Читать книгу Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Кормилицын - Страница 7

В Вену Гитлер уезжал, полный самых радужных надежд. «Я вез с собой большой сверток собственных рисунков, – вспоминал он, – и был в полной уверенности, что экзамен я сдам шутя. Ведь еще в реальном училище меня считали лучшим рисовальщиком во всем классе, а с тех пор мои способности к рисованию увеличились в большой степени. Гордый и счастливый, я был вполне уверен, что легко справлюсь со своей задачей. Я сгорал от нетерпения скорее сдать экзамен и вместе с тем был преисполнен гордой уверенности в том, что результат будет хороший».

Однако уверенность Адольфа оказалась совершенно напрасной. Первую часть экзамена – написание двух этюдов на заданную тему – он выдержал успешно, а на второй, заключавшейся в рассмотрении представленных домашних работ, его отсеяли. Формальной причиной для этого послужило то, что у Гитлера было совсем мало портретов. Отчасти это закономерно: Адольфа гораздо больше интересовала архитектура. Он и сам признавал впоследствии: «Мой художественный талант иногда подавлялся талантом чертежника – в особенности во всех отраслях архитектуры. Интерес к строительному искусству все больше возрастал. Свое влияние в этом направлении оказала еще поездка в Вену, которую я 16 лет от роду предпринял в первый раз. Тогда я поехал в столицу с целью посмотреть картинную галерею дворцового музея. Но в действительности глаз мой останавливался только на самом музее. Я бегал по городу с утра до вечера, стараясь увидеть как можно больше достопримечательностей, но, в конце концов, мое внимание приковывали почти исключительно строения». Подтвердил это и ректор Академии Зигмунд д'Альман, заявивший в ответ на вопросы Адольфа о причине его неуспеха, что представленные рисунки не оставляют ни малейших сомнений в том, что художника из Гитлера не выйдет, зато из них видно, что у него есть способности к архитектуре. Все, казалось бы, закономерно, но удар по самолюбию был, конечно, чрезвычайно силен. «Когда мне объявили, что я не принят, на меня это подействовало как гром с ясного неба, – писал Адольф на страницах «Моей борьбы». – Удрученный, покинул я прекрасное здание на площади Шиллера и впервые в своей недолгой жизни испытал чувство дисгармонии с самим собой. То, что я теперь услышал из уст ректора относительно моих способностей, сразу как молния осветило мне те внутренние противоречия, которые я полусознательно испытывал и раньше. Только до сих пор я не мог отдать себе ясного отчета, почему и отчего это происходит. Через несколько дней мне и самому стало вполне ясно, что я должен стать архитектором». Но на пути к осуществлению этого решения встали непреодолимые препятствия. Для того, чтобы попасть на архитектурное отделение академии, следовало сперва пройти курс в строительно-техническом училище. Для того же, чтобы попасть в него, требовался аттестат зрелости, который Адольф в свое время получить не удосужился. Его можно было, конечно, получить в любой момент, сдав необходимые экзамены, однако Адольф посчитал ниже своего достоинства вновь возвращаться к столь ненавидимой и презираемой им школе. К тому же вскоре ему стало не до того. Он вынужден был вернуться в Линц: его мать была при смерти.

Забавно, насколько субъективной могла быть эта оценка. Когда в 1919 году картины Адольфа Гитлера – акварельные пейзажи и портреты, писанные маслом, – показали большому знатоку живописи профессору Фердинанду Штегеру, тот вынес однозначный вердикт: «Совершенно уникальный талант». Как повернулась бы история, сделай д'Альман подобное заключение?!

Интересно, что, стараясь как можно более сгустить краски, биографы Гитлера либо описывают его как человека абсолютно бессердечного, принявшего смерть матери как должное, либо просто обходят этот момент. Некоторые даже утверждают, что Адольф не возвращался в Линц и все произошло без него. Между тем врач, наблюдавший Клару Хидлер в последние месяцы жизни, отмечал: «За всю свою почти сорокалетнюю врачебную практику не доводилось мне видеть молодого человека, настолько убитого горем и печалью, как Адольф Гитлер».

