Читать книгу Добудь Победу, солдат! Часть 3 - Сергей Камалович Абенов - Страница 2

Человек предполагает, а Генеральный штаб располагает, – сказал Чердынский в ответ на сетования Саньки Саватеева в связи с приказом 47-й Невельской дивизии сдать позиции у города Приекуле и выдвигаться в район Вайнёде и дальше в Шауляй. Смена позиций – обычное дело, но солдатское радио уже разнесло слух о том, что дивизии предписано передислоцироваться на Южный фронт, то ли в Молдавию, то ли в Румынию. Санькины планы о пленении Гитлера рушились, и на его ругань по адресу штабных стратегов Чердынский заметил, что пути господни неисповедимы, а потому Берлин и ефрейтора Гитлера будут брать не ефрейтор Саватеев с сержантом Чердынским, а маршалы Конев и Жуков. Города берут солдаты, а слава достается полководцам.

47-я Невельская ордена Ленина и ордена Суворова особая стрелковая дивизия в начале марта 1945 года погрузилась в эшелон на станции Шауляй и отправилась к новому месту назначения. На станции Гумбиннен, в сорока километрах от Кёнигсберга, образовался железнодорожный затор, и эшелон встал, и сколько будет длиться остановка, было неизвестно.

Привокзальная площадь Гумбиннена сразу же, стихийным образом, превратилась в рынок, где можно было приобрести у местных жителей если не все, что душе угодно, то почти все. Толкотня была невообразимая, но Саньку такое многолюдье только раззадорило, и, пока Чердынский топтался в нерешительности на краю площади, он растворился в толпе. Да бог с ним, лишь бы не вляпался куда-нибудь! – подумал сержант, – тут, с краю, торговки посговорчивее будут. Прикупив какую-то мелочь в дорогу, он не стали дожидаться Саватеева и вернулся в расположение.

В теплушке никого не было, кроме Арбенова – солдаты толклись меж железнодорожных путей, курили и вели разговоры. Старшина, полулежа на своем месте в нижнем ярусе трехъярусных деревянных нар вдоль стен вагона, читал книгу и, когда Чердынский стал раскладывать на соседней кровати покупки, поинтересовался:

– А где ж ты Саватеева потерял? Вляпается ведь без пригляду в какую-нибудь историю!

– Не успеет, – сказал Чердынский – когда я уходил, там уже комендантский патруль начал работать.

Только сержант произнес эти слова, как какой-то солдатик спросил громко, заглядывая в теплушку:

– Кто тут старшина Арбенов? Давай, собирайся! В комендатуру тебя вызывают!

– Как в воду глядел! – сказал Чердынский. – Это точно, наш байпак что-нибудь натворил!

Когда Арбенов вслед за посыльным, пересекал площадь, толпа уже разошлась, и патруль выпроваживал последних торговцев. В железнодорожной комендатуре седой, лет пятидесяти капитан с тремя нашивками за ранения, комендант станции, спросил только, отдавая Санькины документы:

– Твой оголец? Боевой парнишка, только шебутной малость. Поскандалил с местной торговкой, она заявление написала, теперь хлопот не оберешься! Давай, старшина, уводи его от греха подальше!

Саватеев нервно прохаживался у крыльца вокзала в ожидании командира и вполголоса материл ту горластую немку, что втянула его в скандал. Никакой вины он за собой не чувствовал, но знал, что наказание за это происшествие все равно придется нести, и душа его просто кипела от такой несправедливости. Это стало ясно и по лицу старшины, когда тот вышел из вокзала и прикуривал на крыльце.

– Ну, Александр, что скажешь в свое оправдание? На кой хрен ты связался с этой немкой? Обмишулить ее хотел?

– Все было гораздо не так, командир! Все было гораздо по-другому! У них там целая банда, эта кабаниха немецкая отвлекает, а они в это время по карманам шарят! Они девчонку эту хотели обмишулить, вот я и влез. Ты что, не веришь мне, командир?

