Читать книгу Когда оживают Страхи - Сергей Джевага - Страница 2

Мысль мелькнула и потухла. А перед лицом сверкнула сталь, и я едва парировал чей-то выпад, пнул ногой почти наобум и снова разорвал дистанцию. Вязнуть нельзя, иначе нашпигуют сталью и свинцом. Надо двигаться… надо!

Тридцать девять… сорок…

В глазах начало двоиться, а мир поплыл. Пот и кровь превратились в липкую отвратительную массу, стекали по лицу и рукам, пальцы скользили по рукояти кортика. Горячий влажный воздух обжигал легкие, глотку. И как Фергюс держался столь долго? Как Олсандер умудрился не взмокнуть?..

Вновь отбив выпад, я отступил назад. Поймал чью-то руку в захват и почти с наслаждением сломал, вслушиваясь в оханье и ругань. Но добить неприятеля опять не успел, уклонился от очередного удара, пнул нападающего справа, парировал клинкок слева, ударил локтем, кулаком, лбом. Почувствовал, что меня окружают и вот-вот банально задавят, отчаянно выругался.

Пятьдесят восемь… пятьдесят девять…

Видимо, враги тоже считали. Но, скорее, имелся собственный способ связи. Судя по колебаниям Изнанки, какой-то групповой артефакт. Потому что я почувствовал рябь на той стороне, а затем эмоциональный фон изменился. Все сосредоточились, ближайшие напряглись и сделали пару шагов назад – освобождали пространство для залпа искромета. И вообще готовились вот-вот отпрыгнуть с линии выстрела.

– А вот и нет! – просипел я и усилием воли активировал свою первую ловушку.

Никаких визуальных эффектов вроде искр или свечения не последовало. Ничего из того, что любят приписывать гностикам или теургам. Просто взволновалась Изнанка, и в пределах невидимого круга ударил ментальный молот, на пару секунд отключил разумы бойцов. Глаза нападающих обессмыслились, руки с оружием опустились.

А в следующий миг от стрелка пришла безмолвная команда. Но вместо того чтобы разбежаться, враги остались на местах. Я же, напротив, рухнул как подкошенный и откатился к входу в храм.

«Умпс-с-с-с» – раскатилось по пещере, ослепительный всполох разорвал сумрак. И теперь я увидел пронзительно-белую черту, что возникла где-то среди горы мусора, прошила темноту и лизнула фигурки людей.

Одного из врагов, того самого, лысого, с кем дрался, пережгло пополам. Я видел, как он развалился на две части и упал на пол двумя кучами обугленных костей. Еще одному оторвало руку и голову. Остальных зацепило краем: у кого загорелись волосы, кого-то обожгло, а кто-то забился в конвульсиях от удара током. Луч вонзился в стену и взорвался с оглушительным хлопком. Вокруг разлетелись мелкие камешки, посыпалась пыль, расплылись клубы пара и смрадного дыма.

Чужое изумление и ужас. Настолько осязаемые, что я, казалось, сумел бы их потрогать. А затем в ушах щелкнуло, и протяжный звон сменился криками, воем, шорохом. Звуки накрыли как покрывалом, ударили пощечиной.

Вздрогнув, я очнулся и вскочил на ноги.

Пять, шесть…

Невдалеке ползал на четвереньках один из нападавших, бессмысленно шарил руками по полу. Волосы обгорели, куртка тлела, из рваных ран били дымки и сочилась кровь. Я ударил его носком ботинка в висок, отправляя в беспамятство. Подобрал револьвер и выпустил весь барабан в направлении места, где скрывался стрелок с искрометом. Увидел невдалеке еще один пистолет, хотел забрать, но тут из дыма выскочил уцелевший враг – мускулистый парень с покатым лбом и жидкой бородой, в длинном плаще.

Безумные черные глаза и оскаленный рот – вот все, что я успел заметить. А затем перед глазами сверкнула сталь, щеку ожгло. Второй удар я успел парировать. Но понимая, что третий не пережить, отпрыгнул ко входу в храм. Отпрыгнул, хоть и сознавал, что чем ближе к этому месту, тем вернее меня убьют – попросту пристрелят в пустом помещении, где и спрятаться-то негде. А там, за пеленой дыма и пара, подходили люди, видимо, подмога.

