Читать книгу Девочка в красном - Сергей Долженко - Страница 6

В деле Бурцевых пора ставить точку. С утра детектив, сбросив амплуа беспечного хабаровского дядюшки, засел в своем офисе, готовя отчет для Москвы и рекомендации клиенту. Работалось легко, да и описывал Иван Петрович вещи простые, ставшие привычными за последние несколько лет.

Энергетическая связь между кровными родственниками идет напрямую. Они словно лампочки в гирлянде – одна погаснет, остальные перестанут светиться, пока не составят другую гирлянду и вновь не замкнут цепь. Всплески отрицательных энергий мгновенно передаются от одного к другому. Как если бы обнаженные провода под напряжением в 220 вольт сунуть в плату радиоприемника. Как пойдет слепящий огонь по дорожкам печатной платы, что воспламенится, что выйдет из строя – даже опытный электронщик не скажет.

Есть заботливая мама, и есть вдруг ставший непокорным сын. Отец ушел из семьи, когда Павлу не было еще и двух лет. То есть, вдвоем с матерью они представляли единую самобалансирующую энергосистему. С годами энергия матери убывает, сына возрастает, идет незаметная перекачка на пользу обеим. Распространенная в последнее время боязнь вампиров мало обоснована. Донор-вампир – отношения довольно неопределенные. Донор утром после тяжелой раздражительной работы может легко обернуться вечерним безжалостным вампиром. И наоборот, страдающий гриппом вампир, после выздоровления превращается в неистового сверхдонора. В чистом виде вампиризм, как патологически сформировавшаяся жажда потребления энергии, встречается редко.

«Надо ли все это вываливать бедной Надежде Сергеевне, которая при слове энергетика всю жизнь представляла себе каскады Бурятской ГЭС и вышки линий электропередач? – озабоченно подумал Иван Петрович, перестав стучать по клавишам компьютера. – Но придется, чтобы какое-то общее представление имела»

Итак. Семья, как табурет, чувствует себя устойчиво только на трех ножках. Даже в таком обрезанном, минимально возможном виде – из троих человек. Уйдет ребенок, взрослые образуют энергосимбиотическую пару. Уже не семья, но все еще довольно устойчивое образование. Но когда остается кто-нибудь один…. Паша инстинктивно правильно определил суть возникших разногласий – «боится остаться одна». Когда сын включается в другую энергосистему, мать садится на питание личного слабеющего аккумулятора. Если, конечно, чувство самосохранения не заставит искать себе пару.

Разумеется, все эти рассуждения пока только механического порядка. Добавим сюда эмоции, сложившиеся привычки, всю психологическую надстройку. Получим взрыв, бурю. Страшная и безжалостная эта сила – слепая материнская любовь! Едва наметился отход, следует первая травма, еще незначительная. Сильнее крен в сторону, сильнее удар – и вот «наказанная» в больнице. Как там она говорила? «Помирились мы с ним, когда он получил вторую травму… Я тогда с ним две ночи сидела, мы о многом говорили, и мне показалось, что он ко мне вернулся. Но… едва выздоровел…»

В этом все и дело. Пусть калека, но мой.

Отсюда Шмыга плавно перешел к выводам, главный из которых звучал так: «Отпустите его, всей душой и всем сердцем. Пожелайте ему удачи в пути. Легкой дороги желать не стоит – легких дорог нет». Иначе незамедлительный и жесткий последует ответный удар. Система ведь пока замкнута, и энергия циркулирует по кругу!

