Читать книгу Известия Сахалинской академии наук. №4 (2019) - Сергей Горбунов - Страница 5

Много лет назад господин д-р Хильгендорф читал в Восточно – азиатском обществе доклад о медвежьих праздниках айнов, в котором он представил их по японским источникам. Выдержка из него представлена в данных выпусках (выпуск IX, с. 6). То, что я, тем не менее, пытаюсь сегодня еще раз заинтересовать читателей этих выпусков данной темой, считаю оправданным по двум причинам. С одной стороны, источник, из которого доктор Хильгендорф черпал сведения, является, если судить по вышеуказанному реферату, достаточно скудным. С другой стороны, не имеется, по крайней мере, насколько я это знаю, вообще никакого описания подобного праздника, данного глазами очевидца.

Перед тем как я перейду к этому, мне кажется уместным предварить это некоторыми замечаниями о культе медведя у айнов. Все сделанные во время путешествий описания, сообщающие об этом уникальном народе, совпадают в том, что медведь внутри почитается как бог. В буквальном смысле это тоже совершенно правильно, однако будет ошибкой допустить, что айны считают медведя за бога и почитают тем же образом, как они делают это в отношении бога огня, бога дома и других своих довольно – таки многочисленных богов.

Айны дают медведю почетное прозвище «божество»: они называют его Kimui – Kamui; Kamui имеет то же значение, что и японское слово Kami; происходит ли оно от него, решать не берусь. Также и чужестранцев айны почитали обращением Kamui, и, конечно, мы не можем думать о том, что они действительно хотели удостоить нас божественного сана[1].

Айны имеют также все основания, чтобы почитать медведя. Он является для них самым ценным животным: он в течение длительного времени снабжает их пропитанием, он дает им одежду, и он дает им лекарство, чрезвычайно ценную медвежью желчь. С другой стороны, медведь может нанести им столь большой ущерб, как никакой иной зверь, когда он, разоряя все на своем пути и убивая домашних животных, врывается в их жилища. Поэтому неудивительно, что айны пытаются хорошо относиться к медведю, когда именуют его богом, а после его убийства считают необходимым покаяться. Последнее состоит в том, что они водружают череп убитого медведя на заборе богов, так называемом nusho-Kamui (nusha означает то же, что и храм), который находится перед каждой хижиной на восточной стороне и где молятся всем богам за исключением бога огня и бога дома, жертвы которым приносят внутри хижины в определенных ее местах, и делают из черепа медведя святой предмет, который они под именем Kamui – marapfa почитают в качестве представителя богов.

Из этого сюжета берет свое начало и медвежий праздник, который айны называют iománte. Он представляет из себя то же самое, что и описано выше, но с предшествующим этому кормлением молодого медведя; покаяние приносится всему медвежьему роду за его убитых собратьев. В конце зимы ловится детеныш медведя и взращивается. В первое время он вскармливается женой ловца, позже его кормят преимущественно рыбой. Когда медведь становится настолько большим и сильным, что грозит сломать клетку, в которой он содержится, устраивается медвежий праздник. Как правило, это происходит в сентябре или октябре. Перед этим айны извиняются перед своими богами: они оказывали медведю добро столь долго, насколько это возможно, но сейчас они не могут более прокармливать его, поэтому они должны его умертвить. По этой причине мне, когда я недавно во время путешествия по южной части Эдзо хотел дать айнам возможность устроить медвежий праздник, пришлось преодолеть большие трудности. Лишь благодаря счастливому случаю, состоящему в том, что в небольшой деревне один айн содержал двух молодых медведей, одного из которых он в конце концов, победив свои религиозные сомнения, решил преждевременно передать на медвежий праздник, я достиг своей цели. К такому празднику тот хозяин дома, который устраивает этот праздник и несет расходы за него, приглашает родственников и друзей; в маленьких деревнях это, как правило, почти вся община. Медвежий праздник, учитывая, главным образом, бедность айнов, обходится устроителю праздника дорого, так как во время такого праздника потребляется совершенно чрезмерное количество сакэ, которое на Эдзо почти в три раза дороже чем здесь. Поэтому устраивать медвежий праздник считается высокой честью.

