Читать книгу Любовь и утраты - Сергей Кулешов - Страница 3

1

Не столько доставляло беспокойства само дело, сколько то, что накручивалось вокруг него. Звонки из Москвы шли каждый день, и таких звонков было много. Совет Министров не беспокоил, это он, Сергей Павлович, больше доставал их отчаянно и, не выбирая выражений, отчитывал за нерасторопность, за несвоевременные поставки, за неразбериху с кадрами, уже отобранными и включёнными в план, но со скрипом и нежеланием откомандировавшимися с прежних мест работы. Ещё бы – отбирались-то лучшие! Сейчас, конечно, самым главным было то, что делалось непосредственно здесь, на Байконуре, где он не мог выпустить из виду ничего. У него были замечательные, трудолюбивые и надёжные помощники, но то, чему он посвятил свою жизнь, оставалось для него как любимое дитя, которое и можно было доверить преданным нянечкам, но душа всё равно болела, каждый час, каждую минуту. И чем ближе был тот момент, которого все с нетерпением ожидали, тем больше возрастала нервозность тех людей, которые делали общее большое дело. Москву же заботили только два момента: безопасность тех, кому поручено выполнение задачи в космосе, и успеем ли раньше американцев. Но в том, как задавались эти вопросы, явно слышалось, что второе Москву беспокоит даже больше, чем первое. Нет, там, в Москве, люди не были черствы душой, но престиж страны… и безопасность. Последние дни заметно волновался даже всегда такой спокойный, выдержанный и корректный Келдыш.

Теперь Сергей Павлович всегда держал Тимофея при себе. Порой он даже ночью будил его и требовал вновь проверить все расчёты, хотя знал, что ошибки быть не может, жизнь уже не раз подтвердила: Тимофей в расчётах никогда не ошибается, да и Келдыш – хоть и не было в том надобности – уже двадцать раз проверил и перепроверил расчёты, выполненные Тимофеем. Иногда Королёв требовал делать новые расчёты, потому что мысль его, безостановочно работала, и, болея за выполнение сегодняшней задачи, он уже думал о следующей. Он всегда размышлял и видел далеко вперёд. Днём Сергей Павлович успевал побывать у военных – именно они осуществляли пуски – на стартовой площадке, понаблюдать за заправкой ракеты, поговорить с рабочими и старательно избегал разговоров с маршалом, имевшим серьёзные полномочия, но редко бывавшим оптимистично настроенным, вечно пугавшим Сергея Павловича ответственностью перед Москвой. Маршал, человек немолодой и осторожный, даже в июльскую жару ходивший в тужурке, ещё и поддевая под неё пуловер или лёгкий свитер, склонен был видеть опасность там, где Королёв словно старался порой не замечать её. Ещё был остро памятен тот день 24 октября 1960 года, когда за тридцать минут до пуска на стартовом столе взорвалась – а это был первый испытательный пуск – межконтинентальная баллистическая ракета Р-16. Тогда в один миг погибли десятки человек, присутствовавшие на испытаниях, в числе других и маршал артиллерии Неделин. Что значит не замечать опасность? Опасность была везде. Дело новое. Да, чего-то достигли, в чём-то преуспели, но это же космос, это вечное ожидание сюрпризов и жертв; без жертв в большом и новом деле не обойтись. Конечно, хотелось бы их избежать, но… Ещё в июле прошлого года, после тщательного обсуждения, они с генералом Каманиным отобрали пятёрку ребят, которые должны были полететь завтра. А окончательно утвердили двоих только в минувшем феврале. Тут ведь и не скажешь: самые лучшие, они все, весь отряд – самые лучшие. А отобрали пятерых. Сергей Павлович задумчиво прохаживается у стартовой площадки. Те, кто видел его со стороны, хотели бы узнать, о чём он думает, чем озабочен сейчас, но ведь не угадаешь, не спросишь. А думал он сейчас о тех, кто там, в домиках основного экипажа и дублёров, ждёт своего звёздного часа. Перед ним, как в фильме, проходят они. Вот Паша Беляев. Паренёк из вологодской деревни; в 43-м ему едва исполнилось восемнадцать, а он добровольно пошел в армию и, окончив в 45-м лётное училище, успел-таки принять участие в боях с японцами. Потом была академия, отряд космонавтов. А завтра ему в качестве командира корабля придётся пилотировать «Восход-2». С ним полетит Алёша Леонов. Славный парень, художник, весельчак, душа компании. Два заводилы неугомонных: он да вечно улыбающийся Пашка Попович. Какие всё-таки славные ребята! Леонов тоже из деревни. Алексей на девять лет младше своего командира, в авиационное училище поступил в начале 50-х, а ему доверено труднейшее дело – он первым в мире покинет корабль и выйдет в космическое пространство, а это не просто выход в открытый космос, это важная веха в лунной программе. Лунная программа… Вон куда замахнулся, и всерьёз, Сергей Павлович Королёв. Да только ли в лунной? Придёт время, и в открытом космосе придётся выполнять сложные инженерные и ремонтные работы, а может статься, и спасательные. Вот завтра Павел с Алексеем и начнут торить эту дорогу. И никто в случае чего не сможет им помочь, кроме их самих. И чёрт его знает, как это отзовётся на организме того, кто выйдет в открытый космос. Всё делается впервые, никто ещё этого не пробовал. Риск? Да, риск! Но когда Алексею объяснили задачу, он, глазом не моргнув, сказал: «Сделаем!» И нет сомнений – сделает. Дублёры все тоже отличные ребята. Ничем не хуже. Но уж так сложилось, что в этот раз они только дублёры. Витя Горбатко с Кубани, отличный лётчик, склонен к исследовательской работе. Над этим надо будет серьёзно подумать. Женя Хрунов. Опять же, деревенский парнишка. Вдумчивый офицер с хорошо развитой инженерной мыслью, пытливый ум, вечно доискивается: что да как? Дима Заикин. Этого Сергей Павлович знал хуже. Он его и на космодром не сразу взял, а вызвал чуть позже. Каманин рекомендовал, а он Каманину верит. Да, всё ещё впереди. Это ж только начало. Налетаются ещё. Полетят и на Луну, и на Марс, а может, и куда подальше. Время покажет.

