Читать книгу Стальные вершины - Сергей Гурджиянц - Страница 4

Станешь гордой овцой, а волки тут как тут.

Уже больше недели дядя Гусейн не входил в дом отца, как бабушка ни плакала и ни уговаривала. Ел во дворе, спал на сеновале. Из окна Миша наблюдал, как бабушка выносила ему скатку из подушки и одеяла. Ночи были сырыми и от одеяла с подушкой он не отказывался.

– Мам, можно я сегодня переночую с дядей Гусейном на сеновале? – попросил Миша, отходя от окна.

– Постель возьми, – коротко буркнула она. У нее опять не было настроения.

Миша выскочил за дверь и побежал к сараю. Дядя уже устраивался на ночлег. Племяннику он не обрадовался, но взгляд его потеплел. Они долго смотрели на звезды. Таких огромных ярких звезд Миша никогда еще не видел. В Питере небо было всегда или в тучах, или засвечено огнем реклам.

– Нравится тебе здесь, Миша?

– Здесь очень красиво, дядя Гусейн, – искренне ответил Миша.

– Смотри, смотри, это твоя земля. Родина, которую у нас хотят отнять.

Миша уже пытался думать об этом. Но когда он пытался думать об этом, перед глазами у него как живой вставал Питер, любимые места, школа, друзья, знакомые девчонки. Даже магазин, где кассиром работала его мать.

– Дядя, а кто виноват в этой войне? – спросил он.

Дядя долго молчал и думал, потом нехотя ответил:

– Джохар8, наверное. Тогда все уходили из Союза и Чечню тоже практически отпустили. Нам нужно было проявить мудрость, расстаться по-братски, а мы угрожали дойти до Москвы. Нельзя пинать спящую собаку и рассчитывать на то, что она, проснувшись, тебя не укусит. Нас охватила эйфория безнаказанной свободы. Нами двигала обида. Но Джохар неправильно рассчитал свои силы. Наверное, он хотел остаться в истории настоящим освободителем нашего народа, вторым Шамилем9, ради этого, уходя, он решил плюнуть вслед.

Он вдруг стал горячиться и рубить рукой.

– Мы никого к себе не звали, а к нам пришли с оружием! Видел карту России? А Ичкерию10 на ней сумел разглядеть? У них свои земли пустуют и заброшены, а им понадобился наш маленький ухоженный клочок! Знаешь, сколько нас погибло во время депортации11?

– Дядя Гусейн, а чеченцы тогда действительно были за немцев?

– Нет, конечно! – рассмеялся дядя Гусейн. – Ну, ты как маленький, ей-богу! Чеченцы всегда были сами за себя.

– Но они бы обрадовались, если бы фашисты победили и освободили нас от русских?

Он опять надолго замолчал. Потом ответил честно:

– Обрадовались бы. Сами ведь мы справиться не могли.

– Значит, пока все другие народы геройски сражались на фронте, мы сидели и ждали, когда победят фашисты?12

– Мы не сочувствовали фашизму. Просто это был единственный на тот момент способ выйти из состава России.

– Значит, нас правильно депортировали?

– Детский у нас какой-то разговор получился, – сдержанно заметил дядя Гусейн и стал смотреть в звездное небо. – Правильно, не правильно. Мы просто хотим быть свободными. Хотим свое государство. Это трудно понять? Это преступление?

Это не было преступлением. По Мишиному глупому мнению, разница была лишь в средствах, по мнению дяди, все средства были хороши. Миша зашуршал соломой, устраиваясь поудобнее. Разговор нужно было обдумать. В этот момент дядю тихо посвистели из-за забора.

– Спи, Миша, я быстро! Меня не дожидайся.

Он ловко соскочил по приставленной лестнице на земляной пол сарая и выскользнул за дверь. Миша подполз к щелястой стенке, сбитой из кривых черных досок, напряг глаза и навострил уши. Смутный силуэт через забор передал дяде какой-то сверток и они, сблизив головы, о чем-то пошептались. Затем разошлись.

– Шприцы не забыл? – довольно громко крикнул дядя.

– Все там.

Дядя пошел в огород. Миша смотрел ему вслед, пока еще мог что-то различить.

«Чехи»13

Пришедший незваным, ушел несытым.

