Читать книгу Планка абсолюта - Сергей Cупремов - Страница 2

М О С К В А 2 0 1 7

Роман С. Cупремова очень метко определяет ценности жизни —

ту планку абсолюта, к которой человек, если он понимает умом и

сердцем свое предназначение на земле, должен стремиться всю

свою жизнь. Используя богатую художественную образность, автор

повествует о пути героя через джунгли Семизонья к красоте Сада,

который скрыт внутри каждого из нас. Издание предназначено для

широкой читательской аудитории.

Кто твой охранник?

ГЛ А В А 1

– Когда буду тебя спрашивать, что ты видишь, назы-

вай только то, на чем держится твой глаз, уяснил?

– Да, папа, понял. Я и в прошлый раз тебе говорил…

– Не нервничай, легче… теперь целься!

Я натягивал тетиву и наводил мушку. Восьмая мишень,

семь остальных пройдены, и, конечно, росло беспокой-

ство. Ладони вспотели, пальцы неприятно скрипели по

тетиве, и все оттого, что осталось каких-то три мишени.

Будь их семь или пять, такого страха не было бы, но ведь

восьмая, и промазать будет так обидно!

– Что ты видишь? – разогнал тревожные мысли го-

лос отца.

– Мишень, кончик стрелы вижу… – помешкав, я до-

бавил: – Палец свой вижу.

Отец ничего не ответил, а я выстрелил и – промазал.

Так досадно, что не описать, а он мне снова:

– Целься, не хнычь! Перечислишь только то, что ви-

дишь… только, что видишь…

Девятая мишень уже дрожала, или это рука так, но мне

не удавалось вернуть настрой, пригодный для хорошей

стрельбы, к тому же, ныло предплечье – вероятно, от

подтянутой накануне тетивы.

– Что видишь? – снова внезапно одернул меня голос

отца.– Мишень вижу, еще рука дрожать начала, гуляет на-

водка… еще неровная траектория, ветер мешает. – Я

отпустил правую руку и сфокусировал взгляд на девятке

– на этот раз я попал. Но былого трепета, радости уже не

было. Оставалась самая ответственная, квалификацион-

ная мишень, и все прошлые достижения померкли перед

этой целью.

Отец положил руку на мое левое запястье и силой

опустил мой лук. Он стал призывать меня настроиться,

перестать нервничать, поскольку это не последняя в моей

жизни мишень. Папа долго говорил о вере, я должен ве-

рить, что попаду, верить в себя. Неважно, сколько будет

промахов, вера в себя не должна пропадать, потому что

проигрывает тот, кто сдался, а не тот, кто делает много

ошибок. Я не понимал, что он говорит, и он догадывался,

что до меня с трудом доходят его слова, и тогда он переи-

начивал и рассказывал то же самое, но в других выражени-

ях. Одно я запомнил даже очень хорошо.

– Ты сомневаешься, что попадешь. Признайся!

– Да, боязно, осталась последняя цель.

– Видишь, ты уже проиграл – еще не выстрелив,

промазал. Так нельзя, кто тебя так учил, я не учил сомне-

ваться в себе. Целиться – учил, не смотреть по сторонам

– учил, а сомневаться – нет. Кто тогда тебя надоумил?!

Я ответил, что не знаю, это само происходит, и я не ви-

новат. На это папа строго возразил, что виной всему мое

нежелание дружить с покоем.

– Ты зыркаешь по сторонам, волнуешься, видят или не

видят тебя другие, и разбазариваешь все свое равновесие.

Когда покой теряется, тебя захватывают сомнения: «Ой,

последняя мишень, предпоследняя мишень, я смогу, я не

смогу». Кто же так делает?! Мать твоя тоже волновалась,

что расскажут о ней на работе, что глупой посчитают, не

поверят, если она скажет правду. Но она же не учила тебя

стрелять, учу я! Покой ушел – пришли сомнения, а по-

явились сомнения – возникли тревоги, и твой настрой,

прицел на победу – все это порушено. Скажи, ты пони-

маешь, о чем я говорю?

Я закивал головой, но повторить за ним не смог бы.

Поупражнявшись в красноречии, отец стал по новой за-

ставлять меня целиться, крепко сцеплять пальцы, держать

спину и равномерно дышать – все то, что я уже слышал

сотни раз. На каждом этапе он произносил: гони сомне-

ния, не нарушай уравновешенность, а потом еще и еще

раз повторял эти слова, пока, в конце концов, правая рука

не прекратила слушаться и не стала бесконтрольно дро-

жать. Но вместо конца занятий отец разрешил полчаса от-

дохнуть и снова принялся пилить своей мудростью.

Сколько прошло времени, сейчас не вспомнить, только

к концу дня он спросил, когда я одеревеневшими руками

держал лук:

– А сейчас что ты видишь?

