Читать книгу Шаги за спиной - Сергей Герасимов - Страница 7

Мысль о самоубийстве посещала его время от времени с самого детства. Говорят, есть люди, склонные к этому. Если это правда, то Валерий был именно из их числа. Одни пьют, другие колются, третьи всю жизнь стоят на грани между тем миром и этим – и некий демон оттуда постоянно зовет их тихим шепотом. Когда привыкаешь, это придает жизни особенную возвышенность – так, как будто подошел к краю очень высокой крыши, смотришь вниз, а там ползают автомобильчики, играют детишки и все тому подобное, но никто не видит, что на самом деле внизу между домами течет величественная река небытия.

Раньше он боролся с этим опасным демоном внутри себя.

Потом привык и сжился. Демон заманивал разными словами.

Предпоследней его находкой была фраза «почему бы и нет?».

А сегодня он прошептал: «ты больше не можешь» И Валерий согласился: «да, я больше не могу». Он больше не мог терпеть издевательства родственников, учеников, начальства и той женщины, которую любил и ненавидел одновременно. Да пропади оно все пропадом.

Бутылки в ряд, немного полукругом, чтоб лучше поместиться на столе. Вот так их, стихами. Не на столе, а на столике.

Невозможно жить с такой мебелью. Зато умирать можно. Из стакана – вульгарно: умер, не допив последнего стакана. Из рюмки неудобно: умер после девятнадцатой рюмки.

Он принес чашку. С золотой каемкой, мутным дном и цветком на стенке, ботанике неизвестным. Ручка только для крохотных женских пальчиков.

Cнял рубашку и бросил на кровать. Только сегодня утром воротник был чистым. Говорят, что некоторые переодеваются во все чистое перед смертью. Обойдутся, другие тебя переоденут, пусть постараются. На подушке книга о двенадцати главах, как Змей Горыныч, причем три головы уже отрублены прочтением.

Качается лампа под потолком, чувствуя потусторонние шаги или местный сквозняк. Скрипят тапочки. Вечер свеж. Пора.

Откупорил первую бутылку и налил чашку до краев, чуть пролив на скатерть. Сразу запахло. Одна есть. Теперь вторую.

После третьей он слегка передохнул. Потом опрокинул остаток от деления на три и откупорил следующую бутылку.

Жутко хотелось заснуть и поддаться жизни. Не поддамся. Он запел песню птички, чтобы не заснуть. На третьем повторении песни соседи застучали в потолок. Валерий с усилием допил еще чашку и бросил что-то в стучащих соседей. Зеркало раскололось и выронило большой кусок. Большой кусок обижено отразил половину лица. Дальше было еще что-то, а утром позвонили.

– Валерий Михайлович? – голос секретарши. – Нужно предупреждать, если не приходите на работу. Передаю трубку.

– Я пьян, – ответил Валерий и сбросил телефон с тумбочки.

Потом продолжил процедуру.

Однажды ночью он проснулся. Наверное, это была четвертая ночь. Из четырнадцати бутылок оставались две полные и в двух на донышке. Еще немного было налито в блюдце. Было очень темно и тихо, но каким-то образом обстановка комнаты оставалась видимой. Фонарный свет пробирался сквозь липу и неуверенно касался стен. Под одеялом что-то шевелилось.

Валерий встал и включил ночник – розовую прозрачную бабочку из фальшивого стекла. Куда делись все эти? (под «эти» понимались родственники жены и она сама в некоторых случаях) Из-под одеяла выскочил большой муравей и проворно побежал к Валерию. Шестиножка с длинными усами взобралась по штанине, влезла за воротник и забегала под одеждой. Валерий сорвал рубашку (почему она надета, если я ее снимал?) и бросил ее в угол. Осколок зеркала отражал семенящие ноги.

Муравей выбрался из рубашки и пошел на второй заход. Валерий запрыгнул на кровать.

У муравья было почти человеческое лицо с большими печальными глазами. Сам он был черного, лакированого цвета, с синеватым отблеском и тремя полосочками на брюшке. На передних лапах пальцы с ногтиками.