– Верю, Саня! – старшина засмеялся на его слова и Санька понял, что прощен. – Про девчонку комендант ничего не говорил. Немка эта требует, чтобы ей штраф выплатили, правда, непонятно за что. А значит, будет дознание, и сигнал придет в дивизию. Понимаешь, чем это грозит?

– Да понимаю я, командир! И дежурный этот, – позоришь Советскую Армию, и всякое такое! Спроси у нее, у этой девчонки, командир! Она подтвердит! Она у коменданта.

– Вот что я тебе скажу, Александр. – Арбенов отвел Саньку в сторону. – Давай, дуй в расположение и из вагона не высовывайся. Запомни, если что-то подобное повторится, выведу из группы!

– Как так из группы, – сказал Санька, уходя, – это не справедливо! За какую-то немецкую тетку, мать ее так, и из группы. А что они на нашей земле натворили, это что, не учитывается? Да вот же она, эта девушка!

Старшина оглянулся и увидел девушку лет двадцати пяти. Она была в сером, поношенном пальто, на голове коричневый берет крупной вязки, и в руках небольшая дорожная сумка. Девушка улыбнулась Саватееву и, когда перевела взгляд на старшину, лицо ее стало серьезным, и одна бровь изогнулась сильнее другой. Она смотрела внимательно и как будто хотела спросить что-то, но не решалась.

– Простите, фрейлейн, – сказал Арбенов, – подождите меня, пожалуйста, здесь. Мне надо поговорить с вами.

Старшина решил еще раз побеседовать с комендантом, чтобы уладить дело. Комендант пообещал, что уладит все с немкой и не даст делу хода, после чего старшина Арбенов вручил ему необходимую для уплаты штрафа сумму, на том и договорились.

– А эта девушка, – спросил старшина, – ее допросили?

– Да, – сказал комендант и покачал головой, – странная она какая-то. И по-русски разговаривает. Она подтвердила показания твоего солдатика, но это вряд ли нам поможет. Я ее отпустил. Да не переживай ты, старшина, дело-то по сути плевое. Деньги этой немке отдам, на том и уладится.

Арбенов вышел из вокзала, но девушки у входа не было, и он зашел обратно в здание. Поискал глазами, но ее не было и в зале ожидания, и он вышел на привокзальную площадь, огляделся, и присел на скамейку под развесистым деревом. Из-под вагона товарняка вылезли несколько человек, гражданских, в основном это были женщины-полячки и направились к вокзалу – уже вечерело, и им нужно было как-то устраиваться на ночлег. От толпы отделилась та самая девушка в сером пальто, и Арбенов вдруг пожалел, что не спросил у коменданта ее имени.

Девушка подошла к скамье, поставила на нее сумку и, спросив разрешения, села с усталым вздохом. Она сняла берет и каштановые, с золотым отливом волосы рассыпались по плечам, и девушка, стянув их в тугой узел на затылке, заколола его шпилькой. Арбенов невольно залюбовался грациозностью, с которой она проделала такую обычную для всех женщин процедуру, и подумал, что их, женщин, вряд ли создали из адамова ребра, иначе они были бы похожи на нас, мужчин. Они другие и в чем тайна их создания, так и останется вечной загадкой для мужчин.

Девушка улыбнулась ему и кивнула, как старому знакомому. Раскрыла дорожную сумку. Достала тряпичный сверток и аккуратно развернула его на коленях. Там оказался ломоть черного хлеба, и она стала отщипывать от него небольшие кусочки и жевала медленно, с удовольствием, и время от времени отправляла в рот крошки, упавшие в подставленную ладонь. Она смотрела в небо с легкой полуулыбкой и иногда чуть-чуть кивала головой, как будто разговаривала с кем-то. Незнакомка, почувствовав взгляд, повернула вдруг голову, и протянула Камалу руку с оставшимся хлебом:

– Хотите? – девушка смотрела внимательно. Левая бровь у нее была чуть изогнута, а правая изломана, и от этого взгляд ее казался удивленным.

– Нет, что вы! – он смутился. Он забыл о том, что хотел поговорить с ней о происшествии с Санькой. – Я не голоден!

– Вы так внимательно смотрели, как я кушаю, и я подумала, что вы тоже голодны.

