Читать книгу Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский - Страница 3

1990. РАЗНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Архив Шугпшуйца (Книга Беды)

Файл «Блинчук-4»

Отрывок собственной расшифровки, стр. 1–5

(Орфографические ошибки исправлены)

(За предыдущие встречи у нас сложился небольшой ритуал общения, не хочу расшифровывать его причины. Блинчук, едва завидев меня и едва «поздоровкавшись», со сварливостью беспомощного больного человека снова и снова заводил ныть, как ему неймётся сейчас, на самом смертном одре, оттого, что̀ он так и не побывал в Зоне. А ведь мог бы. И ещё как мог бы. Да он бы своим рейтингом задавил любого Вобенаку. Или Гену-Гения покойного. А вот не сложилось. И даже сейчас, когда уже неважно, только на «нейтралке» его пустили злыдни-бедованы, трекеры, они же смаглеры самодовольные, и сопутствующие им прочие – лутари мелкие, сважники неловкие и ништячечники приграничные. Опять не дошёл до выйти, не допустили. Его-то, пятнадцать лет работавшего богом Периметра! Вот тебе и уважение, вот тебе и слава. И что уже ему сделать, кого попросить, чтобы хоть бы похоронили его там, в Беде. В парке Старой Десятки. Вот такое у него предсмертное желание. Хоть бы ты, товарищ литератор, замолвил за меня словечко перед инопланетянами своими. Не Задницу же, своего бывшего подчинённого и протеже ему, старому генералу и майору Блинчуку, просить. Ну и всё в таком духе.)

– Сергей Борисович, вы уже в третий раз из меня слезу давить пытаетесь, уж такой вы бедный, никому не нужный, старый генерал-майор в отставке. Подсидел вас проклятый Малоросликов, не подал руки кровавый Путин.

– А тебе что, лишний раз послушать нытьё умирающего трудно? Вот надо было мне тебя прихлопнуть, говнюка такого бесчувственного, как ты только в моём Предзонье явился шестого апреля тысяча девятьсот девяносто восьмого года тринадцатичасовым автобусом. Послал бы кого надо, и – как комара тебя. Вообще пошёл вон отсюда! Сейчас позову доктора Вяткина, и он тебя выставит. Доктор Вятки-ин! Сюда иди!

– В третий раз, Сергей Борисович. Это уже записано и не пропадёт.

– Выкрутился. Ну, дай мне воды.

(Пьёт.)

– Так вот, меня поставили комендантом на Беду в девяностом. В ноябре. После путча, заваруха, грызня, я был тогда полковник, вызывает меня Паша Грачёв с Украины, и… И до упора, до пятнадцатого, до прошлого года… Это хоть ты знаешь, литератор?

– Это весь мир знает, Сергей Борисович. Только путч был в девяносто первом. А вас назначили комендантом Зоны в девяностом. Указом Горбачёва.

(Пауза.)

– Знаешь что, пошёл ты, умник!

(Пьёт.)

– Весь мир… Плохо я работал, если весь мир меня знает!

(Пьёт.)

– С другой стороны, я же всё-таки был как бы генерал-губернатор… Как меня тут не узнаешь… Все и узнали… Кому надо, кому не надо… В общем, я тебе вчера не говорил, позавчера не говорил, а сегодня скажу. Я за тобой, Шуг… пшуг… пшуйц… Штирлиц, мать твою! Я за тобой всегда следил внимательно, со дня как ты ко мне в Предзонье приехал с поддельной визой. Уфолог-конспиратор! Я тебя – как облупленного. Поэтому и согласился, помирая, с тобой поговорить. Знаю, что бедованы тебе доверяют, что трекеры тебя берегут и что к Радио Беды ты лапки свои приложил и многих спас в Беде через это дело. И что ты тут вроде как за попа-исповедника… Хотя ты и хам.

– Сергей Борисович.

– Молчать и так точно, летописец! Путч у него в девяносто первом… Ну да, в девяносто первом! А ты поддакивай да слу-шай, вдруг я не просто так, старый пень с раком мозга, тебе в третий раз одно и то же толкую. Про смерть, про похорона, про то, что я в Зоне никогда не был, ногой не ступал. Ну возьми ты это в толк, литератор! Может, смысл есть в повторении, ты подумай. А ты мне про путч.

– Я слушаю.

(Допивает.)

– Антипов-то всё летит?

– Летит.

