Читать книгу Большая гусиная охота. Лёнькина весна. Повести - Сергей Борисович Колбин - Страница 3

На одной из самодельных карт я обнаружил название найденного мохового водоёма. Это было Гусиное озеро. Неспроста его так нарекли, и данное обстоятельство ещё больше подстегнуло к походам за гусями на Гусиное.

Озеро площадью около двадцати гектаров несколько напоминало латинскую букву «S». С трёх сторон его окружал болотный сосняк, а с четвёртой оно было как бы прикрыто возвышающейся «берёзовой шапочкой» – золотистой в середине осени и коричневой в её конце. Вдоль слегка качающегося берега тянулась тропинка, а старое кострище подтверждало, что не один я сюда добираюсь.

В конце октября, выкроив пару дней, спешу на новое свидание с болотом, озером, гусями. Вначале взору предстаёт прерывистая соснами синяя линия, потом сплошная, и вот оно у моих ног – Гусиное озеро. Тёмная, почти чёрная вблизи, поверхность воды пустынна. Начинаю обходить береговую линию и перед самой «берёзовой шапочкой», неожиданно, из крохотного заливчика, взлетают четыре огромные, чёрные утки. Гремит дуплет и пара остаётся лежать на воде. Долго их гонит по волнам к противоположному берегу, а я пока заканчиваю обход озера. По пути, на мысках, нахожу остатки скрадков-шалашей, изготовленных явно не в этом году. Наконец уток подогнало к берегу, и я поднимаю тяжелых, по весу не меньше кряквы, птиц. Больше всего в них поражает огромный клюв, размером со спичечный коробок – таких мне ещё не приходилось добывать. Начинаю вспоминать цветные иллюстрации из папиной толстой книжки – похоже, что это турпаны, дома ещё раз проверю. Рядом с берёзовым торцом острова растут довольно толстые сосны, часть из которых засохла и должна стать дровами для моего костра. Наступившая середина дня, в отсутствие лёта дичи – лучшее время для подготовки к ночи, и я начинаю рубить топориком неподатливый сушняк, стаскивая к облюбованному на берегу озера месту. Во время работы впитываю в себя аромат сосен, вереска с багульником; он пьянит, а предстоящая ночь предвещает что-то таинственное.

Неожиданно близкий гогот бьёт, как током. Хватаю ружьё и боковым зрением вижу, что огромный караван гусей уже заметил меня, отворачивая от озера. Отлетев километра два, гуси начали делать круги, снизились и, видимо, сели. Что есть мочи бегу в этот район, хотя не знаю, что там за местность. Оказалось, что гуси сели в центре огромного мохового поля, практически лишённого даже низких сосенок. С расстояния в три сотни метров вижу серую шевелящуюся массу птиц, но подойти к ним нет никаких шансов. Что же делать? После долгого обдумывания решаю зайти с той стороны, куда они держат путь, то есть с юго-запада. Когда до намеченной точки остаётся пара сотен метров, гуси неожиданно снимаются и, набрав высоту, с криками, как раз через намеченное мной место, улетают. Долго, до самого исчезновения из поля зрения, провожаю сотенный косяк, а когда звуки гогота становятся не слышны, возвращаюсь к озеру.

Закончив подготовку к ночи, замечаю, что время уже вечернее, да и огромная свинцовая туча заволокла полнеба, предвещая дождь. Сортирую дрова по размеру, а заготовленный сосновый хворост для растопки закрываю прорезиненной курткой на месте будущего кострища. Вечерняя заря оказалась короткой – гусей даже не слышно, сумерки же, вместе с тучей, поразительно быстро убивают остатки дневного света. Перед самой полной темнотой слышу шум утиных крыльев и стреляю по едва видимому силуэту. После шлепка птицы о воду, как по команде начинается ливень. Бегу к биваку и прямо под курткой зажигаю растопку. Огонь хорошо охватывает сухие веточки, распаляется, но стоило убрать куртку, как костёр с шипением начал гаснуть. Приходится уже стоя, согнувшись, загораживать его собой и распахнутыми полами, подкладывая более толстые сучки. Наконец образовалось столько углей, что дождю не справиться с победившим огнём. О сне, правда, и речи быть не может – нужно постоянно подкладывать дрова. Так, сидя у костра, и прошла эта длинная ночь.

Под утро настойчиво начала пробиваться мысль: «А стоит ли терпеть такие лишения из-за чего-то?». Но с рассветом дождь прекратился, а донёсшийся издалека гусиный гогот, как оказалось, на несколько десятилетий уничтожил подобные мысли.