Читать книгу Дикий мир. Колонисты - Сергей Извольский - Страница 9

Открыл глаза и ничего не увидел. Темнота. Тут же по коже холод пополз. Чувствую, что моргаю, а мрак перед глазами. Начиная паниковать, приподнялся и увидел слабые отблески света. Отпустило.

Откинул голову назад и опять закрыл глаза. Думать о чем-либо не было желания. Не совсем понимая, где нахожусь, потихоньку выплывал из беспамятства. Уже почувствовал, что кожа на ладонях и пальцах как задеревеневшая, и стоит лишь двинуть руками, как просто тупая боль в подживающих порезах, к которой привык, усилится.

Но если руками я мог и не шевелить, то дышать приходилось, и каждый вдох отдавался болью в ребрах. Некритично, но неприятно. Кроме этого, было холодно. Очень мерзко холодно, когда холод пробирает полностью, до костей. Руками все же пришлось пошевелить, пытаясь закутаться в одеяло. Сначала зашипел от боли в пальцах, потом заскулил тихонько от боли в расквашенных губах.

Закутываясь в одеяло, попробовал согнуть ноги в коленях. Лежал я на левом боку, согнулась только правая нога. Левая вообще не отреагировала. Я опять запаниковал и, уже не особо замечая боли, перевернулся на спину. Нога ниже колена как не своя, отлежал до такой степени, что вообще ее не ощущаю. Пока ворочался, краем меня догнали воспоминания. Последнее, что вспомнил, было мелькнувшее дерево с большим пластом земли на корнях.

Вспомнил все, но сейчас было немного не до этого – лежал на спине, не обращая внимания ни на холод, ни на боль, с дикой надеждой, что нога лишь затекла. Через пару долгих минут, которые сердце долбило грудь изнутри, пытаясь выскочить, с облегчением почувствовал боль в ноге от приливающей крови.

Расслаблялся недолго – пришлось сесть и начать массировать ногу, потому как боль стала совсем нестерпимой. Рядом со мной кто-то лежал, но на мои шевеления не реагировал. Зато отреагировала задница, причем неоригинально отреагировала, болью. Пришлось усесться боком, перенеся весь вес тела на правую ягодицу.

Справа, в коридоре, мелькали далекие отблески света, притом живого, как от костра. Глаза потихоньку начали различать в темноте, и я понял, что нахожусь в нашем перевернувшемся вагоне, в одном из пассажирских отсеков. Лежал я на матрасе, брошенном на пол, и укрыт был клетчатым одеялом. Рядом со мной было еще два человека. Перчатки, кстати, штурмовые, которые мне выделил Саня, до сих пор были на руках. Я поднял согнутые ладони на уровень лица. Не видно ни фига, но кожа на ладонях даже по ощущениям высохла. Попытался распрямить пальцы, не получилось. Когда понял, что зажившая кожа сейчас начнет рваться на краях всех порезов и ранок, остановился. Да и не надо пока особо, это так, на рефлексах. Многие ведь заживающие болячки ковыряют, непонятно для чего.

Хотелось опять откинуться обратно на матрас, свернуться калачиком, накрыться чем можно, ловя крохи тепла, и забыться во сне, но помешала жажда, сопровождаемая сушняком. И еще в сортир хотелось. Прямо как утром, совсем недавно.

Кряхтя, словно старый дед, я с трудом поднялся и, упираясь ладонями в стены, вышел в коридор. Источник живого огня оказался неожиданно близко, а казался далеким оттого, что пламя горело в буржуйке, и отсветов было очень мало. В коридоре, рядом с блестящей нержавейкой печкой, стоящей в пассажирском закутке, сидел Леха Николаич и закидывал дрова в маленькую круглую дверцу.

Увидев меня, он открыл рот, потом, видимо, передумал и просто махнул рукой приглашающе. Я кивнул, но, несмотря на пронизывающий холод, от которого после сна меня начало бить крупной дрожью, подавил желание доковылять до печки и просто обнять ее, а уже привычным способом двинулся на улицу через окно. Окно, кстати, было заложено изнутри черными осклизлыми сучьями, свежими еловыми лапами, каким-то тряпьем.

Аккуратно вылез, сдвинув в сторону часть конструкции, и замер. Ночь стояла темная, ни луны, ни звезд видно не было. И в густой темноте мягко и бесшумно большими хлопьями опускался на землю снег. Снежинки падали мне на вскинутое к небу лицо и быстро таяли.

Могильная тишина вокруг. Действительно могильная – некстати вспомнил я о лежащей неподалеку скорбной шеренге, которую еще с утра видел. Стало неуютно, даже повел плечами, разгоняя поползший по спине холодок.

Кстати, вроде ночь уже, притом такая кромешная, почему же так тихо? Почему меня еще никто не спасает, не берет интервью, не оказывает психологическую и медицинскую помощь? Но, отложив эти вопросы на потом, я честно отошел пару метров за дерево, дальше было страшновато. На пару секунд забылся, испытывая наслаждение от облегчения мочевого пузыря, хотя, пока расстегивал молнию, заболели порезанные пальцы. Вернувшись в неприятную действительность, как можно быстрее юркнул в вагон, чуть не уронив всю конструкцию, закрывающую окно. Подвинув на место входа несколько еловых лап, закрыв проход, двинулся к буржуйке.

В нашем отсеке, возле печки расселась вся честная компания и еще пара незнакомых человек. А, одного знаю, вроде тот самый доктор. Все во что-то кутались, кроме Лехи, который небольшим топориком рубил дрова, пытаясь делать это тихо. На плече у спящего Егора покоилась белобрысая головка проводницы – они оба сидели в уголке, укрывшись одним одеялом.

Вот те на, а я там в заднице где-то валялся. Спасаешь их от всякого быдла, а потом вот так вот… Но это я так отстраненно подумал, для проформы, даже обиды не шевельнулось ничуть. Либо действительно не трогает, либо просто эмоций нет уже никаких на сегодня.

Не спали трое – доктор, Леха и Толстый, мельком глянувший на меня и опять уставившийся пустым взглядом сквозь печку. Остальные, кто свернувшись калачиком, кто сидя привалившись спиной к стене, вроде дремали, укутавшись во что придется. Одна из девушек-подружек тоже была тут, вторую или не вижу, или нет ее здесь. Да и ладно – закончил я осматриваться и попытался сесть как можно ближе к буржуйке, непонятно откуда взявшейся.

