Читать книгу Седьмой флот - Сергей Качуренко - Страница 2

Сейчас, когда автомагистраль Киев-Одесса отдаленно и в некоторых местах напоминает европейский автобан, ехать по ней особенно в сезон летних отпусков – одно удовольствие. Не то, что раньше.

В недалеком прошлом натянутые нервы водителей легковушек часто сдавали еще на полдороги. Они просто не выдерживали многокилометровых подъемов и бесконечных закрытых поворотов старой разбитой и перегруженной автотранспортом дороги. Движение в один ряд, обгоны запрещены, а на пути одни только громадные и неповоротливые фуры. Ползет такая груженая «коробка» в гору на первой передаче, а за ней выстраивается длинная вереница машин с раздраженными и изнывающими от жары путешественниками.

Но все это в прошлом. Теперь, когда едешь с комфортом и даже с некоторым однообразием, грозящим медленным погружением в дремоту, можно, не отвлекаясь от дороги, немного подсобраться с мыслями. А подумать есть над чем. Ведь еще вчера я никуда не собирался ехать.

Вечерний телефонный звонок застал меня врасплох. Я долго не мог сообразить, чего от меня добивается следователь Приморской районной прокуратуры города Одессы. Говорил настороженно и при этом ничего толком не объяснял. Просто настаивал на моем немедленном приезде в Одессу и несколько раз повторил, что от этого зависит жизнь одного знакомого мне человека. Никакой фамилии, никаких подробностей я так и не услышал.

И что же оставалось делать? Конечно же, соглашаться. Да и любимый город у моря я всегда рад видеть. Не скрою – пришлось потрудиться, чтобы уговорить жену не ехать вместе со мной. Ведь с Одессой у нас многое связано, а к тому же лето в самом разгаре. В ход была пущена вся сила убедительности и предоставлены неоспоримые доказательства моего обязательного отбытия в город нашей юности. Жена, как верная боевая подруга, уже с первой минуты была готова собирать чемодан, но уступила перед вескими доводами бывалого сыщика. Да и дел в столице у нее было предостаточно. Как всегда, обошлось без обид.

Меня же настораживал явно завышенный уровень секретности и конспирации, предложенный прокурорским следователем. Именно эта настороженность, которую услышала и прочувствовала жена в телефонном разговоре, побудила ее к поездке. Само содержание телефонного разговора поставило меня в некомфортное положение. Если дословно передать разговор жене – значит дать ей повод волноваться, что само собой противоречит моим принципам. Ну, а если соврать, то это еще большее нарушение. А еще добавьте к этому ее пристальный взгляд и немую мольбу: «Только не ври!». Пришлось импровизировать на ходу. Ложью это назвать трудно – я просто слегка додумал некоторые подробности. Сказал, будто бы всплыло дело двадцатилетней давности, по которому я вел расследование и теперь меня просят уточнить некоторые детали. В итоге, как принято выражаться на оперативно-следственной фене: «соскочил вчистую».

А явно завышенный уровень секретности состоял в следующем. После того как я согласился приехать в Одессу, собеседник закончил разговор почти шпионской фразой: «Вам нужно доехать до рыбного базара у моста через Хаджибеевский лиман, припарковаться на автостоянке и набрать телефонный номер, который я Вам пришлю завтра утром в СМС-сообщении». Как вам такое?

***

И вот я у назначенного места. Лиман искрится яркими бликами, отражая, как в зеркале лучи раскаленного южного солнца. На автостоянке у рыбного базара, как всегда, многолюдно. У самого въезда на автомобильный мост, нависая над каменистым берегом лимана, приютилось неказистое с виду здание «общепитовской» кафешки с романтичным названием «Чайка». К моему удивлению, оно ничуть не изменилось за все эти годы. Все тот же серый фасад с рядами окон в железных рамах – типичный «аквариум». А ведь это популярное у дальнобойщиков заведение знакомо мне еще с курсантских времен.

Когда я учился в Одесской школе милиции, курсанты старшего курса принимали участие в съемках кинофильма «Выгодный контракт». По сюжету этого приключенческого детектива времен брежневского застоя курсант милиции участвует в расследовании пустякового хулиганства, а в результате раскрывается деятельность целой шпионской сети. Некоторые эпизоды фильма снимались на территории нашей школы, где мы выступали в качестве «массовки». А когда съемки проходили в таких людных местах, как одесский ипподром и кафе «Чайка», то курсантов задействовали для оцепления съемочной площадки.