Кажется, твоя песенка спета, Ормонд Лир Мак-Моран. Или нет?..

Девятнадцать. Двадцать…

Скрипнув зубами, я рванулся прочь от юркого врага, проскочил внутрь храма. И когда парень в плаще кинулся следом, развернулся и активировал вторую печать. Вновь не последовало никаких визуальных эффектов, но на пороге неприятель споткнулся, закатил глаза и кулем рухнул на пол. Ртом пошла пена, руки и ноги задергались, из ноздрей потекла кровь.

Пожалуй, гораздо эффективнее создать управляемый узор, подобно кукловоду. Или внушить мысль, что он должен напасть на приятелей. Но такие вещи требуют серьезной подготовки, времени, сложнейших схем. Я же попросту разрушил один из важных сосудов в его мозгу посредством печати… Каскадный эффект. Тоже непросто, так как нужно знать точно, на что воздействуешь. Промахнешься, и ничего не произойдет.

Но я не промахнулся. Другое дело, что парень кое-чего добился. Напарники успели очнуться, и теперь к ноте ужаса прибавилась и ярость.

Плохо. Сколько осталось на ногах? Пятеро. В лучшем случае четверо, если сумел задеть стрелка с искрометом, на что надежд мало. И вторая волна на подходе. Я, в свою очередь, практически обессилен, загнан в угол. Но если останусь тут, точно сдохну, так как вынужден буду прикрывать друга. Оба сдохнем. Нужно выбираться наружу и пытаться маневрировать. А дальше…

Пальцы сами собой скользнули к потайному карману и нащупали ампулу. Но усилием воли я убрал руку – рано. Бросив быстрый взгляд через плечо, убедился – Фергюс по-прежнему лежит на полу, грудь медленно вздымается и опадает. Утер пот со лба и решительно переступил через поверженного врага, выскользнул в проем ворот.

Тридцать пять… тридцать шесть…

Дым и пар успели немного рассеяться, хоть и застилали пространство. Я мельком посмотрел на воронку в стене храма, обломки, изуродованные тела, мокрый от крови пол. Заметил пару нападающих, пытающихся встать, двое скрывались где-то за завесой дыма.

Попробовать?..

Но едва я кинулся к замеченному ранее пистолету, раздался хлопок, и пуля ударила у ног. Я зашипел от злости, отшатнулся и пригнулся, вновь попробовал подобраться к оружию. И снова громыхнул выстрел, огненный росчерк разорвал сумрак.

Били вслепую, ориентируясь на звук или на смутный силуэт, но все равно неприятно близко.

– Да чтоб вас! – пробормотал я. Сделал вид, что собираюсь отступить обратно ко входу в храм. А затем выдохнул и прыгнул, сгруппировался в длинном кувырке. Приложился локтями и обожженным предплечьем о камни, всхлипнул от боли в ребрах. Но сумел подхватить оружие на ощупь, перекатился и встал на колено, торопливо перехватил рукоять.

Плотный клуб дыма, как занавеска, медленно ушел куда-то наверх, потянулся к пролому в потолке зыбким толстым угрем. И я увидел сначала силуэты врагов, а затем и лица – грязные, перекошенные злобой, обожженные. Оба целились в меня из пистолетов, оба держали пальцы на курках.

Я рванул спусковой крючок, но услышал сухое щелканье и внутренне похолодел. С немым изумлением посмотрел на оружие – оказывается, подобрал тот, что выбросил ранее, разряженный.

Вот ведь пакость, а….

На губах врагов заиграли ухмылки, оба начали расходиться. Плавно, неторопливо. С пониманием того, что никуда я не денусь. И далеко за их спинами возникло новое движение. На груде мусора, у стен, на переходах и лестницах.

Сколько там осталось до конца перезарядки искромета?..

Пятьдесят девять… шестьдесят.

Внутренне сжавшись, я приготовился к короткой вспышке боли, к небытию, пустоте. Но выстрела не последовало. Откуда-то издалека прилетело эхо чужого испуга и боли. А затем пещера взорвалась звуком. Нет, не так – Звуком! Одиночной нотой, низкой и глубокой, как пение иерихонских труб, как кровожадный и беспощадный гул летящего копья Луга. Вибрирующей, пробирающей до костей, резонирующей в черепе и отдающейся болью в мышцах. И вместе с этим зловещим пением всколыхнулась Изнанка, задрожала и взвихрилась.