– Молодой человек, постойте, – послышался тихий вкрадчивый голос. – Очнулись, это замечательно. Александр, если не ошибаюсь? – спросил меня подошедший доктор, перешагнувший через чьи-то ноги. – Иван, будем знакомы, – когда я кивнул, продолжил доктор. – Посмотрите прямо на меня, будьте любезны, – доктор мягко взял меня за голову обеими руками, чуть покрутил. – Сюда посмотрите, пожалуйста, – поводил Иван рукой со сжатыми пальцами в разные стороны, потом посветил маленьким фонариком мне в лицо. Яркий свет больно резанул по глазам, и я зашипел, отвернувшись.

– Тошнит, головокружение, голова болит? – На все вопросы я отрицательно мотал головой. – Руки, ноги, ничего не сломано по ощущениям? Внутренние органы?

– Жопа болит сильно, – буркнул я.

– Конкретно где? – все тем же вкрадчивым голосом без изменения интонации спросил доктор. – Мягкие ткани, тазобедренный сустав, копчик? Острая боль? Постоянная, пульсирующая?

Блин, ничего себе доктор. Сейчас еще смотреть полезет. И не прикалывается ведь.

– Да нет, это я так, пожаловался от безысходности. Терпимо, не парьтесь.

– Терпимо – это хорошо. Плохо, что болит. И все же, какой специфики боль? Ходить без проблем можете?

– Да не волнуйтесь, все в порядке. Можно погреюсь, ладно, а то продрог там сильно? – Бочком-бочком двинулся я к печке.

– Отдохните пока, если боли будут донимать, скажите обязательно.

– Уж обязательно.

– Ну и хорошо. Пойду ваших соседей проведаю. Если вы замерзли, значит, и им там не жарко.

Доктор тихо ушел. Я сделал круглые глаза и кивнул подбородком в ту сторону, куда он скрылся, глядя на Николаевича. Тот глаза также округлил и помотал головой, сделав неопределенное движение рукой.

– Лех, а попить есть? – прошептал я.

Он в ответ кивнул головой на несколько пластиковых бутылок, лежащих в сторонке. Не глядя, ухватил одну и начал жадно хлебать. Сразу же почувствовал, что у воды вкус странный, но пить не перестал. Напившись, начал рассматривать бутылку на свет.

– Дождевая, – пояснил Леха, наткнувшись на мой вопросительный взгляд, – да ладно, не брезгуй, экологически чистая… наверное.

– А это че было? – прошипел я, показав взглядом в сторону скрывшегося доктора. На то, что пил дождевую воду, внимания не обратил – не в первый раз чай.

– Это? Это вообще жесть, медицина наша… – так же тихо прошипел в ответ Леха, придвинувшись почти вплотную. – Мы тут уже все с него поражаемся. Но дело туго знает, с утра на ногах, вот только за пару минут до того, как ты очухался, присел чаю хлебнуть. И не жрал вроде ничего. Но отморозок, реально, – Леха оглянулся через плечо, посмотрев, не вернулся ли доктор.

– М-да, по нему видно. Что было-то? Долго я в отключке валялся? – переведя тему, глянул на Толстого. Тот на взгляд отреагировал, тоже посмотрел на меня, но через мгновение глаза отвел, снова в вечность вперился. Ну и ладно, хотя странно – с прошлого вечера вроде не замолкал, а тут как партизан.

– Что было? Ничего хорошего. Как вас после обвала притащили, так и валялись. Саня чуть раньше очнулся. Докториш… – короткий взгляд через плечо. – Док в смысле, тут всех практически к делу приставил, полевой госпиталь устроил. Тот дурак, которого ты приложил, возбухать пробовал. Ему еще пару раз перемкнули уже толпой, сейчас тихо себя ведет, – Леха рассказывал короткими фразами, после каждой рубил по дровинам. – Ксивой потом махал, всем проблемы обещал. Но это фигня, Костян вон тоже полицейский. Днем гроза была, мне даже страшно стало. Вода как из ведра лилась просто. Я уж грешным делом думал плот сооружать, лужи по колено. Лодку надули, ну хоть не зря, в ней сейчас в соседнем купе пара человек спит. Гром гремел, в ушах звенело. Да много померло, которые самые тяжелые были.

– Помощи, как видишь, нет до сих пор, – опять закинув пару деревяшек в печку, продолжил Леха, – кто, где мы, хрен знает. Нам по ходу стрелку не туда перевели, в жопу какую-то приехали. У меня джипиэсовский навигатор, у Сани джипиэс и глонасс есть, все молчит. Сигнала нет, к месту не привязывает. Ни на одном мобильнике сети нет…

Обстоятельно изложил, даже переспрашивать ничего не надо. Вернулся доктор, принялся допивать чай из оставленной кружки, а я сидел и завидовал. Просить было неудобно, но Леха мне уже сам налил чаю из котелка. Горячий чай не пью обычно, жду, пока поостынет, но тут просто давился кипятком. Обжигающий напиток проваливался внутрь, и блаженное тепло растекалось по всему телу. Посидели тихонько, от тепла я сомлел чуть. Заснул бы, если б не кружка в руках. Уже находясь в состоянии дремы, поставил кружку на импровизированный столик рядом с печкой, собираясь просто свернуться калачиком рядом с сопевшим во сне Костиком. Как раз на металлическом полу был небольшой не занятый никем кусок наброшенных тряпок, исполнявших роль подстилки. Только начал прицеливаться прилечь, собираясь с духом, уже нехорошо предвкушая активизацию всех болячек, как вдруг понял, что кое-кого тут не вижу.

– Лех, слушай, – шепотом спросил я, – а Олег-то где? В том вагоне?

Николаич замялся и отвел глаза. Несколько секунд молчал, не глядя на меня. Потом глубоко вздохнул, видимо собираясь ответить, но Толстый его опередил.

– Не нашли, – хриплым голосом произнес он, все так же вперившись взглядом в никуда. – Меня вытащили, тебя вытащили, – после этого Толстый посмотрел мне в глаза, – а его не нашли.

Я отвел глаза и выдохнул сквозь стиснутые зубы. Внутри стало пусто. Так сложилось, что до этого никогда не терял близких людей, поэтому чувство утраты, которое почувствовал сейчас, было впервые. Трупы после аварии отстраненно рассматривал, барьер какой-то уже стоял. Даже то, что при аварии второй Леха-охотник шею сломал, меня особо и не тронуло – с ним и не общался почти. Но, хотя Олега тоже знал даже меньше суток, испытал чувство близкое к шоку. Успел уже привыкнуть к его непробиваемому спокойствию, к тому, что он постоянно знает что делать. И, самое главное, как правильно делать.

– А выпить нет ниче? – вопрошающе посмотрел я на Леху.

