Читать книгу Еврейское щастье - Сергей Колчин - Страница 3

Сегодня у меня с утра безвозвратно испорченное настроение, хоть и новые кисти выдали. Из натуральной щетины, между прочим. Одна из них филеночная, а к таким у меня особая слабость, но даже филеночная расположение духа не подняла. Все из-за старшего моего, Борюсика. Подсуропил безобразник папочке. Зачем только я попросил до завтрака его дневник? За какой такой надобностью? Раскрываю кондуит, а там каждая страница красными чернилами испещрена. Весь, как есть, в замечаниях: опоздал на политинформацию; прогулял политинформацию; шумно вел себя на политинформации; мешал проведению политинформации; выгнан с политинформации; родители, примите меры по подготовке к политинформации…

Это как понимать, я вас спрашиваю? Тем более в текущий момент, когда на ближневосточных землях особенно неспокойно, и курды в Междуречье пошаливают.

От такой равнодушности сына своего откушал я хумус без всякого аппетита и на кухарку беспричинно цыкнул.

Теперь вот стою, крашу стену, а вдохновения особого не ощущаю, хоть стена эта не где-нибудь, а в самом Большом театре на третьем ярусе, но мыслями я вовсе не о работе и искусстве высоком, а в несчастных землях палестинских, да о Борюсике своем непутевом.

Вдруг чья-то рука неожиданно меня под коленку хвать, я чуть со стремянки не грохнулся. Оборачиваюсь – смотрю, а это ж сам главный реставратор Большого, мой приятель давний, с самых малых годиков. Наши кроватки в детском садике имени Инессы Арманд рядышком стояли.

Обнялись мы, щетинами потерлись, тут он мне с места в карьер и говорит, как замечательна наша случайная встреча, теперь вот он может самолично передать, что меня Друзь приглашает в свою команду, обзвонился он мне, но недоступен ты.

Это верно, когда задание у меня ответственное, я всегда телефоны отключаю. Лестно мне стало, что сам Александр Абрамович вспомнил Соломона, понадобился ему Соломон, не справляются, видать, без Соломона. Но одновременно и горестно мне сделалось оттого, что придется отказать Александру Абрамовичу, меня ведь Максим Оскарович раньше подписал, сам домой ко мне в Горки приехал с поклоном и бутылкой вишневой наливки. Усмирил гордыню, хоть и магистра. Поэтому так и отвечаю своему собеседнику без обиняков, что у Поташева я в команде и никак не могу к Друзю переметнуться, при всем моем уважении к Александру Абрамовичу, тем более, что наша игра в ближайшую субботу состоится, то есть практически завтра, а друзевой команде еще только через неделю предстоит, тогда и поговорим ближе к теме. Такое, мол, мое окончательное соломоново решение.

На лице моего детского приятеля отразилась вся палитра грусти, которую доставил ему мой категорический отказ, а ведь я скрыл от него важную подробность. И без того ему несладко теперь. Представьте, какое расстройство с ним могло приключиться на третьем ярусе Большого театра, если бы я открылся про Вассермана и Илью Новикова. Ведь те, как прознали, что я за Поташева играть намериваюсь, так сразу в нашу команду запросились. Все свои связи задействовали. Даже на моего прораба Шнипперсона Якова Моисеевича давили, всевозможные соблазны сулили, чтоб похлопотал он за них, слово свое веское замолвил, а то и приказал. Разносолы ему втюхивали и конверты толстые совали.

После такого отказа моего категорического махнул только горестно рукой главный реставратор и отправился восвояси звонить Александру Абрамовичу, передать ему печальное известие, которое ставит жирный крест на его туманных турнирных перспективах.

Я же работу доделал, приложился ладонью к стене (я всегда так поступаю, это вроде знака моего мастерового) и домой поспешил на лендровере своем черном смокинги подходящие примерить. На передаче той, куда меня играть пригласили, в смокинг надобно непременно облачаться. В этом ее главная фешенебельная фишка. Там даже лакеи в смокингах, чтобы соответствовать.

В доме моем гардеробом три комнаты занято на третьем этаже, причем в одной сплошные смокинги развешаны. Поди, выбери, тем более одинаковые они и как две капли воды все. В итоге остановился на том, в котором на рауте у королевы Елизаветы с шотландской графиней вальсировал. А что, с тех пор ненадеванный залеживается.

В этом смокинге и поехал на игру. Хоть я человек немалой занятости, но явился в Нескучный сад загодя, чтобы раньше Вассермана через рамку проскочить. А иначе стоять придется с час, пока он все свои железки разнообразные повытаскивает из тысячи карманов и обратно засунет.

