнца хлеб с жиром и кусочками сарамы, кувшины с напитками валахи и марува. Затем принесли в жертву хлеб Богу окна Хасамили, Богу двери Апкиуу, Богу мужской силы Инару, Богине охоты Румесе и Богу плодородия Телепину. Жрецы обмыли их лица водой из священного источника. Дали выпить священного вина из ритуальных сосудов. Их руки связали гирляндами из цветов и провели вокруг рогатого алтаря. После, молодых вывели во двор, где запрягли в упряжку для волов. Жрец, одетый Богом судьбы, взялся за плуг. Улия и Асмуникал, под всеобщее ликование, протащили ярмо по кругу. Плуг взрыхлил землю и завершил линию, точно попав в начало борозды. Это считалось хорошим знамением.

Старший кантикини громко произнес:

– Отныне вы муж и жена, как два ствола дерева с единым корнем, как два крыла у птицы, как два вола в упряжи! – Он воздел руки к небу и воскликнул: – Боги вас соединили навеки в земной жизни, и после смерти. Будете счастливы!

На них посыпались лепестки цветов вперемешку с зерном, а под ноги полетели черепки битой посуды.

После торжества все поспешили на веселый пир, который не утихал три дня и три ночи, не давая спокойно спать жителям Хаттусы. Одни музыканты сменяли других. Виночерпии еле поспевали к погребам. Повара не отходили от котлов и жаровен.

А через тир дня невесту, под заунывный плач подруг и сестер, повезли в Верхнюю страну, к далеким синим горам.