Выпить нашлось. Леха, правда, сначала переглянулся с доктором и только после того, как тот кивнул, достал початую бутылку водки. Разлил в уже изрядно попользованные пластиковые стаканчики, и мы выпили в тишине, не чокаясь.

Док, кстати, тоже выпил. Не совсем потерянный человек – мелькнула мысль. В моем стаканчике плавали черные крошки – то ли пепел, то ли еще что, но внимания обращать не стал. Закусывать было нечем, запил чаем. Переждал резкий кисловатый привкус во рту, убедился, что обратно не просится, и только после этого прилег. Хорошо-то как – мало того что чаем согрелся, так еще и от выпитой водки тепло внутри растекается.

Леха, прихватив с собой дробовик, пошел сопровождать доктора в другой вагон, проведать раненых, как я понял из их реплик. Стало тихо, лишь потрескивал огонь в печке. Хотя, стоило подумать о том, что тихо вокруг, сразу услышал и храп за стенкой, и поскрипывание вагона. На улице поднялся ветер, начав подвывать в щелях, пока негромко.

Сон как назло уже не шел. Дрему согнал, теперь не заснуть – все же весь день в отключке валялся. К тому же выпитая водка не успокоила, а взбодрила. Да и привыкшее к комфорту тело реагировало на все неровности металлического пола, наброшенных тряпок было явно мало. А ведь года три назад и никаких тряпок вместо матраса не надо было, мог с удовольствием на голом полу спать.

Я поворочался с кряхтеньем, нечаянно разок сильно толкнув Костика, но тот просыпаться даже и не думал. Повернувшись в очередной раз, наконец, улегся вроде удобно, на бок, вытянув руки. Если так заснуть, то пару часов, как минимум, можно проспать, пока ничего не отлежишь.

Только сейчас, довольно вздохнув, вдруг вспомнил про Аню. Попытался мысли эти отогнать, но не получилось. Собрался с духом, проанализировал все свои чувства и переживания за сегодняшний день. Получалось, что смерть Олега тронула меня как никогда раньше, а про Аню я даже и забыл. Мне стало стыдно и захотелось под землю провалиться.

Вдруг вдалеке раздался громкий звук выстрела, и мы с Саней встрепенулись. Несколько секунд просто смотрели друг на друга, но тут дуплетом громыхнуло еще раз. Приподнялся заспанный Егор, проснулся один из спутников доктора, мужик лет так около тридцати – тридцати пяти, с обильным вкраплением седины в темных волосах.

– Что случилось? – Это он к Толстому обратился, который уже суетился у рюкзаков.

– Да Леха стрелял вроде, они с Доком раненых пошли проведать, – уже договаривая, Толстый вытащил из рюкзака длинный чехол и извлек из него двуствольное ружье, с вертикальным расположением стволов. – Алекс, пойдешь со мной? Посветишь, если что? – посмотрел он на меня, отвлекшись от патронташа, который достал из того же чехла.

Я кивнул и, в который раз за сегодня пытаясь унять нервную дрожь, пошел к окну, разбирать выход. Догнавший меня Толстый сунул мне в руки длинный, сантиметров сорок, тяжелый фонарь. Такой и как дубину можно пользовать.

– Кричите, если что, – напутствовал нас Егор. А вот темноволосый друг доктора собрался с нами, взяв топор в руку.

– Не включай фонарь пока, – буркнул мне Толстый.

Снег падал все так же обильно, на нос снежинки просто огромные приземлялись, вокруг не видно ни зги, как и утром. Только тогда марево тумана было, а сейчас снег валит стеной.

На полпути, перепугав друг друга, встретили Дока с Лехой. Оказывается, у вынесенных из вагонов трупов суетилось несколько то ли волков, то ли собак бродячих, уточнять они не стали. Леха завалил одну, остальные скрылись. Кричать не решились и, лишь предупредив народ в вагоне аккуратней ходить до ветру, скорей двинулись к нам успокоить, прекрасно понимая, что и мы выстрелы слышали.

Постояли, посовещались, стоя на уже припорошенных снегом путях. Говорили все больше Николаич и Толстый, который по итогу голосования направился в тот вагон караулить. Николай, спутник доктора, чье имя я узнал в ходе обсуждения, добровольно-принудительно пошел с ним. Ну а больше и некому – у меня там друган обиженный должен козни строить, у Егора подруга вроде как у нас спит. Буржуйка, оказывается, Лехина, так что ему просто полагается у нее греться. Костик только остается, но он контуженый.

Вернувшись из этого ночного забега, я устроился на то место, где до этого лежал Николай. Между делом хотел одеяло дернуть, под которым валялся в отключке, но доктор его уже приспособил тем двум мужикам, которые тоже в отрубе были. Может, и не в отрубе, просто спали крепко. Ну и ладно. В рюкзаке моем еще и спальник имеется, и пена, очень бы хотелось все это достать, но будить всех ради того, чтоб себе приятно сделать, мне совесть не позволяла. Хотя на удивление так удобно устроился, что разные измышления меня догнать не успели – заснул сразу, сладко и с удовольствием. В сон как провалился.

А выбирался с трудом. Находясь в полудреме, проснувшись от холода. Лежал, подтянув колени чуть не к подбородку, стараясь не выпустить крохи тепла. Спиной чувствовал, что кто-то спит рядом, и старался прижаться, греет как-никак. Так и валялся, наверное, минут десять. До того времени, когда мучения от холода и стонущих отлежанных мышц не стали невыносимыми, после чего кое-как поднялся.

Ненавижу такие пробуждения. Ложишься спать усталый и вымотанный, надеясь на то, что сон усталость снимет, а просыпаешься в еще худшем состоянии. Непривычное тело от такого сна устает, как от погрузки вагонов. Лечится это просто – временем. Через недельку в экстремальных условиях привыкаешь и начинаешь наслаждаться сном в любом месте и в любое время. И, самое главное, начинаешь отдыхать. Но вот незадача, отвыкаешь от этого быстро, и сейчас знание того, что еще пару ночей в таком режиме – и буду с утра как огурчик, меня совсем не утешало.

Окинул взглядом наше бомжевище – на месте только Костик и Егор с подругами. Вот ведь и по барабану же им. Хотя и к буржуйке ближе. Кстати, о буржуйке – интересно горячая ли, подумал я и потянулся к печке, но сразу же с шипением отдернул руку. Буржуйка была чуть ли не раскалена.

