Читать книгу Тайны тринадцатой жизни - Сергей Каратов - Страница 17

Много лет прошло с тех пор, а страх глубоко засел в чувствительной душе Рузаева. Он, как никто другой, сумел разглядеть, что башмак этот был вовсе не левым, а самым что ни на есть правым, но он никому не осмеливался сказать об этом.

Впрочем, и все старокачельские представители так называемого левого направления в искусстве тоже знали это и тоже старались не выдавать истины: сначала из страха за себя, а потом из опасения за своё детище – левое искусство. Пусть старокачельцы всерьёз думают, что ими создано подлинно авангардное течение, и что в их сообществе они самые яркие представители этого крыла искусства.

Но вот начали возникать споры и разногласия. Ветры перемен хоть и не сорвали хорошо закрепленный башмак, но зато изрядно его раскачали. Штормовые баллы налетали на Гужевую площадь то с одной, то с другой, то с третьей стороны. Утихнут одни – налетят другие, а башмак, как гигантский линкор на море – раскачается и остановить его невозможно. Уже и шторма давно как не бывало, а он всё ещё болтается из стороны в сторону, пугая слабонервных.

Кому-то пришло в голову внести ясность: кто носил эту обувь? Не жала ли она, случайно? Иначе, с какой стати хозяин водрузил бы её над остальными старокачельцами?

Другому ясновидцу-исследователю подумалось пойти в пляс от другой печки: кто смастерил эту обувь, и с какой целью?

Третий пошёл ещё дальше. Он поставил вполне резонный вопрос: кому это пришло в голову, вполне пригодный башмак подвешивать на провод, тогда как в Старой Качели снова возникли затруднения с обувью, да и не только с нею?

Четвёртый решил, что, вообще, кощунственно подвешивать башмак над его крышами, над его землёй и его земляками. На каком, собственно, основании поганый стоптанный, к тому же махрово-правый башмак будет висеть над головами старокачельцев, когда любой заезжий гость покатывается со смеху над ним и его соотечественниками в связи со столь абсурдным их положением. Нет прощенья нечестивцу, навлёкшему на нас такой позор, как этот паршивый и опостылевший башмак! Толпы народа стали собираться на митинги протеста, неся плакаты и лозунги, отвергающие башмак.

Они собирались на Гужевой площади и часами чистили себя под бронзовым могучим и указующим, читали доклады, размахивали многоцветным флагом и выступали против чудовищного насилия над их волеизлиянием и разумом, выражаемого наличием над их головами железного башмака.

Председатель и его окружение всерьёз были обеспокоены таким положением дел, но снять башмак не решались. Пойди-ка да начни его снимать – тут же объявятся толпы почитателей и ревностных хранителей башмака, сжившихся с ним и немало через него поимевших. Подавляющее большинство хотя и не разжившихся ничем, но явивших особую склонность к атавизму, тоже были на стороне сохранения этого странного символа, что только обозначило их закоренелую приверженность к языческой вере молиться на башмак. Вот и попробуй, тронь!

Тогда, не то по наущению Председателя, не то по собственной инициативе начали выходить на улицы и защитники башмака. «Хоть грубый башмак, да свой, – стали уверять они с проносимых лозунгов и импровизированных трибун. – А как придут иные говоруны, да навесят над вами кой-чего похлеще, как, например, „испанский сапог“! Вот тогда и взвоете, да поздно будет».

Поскольку все люди начали выходить на улицы, работать стало некому. Поэтому в Старой Качели заметно упали надои молока. Беспечность охватила и остальной животный мир: куры не захотели терпеть оскорбления по поводу распространяемой ими сальмонеллы, дикие утки перестали улетать на юг, боясь птичьего гриппа, чайки перестали ловить рыбу и ударились в попрошайничество, пауки заленились и не стали плести паутину, пчелы – приносить мёд, а муравьи отказались носить тяжести, ссылаясь на боли в пояснице. Особенно невыносимым оказался бойкот рыб, которые бросили метать икру. Лишь немногие представители морской и пресноводной фауны ещё делали это неблагодарное дело, да и то сказать, с одной целью: задобрить кой-кого из тех важных старокачельцев, от которых зависели повороты рек.

«А что же башмак?», – спросит нетерпеливый читатель? Да вот то-то и оно – висит себе по-прежнему, пока ему пару не подыщут.