16

Из-за его гипнотических фраз типа «долой сомнения»

и «держи внутренний баланс» я мало что видел и мало

чем интересовался.

– Говори, что видишь.

– Цель.

– Что еще?

– Цель только…

– Хорошо, хорошо, может еще что-то?

– Цель… – мне уже ничего не было видно, кроме

крохотной черной дырки в двадцати метрах от меня.

– Стреляй!

Я попал. Потом попал еще раз и еще, но почему-то от

этого не ликовал, а продолжал целиться и попадать. Я не

видел ничего, кроме цели, и, по мнению папы, именно по-

этому не мазал.

– Никогда не сомневайся в себе, никогда! – после

этих слов он отпустил меня в дом, а за ужином добавил:

– Брось неверие в себя, тогда ни пацаны, ни занудные

взрослые, ни царь, ни Бог не будут тебя донимать, и ты

всегда на безопасной стороне; а стоит засомневаться, гля-

дишь – тут как тут пожаловали несчастья: и царь тебя не

любит, и Бог не жалует, и пацаны придираются.

17

ГЛ А В А 2

Реле пряталось от меня и не находилось ни под одним

кожухом, а до сумерек оставалось не больше двух часов.

Было понятно, что ночь пройдет в зоне «D» и надо обя-

зательно измотать себя какой-нибудь работой. Я никак не

мог придумать, что же сделать, чтобы истощиться физиче-

ски или умственно, – наверное, зона так влияла, что ни

одно решение не задерживалось в голове дольше несколь-

ких минут.

Я принялся бессмысленно стучать монтировкой по

трубке, которая казалась мне главным контуром. Бил

больше от отчаяния, нежели в попытке устать.

«Ну, что я делаю? – думал я, – ведь это глупость».

Но я все равно, как упрямый ребенок, стучал по каналу,

начиная подозревать, что он заполнен газом, а не пустой,

как мне казалось сначала.

«Идиот, ведь газ может быть ядовитым или воспламе-

няющимся… В джунглях есть такие смеси, которые реа-

гируют на изменение температуры в 40—50 градусов по

Фаренгейту. Надо, по меньшей мере, надеть очки». Но

из-за бестолкового исступления я не отдавал себе отчета

в том, что делают руки.

«Бряк-бряк-бряк», – с тонким присвистом звякала

железка о железку. Давно мне не было так мучительно не-

спокойно, как в тот первый день в зоне «D». Как только

18

я представлял себе, что прекращаю стучать и наступает

тишина, мне делалось неуютно и страшно, и я увиливал

обратно в бездумный барабанный бой и проклинал себя

за потерю самоконтроля.

– Сейчас стемнеет! – предупредил голос из динами-

ка на высокой ветке дерева, приятный и даже дружеский

баритон. Динамики попадались в разных частях джунглей

и вещали для тех обитателей, которые могли услышать, и

теперешнее послание касалось меня.

Сумерки наступили даже раньше обычных девяти ве-

чера. Причем, если вглядываться в узкие фрагменты неба

над головой, казалось, что оно уже черное, но стоило

перевести взгляд на тени трубок-деревьев – и будто бы

становилось намного светлее. Природа и сама не знала,

заканчивать ли день или подождать.

– Приходится думать, – прогудел динамик, – на-

стал ли час иль не настал, заканчивать мне свет и сумрак

приглашать…

Похоже это было на чтение отрывков радиоромана,

случайно выхваченных, однако в резонансе с моими мыс-

лями. Но это наблюдение не оторвало меня от бесполез-

ного стука. Будто пробираясь сквозь толстую стену, в мой

ум стала просачиваться мысль: надо найти полость, место,

где можно переночевать. День в джунглях – сплошная

безысходность; какой же станет ночь? Время, когда все

усиливается, принимает необыкновенные формы, удиви-

тельные даже для смелой фантазии.

Полостью могла оказаться любая отработанная трубка,

которых в периферийных областях было предостаточно.

19

– Не призывай сон – если сна не будет, то зачем?

– донесся до меня тот же баритон.

– Тогда мне надо уйти отсюда, – заупрямился я, – с

минуты на минуту наступит ночь, и… я должен спать. Не

соглашусь ночевать снаружи. Вдруг звери, пауки, кобры?

Ответа не последовало. Какой он негодяй, этот

динамик!

– Ты почему не представишься? – заговорил я. – Вы

заодно с охранником…

В рупоре что-то крякнуло.

– …Или ты сам охранник? Вот додумались… голосом

стеречь! Экономия…

От отчаяния я что есть сил треснул по чертовой трубке,

и пальцы ощутили неслабую отдачу. Я скривился от боли.

Когда больно, я не засну. Есть еще плюс: стук не подпу-

стит ни одно животное, это проверено.

