Читать книгу Путешествие в Тмутаракань. Проза - Сергей Берсенев - Страница 5

Лёг человек, повесил замок на веки и думает: «Спокойной ночи, Геннадий Сафронович! Жди: сейчас будут сны волнами накатываться!. Возможно, возможно… Однако человек совсем забыл про меня. Прежде чем мозг заядлым пловцом нырнёт в бездонную пучину, я сделаю эту попытку долгой и мучительной. Иногда могу заставить просмотреть всю прошлую жизнь в замедленном действии, особо выделяя каждое душещипательное событие. Пей горстями димедрол, кури сигарету за сигаретой – бесполезно.

Вообще-то Геннадию есть, что вспомнить. Но сегодня он будет благодарен мне за подарок, связанный непосредственно с поездкой. Да и как ему не помнить Мишку, близнецов – Толика с Семёном, Галку, Тоньку, Иринку…

Мишка… Это одна из самых глубоких и болезненных ран, когда-либо нанесённых ему судьбой. Будучи юношами, они мечтали о долгой и преданной дружбе. Но…

Первые подвиги навсегда покрылись пылью прошедшего времени и, как бы Толстиков не пытался воскресить то, с чего всё начиналось, я не пущу его на столь отдалённое расстояние. Побалую отдельными отрывками и только.

Девчонки – особый разговор. За Паршиной он бегал с первого класса, а Тонька Черноусова и Галка Немоляева, по-детски страдая и проливая первые слёзы, пытались отбить его. Да и Мишкина сестра, Варя, тоже иногда посматривала в его сторону с интересом. Галку он донимал проказами и дразнилками, с Тоней обходился по-товарищески, Варю же практически не замечал. Он её вообще не воспринимал всерьёз: мог за косу дёрнуть да толкнуть в заросли жгучей крапивы.

Другое дело Ирка Паршина. Ей льстило, что симпатичный московский мальчик уделяет ей больше внимания, чем остальным девчонкам. С годами внимание обещало перерасти в романтическое чувство. Временами местная принцесса, сознавая собственную значительность, пользовалась привилегиями: задирала нос, вертела задом. От этого Геннадий злился и вымещал обиду на деревьях, вырезая на их коре характерные татуировки.

Когда он не был занят футболом или рыбалкой, то непременно находился поблизости от уютного домика Паршиных, в надежде увидеть объект своего чрезмерного увлечения. Вечером в клубе (если позволяла возрастная категория фильма) Генка, будто случайно, усаживался рядом с ней и в темноте смотрел на её симпатичный, немного курносый, профиль дольше, чем на экран, игнорируя даже приключенческие сюжеты.

Возможно судьба, не спеша, так бы и докатила их до печатей в паспортах, но тут его дед вздумал сцепиться в жутком споре с пра-пра-праВедьмой из-за наплыва случайных гостей, которые нахлынули из Москвы, воспользовавшись неосторожным приглашением, сделанным старухой в маразматическом приступе.

Геннадий не ездил в Деревню вплоть до окончания школы. Он уже махнул рукой на Иринку и остальных всех вместе взятых, но вдруг бабка пошла на попятную и срочной телеграммой попросила отпустить хотя бы Геночку.

Мать с дедом обычно при упоминании о старой карге запевавшие дуэтом Змеев Горынычей, сначала закочевряжились, но под натиском настоятельных просьб Геннадия, сопровождаемых недвусмысленными угрозами приводить домой сомнительных волосатых товарищей, пошли ему навстречу.

Генка неспроста рвался прочь из Москвы. Ему так хотелось забыть о месяце, бесславно проведённом в подмосковном Клину. Точнее – в военном посёлке на окраине города.

Место отдыха особо выбирать не приходилось, а в институт он документы решил не подавать: потянуло в армию за мужским характером.

Итак, на следующий день после сдачи последнего экзамена дед выдал любимому внуку два червонца, и вскоре Толстиков с огромным чемоданом, впервые без сопровождения взрослых, отправился на родину великого русского композитора Чайковского.

Самой ценной поклажей, которую Генка упаковал в чемодан, была форма футбольного вратаря, включая бутсы и перчатки. Яшина из него, к сожалению, не получилось, но любовь к популярному виду спорта осталась. Он помнил, что футбольное поле там имелось, и пацаны резались порой не на шутку.