Вот дятел, все лезу не подумав, дуя на подушечки пальцев, обругал я себя. Постанывая от боли, пока никто не слышит, вылез на улицу и сразу же зажмурился. Вокруг было белым-бело, ветви деревьев клонились к земле под грузом налипшего снега. И тишина вдали звенит. А рядом звенело на холоде лезвие топора, которым Леха рубил дрова у приличных размеров костра. Я постоял минутку, привыкая к ослепляющей белизне, потом пошел к костру. Там суетился молодой парень, снимая кастрюлю с кипятком. Когда я подошел, он с ней уже умчался в вагон.

– Прикольно. Чай мутят? – проводив парня взглядом, обратился я к Лехе.

– Если бы, – тот нахмурился и глянул на меня красными от недосыпа глазами, – доктор кипятка просит, пациентов штопает.

Я уткнулся, смущенный. Смущался, правда, недолго – Леха сразу же припахал меня наполнять разные емкости снегом, чтоб его растапливать. Несколько кастрюль, алюминиевое ведро и тазик были уже изрядно подкопченными, топили, видно, давно. Снег плавился быстро, пришлось докидывать, так как воды, естественно, получалось меньше. В растапливаемой воде плавали черные точки пепла. Посчитав миссию выполненной, отставил от костра заполненные емкости и осмотрелся.

Подумав немного и собравшись с духом, хотя разум протестовал против такого издевательства, я, пока не прошел запал, быстро сбросил с себя толстовку и футболку. Оставшись по пояс голым, попросил Леху полить на меня воды и сполоснулся.

Заряд бодрости сразу получил неимоверный – по утренней дубарине долетел до нашего отсека сайгаком, уже не замечая боли. Порыскав недолго в поисках, выдернул свой рюкзак из кучи сумок и в темпе достал оттуда берцы, горку, термобелье и свой старый свитер непонятного происхождения. Все, кроме свитера, было новым, купленным как раз под это лето, в которое я собрался стать подкованным туристом. Переодевшись, во всем новом почувствовал себя немного непривычно. Ничего, пройдет. По земле поваляться, чтоб из толпы не выделяться, и нормально будет.

Измазанные в грязище и крови джинсы, толстовку и провонявшую несвежим телом футболку я убрал в полиэтиленовый пакет и сунул в рюкзак. Кроссовки убрал отдельно. На глаза попалась арафатка, и я, чуть подумав, просто намотал ее на шею в один оборот, как шарф.

Вот так лучше. Я подпрыгнул даже пару раз, поморщившись от боли, правда. Хотел еще кукри [1] достать, который мне на Новый год подарили, но решил пока в Джона Рэмбо не играть и оставил тесак в рюкзаке.

Пока одевался, разбудил Егора и обеих девушек. Чувствовал себя виновато, но, что уж поделаешь – не могу я тихо колобродить, обязательно или уроню что-нибудь, или громыхну. И Егор, и девушки, предварительно или пожелав, или поздравив меня с добрым утром, полезли на улицу с заспанными лицами, моцион утренний наводить. Или проводить – не силен.

А может, спасателей смотреть, где они. Мысли о том, почему до сих пор никого нет, меня донимали почти постоянно, просто старался не зацикливаться на этом. Но странно уж очень – куча человек вдруг пропала, и никому до этого дела нет. Не должно так быть.

Оставив в отсеке одного Костика, не до конца пришедшего в себя после удара головой, я полез обратно на улицу. Здесь уже вокруг костра собралось прилично народа, много незнакомых. Были и знакомые – Николай, друг доктора, Леха никуда не уходил, был даже тот мужик, которого после полета вагона в лес я первым увидел. Чуть позже Толстый подошел, щеголяя в оливковом костюме военного кроя. Что-то из вражьего обмундирования, вестимо. Подошел и начал с Лехой что-то умное обсуждать.

Над стихийно собравшейся толпой раздавался гвалт голосов, в основном шло бурное обсуждение перспектив спасения – видимо, не я один озабочен отсутствием вокруг карет скорой помощи. Визгливо голосили несколько женщин в возрасте около сорока плюс-минус пять. Не люблю таких быдловыкидышей очередей времен перестройки. Куры бесячьи.

Подавив внезапное раздражение, пошел к толпе. Выцепил взглядом и определил нескольких потупившихся мужиков как мужей голосивших дамочек. Осмотрелся внимательней – люди вокруг держались или парами, или небольшими группами. Наша была самая большая, только доктора не хватало, а так с подошедшим подростком, которого я видел вчера, помогавшим доктору, насчитал восемь человек. Почти все наши прокомментировали мой новый прикид, да и со стороны люди посматривали.

Неудивительно – в новенькой горке и хрустящих берцах в этом сборище потрепанных людей выглядел белой вороной. У многих одежда была заляпана кровью, помята после ночевки, некоторые утеплялись и были похожи на французскую армию у Москвы. Да и вообще на нас косились – все-таки самая крупная компания, Толстый и незнакомый мне мужик – парни фактурные, у Лехи помпа на плече висит, да я такой весь из себя красавец нарисовался.

– Фига ты рейнджер, – тихо сказал мне Егор.

– А то! – Я широко ухмыльнулся и тут же сморщился – разбитые вчера губы пока не приспособлены так скалиться.

Между тем тон обсуждения все повышался, и уже много голосов говорили одновременно. Я начал рассматривать собратьев по несчастью. Следующей по численности была компания из шести человек, распивавшая вчера водку у вагона. Две женщины и четыре мужика. Не очень они мне понравились, склизкие какие-то, да и лица у всех… У троих с холуйско-холеной печатью, похожи на чиновников средней руки. Подобные зря даже пальцем шевелить не будут – без должного вознаграждения либо без «звонка друга». А у четвертого, плотного телосложения шатена, низкий лоб, близко посаженные глаза, квадратный подбородок. В вороте распахнутого длинного пальто, на красной шее явно видна массивная золотая цепь. Характерный типаж ныне успешных бизнесменов из тех, кто не сел и кого не пристрелили в веселые девяностые.

Остальной люд все кучковался по два-три человека. Кое-кто, как вон, к примеру, пара девчонок в туристической одежде, потихонечку жались к нашей тусовке. Хм, вчера их не видел. Люди между тем все подходили, многие лица были мне незнакомы. Откуда только повылезали? Я наступил одной ногой на бревно и привстал на секунду, охватив взглядом стихийное собрание. Человек пятьдесят тут как минимум, если навскидку. Как ни старался, а того бугая, которого бутылкой приложил, в толпе не увидел.