Как капризный ребенок, я колошматил по бездушно-

му железу – не то от злости, не то от ненависти. Потом

пришла и безысходность, и я побил за нее. Моя монотон-

ная чеканка была единственным постоянством в волнах

разных настроений, накрывающих мое сознание. Говоря

словами моего друга Мая, это была моя медитация, прон-

зающая изменчивость непостоянного мира. Зыбкую и,

вместе с тем, монолитную в своем противостоянии высо-

кой реальности. Я вспомнил про сад…

– Нарушителю достанутся не лавры, но лишь порица-

ния, – заключил динамик назидательным тоном.

Я поджал ноги, чтобы сиделось поудобнее, и шрапне-

лью ударов стал расстреливать недовольство оппонента и

неумолимые сумерки.

20

ГЛ А В А 3

Ночь – самое оживленное время для всех областей

необъятных джунглей. Повсюду материализуется мысль,

рожденная жизненной силой зеленой стихии. Боковым

зрением я видел тени животных, хищников и других не-

суразных существ, больше диковинных, чем страшных.

Фауна джунглей в этой зоне не отличалась большим

разнообразием.

– Порой поставить свою истину под вопрос – достой-

ный поступок. Зачем считать незыблемым свое прошлое

убеждение? – спрашивал динамик у всех обитателей. Но

кто его понимал, и кто, кроме меня, мог ответить?

Вместо слов я послал бравурный марш монтировкой

по призрачному дулу машины сомнений, текущих, как мне

казалось, по этой трубе. Звери насторожились, и я, повы-

сив голос, спросил, когда еще в эти края захаживал отваж-

ный барабанщик? Трепещите, презрите себя…

И в этот самый момент на меня накинулся прозрач-

ный зверь сомнения, единственный, кто не убоялся моей

канонады.

Его бросок я ощутил, когда внезапно стал брюзжать

про себя, какую бессмыслицу я творю этой ночью и что

нет кретина, равного мне по глупости и непоследователь-

ности. Если бы мне довелось увидеть, как это безумие тво-

рит кто-то другой, я бы его запрезирал и даже оскорбил

21

бы. Но тут я имел дело со своей головой, своими руками

и с собственным рассудком – всеми теми, кто одобрял и

исполнял эти несуразные удары. Поэтому ненавидеть я

стал сам себя и не вспомню, чтобы прежде так неистово

себя проклинал. Тут еще этот громкоговоритель:

«Когда птица в сердце начинает петь свои песни, мыс-

ли и сомнения не позволяют сердцу слушать. Берегись,

этот вор хочет украсть подлинное золото сознания!»

В ночных джунглях, в зоне «D», мне стало понятным,

что сомнения в конце концов порождают ненависть к

себе, а если ненавидишь себя, все остальные тоже кажутся

противными.

Через час зверь сомнения внушил, что уже поздняя

ночь и я страшно устал, пора прекратить бестолковое за-

нятие и прилечь прямо здесь, возле труб. Но, коварный,

он бы первым набросился и сожрал меня.

«А ну, не унывать! Буду стучать и бить», – заговорил

я вслух. Слипались глаза, и отнимались предплечья, от

ударов звенело в ушах, к тому же отдача от каждого уда-

ра неприятно отзывалась во всем теле. Мне нужны были

новые силы, и дать их мог только сон. И тут случилось

неожиданное.

Будто лунный свет, с небес нисходило свечение. Мерт-

вые железные трубки, причудливые животные, сама ат-

мосфера – все, казалось, ждало необычного свечения и

радовалось ему. Это явление удивляло своей приветли-

востью, – так запросто мерцающая кашица проникала

через непролазные сплетения верхних ярусов джунглей,

ласкала листья и траву, касалась моей кожи. Я, как умел,

попытался раскрепоститься и впустить этот мягкий свет.

22

– Ты не похож ни на что в этой чаще! Говорить ты слу-

чайно не умеешь? – спросил я. – Ну, раз не можешь, так

и скажи!

Мираж не обманул моего доверия. Минут пятнадцать-

двадцать свет по-настоящему кормил клетки тела. Как

мать кормит маленького: сунет ложечку в ротик и ждет,

когда дитя проглотит. Потом еще ложечку. Но стоило на-

прячься или допустить хоть одно сомнение, как свет тот-

час начинал обтекать тело, не проникая внутрь.

В голове всплыли слова Мая: «В тех краях (он расска-

зывал о Семизонье) человек может наблюдать одно из

редких явлений – дождь светлячков. Необыкновенное

явление нам, трусам, недоступно, поскольку происходит

ночью. В вертепе кошмара светлячки – редкие посланни-

ки добра». Я стал догадываться, что это та энергия, кото-

рую дает космос, чтобы накормить людей во время их сна.

Здесь, в «D», я смог ее увидеть, если слово «увидеть»

подходит для описания.