В новейшее время медвежьи праздники становятся все реже. На восточном побережье Эдзо, насколько я по нему езжу (от Томокомай до Вулкан – Бай), уже в течение ряда лет не проводилось более никаких медвежьих праздников. То же самое имеет место и для населенных пунктов, расположенных вблизи Мори на Вулкан – Бае. Вообще, только на участке от Юраппу до Осямамбе (на Вулкан – Бае) я видел содержащихся в неволе медведей, которых взращивали для медвежьих праздников. Это именно та местность, в которой я находил айнов, менее всего несших на себе отпечаток культуры. Здесь, в деревеньке Куннуй, я прожил также и день, который описан в последующих страницах. Причиной исчезновения медвежьих праздников является постепенная, хотя и очень медленно наступающая, японизация айнов; японским правительством не издано никаких запретов, которые каким – либо образом препятствуют айнам на пути в отправлении их религиозных обрядов. По этой же причине также и на указанной выше части Восточного побережья, где я наблюдал наиболее японизированных айнов (и где, кроме того, имеется не так много медведей), более не видно насаженных медвежьих черепов перед хижинами.

Это было 10 августа этого года. Около полудня вместе со своими японскими проводниками я прибыл в деревеньку Куннуй, удаленную от Осямамбе, где я разбил свою стоянку, на расстоянии в 3 ри. Хозяин дома, в котором должен был проходить медвежий праздник, вышел со своими гостями к нам навстречу для торжественного приветствия. Все надели свою лучшую одежду, что при известной неряшливости айнов, конечно, мало о чем скажет. При праздничных случаях ими нередко носятся старые японские роскошные наряды. Было смешно видеть старого почетного айна, который гордо прогуливался в длинном шелковом богато украшенном вышивкой облачении, которое когда -то много лет назад могло принадлежать гардеробу японской певицы или танцовщицы, а сейчас со своими поблекшими красками и с грязными пятнами, конечно, совсем мало несло в себе что -то от старой роскоши. Пожилые мужчины носили вокруг лба своеобразное головное убранство, называемое shaba—úmpe (shaba = голова), вид короны, которая надевается только по высоким праздникам. Она сплетена из коры дикого винограда и обильно украшена обструганными древесными спиралями (см. ниже), необработанной резьбой по дереву, борщевиком, виноградными лозами или тому подобным. Своим черным цветом корона обязана дыму, который заполняет каждую айнскую хижину в любое время дня и года и делает пребывание в ней мало приятным (не говоря уже о различных распространяющихся в хижине запахах и водящихся в ней насекомых). Также и прекрасный пол – среди которого, кстати, не было представлено ни одного милого, не говоря уж красивого, лица – надевал свои лучшие украшения, состоящие из ожерелий и жемчужных цепочек; прекрасным полом неизменно носился и другой вид украшений, а именно, татуировки лица, кистей рук и предплечий. Некоторые имели шелковые платья, а одна пожилая женщина даже бархатный головной платок, с помощью которого волосы удерживались над лбом.

Мы нашли все общество, состоявшее примерно из нескольких трех десятков лиц – мужчин, женщин и детей – уже собранным, также здесь появились и некоторые любопытные японцы, живущие по соседству. После того как мы немного огляделись на месте действия праздника, прежде всего, осмотрели главного героя дня, молодого медведя, который, не подозревая ничего плохого, бодро играл в своей грубо сооруженной из тонких досок и нагруженной камнями клетке высотой 1,6 м, мы были приглашены войти в хижину, где должен был начаться праздник с торжественной либацией.

Внутри хижины сегодня было больше порядка и чистоты, чем я обычно видел в той местности. Домашнее сокровище, состоящее преимущественно из старых мечей, священных предметов, украшений и посуды для питья, было для праздника дня извлечено из ящиков, которые занимали часть северной стены хижины, и расставлено или развешано там. В северо – восточном углу, который является святым для бога дома, на стене были воткнуты новые гохэй – жезлы.