– Налей ещё водички. Вкусная на «нейтралке» водичка. О чём я? Да. Соответственно, нам очень повезло, что под Зарницу американцы попали, в этом всё и дело. Никак было Зону не спрятать из-за них. Хоть и Горбачёв, и потом даже Ельцин давали и своим аппаратам, гражданским, поручения представить такие предложения, и Генштабу даже потом Ельцин спускал вопрос. Это я знаю точно. Меня ж не так просто из Чернобыля перевели на Капустин, я на всех этих их заседаниях-чаепитиях сидел, время терял прямо с самой Зарницы, с комиссии Рыжкова. Того ещё, ты не помнишь. На всех, начиная с первого, новогоднего восемьдесят девятого…

– Простите, вы сказали: «нам очень повезло с американцами», Сергей Борисович. Кому – «нам»?

(Пауза.)

– Человечеству же, мать-перемать. Уфолог ты и есть уфолог.

(Пауза.)

– Я слушаю.

– Вот и так точно, слушай. Американцы… Что сейчас…

(Выделяет «сейчас».)

– …нам повезло – почему, понятно. Интернационализация Зоны, хоть и под мораторием, но никуда она не денется. Но и тогда! В девяносто первом, когда сразу вмиг у меня кончились деньги – американцы выручили. И раньше, сразу. Во всех редакциях комиссии по делам Зоны сидели американцы. Сидят, скажем, Ельцин, Горбачёв, Назарбаев, и тут же Мэтлок в уголке, очки трёт. Как на работу ходил. Хотя, конечно, были и секретные заседания. Потом расскажу… может быть. Помню, тогда я с ними со всеми соглашался, мол, и карантин хорошо бы наглухо, вплоть что административную границу с Казахстаном, ещё тогда республикой, передвинуть, хотя бы тридцать километров зоны отчуждения вокруг Капустина и остального полигона, как в Чернобыле хотя бы, а лучше пятьдесят. С рекой как-то решить, мост через Ахтубу в районе хотя бы Котлов запроектировать, шоссе и железку на Астрахань через него, через пойму… и полное военное единоначалие. А деньги на всё на это, разумеется, дают американцы. Вот такая шла политика… В Союзе-то, пока он не кончился, это было бы ещё возможно, хотя бы на уровне принятия решений. Не успели.

(Думает.)

– В принципе, мост-то так и построили впоследствии, а вот с остальным, с карантином, уже не удалось…

– Сергей Борисович, перебью, я вчера так и не спросил, самое интересное вот в этих тогдашних встречах с президентами для меня…

– Так ты постоянно перебиваешь! Я же тебе сразу доложил: перебивать можно. Перебивай. Видишь же, в датах путаюсь. Хватит извиняться. И ты не джентльмен, и я не месье.

– Вы там, в Кремле, хоть какие-то другие варианты причины Зарницы рассматривали? Я имею в виду – всерьёз. Ведь уже с января девяностого были достоверные съёмки и «тринадцатого общежития», и фалангу уже снимали в гаражном кооперативе, и штуки со временем-пространством были уже достоверно отфиксированы. А что ни одного трупа в городе – сразу было известно…

– Так точно. Но вообще речи не заходило ни про каких инопланетян, понимаешь… От них это отталкивалось. И, соответственно, от меня тоже. Какие, мол, инопланетяне, трах-тарарах?! Неизвестная природа, и всё тут. Газовый метеорит, и баста. Ну как серьёзным людям о таком разговаривать?! И слов таких не придумано…

(Пьёт.)

– Когда Гайдар начал таскать на эти посиделки своего тестя, писателя, Стругацкого, я же видел, как их коробило. Да всех коробило. И меня коробило. Фантаст – на заседании сверхсекретной правительственной комиссии! Анекдот… Что ты пялишься? Не в баню для культуры писателюшку пригласили, а взрослое серьёзное заседание, под стенограмму… Вот Гайдар, да, он серьёзно это рассматривал, помалкивал только. Хитрый он был, умный парень. А Натанович этот, он вроде и фантаст, но в прошлом военный, причём, наш военный, особый… И он умно себя вёл. Произвёл впечатление. Сидел вроде со своей палочкой, а как что ни скажет, так всё в жилу. Это же он посоветовал объявить бессрочный карантин, построить для бедованов лагерь и ни-ни из него никого наружу… А тех, кто уже выехал, к родственникам там, по линии программы переселения – обратно. Невзирая на звания. Там такое началось, что-о ты! Все охренели. Но сколько раз я потом готов был ему свечку поставить за это! Но ведь сначала – как они на него все лаяли… В один голос. Да и я лаял, дурак. Не тридцать седьмой год, мол. Демократия, права человека. Новое мышление. Это же тогда не слова были, вот в чём дело.

