Читать книгу Такие вот туманы - Сергей Борисович Колбин - Страница 3

В тёплых утренних лучах солнца лета 1932 года на завалинке возле высокого деревенского дома сидел щупленький дед. Его маленькая фигура, сгорбленная спина, морщинистое лицо, поросшее давно не стриженной чёрной с проседью растительностью, резко контрастировали с большим, ещё крепким домом, срубленным из очень толстых брёвен. Старик подумал, что это, наверное, последнее из его прожитых девяти десятков лето и воспоминания нахлынули на него с хронологической последовательностью.

Впервые себя Андрей помнил в играх с шестью старшими братьями, самые взрослые из которых баловали его, средние относились равнодушно, а вот младшие норовили обидеть. Затем в памяти всплыло доброе лицо матери, а в ушах прозвучал грозный голос отца: «Хватит лоботрясничать, завтра с братьями отправляйся сено ворошить!» Так закончилось детство, и потекла череда трудовых мозолистых лет. В страду работали до изнеможения, а в престольные праздники гуляли так, что чертям тошно было – застолья до тошноты, драки с парнями из соседней деревни до членовредительства. В деревне их дом, рубленный отцом с дедом, которого Андрей не застал живого, был самым большим. Злые завистливые языки нашёптывали, мол, ваш тятька лиходеем был и на кровавые деньги такой дворец отгрохал. Старшие братья говорили, что «наш батька во время войны с французами солдатскою доблестью отличился, и сам Кутузов ему за это мешок денег отвалил». Ещё была царская грамота подтверждающая сии подвиги, но мать её при уборке по неразумению в печи сожгла, за что нещадно была бита мужем. Потом вспомнились проводы старшего брата на военную службу – во время застолья он впервые тайком испробовал хмельной браги (не понравилось). Через несколько лет Иван вернулся на костылях без ноги и с медалью на груди «За Крымскую войну». Пожил он недолго – культяпка вскоре загноилась, и брата снесли на погост. Через год «забрили» в солдаты и следующего по старшинству брата Гаврилку. Средних двух сыновей Никиту и Игната отец отправил учиться – то ли в Псков, а может в Санкт-Петербург. По истечении какого-то времени в один год не стало следующих двух братьев Василия и Прохора – одному в драке проломили колом голову, другой умер от неизвестной скоротечной болезни. В довершении несчастий с почтовым ямщиком пришло извещение о гибели Гаврилы и медаль «За турецкую войну». Родители сильно горевали, да и ему самому тошно было – шестеро братьев, а в доме никого.

У старика подступил комок к горлу, закружилась голова и он, прислонив спину к тёплому срубу на какое-то время, задремал. Едва заметная улыбка вскоре пробудила – вспомнилось, как его женили.

На вечерних посиделках появилась незнакомая девушка из соседней деревни, и сердце Андрея забилось как-то по-новому, по-особенному. А отец тем временем, обеспокоенный продолжением рода, решил оженить хотя бы младшего сына. За неделю до Покрова он сообщил ему:

– Ну, вот что Андрюшка. В праздник едем сватать тебе невесту, а то, как бы нам с матерью без внуков не остаться. Сам укажешь, в какие ворота стучать, или мне пальцем в небо тыкать?

– Укажу папенька!

Удивлённый отец недоверчиво спросил:

– Хоть ни косая, ни кривая, ни нищенка?

– Да нет, она сущий ангел!

– Ну-ну. Все они ангелы, пока с под венца, да на ко…, а потом садятся на шею, и погонять начинают! Ничего – всем это попробовать придётся – хлебнёшь и ты мёда с редькой.

Церковь, запах ладана, громовой голос отца Мифодия, испуганные глаза невесты и радостная ночь длиною в целую зиму! А потом потекли будни – работа в поле, со скотиной, с лошадьми, рождение двух дочерей и долгожданного сына Петра. В одну осень простыли по возвращении с ярмарки и слегли мать с отцом – до Рождества они уже не дожили. Теперь он остался за старшего. О средних братьях не было слышно ничего, но впоследствии оказалось, что Никита погиб в 1905-м, а Игнат в 1917 году. И Андрей, понимая, что ему больше никто не поможет, взялся за хозяйство с удвоенной энергией. Прикупил земли, увеличил поголовье скотины и, не посрамив отцовский статус зажиточного крестьянина, стал считаться в земстве нарочитым хозяином. Быстро заневестились и были выданы замуж дочери Татьяна и Елена, а вот Петруша шарахался поначалу от женского племени, как чёрт от ладана. Но природа, хоть и с опозданием, взыграла и в нём. Приворожила его первая красавица окрестных деревень – поехали сватать. Родители быстро нашли взаимопонимание, а вот невеста – противится, и не понятно по какой причине. Так и уехали ни с чем. Поговорил Андрей с родителями Алёны ещё раз и те убедили дочку согласиться. Венчание состоялось, но по дороге к свадебному столу невеста выпрыгнула из брички и побежала в лес, где её поджидал на верховой лошади полюбовник, известный на всю округу гармонист Павел Осташёв. Несколько суток прятались они по стогам да шалашам. Туманными ночами Алёна простыла и скоропостижно скончалась, а Осташёв сбежал из родных мест и больше не появлялся. Тяжко было Петруше, невеста из-под венца сбежала – позор на всю округу.

Уехал Пётр в Санкт-Петербург с молчаливого согласия отца. По его письмам, поступил он на Путиловский завод и, освоив несколько профессий, был поставлен на ответственную работу – машинистом парового молота. Зарабатывал хорошо, стал городским жителем, ходил в музеи, записался на курсы гармонистов. Приобрёл гармонь и по вечерам веселил рабочую молодёжь, но до сих пор помнил Алёну и то, что Павел Осташёв играл всё же лучше его.

