Читать книгу Пророчество Предславы. Мещёрский цикл - Сергей Фомичёв - Страница 9

***

Впервые он ввязывался в новое дело один. Молодые друзья спешили жить, и с приходом весны разбежались из глухого лесного угла. Рыжий с вурдами промышлял где-то под Владимиром, Тарко пропадал в Муроме…

А старый князь уже отходил потихоньку от дел, и беспокоить его лишь смутными намёками Соколу не хотелось.

Впрочем, заскочить на княжеский двор всё равно пришлось. Для поездки в Елатьму требовалась лошадь. Своих чародей не держал, а одолжить, не вызывая лишних расспросов, ни у кого, кроме князя, он не мог.

Ук же никогда не отказывал в помощи. И вопросов не задавал. Надо, значит надо. Сочтёт чародей дело важным, сам расскажет.

– Бери любую, – сказал князь и уточнил только. – Какой дорогой поедешь?

– В Елатьму мне нужно, – объяснил Сокол. – Туда и обратно. Надеюсь, за день управиться.

– Тогда смени лошадь в Полутино, – посоветовал Ук. – Тамошний конюх тебя знает. Заартачится, сошлись на меня.

Ук нахмурился.

– Не знаю, что за напасть случилась, да и знать не хочу. Но удачи тебе, чародей!

Вот и весь разговор.

Поблагодарив князя, Сокол отправился в конюшню.

Тридцать вёрст хорошей дороги с мощёными спусками и подъёмами, с конной подставой в Полутино, заняли у него ровно полдня. На добрых княжеских конях одно удовольствие с ветерком прокатиться. Единственное чего он опасался, так это что девушки не окажется дома.

Но опасался зря. Мена вышла, едва заслышав под окнами ржание.

– Заходи, – улыбнулась ведунья. – Рада видеть тебя. Отдохни с дороги.

– Отдыхать не стану, извини, – отмахнулся Сокол. – Я ненадолго. К вечеру надеюсь вернуться.

– Опять по делу? – усмехнулась Мена. – Нет бы хоть разок просто так заглянул, без спешки твоей всегдашней. Я бы уж нашла, чем тебя угостить, чародей. Уж, поверь, не обидела бы.

– По делу, – согласился тот, пригибаясь в дверях. – Если ты не поможешь, то и не знаю к кому обращаться.

Мена хмыкнула.

– Ты только не прибедняйся. Сильнее тебя чародея не сыщешь. Меньше бы в молодости по бабам бегал так, глядишь, и вовсе в боги бы вышел.

– Богом мне быть без надобности, – буркнул Сокол. – Хлопотное это дело. А что касаемо силы, то я ведь не всемогущ – умею всего понемногу. Но знаю, в каком случае и к кому можно обратиться за помощью. Так что не откажи.

– Тебе не откажу. Ни в чём не откажу, – завораживающе улыбнулась Мена, явно имея в виду не только просьбу, хотя чародей годился ей в лучшем случае в деды. – Опять разыскать кого требуется?

– Нет, – Сокол вытащил змеевик. – Можешь сказать про вещь эту что-нибудь? Покоя она мне не даёт, чувствую за ней опасность какую-то, а что за беда – не ведаю.

Мена осторожно вязла змеевик и долго рассматривала, поворачивая то так, то эдак. Затем вернула и произнесла не слишком уверенно:

– Работа старая, славянская. Думаю, в Рязани змеевик сделан. Только вряд ли найдёшь теперь потомков того мастера. Нет больше Рязани, и мастеров её великих больше нет. Если только в степи кого сыщешь. А силу, извини, я не чувствую вовсе. Не мне эта вещь предназначена, потому и не отзывается. Лишь отблеск смутный коснулся, но понять что к чему не по моим способностям.

Гость закусил губу. От Мены он надеялся узнать больше.

– Дал его мне колдун умирающий, – уточнил он. – Вихрем назвался.

– Вихрь? – девушка прищурилась. – Помер, значит, старик?

Сокол кивнул.

– Вихрь Чёрному Богу был посвящен, ему служил. В этих местах не знаю я больше чернобоговых слуг. Может, в вечерней стороне кто-то остался. Хотя не думаю. Старых богов теперь мало почитают. Перуна разве только, да Сварога с Велесом.