Вытирая оголенные по локоть руки, к нам подошел доктор с пожилой женщиной, которую я видел, когда она вчера воду носила раненым в вагоне. У обоих вид был донельзя усталый. Чуть позже с удивлением увидел выползшего из вагона Костика. Я вроде дернулся в его сторону, но Егор сориентировался быстрее, подошел к нему и, поддерживая, повел к нам. Девушка – то ли Алина то ли Наташа, до сих пор в них не разобрался, – помогала с другой стороны.

– Так-ну-ка-ти-хо! – вдруг рявкнуло так, что я даже вздрогнул. – Разговоры прекратить, ближе все подтягиваемся! – уже не так оглушительно, но тоже громко опять произнес Толстый. Силен, блин.

Тихо, конечно, не стало, просто громкий гомон толпы перерос в звуковой фон перешептываний и разговоров вполголоса. Народ потихоньку подтянулся ближе, окружив нашу группу неплотным полукругом, оставив метра два пространства. Получилось будто мы на трибуне перед зрительным залом. Я, как обычно, почувствовал себя не очень уютно, находясь сразу в перекрестье многих взглядов. Хотя смотрели больше на Толстого, который оказался в центре внимания. Тот хоть и был квадратным, но росту в нем не больше моих ста семидесяти, поэтому он вышел чуть вперед, бросил себе под ноги колыбаху, забрался на нее и прочистил горло.

– Итак, у меня для вас много плохих новостей, – начал речь Толстый, – и всего одна хорошая. Начну с хорошей: обед сегодня будет. Выдача будет проводиться через, – он глянул на наручные часы, – через примерно три часа. Ужин тоже будет. На выдачу, по возможности, приходить со своей посудой. Теперь остальное. Для внесения в списки на довольствие всем после этого собрания подойти к… – Толстый посмотрел на Леху, тот глаза не отвел, но вздохнул, – к Алексею Николаевичу. Алексей, бери себе в помощь пару человек. Готовить и вести учет. Также нужны люди на заготовку дров, человек пять, назначишь, когда списки будете составлять. Когда будет вестись запись, – обратился Толстый снова ко всем, – Алексею Николаевичу будет необходимо предоставить данные о своей профессией и умениях. Будем всем новые специальности присваивать.

Так, дальше, – чуть повысил Толстый голос, перебивая усилившийся гомон толпы, – потише! Вопросы потом. Наша медицинская бригада, если кто еще не знает, – кивок в сторону доктора со спутницами, – прошу любить и жаловать. Теперь внимание! Кто после этого момента напрямую подойдет к ним, тому лично зубы выбью. Возможно даже, все передние. Доктора не беспокоим, подходим к Николаю, – Толстый кивнул в сторону дружка доктора и продолжил: – Если у кого есть хоть какие-то медицинские навыки или просто знание основ первой помощи, тоже прошу подойти к Николаю. Если у кого есть аптечки, лекарства, бинты и наборы первой помощи, также прошу передать ему. Много раненых, лекарств и перевязочных средств катастрофически не хватает.

– Молодой человек, а я не понял… – начал было один из так не понравившейся мне компании, но был быстро прерван.

– Понимать не надо, надо слушать и выполнять. Не перебиваем! Для тех кто в танке, еще раз, вопросы после, – мужик после отповеди недовольно скривился с высокомерным выражением на лице, но рисковать не стал. – С медициной закончили, теперь по еде. Если у кого что есть типа круп, макарон, картошки – в общем, подходящее для приготовления супов и прочих похлебок, ну и, соответственно, мясо, курица, особенно скоропортящееся, прошу принести.

Многие при этих словах начали ухмыляться, а Толстый сделал паузу, обвел всех взглядом, видимо запоминая улыбчивых, и продолжил речь, покачав головой:

– Все принесенное будет пущено в общий котел. Всякие шоколадки, чипсы и прочее сгущенное молоко можете оставить себе, но, если кто будет замечен за поеданием тушенок или круп с макаронами, из списка на довольствие будет вычеркнут. По инструментам – несите все что есть. Топоры, ножовки, пилы, плоскогубцы, кусачки, гвозди и прочее. Сегодня будем делать в вагонах отдельные утепленные отсеки. Если этой ночью будет так же холодно, как и сегодня, дело дрянь. Надо утепляться. Теперь о самом фиговом. Помощи пока нет и, скорее всего, в ближайшее время не будет. Мало того что не ловят телефоны, навигаторы также не работают. Где мы оказались, пока неясно, есть предположение, что какой-то мудак нам перевел не туда стрелки, и мы уехали в глубокую пердь. За сутки, что мы здесь, не подъехало ни одного поезда.

– А рельсы-то не ржавые, ездят по ним часто! – раздался звонкий голос из толпы.

– Да, ездят по ним часто – факт, но больше суток нет ни одного поезда – тоже факт. И сидеть кого-то ждать без дела – верный путь ночью околеть, если ничего так и не приедет. Хотя очень надеюсь, что приедет. Не перебиваем больше, я не закончил.

– Парламент не место для дискуссий, – тихо вставил я. Рядом хмыкнули Леха с Егором.

– Теперь про говно. Морщиться не надо, вопрос насущный, простите за каламбур. Давайте определимся: мальчики ходят налево, – Толстый махнул рукой, определяя направления лева, после обозначил право, – девочки туда. Близко нужду не справляем, потому что, если нас отсюда не заберут сегодня, все будет зассано вокруг, а я не хочу желтый снег себе на чай топить. У второго вагона сортир будет через насыпь так же: мальчики налево, девочки направо. Но слишком далеко тоже не уходите. Теперь внимание! Далеко не ходите потому, что сегодня ночью… в общем, выстрелы слышали все, поясняю. Около погибших из двадцатого и двадцать первого вагонов крутились то ли собаки, то ли волки. Мы их спугнули, одну застрелили, но после ее кто-то сожрал, видно все те же шавки. Мертвецы тоже поедены изрядно, поэтому ночью внимательней, в темноте из вагонов не выходить. Зверье крупное, клыки большие. Если кто-то к ним пойдет ужином, который сам пришел, бежать его спасать я не собираюсь. Буду считать такого кандидатом на премию Дарвина. Так что на ночь походы в сортир отменяются. Ну или на свой страх и риск, – Толстый перевел дух, но, как только гомон опять начал набирать обороты, поднял руку. – Последнее, сейчас отправляем двух человек в ту сторону, откуда мы приехали. Будем надеяться, дойдут и сообщат кому надо. Пока все. Давайте по одному: вопросы, жалобы, предложения?

Закончил Толстый свой спич неожиданно для всех, и несколько секунд стояла гнетущая тишина.

– Вопросов нет? – с оттенком изумления спросил он, и сразу же человек десять загомонили разом. Толстый поморщился, мне сбоку было видно. – Тихо! По одному! – опять рявкнул он.