И снова, как тогда, изнывая от жары под палящими лучами солнца, я маячил возле кафе. Знаковое место получается!

Укрывшись в тени пирамидального тополя, я набрал присланный мне накануне номер неизвестного абонента. После двух гудков вызова приятный женский голос пригласил меня зайти в кафе и присесть за столик в левом углу от стойки. Знакомая манера конспирации вызвала невольную улыбку и сильнее оживила воспоминания об участии в съемках фильма. Ну, прямо дежавю какое-то! Ведь по сюжету фильма местом для конспиративных встреч у преступников было именно это кафе.

Я в точности выполнил рекомендации и приготовился к встрече. Но ко мне никто не подходил, поэтому я решил немного поосмотреться.

В душном зале посетителей почти не было. В основном все сидели на террасе – лето знойное и так приятен легкий ветерок с лимана. Помещение же было пропитано густым смешанным запахом жареного кофе, табака и борща. Вот только приглушенная мелодичная музыка явно не соответствовала общепитовскому антуражу. «Здесь был бы уместен шансон или, в крайнем случае, кантри», – подумал я, барабаня пальцами по столу в такт усыпляющей мелодии. Наконец ко мне подошла немолодая официантка, поздоровалась и предложила ознакомиться с меню. Внутри черной канцелярской папки с надписью «Чайка» поверх прейскуранта лежала сложенная салфетка. На ней аккуратным почерком было выведено: «9-я станция Большого Фонтана, ул. Красных Зорь, в тупике, 19.00. Набрать тот же номер». Ну что ж – негласная часть оперативного мероприятия была выполнена, но мне нужно было отыграть свою роль честно и до конца. То есть я решил пообедать и заказал борщ, картофельное пюре с отбивной котлетой и кофе. Первое блюдо оказалось выше всяких похвал! Наваристый и густой южно-украинский борщ отличался от киевского большим количеством сладкого перца и душистой зелени. Но больше всего мне понравился хлеб: свежеиспеченный, пахучий, с хрустящей корочкой – настоящий домашний хлеб.

В помещении было душно, а воздух казалось, еще больше нагрелся от горячего борща и нахлынувшего тяжелого предчувствия. Постепенно внутри нарастала тревога, навеянная таинственностью всей этой истории, в которую я, по всей видимости, уже ввязался. Хоть бы не вляпаться!

***

Одесса встретила меня бесконечными заторами на дорогах. Автомобильные пробки для украинских городов стали уже привычным явлением. А в южной пальмире даже в былые времена владельцев машин советского автопрома, а тем более диковинных иномарок было предостаточно. Портовый город – окно в «забугорную» жизнь. А тем более в наши дни. Добавьте к этому возросшее на порядок количество коммунального транспорта, и получится «картина маслом», как говорят одесситы.

Только с третьей попытки мне удалось правильно повернуть с Фонтанской дороги на улицу Красных Зорь. Это типичный одесский переулок, застроенный частными домовладениями. Кое-где остались еще дома старой постройки, но в основном переулок напоминал район Беверли-Хиллз в миниатюре. Шикарные особняки – образцы самых разных архитектурных направлений тесно прижимались друг к другу, демонстрируя прохожим предпочтения и вкусы своих домовладельцев.

Отыскав место в тени, я припарковался возле глухого забора и, не выходя из машины, набрал все тот же телефонный номер. И опять приятный женский голос коротко сообщил: «Ждите!», а через несколько минут в переулке появилась белая иномарка. Новенькая «Ауди» остановилась метрах в десяти от меня. В зеркало заднего вида я видел, как из салона неспешно выбрался высокий худой юноша лет двадцати пяти. Осмотревшись, он подошел к моей машине.

– Сергей Иванович? – уточнил незнакомец и, неожиданно сложившись втрое, бесцеремонно уселся на переднее сидение рядом со мной. – Это я Вам звонил. Моя фамилия Панфилов и я тоже Сергей.