Рекомендации клиенту Иван Петрович писал в модном стиле тогда популярных, так называемых эзотерических брошюр. Бесчисленное множество авторов пересказывали библейские истины, обрывки ведических учений, какие-то общие места из духовных практик Востока на псевдонаучном языке – проводимость, экстраполяция, силовые линии… Изголодавшее в годы атеистического террора население постсоветских республик, в особенности техническая интеллигенция, с жадностью вкушало плоды таинственных наук о жизни и ее тайнах…

Это не значило, что Иван Петрович Шмыга, директор нижневолжского филиала Российского АНС не владел другим способом изложения. Он мог и просто сказать: «И какой мерой судите, такой мерой и судимы будете. И воздастся вам…» Причем воздастся не где-то в далеком, как кажется большинству из нас, миру, а тут же, сейчас, здесь – вот на этом перекрестке вы плюнули в человека, а на следующем получили ответный плевок.

Или, скажем, выразиться в русле традиционной психологии.

«Да-с, уважаемая Надежда Сергеевна, налицо конфликт сознания с подсознанием. Где-то там, в темной глубине подсознательного, как ни парадоксально, мы, бывает, желаем зло даже своему любимому чаду, если оно, подсознание, только в этом видит способ избежать расставания с любимым сыном, и тем самым избавить вас от мучений, связанных с отрицательными переживаниями. Но сознанию кажется чудовищным желание вреда своему ребенку, и вы противитесь этому, и хотите наказать саму себя за то зло, которое неосознанно пытаетесь причинить ему. Отсюда и роковая невнимательность, та, что заставила вас принять не те таблетки».

Неважно как, главное, чтобы дошло.

Отчеты Сибиреву выглядели иначе. Красивый образ горящего от перенапряжения радиоприемника на него не подействует. Старый сыщик требовал только одно построение: предположение – факт.

Первая встреча Павла и Алины произошла двадцать второго июня. Первая травма второго июля. Примирение матери с сыном. Знакомство Алины и ее будущей свекрови тридцатого июля. Вновь разлад. Шестнадцатого июля вторая травма. Обострение конфликта, и двадцать шестого июля происшествие на Моховой. А двадцать девятого Бурцева подвергается обратному удару – случайное отравление таблетками, и… оказывается в реанимации токсикологического центра.

Да, если бы не эти отчеты, похожие на обвинительные прокурорские заключения старого образца, работа в агентстве была бы не пыльной и даже приятной.

Иван Петрович отправил файл на печать, и приподнялся, сделав несколько физкультурных движений. Половые доски рассохшегося пола заскрипели, и ветхий шкаф в углу выдал тяжелое непередаваемое «м-м-м», как человек, которому сотый раз наступили на любимую мозоль.

«Мне остается получить со старушки девятьсот рублей. И надо бы выбить хотя бы рублей пятьсот компенсации за сегодняшнюю ночь».

Ночь была ужасной. Немного забывшись перед рассветом, он в шесть часов утра собрался и вышел. Сумку с вещами оставил до вечера, чтобы его уход не походил на бегство нашкодившего кота. Хм, почему нашкодившего? Что он сделал с чужой невестой? Да ничего! Хотя надо было приструнить ее.… Но за что? Невинная девочка, дитя, можно сказать, вела себя, как подросток, не осознавая созревшей могущественной сексуальности. Это он со своим грязным испорченным воображением представлял себе бог знает что!

С Алиной вновь совершилось удивительно превращение. Теперь, когда он был от нее на безопасном расстоянии, эта девчонка перестала его волновать. Даже имя у нее какое-то дурацкое, сладкое, приторное, карамельное – Алина. Ночь, изголодавшийся мужик, серая невзрачная мышка – в принципе понятно.

Иван Петрович со стыдом вспомнил тот дурман, который охватил его, когда она, почти обнаженная, в этом несущественном халатике, задравшемся поверх трусиков, стояла перед ним, наступив коленом на кровать и расправляя простыни.

Запустил он свои интимные дела. Надо найти девушку, да похаживать изредка к ней. Мать-природа свое напомнит, и в самый неподходящий момент…

Ничего, вот получит денежки, купит новые летние туфли на толстой подошве. Черные, из мягкой податливо гнущейся натуральной кожи, долларов этак за пятьдесят. Не на рынке у хитроглазых армян, всегда норовящих подсунуть дешевку, а в нормальном бутике с молоденькими продавщицами, стремящимися предупредить каждое твое желание. Сразу взять приличное средство для чистки обуви, и тогда держаться на ноге будут года три-четыре как новенькие. И разнообразит свой досуг. Не все же вечера проводить с Толичем «у Бахуса».