Теперь Адольфа не держало в Линце ничто. За сестрой его присматривал опекун – бургомистр Майрхофер, государство назначило ей хорошее содержание, и Гитлер, оставив прошлое за спиной, вновь отправился в Вену. «Ко мне вернулась прежняя решимость, и я теперь окончательно знал свою цель, – вспоминал он. – Я решил теперь стать архитектором. Все препятствия надо сломать, о капитуляции перед ними не может быть и речи». Но первым препятствием было отсутствие надежд на карьеру и постоянного заработка. Правда, в воспоминаниях Гитлер сгущает краски: его доходы, как уже говорилось в предыдущей главе, были не такими уж скромными. «Еще и теперь этот город вызывает во мне только тяжелые воспоминания, – повествует он на страницах «Моей борьбы». – Вена – в этом слове для меня слилось пять лет тяжелого горя и лишений. Пять лет, в течение которых я сначала добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом как мелкий чертежник, я прожил буквально впроголодь и никогда в ту пору не помню себя сытым. Голод был моим самым верным спутником, который никогда не оставлял меня и честно делил со мной все мое время. В покупке каждой книги участвовал тот же мой верный спутник – голод; каждое посещение оперы приводило к тому, что этот же верный товарищ мой оставался у меня на долгое время. Словом, с этим безжалостным спутником я должен был вести борьбу изо дня в день. И все же в этот период своей жизни я учился более, чем когда бы то ни было. Кроме моей работы по архитектуре, кроме редких посещений оперы, которые я мог себе позволить лишь за счет скудного обеда, у меня была только одна радость, это – книги. Я читал тогда бесконечно много и читал основательно. Все свободное время, которое оставалось у меня от работы, целиком уходило на эти занятия. В течение нескольких лет я создал себе известный запас знаний, которыми питаюсь и поныне». Вот последнее утверждение – безусловно правда. Гитлер, не отягощенный повседневными занятиями, очень много читал.

Через короткое время ему удалось найти себе работу «по профилю»: «В 1909–1910 годах мое личное положение несколько изменилось. В это время я стал работать как чертежник и акварелист. Как ни плохо это было в отношении заработка – это было все же недурно с точки зрения избранной мною профессии. Теперь я уже не возвращался вечером домой смертельно усталый и неспособный даже взять в руки книгу. Моя теперешняя работа шла параллельно с моей будущей профессией. Теперь я был в известном смысле сам господином своего времени и мог распределять его лучше, чем раньше. Я рисовал для заработка и учился для души». Следует сказать, что акварели

Гитлера раскупались весьма активно: художником он все же был неплохим. Даже те, кто числил себя его политическим противником и никак не был должен хвалить хоть какие-то его проявления, признавали картины молодого австрийца значительным достижением в искусстве. А главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг считал, что гитлеровские акварели «свидетельствуют о природном таланте, умении подмечать самое существенное и ярко выраженном художественном чутье».

Розенберг, Альфред (1893–1946) – партийный деятель, руководитель оккупационного режима на захваченных территориях СССР. Рейхсляйтер, обергруппенфюрер СА. Родился в Ревеле, учился в Риге и Москве. В конце 1918 года переехал в Мюнхен. Член НСДАП с 1920 года. Автор книги «Миф XX столетия» – одного из основополагающих трудов национал-социализма. Приговорен Нюрнбергским трибуналом к смертной казни через повешение.

Примерно в это же время складываются взгляды Гитлера на архитектуру. Одним из прожектов, занимавших значительную часть его свободного времени, стала разработка плана переустройства Линца. Сосед Гитлера по комнате Кубичек вспоминает, что перестройка Линца стала для Адольфа просто идеей-фикс. «Он настолько запутал меня, что я часто не мог отличить, говорит ли он о реальном доме или речь идет о здании, которое должно быть построено. Для него же это не имело никакого значения».

Гитлер не останавливаясь рисует эскизы зданий в популярном в то время неоклассическом стиле – гигантские, циклопические сооружения с колоннадами и портиками. «Почему всегда самое большое? – объяснял он свое пристрастие к титаническим формам. – Я делаю это затем, чтобы вернуть каждому отдельному немцу чувство собственного достоинства». Позже, уже в Ставке в Вольфшанце, он говорил соратникам по партии еще и о том, что циклопические строения должны оставить, если Германия падет, достойную память для потомков – соответствующего размера руины, будоражащие воображение и заставляющие восхищаться величием предков. Впрочем, большинству огромных зданий, рожденных его воображением, не было суждено воплотиться в реальность. Не был реализован и рожденный в венские годы план преобразований в Линце, хотя Гитлер до последнего момента лелеял планы его осуществления. Но, скажем, стадион в Нюрнберге – тот самый, который так часто показывают в документальных фильмах о Третьем рейхе, – можно осмотреть и сегодня. Хоть союзники и старались стереть память о гитлеровском режиме, это гигантское сооружение сносить не стали. По банальной причине – подсчитав, сколько средств потребуется на демонтаж, они просто пришли в ужас. Так что с трибун всего лишь убрали нацистскую символику, а сам стадион оставили в целости. Оценить масштаб гитлеровского циклопизма по нему можно вполне. И он, мягко говоря, подавляет.

Среди жизнеописателей вождя принято выставлять его бездарностью во всех проявлениях, кроме злодейства, но в архитектуре он и впрямь мог бы достичь многого. Главный имперский архитектор Альбрехт Шпеер утверждал уже в 1966 году, когда льстить Гитлеру смысла не было вовсе: «Я не могу исключить, что Гитлер был бы заметной фигурой в ряду других архитекторов. У него был талант».

В венский период начали складываться и политические пристрастия Адольфа. Основа для этого была выбрана не самая качественная, зато самая доступная – агитационные брошюрки самых разных партий и течений. Эти рассчитанные на серую массу издания продавались и раздавались едва ли не на каждом углу. Время от времени они попадали в руки молодого Гитлера, который, с одной стороны, жадно впитывал их содержание, а с другой – содрогался от слоновьей дозы агитаторской лжи. Как следствие, в его случае эти грошовые листки и брошюрки достигали результата подчас противоположного тому, на который рассчитывали их авторы. Именно благодаря им и чрезмерной настойчивости агитаторов сформировалась неприязнь Гитлера к социал-демократической партии.

Впрочем, тут была еще одна причина, обычно остающаяся в тени. Дело в том, что одной из причин стремления Гитлера стать художником или архитектором было желание войти в класс правящих миром, в элиту и богему, продолжить и превзойти дело отца, поднявшегося из крестьян в чиновники. Социал-демократы же активно выступали против этого класса, самим своим существованием угрожая образу жизни, к которому стремился Гитлер.

Вероятно антисемитизм Адольфа также родом из Вены. Источники его называют разные. Кто-то считает, что виной всему еврей доктор Блох, не сумевший вылечить Клару Хидлер. Другие говорят о сексуальных домогательствах со стороны некоего богатого иудея-гомосексуалиста, о еврее, которого предпочла Гитлеру некая девушка, о еврейке-проститутке, от которой он подцепил нехорошую болезнь, или о евреях-преподавателях, «заваливших» Адольфа на экзаменах в Академию художеств. На самом деле это всего лишь предположения, мало общего имеющие с реальностью. Обычно они высказываются с единственной целью – создать сенсацию: «Я знаю, отчего Гитлер не любил евреев!» Истинный источник ненависти к представителям этого народа теперь уже не вычислить. Можно лишь предполагать, что речь идет об определенном конфликте реальности и мировоззрения. С одной стороны, евреев в Австро-Венгрии не любили и презирали. Этот антисемитизм на бытовом уровне был знаком Гитлеру с детства, был для него неотъемлемой частью существующего мира. С другой стороны, когда Адольф переехал в Вену и попытался сделать карьеру художника, он не мог не заметить, какое влияние и какие финансовые возможности сосредоточены в руках нелюбимых и презираемых иудеев. Это противоречие могло, конечно же, стать источником его антисемитизма. Отчасти это подтверждается и его собственными словами: «С тех пор как я стал заниматься этим вопросом и начал пристально присматриваться к евреям, я увидел Вену в совершенно новом свете. Куда бы ни пошел, я встречал евреев. И чем больше я приглядывался к ним, тем рельефнее отделялись они в моих глазах от всех остальных людей. Теперь я уж больше не старался избегнуть обсуждения еврейского вопроса. Нет, теперь я сам искал его. Я знал теперь, что тлетворное влияние еврейства можно открыть в любой сфере культурной и художественной жизни, и тем не менее я не раз внезапно наталкивался на еврея и там, где менее всего ожидал его встретить». Впрочем, точно теперь ничего не скажешь, и нам остаются только догадки.

Через несколько лет венский период Гитлера завершился. Безысходность его положения в столице Австро-Венгерской империи, помноженная на все растущий национализм, толкала Адольфа прочь из Австрии, на север, в Германию. «Мое сердце никогда не билось в пользу австрийской монархии, а всегда билось за германскую империю, – заявлял он. – Ввиду всего этого во мне сильнее росло непреодолимое стремление уехать наконец туда, куда, начиная с моей ранней молодости, меня влекли тайные желания и тайная любовь. Я надеялся, что стану в Германии архитектором, завоюю себе некоторое имя и буду честно служить своему народу в тех пределах, какие укажет мне сама судьба. С другой стороны, я хотел, однако, остаться на месте и поработать для того дела, которое издавна составляло предмет моих самых горячих желаний: хотел дожить здесь до того счастливого момента, когда моя дорогая родина присоединится наконец к общему отечеству, то есть к германской империи». Но, как бы то ни было, стремление покинуть Вену пересилило патриотические чувства, и Адольф Гитлер перебрался в Мюнхен: «Сам город был мне так хорошо знаком, как будто я прожил в его стенах уже много лет. Это объяснялось моими занятиями по архитектуре.

Изучая архитектуру, приходилось на каждом шагу обращаться к этому центру немецкого искусства. Эти годы до начала Мировой войны были для меня самым счастливым временем моей жизни. Правда, мой заработок был все еще ничтожен. Мне все еще приходилось не столько жить, чтобы иметь возможность рисовать, сколько рисовать, чтобы иметь возможность кое-как жить или, вернее, чтобы иметь возможность хоть немножко обеспечить себе дальнейшее учение. Я был твердо убежден, что рано или поздно я непременно достигну той цели, которую я себе поставил».

Пресса

Гитлера купил россиянин[26]

Коллекция из 23 акварелей и набросков работы одного начинающего художника была продана вчера на аукционе Jefferys в Великобритании. Это событие не вызвало бы ни у кого ни малейшего внимания – мало ли что там продает скромный и небогатый аукционный дом в городишке Лоствител, что в графстве Корнуолл. Все изменило имя этого художника – Адольф Гитлер. Вчерашняя продажа – самые масштабные торги, на которых продавались картины фюрера, поэтому аншлаг прессы и алчных коллекционеров был гарантирован. Он, собственно, и случился. На торги собралась публика со всех уголков Земли: эстонцы, россияне, американцы, англичане, японцы, новозеландцы и южноафриканцы. К телекамерам прорвались даже два клоуна – двойник Гитлера Фрэнк Санази и британский комик Эрон Баршак. Чтобы наверняка гарантировать свое появление в выпусках новостей, Баршак начал вопить, что на самом деле картины рисовал не Гитлер, а Муссолини, после чего неизобретательную парочку выперли из зала и перешли к изыманию денег у любителей не то живописи, не то истории.

Второе даже вероятнее: художественная ценность выставленных акварелей невелика. Аукционист Ян Моррис честно признавался: «Я не надеялся бы выручить за них и по фунту за штуку, если бы мне их кто-то принес просто так. Они ведь не настолько хороши, не правда ли?».

С ним согласны и специалисты, в один голос утверждающие, что выставленные полотна заметно уступают поздним, куда более профессиональным работам Адольфа Алоизовича. И немудрено, эти акварельки ефрейтор Гитлер, тогда еще только подумывающий о художественной стезе, предположительно, написал в 1916–1918 годах, когда служил в армии во время Первой мировой войны.

Аукциона, кстати, вполне могло бы и не быть, если бы не случайность. В прошлом году заштатный английский аукцион Jefferys выставил на продажу среди обычных картин и антиквариата портрет голландского почтальона, нарисованный Гитлером. Портрет купил один местный житель и, гордый покупкой, вывесил его в доме в Лоствителе, где он проживает со своей матерью. На этом бы все и закончилось, но уплаченная за портрет цена – 5200 фунтов – привлекла внимание пожилой бельгийки, которой по наследству перешла коллекция работ Гитлера.

По семейному преданию, запечатанную коробку с картинами оставили в доме двое французских беженцев, возвращавшихся домой в 1919 году, после окончания войны.

Бельгийская пенсионерка рассудила, что несколько тысяч фунтов в хозяйстве будут не лишними, связалась с Jefferys и попросила аукционный дом выставить на продажу два десятка картин, подписанных «АН» или «А. Hitler». Авторство Гитлера, кстати, до сих пор не установлено с полной уверенностью, потому как бельгийские эксперты, подтвердившие их подлинность в 1980-х годах, сейчас уже мертвы. Доподлинно ясно лишь, что возраст бумаги соответствует гипотезе об авторстве Гитлера, да и историки подтверждают, что будущий фюрер в те годы действительно бывал вблизи многих запечатленных на картинах пейзажей.

Аукционный дом картины к продаже принял и рассчитывал выручить за них порядка 70 тысяч фунтов. Однако вчерашние торги принесли им сумму, превысившую экспертную оценку в два с лишним раза, – 176 тысяч фунтов. Самая дорогая акварель ушла за 10 500 фунтов стерлингов, самая дешевая обошлась покупателю в три тысячи.

Интересно, что самым денежным покупателем оказался анонимный бизнесмен из России. Именно он купил за 10,5 тысячи фунтов стерлингов (20 тысяч долларов) «Церковь През-о-Буа», подписанную «А. Hitler», и еще 4 пейзажа из той же серии.

Об этом инкогнито, не общавшимся ни с кем, кроме аукциониста, практически ничего не известно. В качестве примет таинственного покупателя корреспондент The Times упомянул лишь желтый рюкзак с игрушечным медвежонком Паддингтоном и темные очки. Почти Маршак: «Желтый рюкзак на спине у него, больше не знают о нем ничего».

Любопытно, что прошедшие торги практически не вызвали серьезных протестов, кроме нескольких возражений со стороны ветеранов да вялого осуждения со стороны некоторых организаций. «Это дурной тон, – заявил Ронда Барад из Центра Симона Визенталя. – Большинство аукционов мира воздерживается от подобного рода продаж, потому что это оскорбляет множество людей, которые все еще живы».

Действительно, во многих европейских странах, включая Германию, продажа подобных артефактов считается противозаконной. Этическая проблема с художественным наследием фюрера действительно существует.

До недавних пор картины Гитлера были фактически табуированы. Нет, все, конечно, знали, что вождем нацизма стал несостоявшийся художник. Историки могли еще добавить, что он дважды – в 1907 и 1908 годах – пытался учиться живописи в Венской академии искусств, однако курс так и не закончил. Тем не менее занятий живописью не бросал и некоторое время даже зарабатывал на жизнь рисованием почтовых карточек и рекламных объявлений. Всего же, по оценкам историков, Гитлеру приписывается авторство около 3400 картин, эскизов и рисунков. Но увидеть их было практически невозможно.

Все изменилось в новом тысячелетии. Картины Гитлера появились в Интернете, где их и поныне может увидеть любой желающий, и началась «ползучая» легитимизация творческого наследия вождя Третьего рейха. Вот хроника текущего десятилетия.

В 2000 году некий онлайновый аукцион выставил на продажу акварели Гитлера в комплекте с прядями его волос и золотой ручкой, по утверждению продавца, также принадлежавшей Гитлеру. Выставленными лотами тут же заинтересовалась полиция, и больше об интернет-аукционистах никто ничего не слышал.

В 2001-м германский торговый дом «Фрайбург» из города Мерцхаузен выставил на продажу изображение цветка с подписью Гитлера – холст был, предположительно, заказан в 1913 году служащими Мюнхенского магистрата, которые хотели украсить свою столовую. После бурных протестов лот был снят с торгов и возвращен владельцу.

2003 год. Два рисунка, сделанные Адольфом Гитлером в юности, – изображение тигра и леса – выставлены на аукцион в частной галерее в американском городе Бедфорд (штат Нью-Гэмпшир) с начальной ценой в 7500 долларов. Представитель посольства Германии в США заявил, что такие вещи не должны продаваться ни в США, ни в Германии, запрещены к продаже в Германии и любые предметы символики фашизма и нацизма.

В 2004 году Федеральный суд США подтвердил, что четыре акварельных рисунка, выполненные Адольфом Гитлером, а также около 2,5 млн фотографий, запечатлевших диктатора, остаются в собственности администрации США. Этот вердикт стал ответом на иск, предъявленный еще в 1983 году коллекционером нацистских предметов Билли Прайсом и наследниками личного фотографа Гитлера Генриха Хоффмана. Картины до сих пор хранятся в специальном подземном хранилище в Вашингтоне, принадлежащем армии Соединенных Штатов. Доступ к ним закрыт для всех, кроме нескольких искусствоведов, и, по утверждению американских властей, выставляться они не будут никогда.

Однако в том же 2004 году в Японии состоялась первая публичная демонстрация наследия Гитлера-художника. Акварель с изображением венской церкви святого Карла была выставлена в одном из токийских театров. Акция была устроена компанией Toshiba Entertainment, выступившей японским дистрибутором фильма «Макс» о юности фюрера. А в следующем, 2005 году начались продажи. Рисунки Адольфа Гитлера и поздравительные открытки с его подписью, отправленные главному архитектору рейха Альберту Шпееру, были проданы за сумму в 26,5 тысячи долларов на аукционе, прошедшем в канадском городе Монреале. Через австрийский филиал электронного аукциона eBay была продана за 2100 евро картина «Мюнхен». Другой лот – картина «Bad Gastein» – получил 25 предложений и в итоге ушел за 4500 евро. А в Англии, как упоминалось, был продан портрет почтальона. И даже в Израиле уже в этом году, в галерее «Пирамида» в Хайфе, демонстрировались репродукции шести картин, автором которых является Адольф Гитлер. Выставка, правда, вскоре была закрыта мэрией Хайфы, но прецедент уже создан.

В сознании общества Гитлер-художник все более дистанцируется от Гитлера-политика. Кто-то видит в этом опасность реабилитации и яростно протестует, продолжая доказывать, что у изверга, без всякого сомнения, по определению не может быть ничего человеческого, даже способностей к рисованию. Другие, как Роберт Стуруа, придерживаются противоположного мнения. Еще в 2001 году этот знаменитый режиссер написал про гитлеровские картины большую статью «Битва акварелей», где и высказал свое кредо: «Ненависть ослепляет. Даже святая».

Еще одной из причин, побудивших Адольфа покинуть Австрию, было то, что ему пришел срок быть призванным в армию. Но служить Австро-Венгрии он не желал. Австрийские власти устроили по обыкновению, существующему по сей день, настоящую охоту за «уклонистом». Ни родственники Гитлера, ни его опекун ничего не знали о его переезде в Мюнхен, и только после длительных поисков и расспросов в Вене удалось выяснить его новый адрес: Мюнхен, Шлясхаммерштрассе, 34. В январе 1914 года по этому адресу прибыл служащий уголовной полиции, который арестовал Адольфа и препроводил его в австрийское консульство. Там его уже ждала повестка из магистрата Линца, в которой от него требовали немедленно явиться для отбытия воинской повинности. Срок явки был проставлен просто нереальный: к указанному времени явиться в Линц было невозможно. Воспользовавшись этим, Гитлер направил в магистрат письмо с оправданием своего уклонения от службы: «В повестке я назван художником. И хотя это звание принадлежит мне по праву, оно все же правильно только условно. Вернее, я зарабатываю на жизнь как самостоятельный художник только ради того, чтобы обеспечить себе продолжение образования. Я могу уделить зарабатыванию на хлеб лишь частицу своего времени, потому что я все еще учусь на художника-архитектора. Так что мои доходы очень скромны, они как раз таковы, чтобы их хватало на кусок хлеба. Несмотря на жесточайшую нужду, находясь в зачастую более чем сомнительном окружении, я всегда достойно берег свое имя, совершенно безупречен перед законом и чист перед своей совестью»[27]. Бедственное финансовое положение должно было служить оправданием того, что Гитлер не явился на освидетельствование годности к воинской службе. Как ни странно, ему удалось такими доводами разжалобить непоколебимых австрийских чиновников. В сообщении консульства, сопровождавшем письмо Гитлера, говорилось: «По сообщениям полиции и по личным впечатлениям, изложенные в прилагаемом оправдательном заявлении сведения полностью соответствуют истине. Он также страдает заболеванием, которое делает его негодным к военной службе. Поскольку Гитлер произвел благоприятное впечатление, мы пока отказались от его принудительной доставки и порекомендовали ему непременно явиться 5 февраля в Линц на призывную комиссию. Таким образом, Гитлер выедет в Линц, если магистрат не сочтет нужным учесть изложенные обстоятельства дела и его бедность и не даст согласия на проведение призывной комиссии в Зальцбурге»[28].

В указанный срок Гитлер прибыл в Зальцбург и был признан призывной комиссией негодным к строевой или вспомогательной службе. А потом вернулся в Мюнхен, радуясь тому, что все сложилось наиблагоприятнейшим образом. Дело не в том, что он был пацифистом. Напротив, со времен детских игр под стенами руин рыцарского замка в нем жила какая-то чисто средневековая, романтическая воинственность. Просто служба в армии Австро-Венгрии противоречила его убеждениям. Он не желал воевать за Габсбургов, предпочитая им Гогенцоллернов, не хотел служить вместе со славянами и евреями, считая единственно достойной службу на благо Германии. К тому времени Адольф чувствовал себя уже не австрийцем, а немцем. Как бы то ни было, вердикт австрийской комиссии о негодности к службе не помешал ему в самые первые дни Первой мировой явиться на германский призывной пункт и вступить добровольцем в баварский 16-й резервный пехотный полк. «Я уехал из Австрии, прежде всего, по соображениям политическим. Те же политические соображения требовали, чтобы теперь, когда война началась, я занял свое место на фронте, – вспоминал он. – Я шел на фронт не для того, чтобы сражаться за государство Габсбургов, но я в любую минуту готов был отдать свою жизнь за мой народ и за то государство, которое олицетворяет его судьбы». Карьера художника на этом для него завершилась, и началась карьера солдата.