Чародей задумался.

Вот еще напасть – Чернобог. Это имя совершенно сбило его с толку. Сокол не верил в Чернобога. Не в том смысле не верил, что не поклонялся и не почитал. Чёрного бога вообще мало кто почитает. А в том смысле, что совершенно отрицал его существование, считал все россказни такого рода чистым вымыслом или, на худой конец, искажённым преданием. Сокол немало знал про богов – и про местных, и про чужих. Знал не понаслышке – приходилось и сталкиваться на неведомых дорожках. Ну вот не значилось среди них никакого Чернобога. С другой стороны, и вихрева сила была необычной, незнакомой. Так что появилось теперь над чем поразмыслить.

– За помощь спасибо, – протянув руку, чародей провёл ладонью по волосам девушки. – Что до остального, то не те уже мои годы. Так что – прощай.

Он вышел из дома и лихо, как бы опровергая свои же слова про годы, вспрыгнул в седло.

Москва. Две недели спустя

После краха изящной затеи с захватом Муромского княжества и неудачи Серой Орды в диких Мещёрских лесах власть викария пошатнулась. Нет, никто из владык, или, тем более, подчинённых, не почувствовал даже намёка на слабость, но Алексию хватало собственных ощущений. Только их он всегда и считал единственным верным мерилом.

Такого поражения, какое потерпело его воинство в прошлом году, ему не доводилось испытывать ещё ни разу. Замыслы, хоть и не рухнули вовсе, требовали теперь на осуществление гораздо большего времени. Времени, которого так не хватало. И за многими, если не за всеми неудачами стоял Сокол – мещёрский колдун, которого он, викарий, поначалу недооценил, а каких-то два года назад и вовсе почти ничего не слышал о нём.

Своих врагов викарий не уважал, но всегда отдавал им должное. До тех пор отдавал, пока враги числились среди живых. Сокол всё ещё числился, и потому с прошлого года Алексий взял за правило собирать все донесения о чародее в особый ларец. Вот и сейчас он поднял крышку, чтобы положить очередное письмо, но задержался и перечитал ещё раз:

«Лета 6860 года, месяца Апреля, в девятый день, в Сельце помер колдун, прозываемый Вихрем. Колдун умирал в бесовых муках и маялся долго. А упокаивал того Вихря другой колдун, именем Сокол, приехавший в Сельцо по зову суеверных мирян из Мещёрска. Оный Сокол принял от Вихря колдовской знак – змеевик и, судя по этому, перенял его силу. Миряне колдуна схоронили без отпевания, проведя поганые суеверные обряды. В третий день мною учинён был розыск и была выявлена ведьма, племянница упомянутого колдуна, именем Елена. Однако ведьме, не без бесовской помощи, удалось сбежать…»

Ничего особенного, – подумал Алексий, запирая ларец. И ничего, что могло бы помочь сладить с врагом. Будь на месте Леонтия кто поумней, может, и вышел бы какой толк. Но все, кто поумней, сгинули в том же самом проклятом году заодно с лучшими его бойцами.

Алексий вышел из кельи и отправился во внутренний дворик монастыря, откуда раздавался непривычный для обители звон мечей и совсем уж неуместная в доме божьих слуг отборная ругань.

Потеряв тогда почти половину своего монашьего воинства, Алексий приказал Василию перестроить тайную службу.

– Прекрати отбирать монахов только лишь по их тучности и росту, – заявил он печатнику. – У нас нет времени обучать деревенщину. Мы тратим годы на то, чтобы сделать из них воинов, а потом теряем в один день из-за того, что они изначально не слишком годились для дела. Троих в Литве, дюжину в Мещере, да по одному сколько сгинуло то там, то здесь? Не слишком ли много напрасных потерь?

Поэтому оставь в покое простых иноков. Этих болванов сколько ни учи, а против настоящих бойцов они не выстоят. Ищи по монастырям бывших дружинников и бояр, что ратному делу сызмальства обучены. Про каждого сперва мне доложишь подробно. Каждого – ко мне на беседу. Я уж сам буду решать, кто подойдет, кто нет. И поторопись…

Василий не оплошал. Как всякий хороший слуга, он не ограничился выполнением прямых указаний, а проявил расторопность и смекалку. То есть, когда, например, оказалось, что в монастырях подходящих людей не хватает, он именем викария попросту постриг в иноки нескольких боярских отпрысков, припомнив тем кое-какие грешки.