Тренькнул телефон, Шмыга тут же подхватил трубку.

– Привет, Толич. Долго жить будешь, только что тебя вспоминал.

– Сколько проживу – все мое. Нашел!

– Кого на этот раз?

– Девочку в красном.

– Какую девочку?

– Помнишь, водитель с Моховой утверждал, что свернул, потому что увидел ребенка на заднем сидении «девятки»?

– Ну, был у него такой глюк…

– Петрович, это не глюк, я нашел эту девочку в красном. Хочешь, подъезжай. Мне как раз из СИЗО доставили Баруздина, водителя.

– Да в принципе… – заколебался Шмыга. Дело ведь почти завершено. И, честно говоря, его теперь больше занимал тот неприкаянный, который по ночам шастал в Гордеевку, пугая бедную тетку, и так едва пережившую тяжелую утрату. – Ладно, мне еще к Семенычу зайти надо, на его железку из сточного колодца посмотреть. Да, кстати… сегодня гуляем до потери человеческого облика.

– То есть, до зеленых соплей и поросячьего визга? – деловито уточнил Зосимов.

– Именно. Гонорар получу. Солидный.

– Давай. Мне тоже есть за что выпить.

Шмыга озабоченно посмотрел на часы. «Одиннадцатый час. Двадцать минут туда, там минут сорок. Затем к Бурцевой, отдам рекомендации, возьму денежки…»

В кабинете Зосимова было задымлено и многолюдно, впрочем, как и в любом другом следовательском кабинете городской прокуратуры. У окна сидела хрупкая опрятно одетая женщина в черной косынке, завязанной под подбородком и, положив себе на колени стопку коричневых скоросшивателей с уголовным делом, читала, смахивая платочком невидимые слезы. Две молоденькие практикантки сидели на корточках в углу и паковали всякую рванину, куски стекол с бурым налетом крови, паркетины, какие-то коробки в грязные пластиковые пакеты, заклеивая ярлыками «Изъято в ….»

Сам Толич сидел за столом у компьютера, спиной к входной двери, и с такой силой бил по клавишам, точно перед ним была его старая проржавевшая печатная машинка. Стукнув несколько раз, он тут же вскидывал голову, уставляясь пристально в экран, как будто без этого взгляда буквы не добрались бы до монитора, разбежавшись в недрах системного блока. В уголке крепко сжатого рта торчал сигаретный, неизвестно когда потухший окурок.

– Минуту, – сказал он и приподнялся, чтобы ответить на крепкое рукопожатие Шмыги. – Справочку Тамаре оформлю.

– Все то же? – кивнул на вещдоки детектив, аккуратно присаживаясь на край стола – самое чистое место в кабинете.

– Работы навалили – по-горло. Вчера пацана нашли. Умный, хороший, красивый мальчишка. Семнадцать лет. Сын тренера нашего «Торпедо». Вроде папа известный в городе человек, братва его уважает. Не пощадили. Вставили в грудь заточку и запихали в узкий проем между гаражами на Мончегорской. Так и простоял там трое суток. Идешь мимо, вроде парень по малой нужде стоит. Позвонили, когда мухи роем стали виться.

Женщина у окна громко всхлипнула.

– Мамаша, не отвлекайтесь, пожалуйста, сегодня знакомство с уголовным делом надо закончить… Выезжал я, а расписали Трофимову.

– Ленчику? Ну, он молодой, настырный, на него грузить и грузить надо, – барственно отозвался Шмыга, наслаждаясь тем чувством, что он здесь только в гостях. Три с половиной года, как проклятый, просидел на этой передовой.

– А девчонки откуда?