Они представляют собой деревянные стержни длиной от ½ до ¾ м, верхние слои которых соструганы в узкую спиральную стружку. Они изготавливаются всегда из определенной древесины. Однако, вид древесины, который выбирается для этого, различен в различных местностях. Здесь, как и на всем участке от Мори до Осямамбе, для этого берут кизил настоящий (Cornus brachypoda; яп. Mizu – no – ki), в то время как уже на противоположной стороне Вулкан – Бай, например, в Момбецу и на восточном побережье от Мукавы на юг для этой цели служит ива. Такой стержень, называемый inabo, имеет то же самое значение, что и знаменитые бумажные полосы – гохэй – синтоистских храмов, этот стержень является священным предметом, который представляет богов. Отдельные древесные спирали обычно укреплялись на всевозможных предметах, особенно таких, которые использовались по торжественным случаям, как это уже было описано про упомянутую выше корону. На медвежьих клетках всегда вверху на четырех углах устанавливают inabo. Один раз я увидел там же и укрепленный серп, как это иногда бывает также на крышах хижин – кстати, также и на хижинах японцев на Эдзо – чтобы оберегать их от болезней и злых зверей.

На очаге, который занимает середину хижины, также был вставлен inabo. Вокруг очага были положены циновки, на которые опустились присутствующие. Хозяин дома сперва перед очагом совершил жертвоприношение богу огня. После этого гости последовали его примеру. Затем была совершена либация богу дома перед тем углом дома, который является священным для него.

Во время этой церемонии айны сидят – не как японцы с подогнутыми под себя ногами, а с согнутыми, положенными перед собой ногами – и сперва поднимают удерживаемый левой рукой сосуд для питья один раз ко лбу, в то время как немного поднимается и правая рука с повернутой наверх ладонью. Затем плоская, заостренная спереди, часто украшенная резьбой, а подчас и подвижной фигуркой, имеющая примерно 30 см в длину и 3 см в ширину палочка, называемая ikubasui, которая перед этим лежала поперек над сосудом для питья, погружается в сакэ, несколько капель его – по возможности, экономно – капают на пол (в случае жертвоприношения богу огня – в огонь) и после этого палочкой несколько раз горизонтально проводят над сосудом для питья туда и сюда. При этом бормочут в бороду или произносят молитву. Когда это окончено, пьют, а именно, большими глотками, причем с помощью палочки усы как завесу поднимают вверх. Эта церемония происходит не только в торжественных случаях, но и вообще предшествует любому процессу питья. В то время, как богам таким образом было совершено жертвоприношение, причем зачастую сосуды для питья переходили из одной руки в другую, между присутствующие многократно обменивались приветствиями; также еще раз длинной речью радушно приветствовал хозяином дома. Для приветствия айны несколько медленно поднимают руки с обращенной к верху ладонью, наклоняя при этом голову и после этого гладят себя по бороде или, если она сбрита, передние локоны. Другая форма приветствия состоит в том, что они медленно трут в продольном направлении руками, положенными одна на другую ладонями. При этом постоянно обмениваются уважительными речами. Хозяйка дома, которая вырастила медведя, во время этого тихо и печально сидела в стороне, порою она даже давала волю слезам. Эта печаль кормилицы медведя, которая далее в ходе праздника выражалась еще больше, безусловно, не была деланной, например, предписанной правилами праздника, наоборот, хозяйку дома явно близко затрагивала судьба ее приемыша. Также и она затем совершила одну либацию, ту же, что совершили и несколько пожилых женщин. Либация, совершаемая женщинами, намного проще, чем таковая у мужчин: они только лишь один раз перед тем как пить поднимают сосуд для питья один раз вверх и после этого проводят один раз правым указательным пальцем под носом. Дочери хозяина дома, которые предпочтительно отличались от прочих собравшихся опрятностью и старшая из которых была замужем за японцем, время от времени ходили и варили в котле над огнем приготовляемый из проса праздничный пирог; однако в питье они принимали участие столь же мало, что и другие молодые женщины.