За год Кантарь, один из лучших бойцов, вылепил из породистого материала настоящих воинов веры. Боярских сынков и бывших дружинников он только что по земле не размазывал. Сгонял с них столько потов, что вечером те хлебали воду, словно кони, перешедшие великую степь.

Хотя любой из них в честной схватке одолел бы наставника, который до иночества промышлял торговлей, но в том-то и дело, что тот проповедовал схватку нечестную.

– Для обычной работы княжеская дружина есть, да ополчение, – говорил Кантарь ученикам. – А вам предстоит война тайная, исподтишковая. Ваш враг вовсе и не с мечом может выйти, и не в воинской личине…

Он гонял учеников с раннего утра до позднего вечера. А зачастую и среди ночи поднимал. Молодые монахи начинали день не с молитвы, от которой особым распоряжением их освободил викарий, а с длительной пробежки по окрестным лесам. Кантарь прививал новикам не просто выносливость, но, прежде всего, умение передвигаться скрытно, не теряя при том направления. Потому уходили они в лес ещё до рассвета, чтобы выучиться и в темноте двигаться не хуже, чем при солнечном свете. И только после часа или двух подобных занятий наступала пора завтрака. Тоже необычного. В соответствии с другим распоряжением викария, ученики не соблюдали постов и вовсю поедали мясо. Чтобы не смущать нарушением обычных иноков, питались они отдельно, да и жили в особом монастырском закутке, отгороженном от прочих. Целый час после завтрака, новики читали книги и свитки. Отнюдь не богословские и не канонические. То были книги на всевозможных языках, какие только находились в здешней книгарне.

Затем упражнялись на мечах. До того, как попасть в руки Кантаря, многие его воспитанники считали это дело самым любимым занятием. Теперь им пришлось пересмотреть свои взгляды. Теперь они готовы были выучить хоть ханьское наречие, если бы это помогло избежать ежедневного взаимного избиения во дворе. Но Кантарь требовал от них и того, и другого. За мечами следовали луки, за луками – сулицы, за сулицами – топоры и чеканы. Не обходил Кантарь вниманием и самострелы, и шестопёры, и всевозможные кистени, ножи, удавки. Каждому оружию находилось в его уроках достойное место.

Алексий нередко приходил посмотреть на учёбу, на состязания. Он никогда не вмешивался в работу наставника, лишь стоял незаметно в сторонке и наблюдал. Из одиннадцати учеников Кантаря он особо выделял одного – того, которого приняли лишь по его, викария, настоянию.

Пересвет пока что не подводил Алексия. Числился среди лучших почти во всём, а уж в старательности и упорстве ему не находилось равных. Особенно по нраву пришлась викарию сообразительность Пересвета. Заковыристые задачки тот всегда решал первым и задолго до всех прочих новиков.

Сейчас, когда священник вышел во дворик, чтобы взглянуть на любимчика, Кантарь занимался с другими. Пересвет же, сидя под навесом, читал книгу. Вопреки обыкновению, викарий подошёл к юноше, поздоровался.

– Каковы твои успехи? – мягко спросил он.

– Я ещё очень далёк от того, чтобы быть хоть чуть-чуть полезным вере, кир Алексий, – ответил юный монах и склонился.

– Тем не менее я полагаю, что ты переймёшь науку Кантаря прежде остальных, – возразил священник. – Вот и теперь, когда все только учатся бросать топор, ты читаешь.

– О, нет, – смутился Пересвет. – Тут дело в другом. Я с детства обучен бросать топор. И наставник решил, что мне полезнее будет заняться чтением.

Удовлетворённо кивнув, Алексий взял из рук юноши книгу. Это была, собственно, не книга, а несколько сшитых вместе свитков с сочинениями Омара Ибрахима Хайяма.

– «Трактат о бытии и долженствовании», – перевёл викарий заглавие. – Однако странное чтение для воина церкви. Ладно ещё, что не рубаи…

Он задумчиво посмотрел на покрасневшего юношу, как бы оценивая способность того разобраться в мудрёном трактате.

