Читать книгу Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков - Страница 12

«Що то за Маросияне? Нам ёго й вимовить трудно», – говорили всё те же украинские крестьяне, что отказались считать себя русскими. «Малороссиянин – слово книжное, и они (украинские крестьяне. – С. Б.) его не знают», – пояснял Пантелеймон Кулиш. Вопреки этому свидетельству, в украинском фольклоре слово «малороссияне» известно. Даже неграмотные украинцы могли его не раз слышать, скажем, от русских чиновников или от панов. Тот же Кулиш услышал от восьмидесятилетнего козака Семена Юрченко историю о том, как светлейший князь Потемкин будто бы обратился к Екатерине II с просьбой набрать в армию «из трех губерний чистых малороссиян»[177], высоко ценя их боевые качества. Слово «малороссияне» часто использовал и Шевченко, но только в русских повестях, в своем русском дневнике и в письмах к русским адресатам. В его поэзии этого названия нет, как нет там и Малой Руси. В поэзии есть «козаки».

Слово «казак» впервые упомянуто еще в XIII веке в тексте под названием Codex Cumanikus, составленном, видимо, в Кафе (Феодосии) монахами-францисканцами. «Казак» там был часовым, стражником. В XIV–XV веках это слово имело уже два значения, противоположных только на первый взгляд: 1. наемный воин, стражник; 2. изгнанник, скиталец, авантюрист[178]. В сущности, и те, и другие – люди, порвавшие со своим родом, с привычным окружением, головорезы, которые решили или продать подороже свою саблю, или, если покупателя не нашлось или искать его было унизительно, сами добывали себе пропитание всё той же саблей.

С конца XV века слово «казак» («козак») всё чаще обозначает уже не татарина, а славянина, казака донского или «черкасского».

Обжитые земли Московского Великого княжества и Великого княжества Литовского отделялись от Крымского ханства широкой полосой земель, почти незаселенных – Диким полем. Жить в Диком поле было слишком опасно для нормального обывателя. Другое дело – воинственный и вооруженный авантюрист. Ему вдали от начальства – воеводы, старосты, каштеляна – только вольготнее. Но лучше предоставим слово писателю. Среди обширных и не воплощенных в жизнь планов Николая Васильевича Гоголя была и книга об истории Малороссии.

Из статьи Н. В. Гоголя «Взгляд на составление Малороссии»: «И вот выходцы вольные и невольные, бездомные, те, которым нечего было терять, которым жизнь – копейка, которых буйная воля не могла терпеть законов и власти, которым везде грозила виселица, расположились и выбрали самое опасное место в виду азиатских завоевателей – татар и турков. Эта толпа, разросшись и увеличившись, составила целый народ, набросивший свой характер и, можно сказать, колорит на всю Украину, сделавший чудо – превративший мирные славянские поколения в воинственный, известный под именем козаков народ, составляющий одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это пустошительное разлитие двух магометанских народов (татар и турок. – С. Б.), грозивших поглотить Европу»[179].

Козаков стали использовать в своих целях и военные власти Великого княжества Литовского, а позднее – и власти польской короны. Войск для охраны южных границ от крымских и буджакских татар не хватало, а козаки подходили на роль пограничной стражи. Однако их военный потенциал оказался гораздо значительнее. Первые настоящие организаторы украинского казачества – староста хмельницкий Предслав Лянцкоронский и староста черкасский и каневский Евстафий Дашкевич – перевооружили козаков и начали успешно воевать против татар и турок, отвечая набегом на набег. Воевали козаки и против русского (Московского) государства, но главным противником все-таки оставались басурмане. В начале 50-х годов XVI века Дмитрий Вишневецкий, христианский рыцарь, посвятивший жизнь войне против ислама, основал замок на острове Малая Хортица, что в нижнем течении Днепра. Уже летом 1557-го замок был окружен татарами. Вишневецкий с козаками отступил в Черкассы, а укрепления на Хортице были разрушены татарами. Но именно с этого замка пошла история Запорожской Сечи.