Изучив удостоверение следователя прокуратуры Приморского района Одессы, я посмотрел на своего нового знакомого. Открытое приветливое лицо, короткая спортивная стрижка. Одет естественно по-летнему, но угадывался некий чиновнический стиль. Светлые плетеные туфли, брюки оливкового цвета из тонкой лоснящейся ткани и белая рубашка с короткими рукавами. Тонкая змейка золотой цепочки на шее казалась почти белой на фоне шоколадного морского загара. В нагрудном кармане рубашки рядом с добротной перьевой ручкой виднелся металлический корпус недешевого телефона. Ну и часы на руке – явно не китайские.

Наверное, нужно сделать отступление и немного рассказать о так называемом чиновническом стиле. Он угадывается в том, что на фоне легкой, больше подходящей для отдыха одежды присутствуют акценты, указывающие на принадлежность человека к служебной деятельности. Так, например, молодые сыщики советских времен наряду с гражданской одеждой любили носить кожаные ремни от форменных милицейских брюк. Такой себе тонкий намек получается.

Позиции чиновнического стиля укрепились в годы так называемого «застоя», ознаменовавшегося периодом тотального дефицита. Некоторые одесские опера боролись с этим явлением весьма специфическими методами. Они прибегали к разным ухищрениям и оперативным «разводам», чтобы экспроприировать у местных фарцовщиков дефицитную одежду, контрабандные табачные изделия и другие атрибуты их промысла. Кроме сигарет, джинсов и виниловых грампластинок с концертами зарубежных исполнителей у подпольных предпринимателей можно было изъять «во временное пользование» и перьевые ручки фирмы «Паркер». Они пользовались огромной популярностью среди одесских чиновников тех лет. Именно «Паркер» был обязательным атрибутом чиновнического стиля одежды и должен был соседствовать в нагрудном кармане рубашки с пачкою американских сигарет фирмы «Мальборо» или «Кэмел». А некоторые индивиды пристраивали туда и служебные удостоверения, нарочито демонстрируя гражданам свою принадлежность к правоохранительным органам. А вот местные карманники, зная об этом, воспринимали такую «визитку» как персональное предупреждение. Лично я не припомню случая, чтобы в те годы у милиционера вытащили удостоверение из нагрудного кармана. Но это было тогда, а сейчас работники правоохранительных органов прячут свои документы как можно дальше и глубже, да еще и пристегивают их к одежде специальными цепочками и карабинами.

Мой собеседник спрятал удостоверение в боковой карман брюк и, чему-то улыбаясь, сказал:

– Не буду скрывать – мне пришлось навести о Вас справки, – начал он, как бы извиняясь. – Знаю, что Вы отставной полковник милиции, знаю, что сейчас ведете частную юридическую практику и знаю, что Вам можно доверять.

– А последний пункт – это, из каких источников, если не секрет?

– Не секрет, но сейчас это не важно. У меня есть знакомые в Киеве, которые Вас неплохо знают. А о главном моем источнике информации Вы узнаете сами, но позже. Скоро все станет понятным. А чтобы перейти к делу, скажу, что меня попросил вызвать Вас в Одессу мой подследственный Леонид Недоходов…

– «Доход?! Лёнька!» – чуть не вырвалось у меня. – «Сосед по курсантской койке и собрат по залетам!».

– Как же, знаю! – подтвердил я вслух.

Волной воспоминай меня что называется, накрыло с головой. Леонид Викторович Недоходов – коренной одессит с неуемным чувством юмора и незаурядными умственными способностями, которые он часто использовал с немым вопросом: «Чего бы еще такого учудить?». И мы чудили естественно в свободное от учебы время. Беспечно веселились в шумных компаниях, выпивали, устраивали разборки с курсантами мореходки – нашими постоянными конкурентами на танцплощадках. В общем, «исполняли номера», за которые потом дружно отдувались перед замполитом школы.

«Вот дорожка памяти и привела меня в закоулок, который долгие годы я старался обходить стороной», – подумал я и взглянул на Панфилова. Следователь молча кивнул, понимая мое состояние.

Так почему же я долгое время не заглядывал в этот потаенный закоулок памяти? Да потому что там хранилась печать предателя мужской дружбы и, вспоминая об этом, я всякий раз пытался забыть к ней дорогу. И вот теперь сама жизнь вернула меня в этот тягостный закоулок и, как знать, может заскорузлый от времени узел, наконец-то удастся развязать.