– А Мэтлок? Он при этом был?

– А Мэтлок слушал-слушал, дул-дул чай… Или что у него там было в термосе. Кока-кола. Он со своим термосом ходил. И с переводчиком. Говорил по-русски, но не очень.

– И что?

– И говорит: думаю, говорит, мнение Арькьядия Натаньовича есьть отшьень глубокьо продуманьое мнение. И все сразу притихли. Произвело! А ведь жуть что было бы, если бы ни карантин.

– Н-да… А вот Стругацкий, он тоже ничего про инопланетян, про летающую тарелку?..

– Я же тебе толкую, уфолог ты: они с Гайдаром одна была сатана. Умные люди, только тесть был опытный, битый. Пьющий человек, понимающий. Но оба умели и помалкивать. Ну и книжку эту… Про сталкеров… Написал же, из головы выдумал! Я же, когда читал – я же глазам не верил! За десять лет до Зарницы… даже больше! С братом… Книжка сама за него говорила. Её даже Ельцин потом прочёл, я точно знаю… Брат его тоже один раз был, учёный… И вообще, странное у меня было чувство, что он, этот Аркадий, что-то как-то больше знал, и знал заранее. Ведь Горбачёв про объект «Житкур-9» доложил на Комиссии не сразу, а когда уже подписал свою отставку. Уже в январе девяносто первого. Уже кирдык пришёл Союзу.

(Смеётся.)

– Тогда все дар речи потеряли. Ельцин стулом грохнул в стену соответственно, Примаков стакан выронил с кефиром… А Горбачёв сидит такой, спокойный, помаргивает, ручку в руках крутит… Так вот, Аркадий этот Стругацкий – даже, по-моему, в лице не поменялся… Отставить. Слушай, уфолог, а ведь наврал я тебе, слушай! Гайдара ведь и в помине тогда ещё не было, на первых-то заседаниях! А Стругацкий уже был. Он же уже в восемьдесят девятом ходил на заседания, Павлов там был, Рыжков, Крючков, естественно, и никакого Ельцина и в помине, я с Украины прилетал… По вызову Язова, точно!

– Странно.

– Понимаешь? Даже я не всего знаю, понял? Официально я пятнадцатого ноября девяностого был в Капустин переведён, а числа двадцатого было первое заседание Комиссии с приглашённым Ельциным, как президентом РСФСР. Это же ещё Союз, какое там СНГ… А вот Назарбаев да, уже президент был. Республики. Очень переживал. Там же ужас что на Казашском Углу творилось в Зоне. Стены огня страшные, лава эта плазменная… Ну ты ж видел кино.

– Н-да… А «Казашский», с самого начала так говорили?

– Не понял.

– Правильно ведь «Казахский». Казахский Угол, Казахская Дуга.

– А хрен его знает. Повелось как-то. Я и не задумывался соответственно.

– Кстати, а почему главное слово не прижилось, если всё по Стругацким?

– Какое главное?

– Сталкер.

– Сталкер? Так ставишь вопрос? А-а-а хрен его… Отставить, это помню! Натанович же этот тоже меня спрашивал… беспокоило его это. Это когда позже мы пили с ним, уже году в девяносто пятом или шестом, когда я в последний раз в Москве был… Чего ты лыбишься, литератор? Интересно ему было, понятно же… Это из-за американцев не прижилось. Там же оскорбительное что-то, жаргонное, по-английски если. Онанист, что ли, или что-то вроде. Отставить, помню. Подглядывальщик. Соответственно, половой шантажист. Западло. Ну и не взошло. А потом, вы же, уфологи, повалили в Предзонье сразу, тогда же бум был инопланетный в народе, а там среди вас, уфологов, и альпинисты, и туристы всякие, ну и «трек», «траверс», всё вот это. Ну «трек» и «трек», и, соответственно, трекеры. И повелось. По-моему, соответственно, так. Лично я, вообще-то, «ходилы» предпочитаю, как мы, военные, говорили. И инопланетяне. Хотя тут тонкость. Ну ты знаешь.

– Понятно. Меня очень интересует интенсивность под названием «мамины трещины».

– Как ты сказал?

– «Мамины трещины».

– Первый раз слышу. А как научно?

– Не знаю.

– Первый раз слышу. Опять трекеры тебе лапши наваляли небось, литератор?

– Да непохоже.

– Ты вот что. Ты мне голову, умирающему, байками не забивай. Ты давай конкретно, обо мне.