Хоть я свой смокинг еще дома надел, но не утерпел, и заглянул в бытовку около домика знатоков. В ней до передачи знатоки разоблачаются и в смокинги прокатные влезают. Зрелище, доложу уж вам, впечатляет. Просто просится для прайм-тайма. Тем более многие знатоки таких округлостей, что на их исподнем можно было бы много какой рекламы и иной полезной информации для телезрителей разместить. Доведется, обговорю данную тему подноготную с Костей Эрнстом. Не пропадать же впустую площадям на таких презентабельных местах.

Уже за самым столом, в свете софитов, Поташев мне сообщил новость. Оказывается, Козлов в самый последний момент подсуетился, бросил тонущий корабль Александра Абрамовича и прыгнул на подножку уходящего экспресса Максима Оскаровича. Тут же за столом сообща порешили посадить капитанить Козлова. А куда его еще девать?

Тот за дело взялся рьяно. По щекам себя замолотил и нас призывает: «Работать! Работать!»

Многих игроков покоробила бестактность Козлова, его нетерпимость религиозная. Шабат ведь, какой-никакой сегодня. Реакция Вассермана особенно отрицательная была, причем как на самобичевание капитана, так и на его неуместные призывы к труду. Лягнул Вассерман Козлова под столом.

Распри прервались с первыми нотами Чайковского. Когда голос запел «Что наша жизнь? Играааа», присутствующие присмирели и благоговейно уставились на волчок. Так вот знатоки который десяток лет медитируют в неукротимой надежде постичь ответы на сакраментальные вопросы: «Что? Где? Когда?» А я задаю себе другой вопрос: «Сколько людей значительной умственности и учености за эти годы домедитировались до полного истощения сознания?» Имя им – легион.

И надо же такому случиться, что уже в первом раунде стрелка показала на суперблиц.

– Итак, – спросил невидимый ведущий, – кто из знатоков играет суперблиц?

От его голоса бархатного у меня мурашки по спине разбежались вплоть до судороги в поджилках. Такое в организме моем раньше происходило только однажды. Это когда крановщик наш, Миша Вейцельблюм, рассерчал на раствор, не теми руками замешанный, и зазывал на разборку ответственных за непорядок лиц из узбекской диаспоры. Когда те, словно бандерлоги, на его голос завораживающий со всех концов стройки стекались, то и меня в их племя затянуло при полном параличе воли. Хорошо еще, что Миша меня по пейсам распознал и в сторону нетронутым отодвинул.

Едва подошли к концу воспоминания мои неоднозначные о былом нешуточном недовольстве Миши Вейцельблюма, смотрю, Поташев первый свое кресло покидает. Вассерман тоже руками разводит, типа пас он. Козлов было к Илье Новикову потянулся, но тот встает поспешно со словами: «Какой может быть разговор, если Соломон с нами». Тут и Козлов, наконец, смекнул, что невидимке отвечать, и говорит: «Разве у нас есть выбор? Суперблиц играет Соломон. Это самое легкое решение в моей жизни».

«Кто бы сомневался», – замечает ведущий и приступает к вопросам.

И тут, как говорит мой двоюродный брат Лева, мне карта повалила. Представляете, все вопросы, как один, оказались по моей малярной части. Я их словно орехи пощелкал. Да и потом не сплоховал, только на шестом раунде уже при счете пять ноль в пользу знатоков Новиков Илья меня опередил на сотую долю. Первый выкрикнул про гладиолус. Выпендрился перед девушками своими.

Когда закончилась игра, то давай знатоки из моей застольной команды меня качать. Едва опустили, как другие накинулись. Кто по спине хлопает, кто обнимает. Потанина целоваться лезет. Равшанчик Аскеров чай «Ахмад» впихивает, скидку немалую сулит. Трещал мой смокинг по швам под напором таким водопадным, но выдержало сукно англицкое. Уж сколько на нем та графиня шотландская висла, а только шов сзади лопнул. Мне его потом дворецкий подшил.

В общем, окружили меня всеобщим обожанием. Поташев сияет. Вассерман в порыве воодушевленности бороду рвет. Козлов вокруг волчка скачет. Даже элитарный Друзь не сдержался, отбросил свою фанаберию. «Браво, Соломон!» – крикнул и подбросил в воздух чепец госпожи Орловой.

Потом вручения были. Мне само собой хрустальную сову дали, а за суперблиц – эксклюзивный тур на зимовку в Антарктиду от одной знаменитой фирмы. Все включено. Буду пребывать на полюсе холода в паразитическом блаженстве. Вот только отпустит ли меня так далеко прораб наш Шнипперсон? Ну да ладно, уговорю как-нибудь. Презентик пообещаю.

Мои домашние запечатлели минуты волнительные моего торжества на диск. Будет, что деткам показать. Когда те вырастут, конечно. Дай боже им такого же еврейского щастья, как у их папочки любимого!