А случилось тогда вот что: на последнем курсе нашего обучения в школе милиции будущие офицеры проходили стажировку в районных отделах милиции. Мы с Лёнькой оттачивали оперативное мастерство в уголовном розыске Жовтневого района Одессы. За время стажировки Доход умудрился без моего участия пару раз «залететь по пьянке». Его отозвали в школу и неожиданно для всех нас отчислили. Это небывалый случай! Могли отчислить, например, за многократные нарушения дисциплины или неуспеваемость во время перевода на следующий курс или в середине учебного года. Но так, чтобы выгнать из школы и одновременно уволить из органов перед самыми выпускными экзаменами – такое было впервые. Тем более что отец Лёньки занимал в то время довольно высокий пост в администрации города.

Курсанты были в недоумении и потрясении от такого жесткого решения руководства. А молва упрямо твердила, что здесь в первую очередь замешаны личные неприязненные отношения замполита нашей школы с Лёнькиным отцом. Ведь они когда-то вместе работали в уголовном розыске, а потом чего-то не поделили. Но партийный босс школы умело обставил инцидент и преподнес его так, будто бы сами курсанты осуждают поведение своего однокурсника. Будто бы никто не может поручиться за Недоходова и «в разведку» с ним не пойдет. В общем, формулировка звучала типично: «Таким не место в рядах советской милиции!».

А кому тогда место?! Кто из нас мог упустить возможность по тихому выпить, а впоследствии не раз «залетал» и попадал под прессинг суда курсантской чести? Излюбленный метод советской власти – вершить суд, прикрываясь общественным мнением. Такой подход нещадно бил по людям, делая их изгоями. Но самым гадостным было то, что общественным обвинителем курсанта Недоходова сделали меня. Без меня, меня же и женили. Каким образом? Да очень просто! Замполит пару часов катался по мне «танком», пытаясь «расколоть», чтобы написать от моего имени «повинку». Убеждал, что не надо калечить себе судьбу и сводить на нет перспективу дальнейшего карьерного роста. В конце концов, я сломался, но не до конца. В объяснении я написал примерно так: «Виноват. Мы с Недоходовым всегда «выступали» единым тандемом. Мы – два сапога пара. Наше поведение позорит честь советского милиционера». Вот эта последняя фраза и была использована в качестве главного обвинительного аргумента. А о том, что я разделил ответственность с Недоходовым – ни слова.

Только спустя много лет я узнал, что Лёнька обвиняет во всех своих бедах именно меня. Если бы я узнал об этом раньше, то, наверное, смог бы еще тогда «разрулить» ситуацию. А так на душе у Дохода остался крепкий «швартовый узел», который намертво сковал айсберг обиды со скалой обвинений. Да и не хотелось мне ворошить прошлое. Наверное, зря…

А еще я знал, что Недоходову все же удалось получить офицерское звание и продолжить службу во внутренних войсках. Он долгое время работал опером в одесском следственном изоляторе и, по словам наших общих знакомых, продолжал «закладывать за воротник по-черному».

Из омута воспоминаний меня вывел голос Панфилова:

– Недоходов в пьяном угаре убил свою бывшую жену.

– Да ладно?! – встрепенулся я. – Лёнька не мог…

– Доказательная база – стопудовая. Хоть сейчас предъявляй обвинение! Но лично мне во всей этой истории многое не нравится. Толком не могу понять, что именно, а Вы сейчас дали подсказку. Он действительно не дотягивает на роль душегуба! Вы же знаете, что «бытовуха» обычно проходит на фоне аффекта. Потом всегда раскаяние, охи-вздохи. А тут – полный отказ! Да и мозги он не пропил окончательно. Нормально рассуждает, плачет, божится. В общем, что-то не срастается. Адвокат у Недоходова прямо скажем – никакой. Потому что бесплатный, из назначенных следствием. Он, что есть, что его нет! Вот и приходится самому во всем разбираться. А на последнем допросе Недоходов и говорит, что совсем потерял надежду. Даже молиться начал.

– Молиться?! Кто, Лёнька?! – помня его атеистические взгляды, с удивлением переспросил я. – Хотя… в такой ситуации…

– Вот именно, – продолжил Панфилов. – Домолился Ваш Лёнька до того, что архангел ему явился во сне. Прилетел и говорит: «Тебе помогут Бокал со Слоном».