Опять тишина, все гомонившие начали переглядываться, и заговорил тот мужик, который пытался Толстого перебить:

– Молодой человек, а по какому праву вы тут распоряжаетесь?

– Распоряжаюсь я здесь по праву знающего, что делать, – это раз, по праву умеющего это делать – это два. Теперь три – судя по тому, что авария произошла вчера утром, а до сих пор здесь нет никакой помощи, хотя, предположительно, нас должны были хватиться и обнаружить максимум часа через четыре, есть версия, что помощи не будет еще долго. Почему, не знаю, примите как данность. Доступно всем? Дальше.

– А не много вы на себя берете? – перебив вроде как открывшую рот одну из визгливых барышень, снова спросил холеный.

– Дяденька, – Толстый глубоко вздохнул и продолжил: – Чем меньше людей пожелает поработать и получить сегодня горячий обед, ужин и подготовленное к холоду спальное место, тем меньше нам работы и тем больше достанется еды. Если сейчас не подойдет ни один желающий, не сильно расстроюсь. Потому что себя… – с каждым словом Саня говорил все громче, видимо не сумев сдержать подспудно копившееся раздражение, – потому что себя мы обеспечим едой и комфортом влегкую. Ну а еще, мы берем на себя уход за ранеными, которых много. Пока такие, как ты, кстати, *** пинают и водку жрут. А если ты еще раз хавальник откроешь, – перебил Толстый мужика, попытавшегося что-то сказать, – я тебе зубы в глотку вобью. Ясно? Отвечать не надо, вопрос риторический. Дальше спрашивайте, по существу только.

Пока Толстый говорил, я нутром прочувствовал исходящую от него угрозу. Как холодом дохнуло. Он говорил громко, не кричал, но все равно чувствовалось, что вот если сейчас тот товарищ рот откроет, то зубы у него действительно в глотке окажутся. Судя по поведению этой компании, ни один из мужиков которой больше с вопросами лезть не стал, они тоже это почуяли. Хотя, может, это я такой впечатлительный, а им по барабану на все эти угрозы, просто пока расклад количественно не в их пользу.

Я некоторое время рассматривал эту компанию. Одна из теток вроде как полезла и что-то собралась голосить, но ее задержали, и они все удалились, причем удаляться старались медленно и печально, дабы лицо не потерять. Тот, который в пальто, постоял с каменным выражением лица и так же спокойно ушел. Как отошли метров на десять, стали слышны женские возгласы, видимо те тети выражали несогласие с поведением и манерой речи Толстого. Мужских голосов слышно не было, но я примерно представил, как этих дам сейчас успокаивают. Наверняка типа «вот скоро приедут спасатели, я позвоню, и этого козла…», а что будет с «этим козлом», уже варьируется от авторитета и социального статуса «этого», кому будут звонить.

Вдруг монолит нашей отдельной компании как будто распался. Встрепенувшись, я посмотрел по сторонам. Оказалось, пока размышлял и вслушивался в далекую перепалку, основная часть собрания закончилась, и теперь несколько человек обступили Толстого, что-то негромко спрашивая. Доктор со спутницами уже двинул в вагон, часть людей выстроилась в две очереди: более длинная к Лехе, несколько пошли сначала к Николаю. Человек тридцать стояли в отдалении, все так же группками, кто-то уже уходил, видимо, идея об обеде и ужине, которые надо заработать, по вкусу пришлась не всем. Да и не с пустыми руками некоторые ехали, думаю, у многих с собой пожрать есть. А может, и нет ничего, просто рельсы-то наезженные, можно рассчитывать на то, что скоро, по идее, должны нас найти уже.

В горячую ванну бы сейчас, подумалось вдруг с тоской. Привык каждый день мыться утром и вечером. Правда, если не принимать душ суток трое, то это проходит, но вторые сутки самые сложные. Пока не все равно.

Когда девушек, Сашу-проводницу и Алину, позвал к себе Леха, а до сих пор незнакомый мне паренек увел Костика, мы с Егором как-то оказались не у дел.

– Ты готов? – спросил меня Егор, когда мы обсудили то, как Толстый осадил мужика.

– Готов к чему?

– В смысле «к чему»? Попробуй мыслить логически и сказать мне имена кандидатов на поход по рельсам в сторону цивилизации?

– Опа… думаешь, мы?

– Ну не то чтобы думаю, просто других кандидатур особо и не видно. Ты вчера в отключке валялся, много пропустил, а я особо и не помощник, – Егор приподнял руки, и я вспомнил, что предплечья у него прилично изрезаны.

Толстый в это время двинулся в нашу сторону.

– Мы готовы! – когда ему оставалась пара шагов, решив проверить догадку, гаркнул я.

– Готовы – это хорошо, – тяжело посмотрев на меня, устало сказал Толстый, – стрелять умеете?

Я в жизни ни из чего, кроме травмата, не стрелял на шашлыках, поэтому замялся.

– Смотря на каком уровне. Из гладкого слону в жопу попаду с двадцати метров, – пожал плечами Егор.

– Короче, смотрите, от полустанка, на котором мы в последний раз стояли, где-то час на поезде. Как называется, не помню, стояли мы там в пять утра примерно, я курить просыпался. Убрались в это говно, – Толстый обвел рукой вокруг, – около шести. Час езды, берем по максимуму, это километров восемьдесят. Примерно, может быть больше. За сегодня вы хорошо если километров сорок сделаете, поэтому… ну жилье по-любому должно быть, железка все-таки, хотя, кто знает, куда это нас занесло. Надеюсь, ночевать не придется в пути, но тут уж как повезет. Поэтому, Алекс, думай, будете брать твой рюкзак, спальники туда, палатку. Можно горелку. Подумайте, пока сейчас хавать будете, вон уже Леха зовет, я его озадачил вам пожрать намутить, чтоб на голодный желудок не выходить.

И это, парни, – придержал Толстый уже двинувшегося Егора за рукав, – подождите. Я там эту шавку посмотрел, которую ночью привалили. Короче, нездоровая фигня, большая уж она очень. Но на волка не очень похожа, а клыков в пасти – руку перекусить. Так что у костра лучше не ночевать. Поэтому думайте. И это, не бздите идти? Если что не так, лучше сразу говорите…

Хм. Я при упоминании о зверье, по которому ночью Леха стрелял, естественно, испугался сразу. Еще даже как. Вот только вряд ли смог бы в этом кому-либо, кроме себя, признаться. Поэтому, как и Егор, пренебрежительно махнув головой, пошел к Лехе, который нам пожрать организовал.