Пистолет в руках ближайшего врага развалился на куски с хрустом, как ветхий камень или пересохший хлебец из водорослей. А сам неприятель упал на колени и закричал, схватился руками за уши. Расширенные от ужаса глаза покраснели от полопавшихся капилляров, по шее и пальцам побежала кровь – барабанные перепонки приказали долго жить.

Те из нападающих, что ползали по полу, раненные и оглушенные, лишились чувств, безвольно рухнули на камни. Последний же из наемников пошатнулся и выпучил глаза от испуга и удивления. Но быстро сообразил, что происходит нечто неправильное и страшное, развернулся и кинулся прочь. Впрочем, пробежал недалеко. Ибо не успел отгреметь первый звук, как в темноте родилась вторая нота – высокая и резкая, как рвущийся канат, как скребущий по стеклу металл. Нагнала врага и хлестнула невидимой плетью. Парень споткнулся, покатился кубарем и врезался в кучу сора. Зашевелился, медленно встал на колени как пьяный и, харкнув кровью, завыл. В неверном свете пещеры стало видно, как он размазывает по лицу красное, как сплевывает вываливающиеся из десен зубы.

Беглец застонал громче, сделал попытку подняться на ноги. Но через секунду его порыв остудили. Из тени вышел мужчина в легком боевом скафе, мельком глянул на несчастного и коротким ударом толстой металлической дубинки отправил в нокаут. Схватил за шиворот и потащил к входу в храм.

Еще пятеро в таком же облачении спустились по лестнице у стены, трое пришли со стороны помойки. Последние волокли мелкого худосочного парня в длинном плаще и длинное тяжелое орудие на сошках, с массивной банкой магазина и изнаночной батареи, рогов конденсаторов, охлаждающим кожухом в переплетении проводов и едва тлеющих ламп.

Вспыхнули фонари, яркий желтый свет ослепил и заставил прищуриться, заслониться ладонью.

– Руки! – приказал ближайший боец, направив на меня толстое дуло громадного револьвера. – Брось пистолет и кортик!

В голове шумело, сердце трепыхалось, как рыбка в сетях. Меня мутило – от запаха крови и паленой плоти, от смертей других людей, которые, уходя за грань, окатывали меня волнами леденящего страха и беспомощности. И потому соображал я туго, не понимая, кто эти новые люди – враги или друзья.

– Ну же! – рявкнул неизвестный, щелкнул предохранителем.

– Лукас, поумерь пыл, – раздался мелодичный женский голос. – Это друг. А ты, Орм, будь добр, не нервируй людей, брось гадость.

Она вышла из тени у лестницы. Не светлый фантом, как тогда на приеме у Мак-Молоуни, а скорее призрак, дева битвы. Стройная, в подчеркивающем идеальную фигуру боевом скафе, строгая, но порывистая. Прекрасное бледное лицо подсвечено алыми бликами, что делало тонкие черты несколько инфернальными. Отсветы скользили и по голубоватым бронированным пластинам, ребрам жесткости и патрубкам системы жизнеобеспечения, по стальному обручу, что удерживал длинные черные волосы. Шлема я не увидел, а по чрезмерно широкому стальному воротнику заключил, что костюм из новейших, с механизмом автоматического складывания защиты головы.

В руках Талли Мак-Суини держала небольшую арфу, блещущую сталью, на ремне болтался пистолет и короткий нож. В глазах же плескалась Изнанка, а на губах играла блеклая улыбка.

Остановилась рядом со мной и посмотрела сверху вниз. А я медленно положил кортик и револьвер на пол, вытер рукавом пот и кровь со щеки, устало усмехнулся.

– Да, моя госпожа.

– Не язви.

– Как ты могла усомниться? – делано возмутился я. – Я искренен, как на приеме у инквизиции.

– Наслышана, – еще больше помрачнела Талли. – Господи, и горазд же ты влипать в отвратительное дерьмо!