Я внимательно посмотрел на следователя. Потом вспомнил, что в Одессе очень любят разные розыгрыши со скрытыми камерами и начал осматриваться по сторонам. Панфилов, наверное, понимал мое состояние и терпеливо ждал. Потом до меня дошло, что одесситы не умеют злобно шутить. А Недоходов вряд ли мог такое придумать и подстроить, если брать во внимание наши с ним отношения.

Да и жизненный опыт подсказывал мне, что именно так все и происходит. Я имею в виду сновидения с архангелами. То есть после того, как кардинально меняется к худшему привычная жизненная обстановка, наступает пик внутреннего накала. Потом следует вопль души о поиске выхода и спасении, а следом? моментальный прорыв, несущий в себе информацию с желательной программой выхода из ситуации. Только Панфилову всего этого я не рассказал,? не было ни времени, ни желания. Да и уверенности в том, что он не примет меня за мистически-экзальтированную личность, тоже не было. Поэтому, помолчав, я спросил:

– Ну, Слона Вы нашли, а где Бокал?

Мне было известно, что еще один наш бывший однокурсник Вадим Федорович Бокальчук, удостоенный курсантским прозвищем Бокал, давно уволился из милиции и основал свой бизнес. Со временем даже выбился в местные депутаты. Говорят даже, что его считают одним из «отцов» города Николаева.

– Я вчера говорил с ним по телефону, – ответил следователь. – Бокальчук сказал: «Пусть начинает Слон, а потом, если надо, то и я подключусь».

– Понятно. Но я смутно представляю себе свою роль в этой истории. В качестве кого я буду участвовать?

– Не знаю, – признался Панфилов, глядя прямо перед собой. – Что-то вроде консультанта или частного сыщика. Понимаете, мне очень хочется помочь Недоходову, только не знаю почему! Точно не из жалости. А Вашего участия в деле я хочу, наверное, больше, чем мой подследственный. Тоже не знаю почему. Просто хочу, чтобы совесть потом не мучила. Может с моей стороны эгоистично, но считайте это попыткой не замарать честь мундира. Простите, я, наверное, несу чушь! Вы можете подумать, мол, страхуется и хочет докопаться до сути чужими руками. Не так ли?

– Лучше так, чем скрупулезно собрать бумажки, тупо подшить дело и отправить в суд, – ответил я почти машинально, а сам подумал, что не часто приходится иметь дело с такими следователями, как Панфилов. Да, он молод и не имеет еще должного опыта работы, но вот так при первой встрече говорить о совести и о своем внутреннем несогласии, наверное, смог бы не каждый. Мне даже стало стыдно за свой вопрос об участии в расследовании. Этот юноша выиграл первый «раунд». Особенно подкупило признание: «Сделать все возможное, чтоб совесть не мучила».

– Сколько вы можете уделить времени, помогая мне в этом деле? – подливая масла в огонь, спросил следователь.

– Сколько будет нужно, – попытался я исправиться.

– В таком случае, – он посмотрел на часы, – в тридцать шестом доме по этой улице для вас снята комната. Не пентхаус, конечно, но… Там есть где поставить машину. Об оплате не беспокойтесь – я все уладил. А на Ваш незаданный вопрос по поводу конспирации, могу ответить так: кому-то очень не терпится отправить Недоходова за решетку. Городская прокуратура просто достала! Меня уже обвиняют в личной заинтересованности. Короче, установку дали такую: «Еще вчера дело должно быть в суде». Поэтому, в отличие от Вас, у меня времени – минус ноль!

***

Комната, арендованная для меня Панфиловым, была уютной, но тесной и душной, как впрочем, и большинство съемных помещений на юге в разгар летнего сезона. Хотя нужно поблагодарить хозяйку за допотопный, но надежный вентилятор.

Я лежал на видавшем виды раскладном диванчике и «пролистывал» в уме события стремительно пролетевшего дня. Вопрос о конспирации был снят, но зато появились другие, не менее значимые вопросы, на которые я пока не находил ответа. Ко всему добавилась усталость и недовольство из-за нестерпимой жары. Единственное, что прибавляло силы, – это стремление помочь старому закадычному друзяке, попавшему в беду. Жаль, конечно, что не получилось у нас настоящей дружбы. За мишурой шального куража, который увлекал нас когда-то в пропасть безответственности и наплевательского отношения к себе и окружающим, за бездумной бравадой, заканчивающейся очередной попойкой, могли ли мы тогда увидеть то, что связывает людей крепко накрепко? Я думал о том, что бы с нами стало, если бы каждый из нас вовремя наступил на горло своему змею. Но да разве после драки кулаками машут? Теперь главное, чтобы все разрешилось.