Она улыбалась и в ее карих с зеленоватым отливом глазах отражались неспешно плывущие по вечернему небу облака. Что с тобой, старшина, что за детские игры, мы уже это проходили.

– Нет, я смотрел… просто, вы так смотрели в небо, как будто кто-то должен был вам ответить, помахать оттуда рукой.

Девушка засмеялась легким, заразительным смехом и Камал невольно улыбнулся, нарушая внутренний запрет, а она, стала говорить весело и доверчиво, как давнему знакомому:

– Я люблю смотреть в вечернее небо. Понимаете? Днем небо другое, оно как освещенный купол, а вечером когда солнце уходит, в нем появляется глубина, такая бесконечная. Ведь, правда? – она заглядывала в его глаза, ища подтверждения своим словам. – Такая добрая, радостная глубина. А ночью я не люблю смотреть в небо. Некоторые обожают смотреть на звезды или на луну. Ночью в небе глубина какая-то тревожная, пугающая. И еще она давит, пригибает к земле. Ведь, правда? Что вы смеетесь! – она немного смутилась и замолчала. Завернула аккуратно тряпицу с остатком хлеба и, подержав на ладони, словно взвешивая, убрала в сумку и вдруг спросила с улыбкой:

– Офицер, простите! У вас, случайно, не найдется маленького глоточка воды?

– Конечно! Найдется большой глоток! – сказал Камал и, отстегнув от пояса солдатскую фляжку, протянул ей. Она запрокидывала голову и прикрывала глаза, поднося фляжку ко рту, пила с наслаждением маленькими глотками, как какой-то божественный напиток и снова засмеялась со словами:

– Вы опять так внимательно смотрите, как будто никогда не видели, как женщина пьет воду!

– Не видел никогда! Правда! Не обращал внимания, – признался Камал и отвел взгляд. Черт, пялюсь, как ребенок на новый велосипед. Никогда не думал, что есть хлеб и пить воду можно так красиво, как танцевать. А в глазах ни усталости, ни тревоги, хотя видно, что не первый день в пути. Куда она едет в такое-то время и как далека ее дорога? Словно угадав его мысли, девушка закрыла фляжку и, протягивая Арбенову, сказала с некоторой печалью:

– Спасибо! Поезда, наверное, долго не будет. Вся дорога забита военными эшелонами, – она протянула ему фляжку.

– Нет, оставьте себе, вам в дороге пригодится. А далеко путь держите?

– Ой, далеко! В Румынию, домой! Спасибо за фляжку, у меня была с собой бутылка, знаете, такая плоская, стеклянная, очень удобная. Но я ее потеряла где-то или стащили. – Она надела шляпку и встав, протянула руку с улыбкой, – Ну, мне надо идти, искать место для ночлега, и вы, наверное, тоже торопитесь. Да, офицер, – девушка приблизила лицо и спросила, – этот ваш мальчик, его не накажут? Он ни в чем не виноват. Он хотел мне помочь.

– Мальчик, – не понял Арбенов, – какой мальчик?

– Ну, ваш солдат, которого арестовали и потом вы его поругали. Я слышала, как вы его ругали.

Детка, подумал старшина, если бы ты знала, через что пришел этот мальчик за четыре года войны, и если бы не соломенные волосы, ты бы увидела, что виски у него совершенно седые. Да, всем пришлось не сладко, и кто знает, что пришлось пережить этой наивной девочке. Слишком много печали в ее наивных глазах

– Нет, – успокоил ее Арбенов, – дело уладилось.

– Его не накажут? Правда, не накажут? Вот и хорошо! Я бы не хотела, чтобы у него были неприятности из-за меня. – Он видел, как изогнулась ее правая бровь, когда она начала говорить, и как разгладилась потом. – Ну, мне пора. До свиданья?