– Угу… С кем вы первым из инопланетян познакомились? С Петровичем же, наверняка? Знаменитая конференция в «Двух трубах?

– Ну, да. Нет! Инопланетян я сразу полной ложкой, чуть не подавился – с Папашей и дочкой его жуткой столкнулся. В тот же день, правда… Назавтра, как представился личному составу комендатуры по прибытию. Семнадцатого ноября одна тысяча девяностого года.

– А «поцелуй» у вас, кстати, если не секрет…

– Налей-ка водички. Одинарное «приветствие», невзасос. Повезло приехало. Паралич грёбанный грёбанного глазного яблока. У меня – левого. Чуйка-то слабая, нет, считай. Соответственно, «поцелуй» такой вот, некомплексный. На отвяжись.

– И в Зону вы типа не вышли…

– Не был в Зоне я, не был. Это правда. Ты думаешь, разыгрываю я тебя. Не разыгрываю. Рассказать, что ли?

– Папашу я не застал… Очень интересно! Легендарные времена.

– Ну, сейчас, может, и легендарные. А тогда я без фляжки брому из штабу шагу не ступал… На приёме граждан по четвергам и пятницам посидишь, только бром и спасал. Водки ни-ни. Сразу могила. Люди спивались насмерть за месяц. Год за день же… Что в Зоне, что снаружи… «Сто метров – десять вёрст»… Да…

(Роняет пластиковый стакан. Я лезу за стаканом под кровать.)

– Извини, выскользнул. Да, так вот Папаша… Это ещё даже ЗАТО не было. За два года до ЗАТО. Ещё Зона как КЗАИ не числилась в российских документах даже. Ещё Бедой её звали только местные. Беда, говорили, Матушка. А снаружи – район стихийного бедствия, и всё тут. Газовый метеорит. Обеспечить зону отчуждения, хотя бы десятикилометровую, но жёсткую.

– А ZONA, зэт, оу, эн, эй, это когда?

– А это когда Ельцин с Клинтоном подписали Меморандум. Но кто её так у нас-то будет называть? Зона она и есть Зона. Капустинский карантин. Синенькие домики!

– О, это уже тогда?

– Да. А когда же? Они же глубоко советские, эти финские щитовки. На складах в Средней Ахтубе нашлись разобранные, ещё с семидесятых валялись. Очень помогли. Как раз две семьи, два входа. Я сам в таком жил с супругой года четыре.

(Пауза.)

– С вышки его заметили в городе. Знаешь же про вышку? Она потом сгорела, как свечка. За шоссе, напротив Волгоградского КПП, прямо посреди Собачьего посёлка с земной стороны её построили, снесли домовладения. Почти на «нейтралке», господи! Тогда же ещё «нейтралка» ведь не дошла до центра Собачьего, была только первая линия… Не слыхал про ту вышку? Неужели не слыхал? Сто пятьдесят метров! Аккордом! Пятьсот тысяч рублей как в прорубь! Мне когда показали её, так я прямо изумился. Останкино! Потом долго разбирались с отчётностью, а потом она сгорела, когда «нейтралка» разлилась в девяносто третьем. Эх ты, историк… Ну и по Северодвинской улице он и шёл, Папаша, с девочкой своей. За ночь на Вокзальной площади мехня туманы подъела, видимость через летнюю часть «нейтралки» отличная. Прямо над тридцать девятым кварталом. И он и-и-дёт прямо по проезжей части. Я только в кабинет Молдаванова зашёл, ещё даже сейф не открыл. И мне с вышки звонят: так, мол, и так, товарищ полковник. Сообщаем, согласно инструкции. Человек с ребёнком в городе идёт, на территории зоны бедствия. Ты понял? С-собаки наблюдатели, подъелдыкнули меня знатно, как нового. «Включите, товарищ полковник, видеосистему!» И транслируют мне в кабинет на телевизор изображение с телекамеры.

– В плаще Папаша?

– О-о, ещё в каком плаще. Он один на всём белом свете и был, такой плащ… И игрушечные автоматы на нём, как на ёлке. И девочка в люльке за спиной. Звоните в Кащенко. Ну я и повёлся. Схватил дежурного проводника и, не слушая, что он там пытается вякать, – в Зону. Герой, среди других героев геройский. Охрану ещё свою с собой потащил, идиот.

(Он крестится, как все местные, дважды: слева направо и справа налево.)

– Подать мне, полковнику, лошадь! Вспомнить же смешно. Налей ещё водички.