Читать книгу Орден Леопарда. Сборник рассказов и повестей - Сергей Кочнев - Страница 10

Не в каждом театре есть пожарный пост, а вот в нашем он был. То есть и сейчас есть. Куда ж ему деваться? Как в служебный вход зайдёте, потом одолеете три ступеньки вверх по лестнице и сразу повернёте направо, вот там, в конце коридора, и есть он самый, пост этот пожарный.

Вот спроси́те меня: «И зачем он нужен? В других театрах нет его, и всё нормально?»

Спросите. А я отвечу: «Ничего-то вы не понимаете! А кто будет за противопожарной безопасностью наблюдать? Кто в случае чего вот так встанет поперёк дороги, да как гаркнет: «Потуши немедля! Слышь ты, артист, кому говорю – потуши немедля?!» А вы ему так спокойненько: «Это же бутафорская свеча. Вот, пожалуйста» – и щёлк! выключателем.

– А! – успокаивается бравый страж порядка. – Это ты молодец! А то, смотри! Открытый огонь, он, того, он, понимаешь, нельзя его. Так что ты молодец, но смотри!

– Хорошо-хорошо, – это вы ему в ответ в таком же духе. – Мы же, того, понимаем мы, что нельзя. Извините, мне на репетицию.

И вот идёте вы дальше по своим надобностям, на репетицию, и спиной своей чувствуете прожигающий насквозь, подозрительный, всевидящий взгляд мужественного огнеборца. И провожает вас этот взгляд, пока не скроетесь за поворотом коридора или не войдёте в нужную вам дверь.

Непреклонны и неустрашимы наши борцы с огнём. Все сплошь бывшие военные люди, в званиях никак не ниже лейтенанта. Самого старшего нашего огнеборца звали Тимофей Григорьевич, до демобилизации носил он полковничьи погоны и родился, как нам, молодым актёрам казалось тогда, ещё до начала времён, при владычестве динозавров. Между собой в театре назвали его иногда просто Дед, а чаще ласково – Валенок.

А потому звали его Валенком, что без валенок не ходил Тимофей Григорьевич ни зимой, ни летом, по причине жесточайшего артрита, проще говоря – ноги постоянно мёрзли и болели у него от возраста и тяжёлой армейской жизни.

Невысокого росточка, сухонький, больше похожий на театрального домового или на сказочного гнома, обладал Тимофей Григорьевич стопами сорок восьмого размера, и от того валенки ему валяли на заказ. Был Тимофей Григорьевич молчалив, мало с кем по жизни общался, так что про семейную его ситуацию ничего сказать не могу, кроме того, разве, что однажды слышал от кого-то из технических работников, будто приезжала к нему погостить то ли внучка, то ли правнучка, не знаю в каком колене. А правда это или нет, про то никому не ведомо.

Несмотря на субтильное телосложение и почтенный возраст, был Валенок страстным спортсменом, поклонником велоспорта: в любое время года можно было встретить его на городской улице несущемся в неизвестном направлении на старинном своём велосипеде налегке, без куртки, в одной лишь рубашке с многократно штопанными локтями. Забавно, что при этом на ногах его, как уже было сказано выше, красовались валенки гигантского размера. Удобно ли было в валенках ему педали крутить, не знаю, но, вероятно, умудрился он как-то приспособиться и особых трудностей при этом не испытывал.

Велосипед, как и владелец его, тоже был видавший виды, пожилой, можно сказать, потрёпанный ветрами, снегами и дождями, но при этом имел переключение скоростей и сохранял способность развивать стремительность столько приличную, что была никак не ниже средней скорости городского транспорта; это я самолично и наблюдал не единожды.

Хранился этот раритетный велосипед в сарае для декораций, располагавшемся в театральном дворе.

Влетал Тимофей Григорьевич во двор театра на этом чуде инженерной мысли позапрошлого столетия, лихо, по-молодецки тормозил, соскакивал с него и, поглядывая по сторонам, не видел ли кто случайно его триумфа, убеждался, что, к сожалению, никто не видел, а если и видел, то делал вид, что не видел. Тогда вздыхал Тимофей Григорьевич, как-то сморщивался, что ли, ростом становился ещё ниже, верного своего коня железного загонял в стойло к никому ненужным старым декорациям, аккуратно закрывал маленьким ключиком блестящий замочек стойла и шёл на работу, исполнять свои прямые и очень важные для театральной жизни обязанности.

Не зря упомянул я выше про театрального домового. Нам, молодым артистам, казалось иногда, что обладает Дед удивительными способностями проходить сквозь стены, перемещаться в пространстве и времени или материализоваться в нужном ему месте.

Не верите? А как можно объяснить вот такой случай?

Репетируем мы как-то новую постановку в просторной, наглухо закрытой от посторонних лиц комнате. Репетируем час, полтора, два… Сложный какой-то кусок был, конкретно какой – не помню, да и не это важно. Важно совсем другое. Истомившейся без курева артист Лёня Лёзин, вынимает из пачки сигарету, разминает в пальцах, вставляет в рот… Нет! Курить он в комнате не собирался, он собирался сделать въедливому режиссёру жирный намёк на тонкие обстоятельства: мол, не пора ли, брат-режиссёр, перерывчик сделать? Сил уже нету! Артисты, они ведь тоже люди, между прочим, они в туалет хотят, они курить хотят, попить хотят, ну и всякое такое разное, мало ли что.