Началась Первая мировая война, но Петра, как специалиста оборонного цеха не пустили на фронт, хотя он не был против этого. В 1915 году произошла то ли авария, то ли диверсия – паровой котёл молота взорвался, и осколком машинисту повредило живот. Хорошо, что госпиталь был при заводе и Петру быстро сделали операцию. Лечение двигалось медленно, а соседи по палате оказались умными и прозорливыми людьми – дело шло к большим переменам в стране. По их совету Пётр на сбережения купил газогенератор, динамо-машину, провода и лампы накаливания. Всё это перевезли ему на железнодорожный вокзал и, с помощью ранее выписанного из госпиталя коменданта вокзала, отправили поездом к его родной деревне (к этому времени уже была построена рокадная железная дорога Псков-Гдов). Следом, не завершив до конца лечение, Пётр Андреевич сел в поезд и вовремя уехал уже из бурлящего революцией Петрограда. На полустанке разыскал свой груз и, с немалыми трудностями, оказался в родной деревне после пятнадцатилетнего отсутствия.

В одно из лет то ли 1910, а может 1911 года, стояла необыкновенная жара, да ещё с сухими грозами. В округе сгорело несколько домов, причинив людям ущерб и страдания. Погорельцы ходили по деревням и просили поспособствовать кто чем может. Андрей Егорович делился хлебом, зерном, а две молодые семьи остались у него жить и работать за сходную плату. Два года они работали, кормясь за одним столом с хозяевами, а на третий, получив расчёт, смогли приступить к восстановлению сгоревших домов. Вскоре и Петруша вернулся на радость и помощь родителям. О его позоре со сбежавшей невестой уже давно все забыли или тактично не напоминали. К тому же Пётр наладил газогенератор, поставил столбы по всей деревне, натянул и провёл провода почти в каждый дом, подключив по одной лампочке. Неграмотному люду это было в диковинку – некоторые боялись, другие спрашивали о стоимости освещения. На что Петя отвечал: «Денег этот механизм просить не будет, а вот дрова съедает исправно, так что воз дров со двора раз в год, а кто безлошадный, придёт попилить, да поколоть в межсезонье – вот и вся плата». Почти всех это вполне устраивало, но были и такие, которые отказались от «бесовского огня».

Когда началась революция, долгими вечерами сын читал вслух газеты, и они с отцом начинали спорить о предстоящем будущем. Пётр, наслушавшийся коммунистических идей во время городской жизни, был уверен, что новое мироустройство будет справедливым, а поэтому окончательным. На что Андрей Егорович возражал:

– Как же будем без государя? Ведь сколько жили и всегда с царём!

Сын, задумчиво отвечал:

– Не знаю, как – лучше ли, хуже ли, но всё будет устроено по-новому, и сопротивляться этому, что плевать против ветра.

Началась продразвёрстка, выгребавшая зерно у многих семей подчистую. Уполномоченный губернского ЧК оказался бывшим рабочим Путиловского завода, и с Петром они нашли общий язык – за бесплатное освещение в деревне объём хлебосдачи ему был снижен.

В 1920 году Пётр во время поездки на поезде в Псков встретил молодую женщину, лицом похожую на его незабвенную Алёну. Случилось так, что они разговорились, и оказалось, что Анна живёт не очень далеко от Петра в одном из хуторов. Однажды сын сообщил отцу:

– Отец! Надумал я жениться. Ты не будешь противиться, если я сноху в дом приведу?

Андрей Егорович, округлив глаза от удивления, радостно воскликнул:

– Наконец-то!!!

За все годы после возвращения Петра, отец ни разу не упрекнул сына за то, что тот не женится. Сноха пришлась и по душе, и ко двору – ладная, работящая и чем-то похожая на ту несостоявшуюся, о которой больше не вспоминали. Через год у счастливого деда появился внук Миша, потом внучки Мария и Анастасия. Когда Анна вновь забеременела, Андрей Егорович мечтал о внуке, но на свет появилась девочка Валентина. Дед, иногда в порыве нежности, называл её Сашкой, за что получал кулаком по спине от Дарьи Митрофановны.

В это же время стало понятно, что добровольное вступление в колхоз скоро закончится, и кто не вступит, тот буден раскулачен, а там бесплатный билет на Соловки или в Сибирь. На мужском совете решили вступать в колхоз. Ох и тяжко было расставаться Андрею Егоровичу с добром нажитым с родителями, братьями, сыном многолетним тяжким трудом. Но что поделаешь – Пётр убедил, а ведь ему с внуками жить ещё долго.

Не пришлось сыну долго пожить – то ли рана заводская дала о себе знать, то ли болезнь какая приключилась – скрутило Петрушу за неделю. Попарился в баньке напоследок, а под утро испустил дух.

Вот сидит старик на завалинке и думает – как теперь сноха справится с четырьмя детьми малыми, да с двумя стариками немощными?

В это время по улице зацокала лошадь. Из остановившейся брички соскочил председатель колхоза и с большим листом бумаги подошёл к завалинке со словами:

– Здравствуй дорогой ты наш Андрей Егорович! Вот просили в губернском комитете вручить тебе похвальную грамоту за твою сознательность и добровольное вступление в наш колхоз. Повесь её в избе вместо иконы и …

Только теперь председатель понял, что немощный старик дремлет и его не слышит. Он молча положил грамоту рядом на завалинку и тихо удалился.