– Сам удивляюсь, что жив, – теперь действительно искренне пожал плечами я. Скосил глаз и проследил, как бойцы Мак-Суини слаженно оцепляют площадку перед храмом, как стаскивают раненых бандитов в одно место, сковывают, развешивают прожектора.

Выучка, правила… не похожи на наемников. Гварды, очевидно. Но судя по оснащению, далеко не простые, какое-то спецподразделение. И именно их почуял как вторую волну, но решил, что подкрепление неприятелей. Хорошо, что ошибся. Но кто они? На кого работает Талли? Не попал ли я в худшую переделку?..

– Ну так и не провоцируй, – буркнула девушка. – Не испытывай судьбу.

– Да, моя… ладно-ладно, не буду, – хмыкнул я, заметив, как у нее наморщился лоб, поджались губы. Выждал мгновение и спросил: – Можно подняться? Или нравится, когда мужчины стоят перед тобой на коленях?

– А? – вопросительно промычала она. Затем осмыслила, задохнулась от возмущения и очаровательно покраснела. – Ты точно напросишься. Ладно, вставай.

– Спасибо, – кивнул я. С трудом воздел себя на ноги и оперся о стену. – У меня есть вопросы.

– У меня тоже, – перебила Талли. – И первый: где Фергюс?

Поколебавшись, я признал: хуже не будет, если подпущу к другу. Эскалировать ситуацию успею. А то, что со мной говорят, не стремясь перерезать глотку, признак хороший. Конечно, в случае чего драка с бардом, а особенно с Мак-Суини будет, вероятно, фатальна. Но и у меня есть аргументы.

– Там, – указал я в храм. – Осторожнее, в плохом состоянии.

– Лукас! Финбар! – приказала Талли.

Бойцы отреагировали моментально, с пистолетами в руках аккуратно вошли в притвор, а затем молельный зал. И вскоре оттуда послышалось:

– Чисто, леди.

Мак-Суини рванула вперед так, будто у нее за плечами нависли Вестники. У входа запнулась и пристально осмотрела проем, взглянула на подрагивающего в конвульсиях бородатого наемника, затем кинулась в зал и склонилась над едва дышащим Мак-Гратом. Провела рукой над его лицом и грудью, а затем выдохнула с явным облегчением.

– Будет жить. Финбар, организуй носилки! Лукас, рюкзак!

Бойцов как водой смыло. Один сразу вернулся с вещевым мешком, почтительно подал девушке. Та схватила, рванула завязки и принялась копаться. Достала кислородный баллон и заменила тот, что я оставил из собственного спаскомплекта. Далее извлекла прибор, напоминающий лупу с зеленоватым стеклом, осмотрела Мак-Грата. Достала такую же, но с красной линзой, вновь всмотрелась. Сняла с пояса арфу и, замерев на миг, тронула струны. Несколько нот, простенькая тихая мелодия, напитанная силой Изнанки.

По крайней мере внешне ничего не изменилось. Однако дышать Фергюс вроде бы стал чаще и легче. Румянец на щеках не появился, но тень под здоровым глазом слегка поблекла.

– Поправила твою печать, – пояснила Талли, подняв на меня взгляд. – Не все охватил, слабенько.

«А заодно последней нотой разметала по камушкам мою последнюю ловушку», – ухмыльнулся своим мыслям я, но протестовать не стал – не в том положении, чтобы выкатывать претензии. Лишь проследил, как тают призрачные линии на полу, едва заметно вздохнул, пожал плечами и произнес:

– Что смог. Резерв небольшой.

– Вижу, – ответила она. Встала и прошлась по залу, подобрала выброшенный мною перстень, повертела в руках. – Использовать боевой артефакт как батарею – решение остроумное. Ты ведь знаешь, что за такие игрушки Церковь тебя по голове не погладит?

– Если поймает. И если ты не сдашь, – хмыкнул я. – Пришлось импровизировать.

Грубый намек пропустила мимо ушей. Правильно, пусть поволнуюсь, попереживаю. Лучшие рычаги влияния – чувство вины и страх разоблачения, а в шантаже женщинам равных нет. Мак-Суини пристально посмотрела на меня, и я ощутил движение Изнанки. Но, убедившись, что оковы на месте, озадаченно закусила губу.

– Тогда ты лучший мастер импровизации, Орм, какого вообще видела.