Тем временем прозрачный зверь сомнения мешкал

недолго:

«Может, я увидел свечение только из-за стука? Су-

масшедшие всегда хвастаются необычными видениями в

моменты припадков безумия. Прекрати я стучать, и ни-

какого света не будет! Эти блики и галлюцинации вызва-

ны моим сумасшедшим барабаном, вот и все… Наверное,

это так! – стал подчиняться я, – сейчас остановлюсь, и

наваждение уйдет. Дай-ка проверю это свечение!»

Мысль обрела силу и замедлила удары. Очень скоро я

почувствовал, как крепнет хватка призрачного зверя. Бо-

23

ковым зрением я заметил, что остальные обитатели зоны

«D» стали настороженно поворачивать ко мне морды.

Наверное, это бывает со всеми – некое безотчетное

состояние, дрогнувшая бдительность, когда искушаешь

себя: посмотрю, что будет, интересно, хоть и немного

опасно. Ну, так вот поглядим!

В детстве я много лет поднимался и спускался на лифте

и всегда видел кнопку аварийной остановки. Мать про-

жужжала мне все уши, говоря, что нажимать ее нельзя. Но

где там – все время ездить и так ни разу не испробовать?

Нажал-таки! Всю ночь провел в застрявшем лифте, боясь

звать на помощь и получить нагоняй. Сейчас могло слу-

читься кое-что похуже; зверь сомнения грубо напирал:

«Разве не большее сумасшествие – стучать в ночном

лесу по железке, лишать покоя себя, невинных зверей, а

потом еще и весь следующий день бороться со сном?!»

И, о Боже, как трудно стало ударить в следующий раз!

Навалилась адская усталость. В моем размеренном бое

если и не было смысла, то хоть присутствовала направ-

ленность, витальное упорство. Теперь же пришли безыс-

ходность и усталость, бороться с которыми невозможно.

– А как замерзают во вьюгу, о-о-о, – разбудил меня

динамик, – тускнеет надежда, и ты баюкаешь себя мыс-

лью, что все равно уже замерз до костей, – так не лучше

ли перестать двигаться, все тщетно? Выхода нет, на сотни

миль сплошная ледяная пурга…

Баритон стих, будто чувствуя себя виноватым в том,

что разбудил.

Вокруг меня непролазные джунгли, довольно тепло,

около 90—100 по Фаренгейту. Но если разобраться, то чем

24

мой тупик отличается от леденеющего странника, оста-

вившего надежду?

«Бряк!» – меня вывела из ступора вздрогнувшая

кисть. Уже не контролируя движения, я уронил занесен-

ную назад руку. Эта случайность невероятно помогла.

Что было сил я поднял кулак с зажатой монтировкой и

принялся колотить, будто пытаясь убить незримого зве-

ря сомнения. Окружающее стало принимать привычные

черты. Обитатели этого странного места занялись своими

нехитрыми делами, будто не замечая моего грохота. Я же

вслух выругался на себя и зарекся останавливаться, поку-

да во мне есть жизнь.

25

ГЛ А В А 4

Ночь тянулась и тянулась. Я стучал, лязгал, порою бес-

сильно ронял руку. В один момент я поймал синхронный

ритм:

«Тук, друк, … тук, друк…» – удары сердца резони-

ровали с боем монтировкой. Появились силы даже что-то

напевать себе под нос. Животные, насколько я мог судить,

представляли угрозу ровно настолько, насколько я ими ин-

тересовался. Меня все подталкивало разглядеть их морды,

силуэты тел. И тогда животным также становился интере-

сен я. Они смело приближались, и я должен был усиливать

удары и внутренне заставлять себя думать о другом. Сила

всей той ночи была запрятана в моих собственных спо-

собностях, равно как и в неспособностях.

Способность – это не сдаваться, колотить проклятую

трубку. Я снова вспомнил про воду, которая точит камень,

ведь что-то да выйдет. Неспособность u1100 ьвыражалась в от-

сутствии навыка контролировать мышление – и зачем

мне было думать о дурацких зверях?

«Почему нельзя обращать на них внимания? Они такие

диковинные – где еще ты таких встречал?» – звучал во

мне монотонный голос сомнения. И моя неспособность

– то, что я слушал этот голос и начинал ему верить, хотя и

знал: ничего полезного для меня он не нашепчет. Почему

я слушал этого неотступного советника?

26

Ведь это он, наверняка он раздвоил здесь все трубки.

Нашептал им, что поворачивать надо влево, через минуту

– вправо, вот бедные и запутались, стали расти надвое. В

этой зоне голос зверя сомнения – это повелитель. Голос

фоновый, бесполезный, но заявляющий, что он столь же

важен, как и здравый смысл…

Я стал нащупывать важный вывод, но тут заметил, что

звери стали расходиться, скрываясь за раздвоенными

стволами. Сквозь густые заросли стал пробиваться утрен-

ний свет. О, какая это была радость!