Последний день перед стартом. Завтра они полетят. После обеда Сергей Павлович пошёл в домик, где старта ожидали ребята. Его сынки. Надо было поговорить. Сначала побывал у дублёров. Разговор сложился непринуждённый, шутили, смеялись, ничем не давали понять, что, может быть, не Паше и Алексею, а именно им придётся завтра стартовать. Всякое бывает. Один сходит с дистанции – меняют весь экипаж. Потом пошёл к тем, кто на этот раз был № 1. Алексей травил анекдоты, рассказывал о планах на будущее, мечтал о персональной художественной выставке. Паша был серьёзен, он вообще по жизни был не из смешливых. Пожелал им успеха. Ушёл с уверенностью в благополучном исходе. По дороге к своему домику встретил Юру Гагарина. Он любил этого парня, как любят сына. Поговорили коротко. У Юры другого и разговора не было: когда? Он уже без космоса не мог. Полетит ещё. Обязательно полетит. Только следующий его полёт должен быть по результатам сродни тому, первому полёту. А просто так прогуляться по космическим просторам с его славой – негоже. Полетит ещё.

2

Утро. На горизонте понемногу разгорается заря. Все на своих местах. Всё готово. Автобус подвозит экипаж. Беляев и Леонов в скафандрах. Из дублёров в скафандре только один Хрунов. Почему? Никто этого не понимает, ведь если замена, то всех. Но так решил Сергей Павлович. Кто с ним поспорит? На площадке № 1 – позже эту площадку назовут «Гагаринский старт» – у стартового стола прощаются с друзьями. Тут все: Юра Гагарин, Герман Титов, Андриан Николаев, вечно весёлый и шебутной Пашка Попович, Быковский, скромница Валя Терешкова и последними побывавшие в космосе Комаров, Феоктистов и Егоров. Это они впервые были в космосе без скафандров. На своей шкуре испытывали, каков он – космос. Все шутят, стараясь перешутить друг друга, смеются, но внутри напряжение, тревога. Беляев, неуклюже подняв в приветствии руку к шлему, рапортует Председателю государственной комиссии. Маршал выслушивает рапорт с суровым лицом, но потом широко улыбается, обнимает ребят: «Вы там не шалите, хлопцы, а то потом американцы нас нотами забросают», – шутит он. Всё! Беляев и Леонов по трапу поднимаются к лифту.

«Ключ на старт!» – «Есть ключ на старт!» – «Протяжка!» – «Есть протяжка!» – «Даю обратный отсчёт: десять, девять…» Ракета дрогнула на стартовом столе. Пламя, гром. Пошла! «Успеха вам, «Алмазы»», – так Сергей Павлович всегда провожает своих орлят.