– Уйди! – закричал Валерий, – уйди, а то убью!

Он бросил подушкой, но муравей увернулся. Вообще, тварь двигалась слишком быстро. Из углов выбежали еще полчища таких же и стали грызть ножки кровати. Они сгрызали краску, но металл им не поддавался.

– Так вам! – закричал Валерий, – я вам не дамся!

Муравьи стали подпрыгивать на месте как мячики. Каждый был чуть меньше ладони. Несколько экземпляров запрыгнули на кровать и взобрались Валерию на живот, стали кусать, но не больно. Он схватил одного и оторвал. Эта гадость отрывалась с трудом, как застежка на липучке. Оторвалось только тело, а голова продолжала кусать, не обращая внимания на отсутствие желудка. Тело без головы резво бегало по полу и сталкивалось с другими муравьями, сослепу.

Валерий выбежал в дверь, наступив по дороге на одного из муравьев; тварь нежно хрустнула и заскреблась по полу ручонками. Он споткнулся о порожек и упал, больно стукнувшись лицом. Упал у двери ванной. Там он и нашел себя, утром.

Звонил телефон, громче чем обычно, и явно наглее. Телефон стоял на полу. Раздавленный муравей лежал посреди комнаты, а рядом сидели еще два и шевелили усиками, оплакивая погибшего соратника. Множество других висели гроздьями на шторах.

– Сколько вас здесь! – сказал Валерий и подержался за стенку, переступая порожек. Телефон не умолкал. Стучали зубы.

– Алло?

На этот раз говорил САМ:

Ваши дети, ваши дети, поизрезали все стулья, я бы вычел из зарплаты, если б дали нам ее, вы ведете неприлично, и примером недостойным, заразительным ужасно, возмутили коллектив.

Коллектив права имеет, демократия сегодня собирается собранье, чтоб таких как вы, прогнать.

– Я пьян, – ответил Валерий, – оставьте меня в покое. Меня и так муравьи закусали, только ваших собраний не хватает. И нечего стихами говорить, сволочь!

Директор перешел на прозу и сообщил, что за ним (за Валерием) дважды приезжал Мерседес, из Мерседеса выходили четыре очень вежливых, но очень странных человека в черных куртках.

– Как они выглядели? – спросил Валерий, протирая глаза.

– Как мафиози в кино.

– Тогда точно за мной.

Он изо всех сил ударил левым кулаком в стену и содрал кожу на косточках. На косточках выступили прозрачные красные росинки, но боли не было.

Директор отнесся с пониманием.

– Это бывает, – сказал он, – отлежитесь, а потом приходите, когда примете нормальный вид. Пьян так пьян, с каждым случается. Так надо было сразу и говорить.

Валерий оторвал сонного муравья от шторы, сел на кровать и положил его рядом с собой. Муравей ежился, испугано. Валерий погладил его ладонью:

– Не бойся, ты хороший, я тебя не трону.

Муравей поднял вполне человеческое личико (на самом деле это был не муравей, а Бородулькин, которого всегда били) и прослезился. Слезы капали и оставляли желтые пятнышки на простыне.

– Ну скажи же мне что-нибудь, – пробормотал Валерий, – я тебя люблю, маленький.

Муравей заплакал еще горше и сквозь слезы ответил:

– Ася умерла, жена твоя.

– Туда ей и дорога.

– Упала с лестницы. Два дня мучилась, а перевезти ее нельзя было. Так и умерла. Тебе звонили, звонили, а ты трубки не брал. Эх ты!

– Да я и не любил ее никогда, – ответил Валерий, – хотя жаль, конечно. Наверное, мне жаль.

– Знаю, – ответил муравей, уселся поудобнее, оторвал себе две промежуточных лапки и превратился в грустного чертика, – знаю, она тебя тоже не любила. Выпьем, что ли?

– Выпьем, – ответил Валерий. – За упокой души моей жены…

Но что-то мне совсем плохо…Почему выключили свет?.. Дай мне кружку, вот так…

И они выпили.