– В смысле?

– В прямом! – отрезала Талли. Упрямо мотнула головой, но соблаговолила пояснить: – У меня есть глаза, Ормонд. Я видела то, что ты сделал в гроте Молоуни с куклой. Вижу твою работу здесь. Ловушки, затвор ран, использование артефактов не по назначению. Твои печати элементарны и грубы, но такие потребляют минимум энергии. И все видят лишь это, зациклились на уровне силы. Правда…

– Что? – с любопытством спросил я.

– Чтобы виртуозно управлять Изнанкой, нужны годы практики, учителя, книги. Но ты ведь ушел из семинарии, не присоединился к Лиге. И никто не снимал твоих оков.

– У меня были годы, – легко ответил я. – И книги. Сама знаешь, деньги решают. Я практиковался с тем запасом и уровнем, что оставили. И ты не поверишь, но порой ограничения мотивируют, подвигают искать новые методики.

– Не поверю!

Резко отмахнулась, будто резала воздух ладонью, отбивая удар чужого клинка. И более подозрительно уставилась на меня.

«И правильно сделаешь, нет никаких методик. Есть обедненный селенит, но о его существовании посторонним знать не нужно».

– Талли, – вздохнул я, – если ты меня в чем-то обвиняешь…

– Нет, – вновь перебила она, сжигая меня взглядом. – Но любопытно. Ты загадка, Орм. А я всегда полагала, что быть загадками позволительно лишь женщинам.

– Сколько восхитительного эгоизма, – улыбнулся я. – Жаль, что нет никакой тайны. На деле именно так, как сказал. Или ты хочешь устроить допрос практически на смертном одре Фергюса?..

В прекрасных глазах сменилось несколько выражений: от сомнения и злости до любопытства, смирения и раздражения. Мак-Суини вновь бросила взгляд на едва дышащего сына гранда, поморщилась.

– Да не подохнет, не беспокойся. Ты вовремя сработал. Мордашка потеряет в смазливости, видеть станет хуже. Но поумнеет ли?

– Сомневаюсь.

– Я тоже.

Мы переглянулись, настороженность в ее взгляде слегка подтаяла под напором искр ироничной насмешки. А я опять невольно залюбовался – точеной фигуркой, аристократическим профилем. Диссонанс между образом суровой воительницы и извечным флером невыразимого очарования также приковывал внимание.

– Это приводит нас к вопросу о том, что ты собираешься с ним делать, – усилием воли заставив себя вернуться к серьезному тону, сказал я. – И вообще…

– Пытаешься понять, на кого работаю? – озвучила невысказанный вопрос Талли. – И как так получилось, что легкомысленная певичка управляет отрядом головорезов?

– Судьба Фергюса мне небезразлична, – нейтрально отозвался я.

И вновь мы переглянулись. Теперь девушка смотрела с любопытством и насмешкой, а я скорчил непроницаемую мину. Пальцы от потайного кармана убрал как можно дальше, руки держал свободно и на виду, но действия продумал: как пойду, что сотворю.

Излишней доверчивостью и раньше не отличался. А уж когда вернулся в Тару и вляпался по горло в чужие интриги и неприятные истории, так и подавно. И как бы ни симпатизировал Талли, но приготовился защищать Мак-Грата до последнего.

– Вижу, – медленно сказала девушка, красноречиво огляделась. – И в дуэли поучаствовал, и прикрыл раненого от атаки отребья, раны обработал как умел. Кругом герой.

Раздались шаги, и в молельный зал вернулся боец по имени Финбар с парочкой гвардов и импровизированными носилками – где-то отыскали два ржавых стальных профиля, увязали тряпками и веревками, обрывками проводов. Подчиненные Талли сложили свою конструкцию рядом с сыном гранда. Принялись споро менять повязки поэта на чистые, заливать раны антисептиком, сделали пару инъекций. Затем аккуратно подхватили раненого за плечи и ноги, приготовились приподнять.

– Не так быстро, – самым милым тоном произнес я.

По-прежнему я стоял расслабленно, спокойно, но бойцы замерли и напряглись. Один медленно оглянулся и оценивающе посмотрел, рука второго украдкой поползла к рукояти револьвера на поясе. Глаза Мак-Суини сузились, девушка попыталась продавить меня взглядом, предугадать, как поступлю. Но когда не получилось, вздохнула и покачала головой:

– Успокойся, Ормонд.