– Надеюсь, это пригодится тебе когда-нибудь. Бесполезных знаний не бывает, как и знаний опасных. Что бы мы там ни говорили пастве. Если твоё сердце с богом, а помыслы чисты…

Разговор неожиданно прервал печатник. Подбежав к священнику, он взволнованно сообщил:

– Прибыл гонец из-под Полоцка, от игуменьи Феодоры, говорит дело срочное.

Алексий вернул Пересвету книгу, попрощался и, сурово глянув на Василия, отправился обратно в келью.

Гонец с поклоном протянул грамоту. Алексий движением руки приказал печатнику взять письмо, а затем, более резким взмахом, выпроводил из кельи гонца.

– Читай, – приказал викарий, усаживаясь за стол.

Сломав печать, Василий осторожно развернул свиток.

– Так, приветствия опускаю. По сути – «Месяца апреля, в десятый день, в храме Пресвятой Богородицы произошло известное знамение. Божьим изволением грехов наших, двинулось место под Спасским монастырём, и тогда стены…»

– О Боже! – печатник, до которого дошел смысл прочитанного, изменился в лице и испуганно посмотрел на викария.

– Читай дальше, – раздраженно потребовал тот.

– «… и тогда стены храма обрушились, и людей, находящихся в нём, изрядно подавило. Настоятель и монахи, приставы его, погребены были под камнями. Схимница Мария с Божьей помощью успела выбраться из обрушения. Она и сообщила о знамении…»

Алексий встал и прошелся по комнате. Архидьякон смиренно молчал, боясь даже вздохнуть и тем потревожить размышление викария. Но тот не обращал на него никакого внимания. Скорее всего, это ничего не значит. Ну рухнул храм, ну подавило монахов. Сразу уж и знамение! Всякое могло случиться…

Да нет! – осадил он сам себя. – Не стоит надеяться на «всякое». Такие храмы сами по себе не рушатся. Тут медлить нельзя – необходимо тотчас проверить новость, оценить степень угрозы. Но проверить не так-то просто. В Полоцк ехать опасно. Под князем Ольгердом сейчас Полоцк. А князь не больно-то жаловал иерархов церковных, что в Москве засели. Попадись в его руки викарий, мог и шкуру спустить, как это он проделал с Круглецом, царство ему небесное. Очень уж зол литовский князь на то, что поддерживает Москва власть ордынскую и с её помощью прибирает к рукам соседние земли. Мнил себя Ольгерд единственным народным защитником от пришлых врагов.

Так что проверить что да как самому не удастся. И поручить некому – в тайну очень немногие посвящены, а полностью ею владел лишь Алексий. И лишь он один из всех ныне живущих понимал всю серьёзность случившегося в далёком Полоцке. Ни Феодора, ни любая из её монахинь, ни печатник, ни даже митрополит не знали всего. Именно он, Алексий, по должности приглядывал за Храмом Предславы; он один хранил тайное знание; и, наконец, только он и мог распоряжаться той силой, что заключена в Храме.

«Была заключена»…, – вновь поправил себя священник.

И если обрушение Храма не случайно, если это действительно то самое знамение, о котором предупреждала Предслава в своих пророчествах, то дело и вправду дрянь… И теперь уж не до мещёрского колдуна, не до усмирения вольных князей, не до Ольгерда. То, что церковь утратила тайное орудие, ещё полбеды. Гораздо хуже, что, вырвавшись на свободу, оное орудие может запросто обернуться против бывших тюремщиков. А вот это угроза уже нешуточная.

Какова природа той силы, не знал точно даже викарий. Предслава оставила не много указаний на сей счёт. Вроде бы, какой-то древний славянский божок, вступивший в сговор с князем Всеславом и попавший потом в хитроумную ловушку его внучки. Совладать с ним, покорить его вновь Алексий не сможет. У него нет ключа, что сумела создать Предслава, но, пожалуй, куда важней, что у него нет такого деда.

Алексий повернулся к ожидающему печатнику и распорядился

– Вот что, Василий, отряди пару верных людей в Полоцк. Пусть отправляются в мирском платье, скрытно. И пусть доставят в Москву Марию.

Подумав, добавил:

– Но чтобы ни слова она по пути не молвила. Ни единого слова.