Читать книгу Мальформ - Сергей Грей, Грей - Страница 4
Пролог. Отражение
ОглавлениеLa réflexion
“На самом деле “Красавица и чудовище” – это история о раздвоении личности.”
Жильбер Сесброн
Она сидела в своих покоях и плакала. В полумраке комнаты, в одиночестве, отгородившись от мира запертой защелкой на двери и плотными шторами на окнах, что не впустят ни всех любопытствующих домочадцев, ни солнечные лучи погожего дня. Напоминание о том, что реальный мир существует. Они ей сейчас ни к чему. С чего вообще распогодилось? Вчера небо хмурилось и ничто не предвещало ни на йоту хотя бы солнечного проблеска…
Но все это лишь попытка, небольшая иллюзия спокойствия, ничего более. Якобы отдых, как и для любого человека в ее положении. На какое-то время, но хоть так. Ни мать, ни экономку, ни служанок, ни тем более Аддерли – никого ей не надо. А последнего ей хотелось бы видеть меньше всего. Она бы предпочла больше их вообще никогда не видеть. Но это невозможно, и она не в силах ничего изменить. Хотя она может выколоть себе глаза вилкой для улиток, тогда она больше ничего не увидит. Но от этого существовать те не перестанут. Как ни крути, а ничего она не может поделать, кроме как плакать.
Нет, Эдит Милтон не просто плакала от, нахлынувших на нее, сантиментов, изящно роняя девичью росу с длинных ресниц на шелковые луга наволочек с кружевными оборочками. Она рыдала навзрыд. Сначала ком застыл в горле, потом подступили горькие слезы, а затем они настоящими ручьями струились по щекам без остановки. Девушка ощущала их соленый вкус, а спазм в горле не давал вырваться даже протяжному “А-а-а-а-а!”.
“Не знаю, кто еще способен издавать такие звуки… Разве что он… – скользили мысли в голове Эдит в перерывах между протяжными всхлипами и чувством отвращения к себе. – Утробные, уродливые, животные. Бессмысленные и нелепые. Ведь никто не удостоит меня жалостью и сочувствием, кроме меня самой!”
Вы могли бы подумать, что ее бросил суженый, разорвав помолвку не просто приватным, долгим, томным и тяжелым разговором, а прислав своего кучера с запиской. Тот бы ожидал ответа от адресатки, не зная о содержании письма своего господина, а увидев недоумение и покрасневшие глаза спросил бы:
– Мисс, желаете что-то передать?
– Нет, – отвечала бы она, всхлипывая и сжимая зачем-то надушенную одеколоном сине-лиловую бумагу в ладони.
– Тогда, всего доброго, мисс! – нелепо бы прозвучали слова посыльного парнишки.
А ей бы хотелось окликнуть его. Спросить о том, смог бы тогда он полюбить ее, и предложить сбежать. На край света. Подальше отсюда. Куда угодно. В любой шалаш, под любой мост, в любом городе, в любой стране, хоть и за океаном.
Но нет никакого суженого, никакой помолвки и дальнейшего нелепого разрыва, никакого возницы с посланием. Ничего из этого и ничего из чего-либо иного. Ни для кого произошедшее не казалось драмой и трагедией. Ни для кого, кроме Эдит Милтон. А лучше бы все сложилось именно так! Драма, трагедия, любовь и ненависть! Лучше бы ее бросили в храме Формы прямо у алтаря!