– Утренняя пробежка укрепляет мышцы ног и пози-

тивно влияет на иммунитет. Кости приобретают эластич-

ность и менее склонны к иссыханию, – начал баритоном

динамик. – Рекомендуют…»

«…Рекомендуют поспать!» – закончил я. Убедил-

ся, что опять один, и для верности несколько раз громко

стукнул по трубе, а затем поднял лицо кверху и свалился

на злополучный железный ствол абсолютно без сил, за-

метив, что место, куда я бил, было теплым, даже горячим.

Мое сознание провалилось в сон, как тяжелый камень,

который с размаху бросили в глубокие воды. Но, кажется,

уже минут через десять этот булыжник кто-то потянул на-

верх. Я открыл глаза от внезапного щелчка, будто прямо

возле уха сломали толстый сук.

– Замолчи ты со своим гудением! – крикнул я дина-

мику. Но вокруг было тихо. Никого. Подобные пробужде-

ния были не новостью, а скорее свидетельством того, что

кто-то рядом, а я сплю на чужой территории. Я открутил

нижний колпачок электрофакела, вынул свиток и сделал

27

в нем запись, как давно намеревался это делать, но часто

забывал:

«Джунгли, если кто там еще не был…»

Меня послали заваривать трубу, и в ней нашелся клад.

Его можно использовать, чтобы выбраться из джунглей. О

том, что выхода отсюда нет, без конца говорят радикаль-

ные хранители этих мест. Но ходят слухи, что отважные

выбирались.

Позже охранники пустили другой слух: что из зелено-

го омута хоть и есть ворота, только выход из них не осво-

бождает от джунглей, поэтому рано или поздно все равно

возвращаешься назад. К охранникам тут так привыкаешь,

их манеры въедаются так глубоко, что начинаешь мыслить

их понятиями.

В ранние годы я пытался решить головоломку из двух

искривленных палочек, зацепленных друг за друга. Надо

расцепить палочки, и сделать это можно, отказавшись

от попыток дойти до разгадки умом. Крутишь железные

стерженьки и так и сяк, обозлишься, дергаешь за концы,

пробуешь разорвать силой, все нервы измотаешь – ника-

кого толку. Но стоит успокоиться, как решение сразу тут

как тут.

Из скупых пояснений охранника выходило, что сам он

тайной не владеет, но слышал, что подлинный побег из

джунглей выглядит так же, как мой случай с палочками, и

ворота здесь не при чем. Проблема только в том, что такой

необходимый покой приходит редко.

Сразу закончив писать, я мгновенно уснул, и меня раз-

будили, как мне показалось, через десять минут. Будил

охранник:

28

– Почему спишь в рабочее время?!

Не своим от усталости голосом я выдавил: «Вы

всех работников поморите, если ночлега не будет. Хоть

полчасика…»

– Мне повторить? Обычно ясно с первого раза! – не

унимался тип.

Понимая, что пререкания бесполезны, я сгреб свои ко-

сти, кожу, мышцы – все, из чего состоял, – и на шатаю-

щихся ногах направил эту кучу вглубь зоны «D».

29

ГЛ А В А 5

Второй и третий день походили друг на друга, если не

считать, что добавился еще больший дефицит сна. Я уже

знал, как правильно устраиваться на ночлег, чтобы не на-

рываться на животных. Но от зверя сомнения спасения

еще не придумано. Он, гнусный, говорил мне прямо в

мозг, и, несмотря на усталость, я по три-четыре часа не

мог уснуть. Он будто раскачивал меня, не давая застыть на

той мысли, после которой погружаешься в дрему.

В один из дней я услышал из динамика:

«…После сорока они нередко страдают бессонницей.

Причина в возросших жизненных противоречиях. По-

рой, как говорят исследования, несбывшиеся желания, к

которым человек испытывал усиленное стремление…»

– Мне тридцать четыре, приятель, – крикнул я. – Ты

меня рано списываешь. Лучше бы колыбельную спел, гля-

дишь, я и перескочу «несбывшиеся желания» да закема-

рю пораньше…

Избитая мною в первую ночь трубка оказалась конту-

ром, вернее сказать, она стала контуром после того слу-

чая. Она, металлическая, тоже сомневалась, да решила

потом пойти навстречу. Растения, предметы, разнообраз-

ные твари в «D» быстро меняли функции, как только я

концентрировался на них или приступал к работе. Мало-

помалу дело двигалось, и даже охранник стал замечать из-

30

менения. Я после этого сподвигся сделать о нем запись в

своем свитке:

Надзиратель

«Охрана – это производное самих джунглей, такое же,

как ростки или вьющиеся лианы, из которых соткан непро-

ходимый зеленый занавес. Я удивлялся, как охранники могут

быть продажными, нарушать свои обязанности и, по сути,

идти против самих себя – ведь они часть джунглей. Скоро

в себе самом я распознал изъян – такую же слабость, как

предательство охранниками своей природы.