Завтрак изобилием не баловал – банка разогретой тушенки на двоих и по паре позавчерашних бутербродов, от которых уже шел лежалый запах. В нагрузку Николаич нам презентовал котелок чаю, даже сладкого. Мы с Егором полезли в вагон, чтоб не смущать шатающийся вокруг в большом количестве народ.

Тушенку я последний раз ел года четыре назад и с той поры испытывал к ней небрежение, запах от бутербродов заставил меня поморщиться, а чай был слишком крепкий. Но, несмотря на все это, поел с превеликим удовольствием. Еще бы столько же и еще столько же – и совсем было б замечательно. Но добавки никто не предлагал, и мы с Егором обсуждали, как пойдем, со спальниками или без. Дальние пешие переходы ни он, ни я уже давно не совершали, поэтому решили идти налегке.

Когда чай кончился и только мы засобирались на выход, пришли Толстый с Николаичем. Саня покопался в вещах и бросил Егору комплект одежды, точь-в-точь как был на нем. Олеговский, наверное, они ж в одной команде. Были.

Леха между тем, пока Егор быстро переодевался, достал из кучи рюкзаков чехол с оружием и патронташем. Извлеченное на свет ружье мне не понравилось – оно было какое-то одутловатое, что ли. Не было в нем резкости и брутальности, как в помпе, которая у Лехи за спиной висела, не было классических обводов, как в производных от «калашникова». Не было оно похоже и на аристократические ружья, из которых английские пэры по лисицам пуляют. Егор взял ружье, покрутил, сноровисто передернул затвор, приложился, приноравливаясь.

– Это что за зверь? – спросил он Леху.

– Промысловое ружье. На любителя, да, – сказал Николаич, глядя на выражение лица Егора, – да ты не парься, хорошая вещь, только привыкнуть чуть. Особенно к тому, что прицельной планки нет. Трехзарядное. На вот, кстати, и заряди, – протянул он Егору патронташ.

– Саш, – окликнул я Толстого, пока Егор изучал ружье, – у меня в рюкзаке спальник, палатка есть, вы берите, пользуйте. Только если пока нас не будет, вас тут спасать начнут, проследи за шмотом моим, о’кей?

– Фига ты, а что раньше-то молчал?

– Так я очнулся только ночью, когда на барахле уже куча народа спала, будить не стал.

– А, точно, извини. За шмотки не волнуйся, спасать будут – сохраню. Ну а не будут… тоже сохраню.

– Алекс, че, попрыгали уже? – Егор с ружьем за плечом просто излучал нетерпение. Да и меня тоже начинало давить – чувство такое, будто время, как песок, утекает. Пора уже, пора.

– Помчали, – кивнул я, но, когда Леха с Егором выходили из вагона, я подбежал к своему рюкзаку и извлек оттуда кукри и на ходу начал крепить ножны на поясе.

Провожали нас неожиданно многочисленной компанией. Доктора не видно, а так все наши были, хотя они мне нашими-то стали буквально после суток знакомства. Кроме них, было человек десять записавшихся к Лехе добровольными помощниками.

Нас хлопали по плечам, желали удачи. Егор подскочил к проводнице Саше, шепнул ей что-то на ухо, отчего та вся зарделась. Когда он подходил ко мне, я покровительственно усмехался. Но самолюбие задело, да.

Долгие проводы никто не жаловал и, не растягивая прощания, мы с Егором резво рванули с места аварии. Оглянулись лишь по разу.

По путям ходить неудобно. Метров сто приноравливались, меняясь местами, пока, наконец, я не пошел между рельс по шпалам, а Егор шагал по покрытому снегом щебню. У него были туристические ботинки, у меня же на берцах подошва жесткая, так что нога не проваливалась, если между шпал носок попадал.

– Егор, слушай, а я вроде как доволен, что мы свалили. Не люблю, когда толпа вокруг. Да и на месте сидеть как-то…

– Ну да. Кстати, не очень люблю, когда меня Егором называют, зови Гешей.

– А что раньше молчал?

– Ну Гешей меня только друзья зовут.

– Как скажешь.

Мелочь вроде, а приятно. Хотел попросить сначала его, чтоб Алексом меня больше не называл, потом передумал. Привык уже.

Через минут десять, оглянувшись, заметил хвост – в некотором отдалении за нами шли несколько человек. Кто такие, разглядеть не смог. Егор, присмотревшись, сообщил, что двое точно из той компании, из которой мужик, с Толстым препиравшийся. Остальные, видимо, из тех, кто на месте сидеть не захотел, тоже решили в сторону людей идти. Таких попутчиков нам совсем не хотелось, и мы, не сговариваясь, ускорили шаг.

Поначалу, как вышли, пробовал считать столбы, а потом разговорились, и бросил это занятие. Ноги понемногу начинали гудеть. Да и вообще все шло как-то не очень. Пару раз останавливались по моей просьбе – я перешнуровывал берцы, проклиная тот день, когда мне пришло в голову такую обувь приобрести. На левой ноге уже болело выше щиколотки, потому что сплошной язык ботинка по ноге не лежал, натирая. На правой с языком все нормально было, зато уже мизинец начинал саднить. Под термобельем весь взмок, и оно склизко и мокро липло к телу. Наверное, я купил какое-то неправильное термобелье. Поначалу все эти моменты сильно напрягали, но потихоньку хоть и не привык, но смирился.

Шли мы уже больше трех часов, а никаких признаков человеческого жилья так и не было. Справа лес и слева лес. Да щебень под ногами хрустит. Часы были только в мобильных, ориентировались по ним. Время смотрели часто, проверяя еще и сигнал сети. Сигнала не было. Солнца тоже не было – в небе висели низкие свинцовые тучи. Ощущение, что вот-вот – и разродятся снегопадом.

Уже больше часа мы с Гешей не разговаривали. Когда идешь далеко и начинаешь уставать, главное, вогнать себя в подобие транса. Сделать это просто – надо смотреть не вдаль, а под ноги и чуть-чуть вперед. Двигаться тогда начинаешь равномерно, как машина, и усталость отступает. Только потом, после отдыха, придет боль в мышцах, если долгая прогулка с непривычки, но пока шли мы ходко – компания, двинувшаяся за нами, давно исчезла из вида. Хотя, иди железка прямо, может, мы и видели бы их вдалеке, но пологие повороты то в одну, то в другую сторону были постоянно.

– Алекс, тормозни, – осадил меня Геша.

Я тормознул. Отходить даже никуда не стали, он в одну сторону повернулся, я в другую. После я ждал, пока он, достав бутылку с водой, восполнит уровень жидкости в организме. Воды нам с собой дали, и не из талого снега, а целую полуторалитровую бутылку минералки.