Утром к дому подъехал внедорожник. Несколько бородатых парней с отважными лицами вышли из него и, почтительно поздоровавшись с бабушкой через низкий забор, лениво закурили. У двоих за левыми плечами дулами вниз висели калаши14, которые они и не думали скрывать. Дядя Гусейн вышел к ним и поздоровался со всеми за руку.

– Миша, поедем со мной на базу? – ласково спросил он, вернувшись во двор. – Отдохнем пару дней в горах, шашлыки поедим. Покажу тебе наше хозяйство, познакомлю с ребятами.

– Не знаю, как мама, – заколебался Миша, который не очень любил неизвестность и не испытывал ни малейшей потребности с кем-то знакомиться. Эти ребята с калашами, сидящие на корточках возле машины, на его взгляд были слишком крутыми для него. – Нам вообще-то пора уже ехать домой.

– Да мать в курсе. Еще вчера с ней решили, – отмахнулся от его отговорок дядя.

Зачем тогда спрашивать, если все решили без него, с раздражением подумал Миша.

В течение часа во внедорожник и еще в три подъехавшие к дому легковые машины грузили продукты, в основном мешки с мукой и коробки с консервами. Вооруженных людей было много, половина – из их родного аула, которых Миша уже узнавал в лицо. Дядю Гусейна они называли амиром15. Пока он прощался с мамой и бабушкой и слушал их напутствия, погрузку закончили. У Миши тоскливо сжималось сердце, но он не смел при всех показаться слабаком. Мать слишком крепко обняла его на прощание. Лица у них с бабушкой были такие… как у спартанских матерей, которые, провожая сыновей на смертный бой, говорят им: «Со щитом или на щите»16. Они выехали. Парни что-то кричали односельчанам в открытые окна, ревели моторы, стелилась по полю пыль – Миша молчал. Ради него никто тут не собирался говорить по-русски.

Добирались до места несколько часов. Горы утопали в густой буйной растительности. Сначала ехали, потом шли пешком, оставив в кустах спрятанные легковушки, которые уже не осиливали подъем. Внедорожник сделал три рейса вверх и вниз, перевозя продукты, пока они по лесному бурелому дошли до места, к которому стремились. Три низких просторных блиндажа, обложенных бревнами и густо закиданных сверху дерном, почти равнялись с землей, и обнаружить их непосвященному человеку было практически невозможно. Измотанный непривычно тяжелой дорогой Миша не заметил ни пустующих окопов на подступах к базе, ни секрета17 с тщательно спрятанным под брезент пулеметом, мимо которого они прошли. Ему хотелось упасть где-нибудь под кустом и немного отлежаться.

– Если приспичит в туалет, дальше, чем на тридцать метров от базы не отходи, – предупредил его дядя Гусейн, останавливаясь у землянок. – Там кругом наши мины понатыканы.

Миша кивнул. Ему сейчас было все равно. Несколько минут дядя Гусейн чутко прислушивался к лесным сойкам, но неугомонные птицы молчали и он, успокоившись, спустился в землянку, чтобы распорядиться по хозяйству, принять участие в укладке привезенных продуктов и назначить дозоры на приближающуюся ночь. Оставшись один, Миша сел на бугорок и устало уставился в одну точку. Солнечный зайчик от прицела снайперской винтовки заигрывал с ним сквозь могучую крону огромного бука – он от него отмахнулся. А сойки молчали, потому что они еще утром откричали свое, увидев осторожно приближавшихся к базе вооруженных людей, но реагировать на их тревогу тогда было некому, и они замолчали, привыкнув к неподвижным фигурам в камуфляжах среди светло-коричневых буковых стволов.

Потом прилетела пуля. Мишу хотели снять бесшумно, но снайпер как видно промахнулся. Был вопль боли, всполошивший людей в блиндаже, были крики, погоня, взрывы гранат, длинные и короткие очереди из автоматов. Кто-то тащил Мишу по лесу, грубо подбрасывая на спине, когда он начинал терять сознание и сползать на землю. Сознание меркло, в голове гремели обрывки «Аппассионаты»18. Щелкали пули, гибкие ветки больно хлестали по лицу. Он знал, что ему никогда больше не сыграть ни одного даже самого простенького этюда. Снайперской пулей ему раздробило левый локтевой сустав. Он кричал и катался по траве, пока кто-то не прикрыл его своим телом.

Двенадцать парней растворились в густой чаще леса, пять осталось лежать на земле. Боясь чужих мин, федералы недолго преследовали бегущих. Они взорвали базу, и ушли восвояси.