Два душных часа в электричке скрасила «Королева Марго». Она же и спасла от нападок вредных старушек, упустивших при посадке сидячие места и проклинавших молодое поколение последними словами.

Левобережная, Химки, Сходня, Крюково…

Ла Моль, Кокконас, Генрих Наваррский, Герцог де Гиз…

Фирсановка… Кажись, приехали…

Первое, что сделал Геннадий после того, как катапультировался из электрички – узнал точные координаты ближайшего вино-водочного погребка. Домик-самобранка располагался невдалеке – метрах в пятидесяти от станции, но, если бы ему не подсказал местный ханыга, вряд ли бы он показал уровень Шерлока Холмса. Москва и Клин – два параллельных, непересекающихся мира. Такую ветхую постройку на окраине столицы определили бы разве что под сарай, в центре – снесли бы наверняка.

Зато витрина не уступала ни одному уважающему себя районному универсаму – ни Бирюлёвским, ни Чертановским, ни Медведковским, ни… Чего там только не стояло: и коньяки разнозвёздочные, и водки разноимённые, и портвейны, и сухие вина… У Толстикова по неопытности глаза разбежались. Один из червонцев он решил оставить про запас, на второй же замыслил отовариться не хуже ветерана Великой Отечественной войны. Когда ошалевшие было глаза успокоились, его выбор пал на скромное и дешёвое плодово-ягодное. Целых девять «бомб» получилось… Естественно, сам он покупать не осмелился – восемнадцать ещё не стукнуло. Мужик из очереди выручил, пожалел…

Чемодан изрядно потяжелел, но в рейсовый автобус Толстиков, юноша среднего телосложения, влез счастливый, особенно не напрягаясь. Его распирало от удовольствия, потому что спиртным он надеялся умилостивить дядю, который был старше племянника всего на каких-то восемь лет.

– Фу, какая гадость! – отреагировал неблагодарный родственник, едва взглянув на презент, преподнесённый от всего сердца.

– Я думал – чем больше, тем лучше, – расстроился Толстиков.

– Ладно, не выбрасывать же… – дядя Вова с опозданием понял, что переборщил и, хлопнув парня по плечу, побрёл за стаканами, пока не возвратились с работы старшие. Сам он предпочитал нигде не работать, ссылаясь на редкое заболевание нервной системы.

Уничтожив вместе с дядей половину гостинца, Генка вышел на улицу в надежде встретить тех, с кем подружился лет пять назад. Однако всюду ему попадались незнакомые лица, а в квартирах Саш, Вить и Серёг жили другие люди. Такова судьба офицера – колесить по стране. Толстикову пришлось наводить новые мосты, завязывать новые узелки, изучать новые характеры…

Квартира располагалась на втором этаже, и можно было выйти на балкон, развалиться на стуле, предварительно напялив для понта солнцезащитные очки, и производить разведку. На следующий день он так и сделал.

Смотреть сверху вниз на людей – удел избранных. Да и то существует грань, за которую переходить опасно. А несовершеннолетнему юноше за подобное и браться не стоит. Однако Генка ощутил незнакомые доселе чувства и посматривал на прохожих, аки римский император – брезгливо и надменно. Это занятие уму быстро наскучило. Люди людьми, а он приехал сюда за другим. Вдруг в поле его зрения попали фигуры двух девушек, щебетавших на другом конце двора. Лица их рассмотреть было невозможно. Как ни напрягал он зрение, радовали глаз только стройные фигурки. Одна была блондинкой, вторая тёмненькой… Чтобы обратить на себя внимание, Толстиков встал и начал на балконе наигранно потягиваться, производить какие-то несуразные действия, но это ни к чему не приводило. Тогда он несколько раз помахал им рукой. Девушки наконец-то его заметили, улыбнулись и помахали в ответ: мол, спускайся – познакомимся!

Обрадованный Толстиков пулей бросился к двум принцессам. По дороге чуть не снёс степенного майора, входящего в подъезд. Когда он подбежал к прекрасным незнакомкам, радость медленно сползла с его лица: даже симпатичными девушек трудно было назвать. Конечно, на вкус и цвет… А если нет цвета, то что?

Генка застыл, как вкопанный, и девушкам пришлось взять инициативу в свои руки.

– Откуда такой красивый мальчик появился в нашем гарнизоне? – спросила плосколицая, похожая на камбалу, блондинка.

– Из Москвы я, – нехотя ответил Толстиков.