Типичный, самый распространенный охранник по форме

повторяет человека, с небольшими видимыми отличиями

в теле. Май говорит, что надзиратель серый и внутри его

оболочки постоянно движется дым снизу вверх вдоль позво-

ночного столба. Я не могу так сказать и вижу его как чело-

века. Физиономию он может принимать каждый раз новую,

но это редко. Обычно он похож на одного очень знакомого

мне человека, очень знакомого… Охранник появляется из

серых туманных облаков, которыми окутаны джунгли. В

часы, когда светит солнце и облака становятся вялыми,

можно вытворять пакости, поскольку охранник не на-

столько активен и может знать о нарушениях, но не реа-

гировать сразу.

Будь его воля, он непременно отменил бы солнце, но без

солнца какая жизнь? Здесь все умрет. На грани уничтоже-

ния джунгли оказывались несколько раз, если быть точным

– каждый год. Хранители, спятив, начинали замыкать об-

лака несколькими кольцами, так что делалось темно. Даже

31

обычная ночь в джунглях отнюдь не романтическое время-

препровождение. Темнота таит в себе только опасности.

Логика природы: заключенные в нее спонтанность и гармо-

ния ночью прекращают свою игру, и с наступлением сумерек

в силу вступает хаос».

– Ты проникаешься атмосферой этого участка?

– внезапно заговорил цербер. – Может, тебе мало еды,

которую я приношу?

– Еды, может, и вправду мало, вот только не думаю, что

со мной что-то происходит. Неужели я похудел? – уди-

вился я.

– Хватит дурачиться! Завтра примешь антидот, и сле-

ди за речью, у тебя через слово сомнения. Будь мужчиной!

– взбодрил страж.

– Может, оружие поможет? Кабы мне пистолет, на-

верное, всех хищников пострелял бы, – не унимался я.

– Может, этим оружием лучше поправить тебе мозги?!

В этом будет больше проку. Ну же, заканчивай быстрее, на

эту зону тебе не больше недели. Я все сказал! – строго

отрезал охранник и исчез.

– Он сказал «на эту», правда? – не поверил я.

– Честной Господь, ведь верно, в каждом предложении

вопрос… или нет? Может, врет он все, эксплуататор?

Должно быть, в еду что-то сыплет, чтобы я запутался?

Внутри же ныла досада, оттого что предупреждение

охранника было правдой. Надо следить за собой, а это

вдвойне трудно, когда работа монотонная. После обна-

ружения контура мои действия походили на работу двор-

ника – каждый день одно и то же. После пятого дня я

32

совсем раскис и запереживал, смогу ли дожить и не сдох-

нуть среди раздвоенных стволов.

– Не сдавайся, тесни врагов и верь: сколько бы их ни

пришло, внутри ты всегда сильней, – пробасил динамик

и вдруг, впервые за все время, запел:

«Никогда не буду я падать в ночь небытия,

А-а-а-а, а-а-а-а,

И своим сомнениям я ни мгновенья не отдам.

Верю, что победит

Тот, кто отдает

И через жизнь смело идет.

О-о-о-о, О-о-о-о!»

Баритон пел очень музыкально, и я заслушался, а по-

сле этого воодушевился в свитке сделать запись о своем

друге:

Мой лучший друг Май

«Май – парень той же специальности, то есть ремонт-

ник. Он говорил про ночь в начале, как только мы познако-

мились: «Неподдающиеся никакому закону явления ночи

могут гипнотически захватить все внимание. В следующий

миг могут ввергнуть в кошмар до клеточного страха, когда

тело сотрясается в полном бессилии, в параличе, который

оставляет единственную возможность – идти глубже в

ужас, прочь из человеческого сознания».

Май поучал меня, что чем человек счастливее, тем на-

дежнее застрахован от кошмаров ночи. Поэтому, говорил

33

он, будь счастлив, даже если несчастен, в судьбе есть подвох,

который мог бы стоить жизни, но он не случился. Поэтому

будь счастлив… Май – гений!

Я думал, говорить о счастье в джунглях может или ге-

ний, или круглый идиот. Работа нудная, но забирает все

время, а потом сумерки. Надо непременно уснуть и не про-

сыпаться до рассвета. Если не устанешь, на засыпание мо-

жет уйти час или больше, и тогда вини себя сам. Бывало,

лежишь в трубке – отработанной полости – и защищен,

кажется, со всех сторон, но кошмар норовит разыграться

исключительно для тебя – такой мини-спектакль.