– До свиданья! – Камал невольно задержал ее руку в своей, словно не хотел отпускать. Смотрел вслед и ждал, когда она обернется, но девушка не обернулась, и вскоре исчезла в дверях вокзала. Дурак, даже не спросил имени. Хотя зачем тебе это, все равно ты ее не увидишь больше никогда, как ту девочку на корабле с румынским флагом. Может быть, когда-нибудь ты вспомнишь эту мимолетную встречу и легкий разговор, и ее улыбку, а, может быть, все это пропадет в глубинах памяти бесследно. Черт, а ведь мы говорили по-русски. У нее легкий, едва уловимый акцент, так говорят у нас в Молдавии.

Арбенов сошел с перрона и пролез под вагоном товарняка. В проходе между путей сновали гражданские с баулами, искали возможности как-то уехать и солдаты что-то весело кричали, если видели среди них девушек. Выйдя к своему эшелону, старшина сразу разглядел в его конце толпу и, подойдя ближе, увидел, что к последней теплушке их состава прицепили пассажирский вагон, у которого собрались гражданские. Веселый, молодцеватый лейтенант, стоявший в дверях вагона, кричал собравшимся, что пропускать будут только по литерным документам, но никто из толпы не расходился, боясь упустить редкий шанс.

Старшина вдруг спохватился и бросился назад. Поднырнул под вагон, потом под следующий состав и, выскочив на перрон, направился быстрым шагом к вокзалу. Бросил на ходу взгляд на скамью под деревом и увидел сидящую там девушка. Видимо, ей не нашлось места в зале ожидания. Она сидела, облокотившись на сумку, и встала на встречу с радостной и удивленной улыбкой. Он подошел к скамье, взял сумку и сказал ей:

– Быстрее за мной. Приготовьте документы!

– Что случилось? – она протянула руку к своей сумке.

– Потом, надо успеть. Подали вагон и надо успеть с проездными документами.

У кассы образовалась толпа, и начальник станции пытался навести порядок в очереди, ему помогали солдаты и служащие вокзала. Арбенов прошел сразу к коменданту и, изложив ситуацию, попросил помощи, и капитан ушел с документами, а он подошел к девушке и объяснил ей все.

– Как мне повезло, – сказала девушка, улыбаясь, и глаза ее светились неподдельной радостью. – Мне всегда везет! Дева Мария услышала мои молитвы!

Комендант вскоре вернулся и, отдавая документы, сказал Арбенову:

– Давай, старшина, без лишних слов. Я ж все понимаю. Доброго вам пути, барышня!

– Спасибо! – ответила девушка и хотела добавить еще какие-то слова благодарности, но капитан пожал руку ее спасителю и сразу ушел. Они побежали к эшелону, ныряя под вагоны, потому что могло не хватить мест. Толпа у вагона стала больше, и Камал, взяв девушку за руку, и с трудом пробившись сквозь плотно спрессованную массу людей, отдал литерный талон лейтенанту. Потом забросил в тамбур сумку, обхватил девушку за талию, поднял ее и подтолкнул во вход. Она обернулась и крикнула что-то через плечо лейтенанта, но слов было не разобрать из-за шума толпы.

В теплушке уже затопили буржуйку, по ночам было еще холодно, и вокруг нее собрались солдаты, пили чай и вели обстоятельные разговоры. Арбенов прошел в свой угол, где был один Чердынский, а Санькин голос доносился из другого конца вагона.

– Что за кралю за ручку водил, командир? – поинтересовался Чердынский. – Интересная девица! Немка?

Старшина ничего не ответил, прилег на свое место и раскрыл книгу, но вскоре отложил ее, потому что смысл прочитанного ускользал, не задерживаясь в сознании. Он еще какое-то время боролся со своим внутренним желанием, но не смог справиться и разум нашел этому оправдание – да, надо же проверить, убедиться, что она устроилась нормально, и узнать, может быть, ей требуется еще какая-то помощь. Если уж взялся помочь человеку, то нужно довести дело до конца, убедил он себя, и спустился из вагона. Их теплушка была третьей от конца эшелона, и идти было не далеко, но двери пассажирского вагона оказались запертыми изнутри, и в окнах не было света. Старшина прошелся вдоль вагона, пытаясь разглядеть что-нибудь в темных окнах, но вскоре, убедившись в бесплодности своих усилий, вернулся в свой вагон.