– То-то мы тебя тут никогда не встречали. К кому приехал? – ввернула свой интерес невзрачная тёмненькая.

– К Потаповым, – буркнул Генка и указал пальцем в сторону дома, из которого только что выбежал.

Обе девушки пожали плечами, показывая свою неосведомлённость. Разговор перешёл в бестолковое русло: знакомство (Таня и Света). И далее банальные вопросы: где в Москве живёшь, как учишься, кем хочешь быть, есть ли в Москве девушка… Генка не знал уже, как избавиться от принцесс, мгновенно перекочевавших в ранг простушек.

Они наверняка стояли бы ещё долго… Может быть, даже вместе сходили бы в кино. Но тут мимо них проплыла (иначе и не сказать) девушка, которой не стоили и двадцать таких Тань и Свет… Взгляд Толстикова будто прилип к удаляющейся фигуре красавицы

– Кто это? – непроизвольно вырвалось у него.

– Забудь! – брезгливо фыркнула Света-блондинка, – За этой выпендрёжницей бегает Котов.

– Мне это ни о чём не говорит, – пожал плечами Генка.

– Девушка самого сильного парня в гарнизоне, – заверила Таня.

Но Толстиков уже не слушал, Он был весь в несформировавшихся мечтах.

– Извините, девушки, я вдруг вспомнил об одном неотложном деле. Встретимся завтра…

– Где и когда? – с надеждой поинтересовалась Света, которой понравился новенький.

– Я вас с балкона увижу и спущусь.

Вернувшись домой, Толстиков погрузился в раздумья: как познакомиться с неприступной «крепостью»? Подойти прямо на улице и заговорить? Так отошьёт, да ещё получишь по роже от местных ребят. Как ни напрягал Генка мозги, ничего путного в голову не лезло. Решение пришло неожиданно.

На следующий день он снова занял место на балконе и принялся осматривать двор.

– Эй! – неожиданно донеслось снизу. Это крикнул ему крепкий парень примерно его возраста. Генка решил не сдаваться и показать столичную марку, пусть и за счёт напрашивающегося фингала.

– Если ты это мне, то я на «эй» не откликаюсь.

– Борзый такой? – улыбка парня была скорее не наглой, а дружелюбной. Просто, проверял на вшивость.

– Какой есть…

– Ладно, спускайся, коли не бздишь… Поговорим…

– Пять секунд! Стой на месте…

Они с минуту осматривали, оценивая друг друга.

– Васька… Котов, – протянул первым руку крепыш.

– Генка… Толстиков… С Москвы, к Потаповым приехал…

– Знаю, к Семёнычу с Валентиной Григорьевной… Они с моими родителями дружат.

– К ним. Я и раньше сюда приезжал, лет пять назад. Только в сороковой дом.. Сейчас никого и не видно…

– Тут это обычная история… Перевели отца служить в другое место. И вся семья – за ним… Надолго к нам?

– Думаю, до сентября, – прикинул в уме Толстиков.

– Нормально, – улыбнулся Васька, – Я тебя с нашими ребятами познакомлю. Классные пацаны. У тебя велик есть?

– Есть… Вернее, у дядьки выпрошу… У него полугоночный…, – с сомнением промямлил Генка, – Я ещё в футбол на воротах неплохо стою.

– Отлично, – искренне обрадовался новоявленный друг, – я тебя с собой возьму на тренировку детского «Химика». А может, и сыграть удастся… Скажем, что ты только что переехал… И ещё…

Тут он сделал загадочное лицо…

– Я тебя со своей девушкой познакомлю. Самая красивая в городке!

От этих слов Толстиков переменился в лице. Стал похожим на спелый помидор.

Вскоре они разбежались по домам, договорившись вечером попинать на стадионе мяч.

Вскоре Котов познакомил Генку не только с друзьями, но и с той самой девушкой, которая покорила его с первого взгляда.

– Аня, – мелодично представилась она, когда они с новым другом пришли к ней в гости. Толстиков не сводил глаз с красавицы, и ей это было приятно. Васька не ревновал: был уверен в собственной неотразимости.

Спустя пару дней Толстиков рискнул наведаться один.

– А где твой друг? – удивлённо спросила Аня, открыв дверь.

– Они с ребятами в город уехали, – не соврал Генка. Так было на самом деле.

– Ну, проходи…, – неуверенно впустила она его.