«Надо добыть жидкость, которая действует, как снот-

ворное, – говорил Май.– Ее в джунглях в изобилии. Обыч-

но какие-то области джунглей спят, лучше сказать – ле-

нятся. Вот ты – студент; вспомни, если надо решить

задачку или просчитать ходы, думать порой не хочется

– есть такое? Лень нападает, и просто не желаешь напря-

гать голову, хотя мог бы. А шевельнешь извилиной – вот

все и получится. Но лень думать, у тебя так бывает?»

Я улыбался и кивал головой: конечно, бывает. Наверное,

у всех так!

«Похожее твердолобие можно наблюдать в зонах джун-

глей, которые, по всем понятиям, должны активно рабо-

тать. Ты чинил там что-нибудь?» – задавал он мне во-

прос, и я отвечал, что, может быть, V-сектор.

««V» – еще функциональная область. Ты «D» и «I»

не видел. Скоро пошлют, будешь там пыль стирать! За-

разиться пара пустяков: пыль ядовитая, и первый признак

инфекции – вялость. Лень – это вполне осязаемая пыль из

«D» и «I». Придумывай работу потяжелей, респиратор

34

на лицо, и вычищай пыль – чем больше, тем лучше. Потому

что, если не устанешь, а забьешься на ночь в полость, тебе

кранты. Тьма творит безумные фокусы, а ты бессилен, и

твой свет не тянет даже на блеск светлячка».

Сам он схитрил и убрался оттуда до наступления часа

тьмы, сославшись на то, что заразился пылью. Охрана не

любит всяких заражений, болезней и любых последующих

предлогов отлынивания от работы на следующий день.

Поэтому Маю удалось слинять из зоны и провести ночь в

тени охраны: на дурное дурное не липнет, как пошутил он

потом».

35

ГЛ А В А 6

Зона «Джей» в сравнении с обычными, не разго-

роженными джунглями была местом беспорядочным.

Многометровые деревья здесь словно состязались одно с

другим. Они непрерывно меняли высоту, стараясь обяза-

тельно возвыситься над соседями. Когда обгон удавался, я

наблюдал интересное, невиданное прежде явление. Лиа-

ны, опутавшие только что подросшее дерево, начинали

плотно обхватывать ствол и тянули выскочку назад. Лиа-

ны старались не просто вернуть ствол к прежней высоте,

но сделать даже ниже и, будь их воля, вообще загнали бы

под землю.

Динамик, так помогавший в прежней зоне своими пес-

нями и высказываниями, здесь сменил голос на женский

– противный и визгливый:

– Столько раз было говорено: зачем нужны кудри?

Без них волос прямой и не вызывающий. Но мы все туда

же! Кокетством и фасонами себе славу не сделаешь, вот

попробуй добейся имени умом и трудом!

Такая тирада была непривычна для уха, и я сразу пред-

ставил себе громкоговоритель в виде электрического кол-

пака для сушки волос в парикмахерской, а из него разда-

ется разговор немолодых дам, по косточкам разбирающих

общую подругу.

36

Дух соперничества приводил в зону «Джей» живот-

ных из других областей – это было видно по окрасу их

шкур. Меня удивило, что я могу понимать обезьян: то ли

они через отбор пришли к способности говорить, то ли я

сам так деградировал, что стал подобен зверю.

– Отступай, уходи! – слышал я от обезьян. Они кида-

ли в меня ветки и несъедобные плоды с деревьев, а я орал

обезумевшим макакам, которые принимались почем зря

бить друг друга:

– Бестолочи, за что же вы своих лупите! Бога у вас

нет!

Обезьяны прекратили драку и насторожились, услышав

о Боге, и я сообразил, что для них Бог – это что-то похо-

жее на обезьяну, только больших размеров.

– Думаешь, мы боимся Бога? – прочитал я в глазах

старого павиана. – Нет и еще раз нет, мы Ему завидуем

черной завистью. Ему под силу прыгать между далекими

деревьями, забирать лучшую еду и к тому же держать в

узде всех обезьян!

Мохнатый старик стал указывать на что-то в правой

стороне, куда шла возвышенность, а потом сложил ладони

домиком.

– Что, Бог живет на горе? – изумленно воскликнул я

и вспомнил из инструкции, что эта часть джунглей лежит

вокруг горы Джелоси Маунтейн.

– В той стороне? Старик, это туда идти к Богу?

На мои слова примат растопырил в стороны длинные

ручищи и указал одной на запад, другой на восток.

– Безмозглый! – разозлился я, видя, как большие

массы обезьян задвигались на верхушках и принялись на-

37

ступать друг на друга с запада и с востока. На это было

невыносимо смотреть, и я отвернулся. Взглянув под ноги,

я увидел свои валяющиеся на земле инструменты. Среди

них уже недоставало парочки.