Но брат-режиссёр, то ли упёртым был, то ли намёка не понял. Тогда Лёня ещё и спичечки достал, и даже коробком слегка пошуршал – потряс его. Нет, не понимает режиссёр намёков! И решился тогда Лёня на крайнюю меру: спичку извлёк и о коробок оную спичечку чиркнул. Вспыхнул радостный огонёк…

В ту же секунду из-за спины Лёни шагнул вперёд Валенок, смачно и деловито полевал на пальцы, сложенные троеперстием, и пальчиками этими мокрыми «цоп-цоп!» спичечку загасил. Потом Лёне погрозил кулачком, назад шагнул, к нему за спину, и не стало его, пропал, вроде и не было.

Опять не верите? Ладно, не надо верить, раз не хочется. Верить я не прошу. Однако спросите кого угодно, всякий подтвердит: стоило кому-нибудь закурить в неположенном месте, свечку новогоднюю зажечь или что-то ещё с огнём начать, как Валенок-Дед появлялся словно ниоткуда, щедро, от души плевал на пальцы, троеперстием сложенные, и «цоп-цоп!» этот огонёчек гасил.

Как режиссёру, прибывшему из Ленинграда (тогда так назывался город трёх революций) добиться удалось, чтобы на сцене горела настоящая свеча, про то мне не известно. Впрочем, во время репетиций настоящую свечу не зажигали, вероятно экономили нервы… свои и бравых огнеспасателей.

Правдивые театральные старожилы настаивают, что в первый раз зажглась эта свеча лишь на премьере.

И было это так.

За полупрозрачным занавесом в глубине сцены под свечу эту поставлен был особый высокий столик о трёх ногах. Занавес со стороны зрителей был ярко освещён, и то, что скрывалось за ним, до поры до времени было невидимо. Но вот выходила актриса, игравшая главную роль, зажигала свечу и, раздвинув занавес, устремлялась на авансцену, где опускалась на колени с молитвой. Яркое освещение приглушалось, оставалась лишь героиня в пятне света, и свеча на столике за её спиной. Начиналась молитва.

Проникновенные её слова, с чувством произносимые главной героиней, были встречены странным шелестом-шепотком в зале. Не понимая, что происходит, актриса наклонила голову вниз, пытаясь определить – нет ли какого беспорядка в костюме, а вдруг что-то ужасное? Но не в костюме было дело, ибо шепоток в зрительном зале вскоре стал напоминать ехидный смех.

Несчастная актриса, совершенно сбитая с толку, мужественно продолжала свою роль. А в это время…

Вдоль затемнённого задника сцена, абсолютно уверенный в своей невидимости, шаркал Тимофей Григорьевич своими гигантскими валенками, стремясь к ужасному нарушению противопожарной дисциплины – свече, нагло горящей посреди сцены. Подошёл, сложил трудовые пальцы свои троеперстием, смачно поплевал на них и «цоп-цоп» – загасил пожароопасный непорядок. С сознанием выполненного долга развернулся и так же шаркая валенками удалился туда, откуда пришёл, сопровождаемый нескрываемым хохотом зрителей.

Как несчастная актриса доиграла свою роль, про то правдивые театральные старожилы скромно умалчивают.

Два, а может три годы прошло, не суть важно, но случилось у Тимофея Григорьевича грандиозное событие – грянул юбилей. То ли семьдесят пять ему исполнилось, то ли пятьсот, не в этом дело, а в том, что вся пожарная команда собралась в театре вечером, чтобы юбилей этот отпраздновать с размахом.

Так совпало, что на другой день была назначена премьера спектакля «Не был, не состоял, не участвовал», поэтому всех артистов и работников технических служб добрый дядя-режиссёр отпустил домой пораньше, чтобы как следует могли отдохнуть перед важным делом. И радостные служители пожарной охраны получили редкую возможность оттянуться на славу, чем и не преминули воспользоваться.

Сколько было выпито – не ведаю, чем закусывали – понятия не имею, но под занавес мероприятия решили сварить картошку. Изыскали где-то раритет – электрическую плитку, всё, что надо чистить почистили, кастрюлю надыбали побольше, чтобы на всех хватило, и продолжили стаканы поднимать за здоровье юбиляра под популярные тосты вроде: «ну, поехали!», «давай ещё по одной!», «будем!», «чтоб у тебя всё было!», «за тебя, за детей твоих и внуков!», ну, и тому подобное.

Глубоко за полночь отяжелевшая компания понемногу рассосалась по укромным местам театра, «только на секундочку» прилегла и дружно захрапела…

А что картошечка? А про картошечку забыли! Варилась-варилась картошечка, булькала-булькала вода в кастрюле, потихоньку выкипала-выкипала и выкипела. Стало картошечку подпекать. Съёжилась картошечка, почернела картошечка, а потом от жара нестерпимого взяла и загорелась в кастрюле. Ай! Пожар случился, однако.

Но подфартило тут нашим спящим зайчикам хмельным: Дед, перевернувшись во сне с боку на бок, испытал присущую всему роду людскому потребность. Глазки свои юбилейные продрал… Боже! Бой в Крыму – всё в дыму!

Тут уж, дело ясное, спасаться надо, добро спасать и товарищей своих.

А надо сказать, что на сцене всё это время стояла декорация, приготовленная к завтрашней премьере…

Говорят, что чудеса иногда случаются. Случилось чудо и в тот раз: зафыркало что-то в высоте, под колосниками, зашипело, зашкворчало, и на счастье честной компании хлынул с небес на декорацию ливень – сработала пожарная сигнализация. Да ещё как сработала!

Понятно, что вся сцена и прилегающие помещения были залиты водой, мягкие рисованные декорации испорчены в конец, и в оркестровой яме та вода стояла по колено, но это, как ни странно, не отменило премьеру. Одежду сцены, в пожарном порядке, извиняюсь за каламбур, конечно, пришлось полностью менять, благо нашлось чем, а основная часть выстроенных декораций была выполнена из металла, поэтому заменили лишь пострадавшие элементы – расписные планшеты, драпировки, занавески и прочее.