Днепровское (Запорожское) казачество поставил на службу Речи Посполитой Стефан Баторий, учредив казачий «реестр». Реестровые козаки получали жалованье за службу польской короне и воевали за польские интересы на всех южных и восточных фронтах – от Смоленска до Молдавии. Позднее польский опыт используют русские, превратив донских казаков из разбойников и головорезов в исполнительных и верных стражей Московского царства, а затем и Российской империи. Но в Польше сделать козаков опорой государства не удалось.

С течением времени желающих пойти в козаки становилось всё больше, контролировать их было всё труднее, а отношения между поляками-католиками и православными подданными польского короля становились всё хуже. Козацкие восстания превращались в кровопролитные войны, которые подавляли со всё большим трудом. Наконец, первое действительно успешное восстание 1648 года привело Речь Посполитую на грань гибели, а козаки во главе с Богданом Хмельницким создали что-то вроде военно-политического объединения, почти государства, называвшегося «Войско Запорожское».

Русские историки, начиная с Николая Ульянова, напуганные украинским национализмом, не раз пытались развенчать «козацкий миф», доказать, что козаки – особое сословие, чуждое малороссийскому народу. Но эта критика критики не выдерживает. Если старши́на, как и положено всякой элите, старалась обособиться, то путь в простые козаки был открыт всякому еще долго. Во время беспрерывных войн, продолжавшихся от битвы при Желтых Водах до разрушения Чигирина князем Ромодановским, любой смелый мужик мог сменить соху и борону на саблю и рушницу (ружье) и пойти в козаки. В 1654 году в Стародубе не стало мещан, потому что все мужчины записались в козаки[180]. Недаром на старых европейских картах «Украина» называлась «Землей Козаков» (Terra Cosaccorum)[181]. Самих русинов-украинцев европейцы в XVII–XVIII веках именовали «нацией казаков» или «украинской казацкой нацией»[182].

В XVIII веке всё чаще было наоборот: потомственные козаки, не желавшие служить, переходили в крестьянское сословие. Об этом хорошо знали и российские власти: «Прежние малороссийские земледельцы (поспольство) мало чем различествовали от козаков»[183], – сообщал генерал-губернатор князь Репнин императору Николаю I.

Козаками были почти все народные герои, а ведь песни о них украинский крестьянин мог слушать еще в колыбели. Украинский фольклор не противопоставлял мужиков козакам. Напротив, народные песни и думы рассказывают именно о козаках: «Еще и ныне простой пахарь воспевается в песнях лишь в поэтическом и любезном народу образе казака»[184], – писал Иван Аксаков в 1858 году.

Историк и журналист Виктор Аскоченский оставил интересные воспоминания о встречах с Тарасом Шевченко. При первой встрече Шевченко его спросил: «То ви, мабуть, козак?» Поэт имел в виду не сословную, а национальную принадлежность Аскоченского. Тот ответил по-малороссийски: «Був колись» (был когда-то). Затем уточнил, что предки его в самом деле были казаками, но казаками донскими. Когда же Аскоченский спел украинскую песню «Злетів орел попід небо, жалібно голосить…», то Шевченко, выпивший к тому времени, воскликнул: «Сучий я син, коли ви не козак!.. Козак, щирий козак!»[185]

Шевченко не был исключением. «Козаками» или «казаками» называли украинцев даже русские, побывавшие в Малороссии, – вспомним нашего давнего знакомца, князя И. М. Долгорукого. Для него слова «хохол», «малороссиянин» и «козак» были синонимами[186]. «Малороссияне именовались прежде козаками»[187], – писал Левшин.

Козак и мужик – не социальные антагонисты, как пан и мужик. Козак – тот же мужик, только вооруженный, сменивший плуг и упряжку волов на коня и саблю. Запорожский козак «близок сердцу народа, как главный выразитель самостоятельной народной силы и народных стремлений»[188]. Он был героем песен и дум, в украинском народном вертепе его даже изображали так, будто он больше, крупнее остальных героев. Козак – образец для подражания. Потенциально – это любой украинец. Отсюда и необыкновенный успех «козакоманства» Шевченко, так раздражавший не только русских, но и просвещенных украинцев вроде того же Кулиша. Отсюда и слова Павло Чубинского, ставшие частью национального гимна: