Читать книгу Запрещенная Таня - Сергей Комяков - Страница 13

24 июня пришел домком. Он постоял в двери, покрутил своими рачьим глазами и выдавил неуклюжее:

– Вышло постановление. Нас сегодня ознакомили – всем сдать радиоприемники. У вас по моей записи есть приемник. Будьте добры, сдайте.

Коля, открывший дверь домкому, растерянно посмотрел на Татьяну. Она пожала плечами:

– Я сотрудник Радиокомитета. Меня это не может касаться. Радио – моя работа. Как я буду слушать мои сообщения и стихи. Мне необходимо слышать и чувствовать, как они звучат для простого человека.

– Да, – Коля, потряс головой, – ей без приемника никак нельзя.

– Тогда, – домком покосился на огромный лакированный ящик их приемника «Телефункен», – вам надо бы бумагу об этом предоставить. Я знаю, что вы на радио работаете, а вот ваш муж на радио не работает. Получается, что для вас радиоприемник это для работы, а для него как? Если бы вы одна жили, то конечно вопросов не было бы. А так бумага мне нужна. И копию ее себе оставьте. Вы сами понимаете время сейчас военное на все своя бумага должна быть. Без бумаг в такое время нельзя. Ни вам, ни мне.

Татьяна поправила складку на платье:

– Какая бумага? И по, какой форме?

– Вот этого я не знаю, – отрезал домком, – мне позвонили, яс утра всех обошел. Вы даже не открыли. Вот вечером пришел. Все приемники надо сдать мне под опись. Я их перенесу в подвал и опечатаю там все. Все и сразу опечатаю. Когда разрешат – верну. Но понятно, что после победы. А какая бумага нужна, чтобы приемник оставить себе я совсем и не знаю. Может, в вашем Радиокомитете знаю.

– Хорошо, – махнула рукой Татьяна, – раз бумага вам нужна, то будет вам бумага.

Коля все еще стоял рядом с домкомом, держась на щеколду замка.

– Но вы поторопитесь. Это непорядок, если приемник у вас стоять будет без бумаги, – домком все никак не решался переступить порог комнаты и уйти, – я все приемники собрал. Репродукторы можно оставить. Говорят, что скоро всем принесут бесплатные репродукторы. Поэтому и непонятно мне, зачем вам еще и приемник. Но если надо по работе, то я понимаю. Но долго не смогу молчать —то. Наверно дня два – три, а потом продеться сигнализировать. Отчет ведь потребуют. Завтра вряд ли. А вот уже после завтра позвонят мне и спросят: сколько приемников собрал и какие остались у владельце в почему. А отвечать мне, что? Про Радиокомитет и по работу вашу? Поэтому запаситесь справкой, бумагой значит. Она и мне нужна будет и вам пригодиться.

Домком, наконец, замолчал и обвел глазами комнату:

– Знаете, а Ивакины уже часть вещей вывезли. Сегодня как приемник у них брал, они их упаковали и передали с машиной. Говорят родственникам в область. А кто проследит?

Коля пожал плечами, ему надоело стоять на сквозняке. Он не сдержался:

– Может на даче они им больше пригодятся? И вещи на лето вывезли. А потом, уже осенью вернуться?

– Да нет, – домком лениво почесал свой бок через синюю рубашку, – они так и сказали перевезли до победы над Гитлером. Как Гитлера победим, так и вернем. Бояться чего-то. Может, и знают чего-то.

– Может и знают, – согласилась Татьяна, – но вы, же понимаете, что все распространяется официально. У нас на радио тоже, все идет сугубо официально. Никакой особой информации у меня нет. Да и быть не может.

– Оно —то понятно, – домком еще потер пятерней бок и вышел в коридор.

– Вот так везде, – зашептал Коля, когда шаги домкома заглохли в коридоре, – война началась, а они бумаги выправляют. То тут бумага то тут. У нас вчера добровольцами студенты уходили. Так они весь день обходные листы оформляли. Молодые партии, а все в мыле были. Шесть часов бега по этажам. А если ты не сдал казенное полотенце и одеяло в общежитии, значит, не годишься ты в народные герои. Будь добр сдай.

Татьяна кивну:

– И много у вас добровольцев?

Коля, вздохнул и посмотрел в окно:

– Хватает. Говорят, не навоюются. Гитлера разобьют, и медаль не получат.

Татьяна посмотрела на него и Коля замолчал.

– Наверное, вы их плохо учили, – сказала она через минуту, – наверное, не объяснили, что надо думать своей головой. Или до Гашека с его Швейком не дошли.

– Ты думаешь им не надо идти, – тихо – боязливо спросил Коля.

– Я думаю, что война от них – никуда ней уйдет, – Татьяна присела на край кровати, – она идет, и будет идти долго. Спешить сейчас может и не надо. Ивакина они правы надо сначала подумать и о себе.

– Ты понимаешь, что говоришь? – Коля прижал голову к двери и скривился.

– Да брось, – Татьяна, – отмахнулась от веселой летней мушки, – брось. У нас никогда не было стукачей. Никто в нашей квартире не писал никогда.

– А Костя, – переспросил Коля, – он как?

– Костя, – Татьяна сосредоточенно раскурила любимый «Казбек», – Костя попал за своего папу. Так я думаю. Он у его был инженером большого завода. Того, что на Северном берегу. Сначала слили папу, потом сына, потом жену. А потом и меня все это всосало. Я за Костей полетела во все это. А мои соседи в этом не виноваты.

– Но если кто-то скажет. Домком прав – время военное. Нас с тобой даже слушать не будут.

– Да брось ты, – она выдохнула дым, – если меня допускают до радио, значит, не думают, что я враг. Считают, что все давно проверили. Если не вытащили ничего тогда в тюрьме, то теперь можно не беспокоиться.

Коля отошел от двери и сел рядом. Татьяна посмотрена на него и кивнула на папиросу:

– Смотри. Это одна из последних нормальных. Скоро пойдут папиросы военного выпуска. В них сначала будет треть бумаги и две трети табака, потом пополам табака и бумаги, а потом осьмушка табака, а все остальное бумага. И никто не скажет когда я смогу курить нормальные папиросы.

– Таня, – Коля смотрел, как медленно исчезает в дыме табак папиросы, – а тебе не совестно сейчас думать о папиросах?

Она покачала головой:

– Дорогой я даже на папиросы уже не влияю. Думаешь, от нас что-то зависит? Да нет. Надо наслаждаться хоть чем, что есть. Вот эти папиросы последнее, что осталось.

Она хотела добавить «у меня», но пожалела Колю. К счастью он понял ее неправильно.

Татьяна понимала, что советские люди, ослепленные многолетней пропагандой, в массе своей не могли рационально думать. Даже простые, примитивные идеи многим были не доступны. Большинство верило советской власти, и чем сильнее боялось, тем сильнее верило. И кто же мог подумать, что вывезенные из города вещи могли бы спасти жизнь в блокаду, обменяй их семьи на продукты.

Так было и с семьей Ивакиных. Вещи они поспешили вывести, боясь налетов германской авиации, о силу которой они понимали после войны на Западе. Отец – Ивакин е сомневался, что немцы «усыпят Ленинграду как следует». Он нанял машину на автобазе и перевез вещи к своей матери – старухе под Лигово. А когда кольцо блокады замкнуло, то Ивакины остались в своей пустой квартире. Сначала умерли дети, такие маленькие, казавшиеся игрушечными Ванюша и Надюша. Потом уже в январе умерла и Ивакина – мать, обессилев на карточках совслужащего. А старуха Ивакина сгорела со всем скарбом семьи в Лигово во время артудара. Этот несчастный скарб мог бы Ивакиных спасти, обменяй они это барахло на хлеб или на клейстер. Впрочем, старший Ивакин об этом не узнал – еще в теплом августе он был убит очкастым немецким автоматчиком родом из дальнего Магдебурга.