С улицы доносилась развеселая музыка, и слышался гул оживленных голосов. Это в глубине двора, в заплетенной виноградом беседке, развлекались карточной игрой и светской беседой отдыхающие квартиросъемщики. Для них возле хозяйского дома была оборудована пристройка, состоящая из трех комнат и одной общей кухни. Отдельно, в огороде стояла душевая кабинка и туалет. Моя же комнатка была в хозяйском доме и предназначалась, наверное, для особых постояльцев. В общем, домовладение представляло собой частный мини пансионат постсоветского типа.

Хозяйка поместья – молдаванка средних лет по имени Мария, как видно, держала своих постояльцев в узде. Частенько слышался ее звонкий голос. Вот сейчас она распекала какого-то Мишу за не выброшенный вовремя мусор и налетевших из-за этого в кухню мух. Однако ко мне Мария отнеслась подчеркнуто вежливо, а по всем признакам чувствовался инструктаж следователя Панфилова.

– Для остальных проживающих, Вы – мой родственник, – наставляла меня хозяйка, а потом доверительно добавила. – Сергей Давидович – большой друг нашей семьи!

Имидж молодого следователя продолжал возрастать в моих глазах. Его забота и предупредительность трактовалась мной, как обустройство хорошо прикрытого тыла. А это всегда придает уверенности и способствует относительному покою жизнедеятельности. Только в подобных случаях главное не расслабляться.

Было около одиннадцати часов вечера, когда я разобрался со своими вещами и сходил в душ. Потом напился крепкого обжигающего чаю с ванильными сушками, которые любезно предложила мне Мария, и завалился спать.

***

Проснулся я от странных криков, доносившихся с улицы. На часах было половина седьмого утра. Мужской голос, усиленный каким-то громкоговорящим устройством, оповещал просыпающихся жителей переулка: «Молоко! Кому свежее молоко! Спешите порадовать свой организм!»

«Таки да! Я, несомненно, в Одессе!» – сделал я глубокомысленный вывод и попытался сползти с поскрипывающего дивана. – «Ни в одном другом городе вы не услышите такой утренний «промоушн» молочника, обеспокоенного здоровьем сограждан».

Несмотря на раннее утро, в моей коморке уже было душно, а выйдя на улицу, я убедился, что в такую жару спасение одно – море. Только вместо пляжа мне предстоял визит к Недоходову в следственный изолятор. И, опять же, не так, как это принято у нормальных людей, а с конспиративной прелюдией.

На трамвае я доехал до вокзала и ровно в половине десятого, маяча у входа в зал продажи билетов, набрал все тот же телефонный номер. Услышав привычный ответ: «Ждите!», стал подыскивать укромное место в тени. Но спрятаться под сенью векового платана так и не успел. По-видимому, человек, с которым я должен был встретиться возле вокзала, прибыл в условленное место раньше меня.

– Вы от Панфилова? – послышался за спиной уверенный мужской голос.

От здания вокзала ко мне подошел небольшого роста плотный мужичек лет сорока. Он назвался Анатолием и предложил пройти с ним на автостоянку. Мы сели в «не убиваемую» семерку с одесскими номерами последней советской серии и покатили по жарким улицам города. Только одно обстоятельство мне было известно точно – вскорости я повидаюсь с Лёнькой. И этот факт заставлял сердце учащенно биться и способствовал обильному потовыделению.

– Я работаю старшим опером в следственном изоляторе, – пояснил Анатолий и провел краткий инструктаж. – Вы тоже якобы опер, только из областного СИЗО. Это «отмазка» для нашего дежурного на всякий случай. Я договорился, так что вопросов не будет. Но мало ли что. Доставка Недоходова в оперчасть заказана на одиннадцать часов. Времени у нас будет не больше часа, только разговаривать придется в моем присутствии. Можете смело мне доверять. Панфилов – мой друг.

Изрядно попотев в пробках, но, все же вовремя добравшись до изолятора, мы беспрепятственно прошли в кабинет Анатолия. Он сразу же распорядился, чтобы привели Недоходова и уже через пару минут конвойные ввели арестованного.