– Из академии водного транспорта. Там юрфак открыли. Скоро следаков буду выпекать даже в кулинарном техникуме.

Толич повернулся к ним.

– Девчонки, хотите крутой глухарь раскрыть?

Те замешкались, смущенно переглянулись.

– Да-а, – неуверенно протянули хором.

– Тогда отпрашиваемся у мам до утра и сегодня вечером ко мне домой. Форма одежды номер один – короткие юбочки и черные колготки.

Одна из практиканток едва слышно шепнула другой: «И презервативы», и тут они покатились со смеху.

– Зосимов! – В дверях возникла массивная дама в прокурорском мундире, Тамара Вольфовна, старший помощник по надзору за следствием. – Когда наш УК дополнят статьей о сексуальном домогательстве на работе, – здравствуйте, Иван Петрович, – я тебя первого привлеку. Девочки идите за мной, а справку занеси через пять минут.

Они остались в кабинете одни. Ушла и женщина в черной косынке. Расписалась на листах, и тихо выскользнула, склонив голову.

– В суд направляю, – пояснил Зосимов. – Хорошее дело. Ее дочку утопили в ванной. Она жила одна, и утром открыла соседским мальчишкам. А те братков привели. Думали, раз в ювелирном салоне работает, значит, деньги есть. До вечера пытали. Какие там деньги…

– Слышал, – поморщился Иван Петрович. – Так что с девочкой в красном? На Моховой я не видел ее.

– И я не видел. Никто не видел. Но она там была!

– Реально?

– Куда уж реальней. Синицына Татьяна Поликарповна, ученица пятого «в» класса школы номер сто двадцать четыре. Так, где-то здесь у меня фотография. Ага. Держи.

Шмыга с минуту рассматривал цветной снимок, сделанный дежурным криминалистом. Вернул его.

– Это не девочка, а кусок сырого мяса.

На снимке действительно была заснята чья-то раздавленная плоть под синим в гармошку сжатым капотом грузовика. От девочки остался только аккуратно расчесанный на две половинки затылок с косичками, переплетенными белыми лентами.

– Понимаешь, когда наш водитель стал талдычить про девочку в красном, да так уверенно описал ее, что я засомневался. Думаю, может, в машине ее и не было, но могла в этот момент переходить перекресток, или где-то мелькнуть в тот момент в поле его зрения. Опрашиваю свидетелей – глухо. Никто не видел этого красного зайчика. Никто, кроме… водителя. Значит, эта девочка в это время была с ним!

– В кабине? – поразился Шмыга. – Я видел то, что от нее осталось. Если бы водителя не выбросило при первом ударе о деревья, то…

– Не в кабине, в голове его! Это второе ДТП с человеческими жертвами, которое он устроил. Четыре года назад на спуске с площади Советской Баруздин совершил наезд на Танечку Синицыну. Снимок из уголовного дела я тебе дал. Она – девочка в красном платьице. Тогда дело прекратили из-за отсутствия состава преступления. Виновата сама девочка, и мама, которая в этот момент покупала ей мороженое в киоске. Прикинь, поворачивается с эскимо, а дочке уже есть нечем. Одни косички остались.

Зосимов оглушительно захохотал, нервно нашаривая в пачке последнюю сигарету.

– Понимаешь, после психической травмы эта девочка в красном выскакивала перед глазами водителя при каждой стрессовой ситуации на дороге, как объяснил мне психолог.