– Я спокоен, Талли.

– А то я не вижу, как расчленяешь нас глазами. Прекрати. Угрозы нет.

– Просто хочу, чтобы ты внесла ясность, прежде чем сии достойные господа заберут моего друга. Я ведь не знаю, куда потащите и что сделаете. Может, в каземат кинете, а потом будете требовать выкуп. Или придушите тихонько.

– Знаешь, с учетом того, сколько раз мои люди вытаскивали идиота из переделок, прикрывали от пьяного сброда и ворья, сколько покушений предотвратили, я бы лично придушила, – раздраженно выпалила Мак-Суини, сверкнув глазами. – Повторяю, Орм, успокойся. Мы работаем на гранда.

– Ого! – удивился я. – Тайная служба?

– Можно сказать и так, – нехотя сказала девушка.

Что называется, попал не в бровь, а в глаз. На приеме у Мак-Молоуни я скорее в шутку пугал Брана предположениями о том, что певица на деле шпионка под прикрытием. И в принципе такое случалось. Нередко аристократы, не претендующие на наследство, или отдельные гнозис-мастера, лишенные денег, но обладающие толикой честолюбия, шли в тайные службы самого разного сорта и направления. Кто-то работал на Церковь, кто-то на дружественные Старшие дома, корпорации, Лигу, «партнеров» из соседних государств.

Политическое устройство Олдуотера будто располагало для шпионажа. И таковым многие занимались с разной степенью вовлеченности. Продажа информации для одних стала неплохим подспорьем, а для других основным доходом.

Хотя насчет Талли я правда шутил. Допускал вероятность того, что имеет контракт на сбор сведений с кем-то серьезным. Но что является боевым оперативником и агентом высокого ранга, и предположить не мог. И действительно поразился. Неисповедимы пути Господни.

– И как Мак-Суини занесло в услужение к Мак-Грату? Вы же вассалы и сателлиты дома Мак-Флинн. Но признаю, маскировка неплоха. Никто не догадается, что эти тонкие пальчики сегодня ласкают струны, а завтра режут глотки врагов престола.

– Ты преувеличиваешь, – фыркнула девушка. – Я, скорее, внештатный специалист для деликатных заданий. К тому же свободный человек и не принадлежу к правящей линии, могу выбирать, чем хочу заниматься и на кого работать. Да и иные причины имелись.

Развивать тему «особых поручений» я не стал. И устрице ясно, что занимается шпионажем, политикой, слежкой. Прикрытие идеальное – певица, музыкант. Заодно и за бедовым дружком присматривает, ведь фактически вертятся в одних кругах. Почему работает именно на гранда, вопрос интересный. Может, поймали на долге. Или предложили то, от чего отказаться не смогла. Вероятно и то, что действует как двойной агент. Но какая разница лично для меня или Фергюса? Никакой. Лишь забавно то, что невольно угадал род занятий тогда, на приеме. В каждой шутке есть доля шутки, да.

Помедлив, я нехотя обронил:

– Тем не менее пытаешься выбить признание в том, чего нет.

– Работа такая.

Пожала плечами и сложила руки на груди с независимым видом: дескать, не твое фоморье дело.

– Железный аргумент, – пробормотал я. – И не поспоришь.

– Вот и не спорь! – с вызовом сказала девушка. – Так твои подозрения развеяны? Нам можно наконец спасти Фергюса? Или ты будешь щерить клыки и дальше?

Требовать жетон или какой-либо документ глупо. Но с большой долей вероятности Талли говорила правду. Я не мог прочитать мысли, но улавливал эмоции. Она злилась, испытывала нетерпение и беспокойство по отношению к сыну гранда.

Тревогу за жизнь поэта и я испытывал нешуточную, но сейчас слишком устал, чтобы хоть как-то проявлять эмоции. Стоило признать, что мог – сделал. Если буду тянуть, ему не смогут помочь даже медики-гнозис. И на самом деле спрашивают из вежливости, желания избежать лишних проблем. Что ж, а для меня сие повод сохранить лицо.