Тишина вокруг даже уже не звенела, как вчера, а была просто мертвой. Я вдохнул полной грудью и выдохнул шумно, запрокинув голову вверх, прогоняя нахлынувшее наваждение. И только сейчас обратил внимания, что изо рта при выдохе идет пар.

– Геш, смотри, – я дыхнул.

– Че?

– Пар идет, че! Густой, недавно еще такого не было. Сколько градусов, как думаешь?

– А не знаю даже. Хм… – Он поежился. – А холодно, в натуре. Пока шли, и незаметно было. Может, и минус уже, мне кажется.

– Пошли тогда резче. Не хочу я нору в снегу рыть, если что…

– Не каркай, блин. Я тоже не хочу.

Мы опять дернули, некоторое время шли молча. Вдруг я резко остановился, наткнувшись на выставленную руку Егора.

– Ты что? – Я вопросительно посмотрел на него.

– Тихо!

Он повернулся назад, приоткрыл рот и приставил ладони к ушам, как локаторы. Выглядит смешно, но действенно, сам проверял. Сам сразу же сделал так же.

Пару секунд ничего не слышал, но потом, сделав пару глубоких вдохов и задержав дыхание, уловил на грани слышимости. Где-то в той стороне, откуда мы шли, кричали. Притом хорошо так, с надрывом. И вроде голос не один. Чуть позже ор перешел в просто животный вой, от которого меня окатило волной ужаса, и все затихло. По крайней мере мы больше ничего не слышали.

Геша уже перекинул ружье из-за спины на изготовку. Некоторое время мы просто стояли, переглядываясь, слушая лишь свое дыхание. Надо было что-то сказать, но мне совсем не хотелось. Егору, видно, тоже не хотелось, поэтому первым заговорил я:

– Надо же, наверное, сходить, посмотреть… что там?

– Знаешь, если б там, к примеру, Толстый шел с лекарем нашим, я б туда уже бежал… но вот не уверен, что, если там стайка из тех песиков, которые ночью к нам в гости приходили, я сумею все три раза попасть и так же быстро перезарядиться…

– А если нас сожрут, то к нашим, за которых мы впряглись, помощь точно в ближайшее время не примчится…

Когда я договаривал, мы уже тихонько шли дальше. Тихонько потому, что, сорвись мы на быстрый шаг, это показалось бы бегством.

– Собачки по деревьям ползать точно не умеют, поэтому, чем быстрее мы дойдем до людей, тем быстрее снимут с деревьев тех, кто успел туда залезть, – успокаивая и свою, и мою совесть, сказал Геша.

Шли мы все быстрее.

– А если кто на дерево и залез, то песики рядом с ним посидят. Глядишь, и нас догонять не станут.

В следующий час хода усталости я почти не чувствовал. Заболела шея только – оглядывались мы теперь каждую минуту. Но все было тихо.

В глаза друг другу не смотрели.

– Да и фиг с ними, сожрали их – и насрать! – вдруг выдал Геша. – Эти мрази сидели на жопе ровно, хоть бы кто раненым помог! У нас там тяжелых осталось человек десять, если никого не приведем, до завтрашнего вечера половина не доживет, как доктор сказал! С чего это мы должны были к ним бежать?

– Да и болт на них, действительно, – ответил я, и как-то сразу отпустило.

Стало заметно холоднее. Минут через пятнадцать, сняв капюшон, на ходу намотал арафатку на голову. Лицо оставил открытым, не люблю, когда ткань мокрая к лицу липнет. Геша после этого пошарил по карманам и с довольным лицом извлек откуда-то и натянул камуфляжной расцветки балаклаву. Тоже Толстый презентовал, скорее всего.

– Ну ты террорист, – восхитился я, смотря на него.

– Ха, себя-то видел? Шахид натуральный. Оба, смотри-ка! – показал Геша вперед, где в стене леса виднелась прореха. Это могла быть и просека, конечно, а могла и…

– Точно, дорога! – радостно воскликнул Геша после небольшого спринта.

Мы дошли до нерегулируемого переезда. Даже семафора не было, висели лишь проржавевшие насквозь знаки в виде косого креста, на которых с трудом сквозь ржавчину различались красный и белый цвета.

Дорога пересекала пути под углом. Слева, чуть позади нас, метров через сто был поворот и виднелась только стена леса. Справа же можно было посмотреть километра на два, дальше все просто терялось в белом мареве. По дороге сегодня никто не проходил и не проезжал – снег на полотне лежал нетронутый. Я чуть разворошил ногой белое покрывало – асфальт, неплохого качества.

– Блин, надо было втроем идти. Один налево, второй направо, один дальше по рельсам, – меня глодала мысль, что сейчас мы обязательно ошибемся, и по той дороге, которую не выберем, через максимум километр будет жилье.

– Да, засада… Куда пойдем? – Геша пристально на меня посмотрел.

Сердце забилось так, что чувствовалось всей грудной клеткой. Разум мне орал сказать ему идти вместе по дороге, в любую сторону. У него за спиной висело ружье, и даже то, что оно у него, а не у меня, не мешало чувствовать себя спокойно. Понимая, что вот еще секунда – и предложу идти вместе по дороге, я заговорил, сам того не желая:

– По уму разделиться надо. Быстрее людей найдем. Давай ты дальше по шпалам, а я по дороге пойду.

– Уверен? А если…

«Да ну в жопу, какой уверен, фигню спорол, пошли все-таки вместе», – сказал я про себя. Вслух выдал нечто другое:

– Я-то не уверен, просто думаю, что доктор наш там устал уже. Да и ждут люди.

Говоря это, чувствовал некоторое облегчение. Вроде тогда, не пойдя на крики, мы друг другу четко все обосновали, но осадок остался. Притом такой, несмываемый. У меня, по крайней мере.

– Да… ждут. Давай монетку кидать, кто с ружьем пойдет.

Я чуть не засмеялся. Думаю, в паузе он тоже от своего внутреннего голоса выслушал.

– Брось ты, я даже стрелять не умею, – Геша сначала хотел возразить, потом, подумав, кивнул, соглашаясь.

– Я на крайняк на дерево заберусь, не парься. К тому же у меня план есть, сейчас увидишь. Все, помчали, время теряем. Хотя погодь, попить дай.

Сделав пару больших глотков и утерев рот рукавом, отдал бутылку, которую Геша засунул обратно в ружейный чехол, на манер сумки висевший у него за спиной. Ружье он давно уже нес так, чтоб изготовиться в момент можно было.