– Да, понимаю, – угрюмо кивнул детектив. Толич продолжал говорить, но Иван Петрович сейчас вдруг ясно вспомнил тему из вводного курса, который им, начинающим детективам, читал в Москве некий умный дядечка. Называлась она так: «Обстоятельства, предшествующие возникновению преднамеренного несчастного случая». Преподаватель тогда извинился за размещение в одной фразе двух взаимоисключающих понятий – преднамеренность и случай. И пояснил, что по сложившейся безграмотной традиции под «несчастным случаем» понимают любое внезапное непредвиденное стечение обстоятельств, следствием которых становится расстройство здоровья или смерть. Хотя на самом деле надо различать так называемый «чистый» несчастный случай и «преднамеренный, умышленный». Чистый сам себя исчерпывает и легко объясним. Забыл водитель поменять лысую резину на колесах, выехал в гололед и оказался в кювете. В данном случае голову ломать не надо – с причиной ДТП разберется даже начинающий автолюбитель. Во втором варианте – в складывающиеся неблагоприятные условия по чьем-то злому умыслу заносится невидимое до поры, до времени обстоятельство, которое в нужный момент сыграет основную роковую роль!

Как на Моховой. Двигается под разговоры очередь в «Продмаге», и «кошатница» спокойно стоит, переминаясь с ноги на ногу, не подозревая, что через минуту повиснет у стены, пришпиленная трубой; и мнется за ее спиной Паша, и не беда, что «девятка» попала колесом в яму. Ну, двинет ей сейчас грузовик по задку, протащит несколько метров… и повалит народ из магазина к месту происшествия, поглазеть, посочувствовать.

Ан нет! Тут вдруг бац! – выскакивает девочка в красном! Выкручивает насмерть перепуганный водитель рулевое колесо, уже не соображая, что делает…

И не одно тут скрывалось подленькое обстоятельство! Перед тем как зайти в прокуратуру, Шмыга навестил Семеныча. На экспертизу куски железа из сточного колодца он, конечно, не посылал. Но в лаборатории сведущим людям показывал.

– Железо, как железо. Странно, шо обломилось. Даже не проржавело. Где-то, значит, раковина внутри образовалась. Ага, сразу в трех выступах. Да, на кой тебе, Петрович, эта штука? Забудь. Денег нет, чтобы это дерьмо в Москву посылать. Ты, шо, собираешься, литейщиков привлечь, которые полвека назад эту крышку лили?

Да, внезапно лопается металл, а тут как раз безумный водитель, и в очереди ждет свою предугаданную смерть кошатница, а ей в затылок дышит пару раз травмированный мальчик… И, проводя тщательное расследование, надо бы найти мастера, ответственного за погрузку труб, скрепленных столь непрочным способом, что разлетелись по всему магазину. Чувствуется, готовились основательно, с хорошим запасом прочности, чтобы сработало наверняка.

Но при чем здесь теоретический курс? Стоп. Как раз тот чудик в протертом на локтях пиджачке приводил пример из глубокой древности. Жил царек персидский. Очень боялся, что его старшего сына убьют. Вроде как сон ему плохой явился. Запретил сыну выезжать на войну, приказал вынести из его покоев холодное оружие, даже перочинный ножичек, наверное, отобрал. Напрасно! Сынка все равно закололи копьем. На охоте. И неудачно бросил оружие некий чужеземец, изгнанный из своей страны за… убийство по неосторожности! Он только что приехал и сразу попал на царское развлечение.

Царя звали Кир, случай описан Геродотом. В любой библиотеке можно найти.

Иван Петрович очнулся и посмотрел на приятеля.

– Ты знаешь, как я боялся, что его признают невменяемым! – продолжал Толич. – Думаю, уйдет, гад, и вдвоем с этой девочкой в красном они опять беду на дороге сотворят!

– И что?

– Вменяем. Я его сразу под стражу. Сейчас приведу. Пообщаешься с ним?

– Нет, – поспешно качнул головой Шмыга. – Ты иди. Мне позвонить надо.

Он набрал номер ординаторской токсикологического центра. Водитель с Моховой явно засланец, как тот копьеносец, специально прибывший в далекую Персию с миссией невольного убийцы. Так и этот наш Баруздин со своим любимым глюком оказался в нужном месте и в нужное время. Кажется, ты, Иван Петрович, впутался в настолько темное и нехорошее дело, что впору ноги уносить, а не пытаться выбить какие-то девятьсот рублей. Собственные похороны дороже обойдутся.