Они расположились в её комнате и около пяти минут сидели молча. Разговор не клеился. Генка словно язык проглотил от стеснения. Куда подевалась смелость, гнавшая его на тайное свидание?

– Ты стихи любишь? – вдруг нарушила молчание Анечка.

– Не очень, – честно признался Толстиков, – Один раз попробовал написать… Белиберда получилась…

– А прочти, пожалуйста!

– Я только четыре строчки помню…

– Всё равно! Хоть четыре!

– Хорошо…, – напряг Генка память, – Твоё сердце – цветок моей жизни! В ночном небе сверкаешь звездой! Каждый день умираю от мысли – у тебя есть кто-то другой… Вот…

– А что… совсем даже неплохо. – мило улыбнулась девушка.

И тут он рассказал ей всё о себе, раскрыв такие тайны, о которых не рискнул бы рассказать и лучшему другу. Ничего в них позорного не было, но это были тайны, касающиеся первых мужских сомнений, вопросов…

Аня не опешила, не была сражена шоком. Только посмотрела внимательно ему в глаза и ответила со всей девичьей мудростью, имевшейся на то время.

Уходил домой Толстиков, словно летел на крыльях. Он не думал, что перед ним так быстро откроются перспективы романтического увлечения, и – плевать, что при этом он переходил дорогу новому приятелю. В любви – каждый сам за себя.

Вскоре он убедился в своей правоте. Васька сам оказался не из правильных моралистов.

Однажды вечером он ему предложил принять участие в заманчивой авантюре:

– Ген, недалеко есть – пионерский лагерь. Там, наверняка, классные девчонки есть. Мы завтра туда с ребятами на великах собрались. Ты с нами поедешь?

Генка помялся: неизвестно, даст ли дядька гоночный велосипед… Но и отказываться не хотелось.

– Знаешь, завтра транспорт будет занят…, – с грустью произнёс он.

– Мы чего-нибудь придумаем. В городке почти все на колёсах, – приободрил Котов, и Генка сдался.

На следующий день они впятером отправились в непростое путешествие через несколько населённых пунктов ловить за хвост юношескую мечту. По дороге никаких приключений не произошло, кроме того, что Генка чуть не свернул себе шею, рухнув в кювет. Отделался лёгким испугом. В пионерлагере их, естественно, никто не ждал: внутрь не пустили. Они побродили, побродили вокруг в поисках дырки в заборе, но так и не нашли её. Васька виновато молчал – ведь это он всех взбаламутил… Правда, никто, признавая его авторитет, и не решился высказать претензии. Несолоно хлебавши ребята вернулись назад уже затемно.

После неудавшейся поездки настроение у Толстикова испортилось. Утром он достал последнюю бутылку плодово-ягодного, оставшуюся после совместных возлияний с дядей, и «с горя» выпил около половины содержимого. Сразу потянуло на подвиги.

Семья Ани жила в соседнем подъезде и до её квартиры он добрался за 5 минут.

Когда Генка позвонил, она открыла ему сама.

– Что случилось? – спросила девушка, заметив его «необычное» состояние.

– Поговорить надо очень, – Толстиков попытался выглядеть важным и серьёзным.

– Ну, проходи, – неуверенно разрешила Аня, – скоро отец должен вернуться.

– Я недолго, – заверил Генка.

Он прошёл в её комнату и без разрешения уселся на диван.

– Что случилось? – повторила Аня вопрос более твёрдым голосом.

– Понимаешь… понимаешь… ты… мне очень понравилась….

Лицо Ани сделалось на мгновение каменным, но потом она взяла себя в руки и спокойно произнесла:

– Гена, ты выпил сегодня – вот несёшь всякую ерунду… По тебе заметно… Иди домой. Я не люблю выпивающих.

– Но я люблю тебя с тех пор, как увидел, – грохнул Генка решающей фразой, из- за которой, собственно, и пришёл, и сам в это поверил.

– Не смеши меня, – рассмеялась Аня, – Ты знаешь, что мы дружим с Васькой, а тебя я знаю всего несколько дней. Милый мальчик… и всего-то… И не думай даже!

Генка попытался что-то возразить, но его «возлюбленная» встала, показывая всем своим гордым видом, что разговор окончен!

Он понуро вышел из квартиры, вернулся домой и погрузился в думы: городок стал ему противен.

Родственники восприняли его решение уехать с удивлением, но так и не добились толкового объяснения. С утра пораньше автобус местного значения уже вёз его в направлении вокзала.