Конечно же, я сразу узнал Лёньку, хотя годы и образ жизни, как говорят, взяли свое. Посреди кабинета стоял грузный дядька с седой неопрятной шевелюрой и пытался разгладить трясущимися ладонями свою измятую одежду. Волосы и расстегнутая рубаха были мокрые.

– В камере градусов пятьдесят жары. Вот и обливаемся водой, чтобы не сдохнуть, – пробубнил он, будто бы оправдываясь, а потом вдруг вздрогнул всем телом и медленно повернулся ко мне. Его загоревшее лицо стало бледнеть. Постояв так с полминуты, Доход отвернулся к стене и беззвучно зарыдал. У меня тоже ком стоял в горле. Я не знал, что сказать, да и не мог ничего говорить в тот момент. Только подошел и положил руку ему на плечо.

– Ну, хватит… успокойся! Мы все уладим! – бормотал я, подыскивая слова утешения.

– Я знал, что ты приедешь! – всхлипывал Недоходов. – Я загадал: если приедешь – значит, ты не стукач. Хоть я до конца и не верил в это. Честно!

– Ладно, Лёня! Потом об этом поговорим. Времени мало, – я усадил его на стул, а сам занял рабочее место Анатолия.

Хозяин же кабинета предусмотрительно уселся на стуле у входной двери, чтобы «одним ухом» контролировать происходящее в коридоре.

– Я не убивал Людмилу! – хриплым голосом заверил Леонид. – Хоть и не помню ничего в тот день, но знаю точно – не убивал! Пьян был «в стельку»! А ведь почти ничего не пил! – он помолчал, глубоко вздохнул и продолжил. – Правда, накануне нажрался в усмерть, вот и подумал, что пошло «на старые дрожжи». А пил я на базаре, в ларьке у армян. Они там шаурму жарят. Выпил стакан и «поплыл». Сын армянина притащил меня домой и уложил спать.

Недоходов опять замолчал, а я снова увидел слезы на его лице.

– Мы с Людой давно в разводе, но живем в одной квартире, – объяснял Лёня, время от времени вытирая платком лицо. – Двухкомнатная хрущевка «вагончиком» – как тут разъехаться?! Да она, вроде бы, и смирилась. Дома я старался бывать редко. Чаще по ночам работал. Я охранником на базе отдыха в Лесках подрабатываю. А можно мне закурить?

Анатолий подал ему пачку «Кэмела», после чего Доход отвернулся к окну и жадно закурил. Мы же, молча, ждали продолжения рассказа.

– Накануне того дня подвернулась мне халтурка на сотню гривен, – раздавив в пепельнице окурок и прокашлявшись, заговорил Недоходов. – Ну, потом, конечно, выпил. Изрядно. Заночевал там же на базе в Лесках, а утром решил поехать домой, чтобы «затарить» холодильник. Люда была бы рада. А по дороге шаурма подвернулась, будь она не ладна! Чокнулся с армянином, выпил и отключился. Даже тост до конца не дослушал. Не помню, как оказался дома в кровати. В общем, проспал я до следующего утра. А утром пошел на кухню и увидел… Люду…

Он, как будто поперхнулся оставшимся в легких дымом и опять заплакал. Анатолий поднялся со стула и подошел к маленькому столику в углу кабинета. Там быстро налил из электрочайника стакан воды и протянул его Недоходову.

– Лица ее никогда не забуду! – сделав несколько больших глотков, выкрикнул Леонид. Он поставил стакан на подоконник, сжал кулаки и напрягся всем телом. – Она лежала на полу в кухне и как-то удивленно смотрела в окно. Сначала я подумал, что ей плохо. Но я хорошо знаю, как выглядит мертвый человек. Ее шея была вся синяя. А кругом – битая посуда, остатки пищи. Не знаю, сколько времени я находился в ступоре, а потом меня охватил ужас и я просто сбежал.

И опять в кабинете стало тихо. Я не хотел его торопить, хотя некоторые вопросы уже появились. Доход снова закурил и продолжил:

– По дороге купил водки, приехал в Лески и пил, пока не вырубился. Там меня и взяли на следующий день.

– Быстро, – вставил я и решил уточнить. – А как именно на тебя вышли?