– У-у-у, черти, растащили! – вырвалось наружу мое

испорченное настроение. Ведь с самого начала все не

заладилось, неуютно было в этом месте. Тут поодаль я

увидел охранника и даже повеселел, что вижу хоть какое-

то знакомое существо. Буквально накануне я почтил

его новой записью в свитке и, видя его, припомнил свое

повествование:

Еще раз охрана

«Если человека с улицы расспросить, как он понимает

заключенного и охранника, он бы ответил: угнетенные и

эксплуататоры. Положим, человек, которого вы спраши-

ваете, подкован в правоведении, тогда он добавит, что за-

ключенные могут быть вполне виновны и сидят в заточе-

нии поделом, а охранники исполняют долг. Известен факт,

что охранников можно подкупить. Встречаются также

охранники правильные, не коррумпированные. Надзирате-

ли джунглей не подпадают под эту характеристику; они

проекция, плод самих джунглей и не идут в ногу с представ-

лением о безопасности, долге, защите прав и подобными гу-

манными идеями. У этих есть оружие, и оно всегда верное,

безотказное и приспособленное исключительно для тебя.

Сегодня я задумываю одолеть зону «D», но в самом этом

замысле уже обнаруживается противодействие. Главное, я,

конечно, боюсь эту самую «D», про нее столько сказано, и

кто только не пугал. Где-то внутри я хочу ее перебороть,

встать над ней, победить ко всем чертям! Но как страш-

но: что меня ждет в том краю?

Май, что именно в зоне «D», скажи все, что знаешь,

все! – умоляю я. Он слушает мой вопрос, но слышит вот

что: парень решил проверить, зачем ему? Он славный ма-

лый и специалист, но зачем спрашивает? Заметили? На-

верное, нет, но я знаю, что эта мысль Мая – это охран-

ник. И, пока вы не окажетесь в джунглях, в такое трудно

поверить: как мой охранник вдруг оказывается в голове у

славного малого, у товарища, кому одному только и можно

верить? Может, мое повествование как-то прояснит суть

этого надзора – неустанного, вездесущего и одновременно

лживого и продажного. Так же и в самом человеке уживают-

ся противоположные реальности, которые на первый взгляд

противостоят одна другой.

Так вот, внешне Май ответит что-то вроде: не бойся,

заберешься в полость, и будет все равно, что в «D», что

в «J». Душа-человек Май не станет стращать, скажет

что нужно. Можно выудить только, что в «D» все, к чему

прикасаешься, источает сомнение, и понимайте это как

хотите.

– Май, что значит сомнение? Я чиню трубы. Как

отразится мое ремесло на починке, если трубы во мне

сомневаются?

– Ты правда хочешь видеть? Пойди да посмотри. Тро-

гай трубки свои… может, они не захотят, чтобы ты их

трогал? – лукаво глядя на меня, спрашивает Май, и я вижу,

что охрана в виде… да, в виде сомнения уже усмотрела мое

любопытство.

Мне хочется думать, что я могу свободно болтать на

любые темы, ан нет! Вот он – стоит, голубчик, видит

меня и не пускает. Где стоит – да в друге моем, в Мае!

Такую штуку трудно понять с первого раза. Могу с дру-

гого конца; всегда полезно в здешних краях понимать, где

другой край проблемы, и цепляться за него. Иду к стука-

чу, Трону, и жалуюсь: «Замучили сомнения. Только к «D»

приближаюсь, так схватывает робость, почему? Объясни,

Трон, зачем туда ходить? Ты ведь там был, скажи, может,

не надо?»

– Не трусь, – говорит доносчик Трон, – ты что же,

одичал, стал ерунды бояться? Это все пустота – сомне-

ваешься, расстраиваешься, что не можешь решить, что

правда, что нет. Пока ты в центральной «V», все опреде-

ленно: вперед и с песней, ни на кого не смотри, жми под себя.

И тебя, тепленького, в «D». Ты студент, по трубам спе-

циалист, а там много трубочек – каждая раздваивается,

и нет ни одной, которая сплошная от начала до конца, все

вилочки с двумя остриями. Кончики тоже растут да дво-

ятся и троятся. Что же страшного, джунгли и только?!»

Стукач, а еще учит не бояться. Ведь Трон первый доне-

сет, что я интересовался. Я студент, но соображаю, что он

тоже правильный смычок и играет свою ритмическую по-

стукивающую мелодию, и порой даже на пользу.

Через два дня меня засылают в зону «V».

– Страшно, студент, что, узнавая эти принципы, ты

можешь легко стать похожим на охранников. Можешь пре-

вратиться в одного из них, – негодовал Май после того,

как я раскрыл ему разговор с Троном, – ведь искусство сто-

рожей в том, чтобы извлечь из тебя пользу и постепенно…

40