– Так соседи ж видели, как меня тащил домой сын армянина. Видели, как вечером Люда вернулась домой. А ночью слышали крики и шум борьбы. Что еще нужно? Отпечатки в квартире только мои и Людмилы. В момент убийства я был в квартире, а потом сбежал. В общем, все против меня! Что делать, Серега?!

– Пока не знаю.

Действительно, все складывалось против Недоходова. Он сам сказал, что ничего не помнит, а для следствия это все равно, что признаться.

– Да! Я ничего не помню! – словно прочел он мои мысли. – Но я точно знаю, что не смог бы так с ней поступить. Да! Мы разошлись из-за моих пьянок, но драк у нас никогда не было. Я тихий, когда бухой. Мне и в СИЗО дали возможность доработать до пенсии потому, что хоть и пьяница, но спокойный и по работе «залетов» не было. Вот, спроси у Толи, он меня знает. Я ведь только год, как отсюда уволился.

– Да уж. Что, правда, то, правда, – подтвердил хозяин кабинета. – Леонид Викторович хоть и замкнутый был на службе, мало с кем общался, но работу знал досконально. Среди «контингента» в авторитете ходил, не беспредельничал, как некоторые, и тем более не крысятничал.

– Вот! Видишь?! – Доход заговорил уже спокойнее, глядя куда-то сквозь решетку в окне. – Я теперь много думать начал! По правильному, по-людски. Детей нет, жены тоже нет. Друзей давно растерял. Зато обид и недовольства накопил – через край! Вот и тебя, Слон, простить не мог. Извините, что употребил запанибратское обращение, товарищ полковник!

– Перестань! Не время сейчас желчь выпускать! С нашими делами потом разберемся. Сейчас надо думать, как тебя вытаскивать.

– Прости, Серый! И тут недовольство прет. А ведь я сам во всем виноват! Я ведь умный, но слабохарактерный. Стойкость у меня появляется тогда, когда надо много выпить. Ладно, шутить, тоже не получается.

Он криво усмехнулся, а потом собрался с мыслями и продолжил:

– Вот, что не выходит у меня из головы. Прямо стоит перед глазами. Я Панфилову об этом говорил, а он головой крутит и на протокол осмотра ссылается. Мол, нет там такого. Но я же видел!! Видел и даже в руках держал! Правда, только потом об этом вспомнил…

– Ты сейчас о чем? – не выдержал я.

– Ну, там, на столе в кухне были спички. Понимаешь, коробок со спичками.

Я покосился на Анатолия. Он тоже смотрел на меня, а выражение его лица говорило: «Да-а-а! Допился Леонид Викторович!».

– Да поймите, вы! – заламывая руки, причитал Доход. – Не было у нас в квартире спичек! Плита-то электрическая! Да и сам коробок необычный. Помнишь, Серега, в советские годы были спичечные коробки из деревянного шпона? И цвет такой ядовитый, чернильный. А еще наклейка: «Олимпиада-80». Медведь олимпийский с дебильной улыбкой. А внутри спички с красными головками. Я коробок потом опять на стол бросил. Ну, перед тем, как сбежать.

В кабинете воцарилась тишина. Мне захотелось безотлагательно поговорить с Панфиловым, хоть я и не представлял себе, как этот спичечный коробок может повлиять на ход следствия. Да и где сейчас этот коробок?

Дальше разговор проходил чисто в протокольном формате: я задавал вопросы и кратко записывал в блокнот важные для себя данные. Узнал, где на базаре найти армянина и его сына. Кто из соседей давал показания и так далее.

– Ну, какие наши дальнейшие действия? – спросил я Анатолия после того, как конвоиры увели Недоходова.

– К сожалению, не смогу вас подвезти, – невпопад ответил опер. – А по делу? Ну, что тут скажешь? Жалко Викторовича. А дальнейшие инструкции для Вас такие: Панфилов сказал, чтобы Вы ехали на адрес и шли на пляж. Он с Вами свяжется. Да, еще! Просил Вам передать, что таки удалось продлить срок следствия.

Ну что ж, культурная программа – это хорошо! Заодно можно будет спокойно собраться с мыслями. После разговора с Доходом я не получил данных, которые нужно было срочно проверять, тем более что у нас со следователем теперь появилось время. Интересно, как ему удалось продлить срок следствия, не смотря на давление сверху? В одном я был точно уверен – не мог Лёнька человека убить.