В 7.00 18 марта 1965 года стартовала ракета с кораблём «Восход-2».

3

Ракета дрогнула. Пошла. Стала нарастать скорость. Со скоростью росла перегрузка. Вышли на орбиту. Беляев доложил, что полёт проходит нормально, штатно, отклонений нет. На втором витке Павел с пульта управления открыл шлюзовую камеру, и Алексей стал перебираться в неё. Всё это они не раз проделывали на тренажёре; макет космического корабля был установлен в самолёте, который, совершая движение по синусоиде, на некоторое время создавал условия невесомости. Но это было совсем не то, что реальный космос. В скафандре совершать различные эволюции неудобно и тяжело. Наконец Алексей втиснулся в шлюзовую камеру, и где-то над Египтом Беляев, закрыв внутренний люк, начал разгерметизацию камеры. Пока всё шло штатно. В 11:32:52 Павел открыл наружный люк шлюзовой камеры, и в 11:34:51 Алексей Леонов выплыл в безвоздушное пространство. Беляев прокричал в эфир: «Внимание! Человек вышел в космическое пространство! Человек вышел в космическое пространство!» Тем временем Леонов, связанный с кораблём пятиметровым фалом, оттолкнулся от корабля и стал удаляться. Отлетев на длину фала, Алексей, выбирая его, подтянулся к кораблю. Так он проделал пять раз: удаляясь и возвращаясь. А ещё надо было снимать Землю камерой. Между тем под ним проплывали Чёрное море, Кавказский хребет, Волга, Иртыш, Енисей. Оказалось, что проделывать эволюции в открытом пространстве совсем не просто. Очень скоро он почувствовал проявление тахикардии; тахипноэ поднялся выше нормы почти в два раза, начала нарастать гипертермия.

Всё, пора было завершать эксперимент. Алексей с трудом смотал фал и вернулся к кораблю. Но тут-то его и подстерегал сюрприз. В открытом пространстве скафандр раздулся. Такой вариант на тренировках не предусматривался. По инструкции Алексей должен был войти в шлюзовую камеру ногами вперёд, но теперь тактику следовало менять: войти в камеру он мог только головой вперёд, втянув себя руками. Но и так не получалось. Необходимо было снизить давление в скафандре. Это было опасно. И не просто опасно – смертельно опасно: он мог потерять сознание, и тогда – конец. Павел не сможет прийти ему на помощь, потому что внутренний люк открывается и закрывается только с пульта управления. Надо что-то делать.

– Паша, ты слышишь меня?

– Слышу. Давай входи, время.

– Не могу войти. Скафандр раздуло.

– Какие предложения? – голос Павла был спокоен, он понимал: начать нервничать, не дай бог поддаться панике – это может привести к трагедии.

– Буду снижать давление.

– Не выдержишь, – всё так же спокойно, будто о будничном, сказал Беляев.

– Другого пути нет. Не войти, значит, погибнуть наверняка, а так есть ещё шанс.

– Решение за тобой.

– Я уже решил.

– Только не спеши. Снижай понемногу.

– Есть, командир.

Алексей стал снижать давление. Снизил с 0,4 до 0,33. Протиснуться не получалось. Нужно было снижать ещё. Снизил до 0,31. Мало. 0,29. Надо ещё чуть-чуть. 0,27. Кажется, дело пошло. Ухватился руками покрепче, стал втягивать себя в шлюзовую камеру. Вошёл! В шлюзовую камеру он вошёл в 11:47:00. Теперь необходимо закрыть наружный люк. А для этого развернуться на 1800. Как? Диаметр шлюзовой камеры всего-то один метр, а он в скафандре. Делать нечего, надо корячиться. И он корячился. Всё-таки ему удалось перевернуться. В 11:48:40 закрыл наружный люк. Сколько же на это ушло времени? Подсчитал. Оказалось, одна минута и сорок секунд. А показалось – вечность. Через три минуты, где-то над Якутией, начался наддув воздуха.

Потом, когда Алексей докладывал всё поминутно и посекундно, на этом месте доклада Тимофей вспомнил Машу. «Наддув». Ей, наверное, тоже сейчас делают «наддув», которого она так боялась. Но отвлекаться было нельзя. Он прочтёт, конечно, всё это позже в письменно оформленных протоколах, но когда слышишь с голоса, ощущения совсем другие и совсем иначе понимается всё то, что переживал космонавт. А Алексей по-прежнему спокойно, ровным голосом, как о прогулке в весеннем лесу, докладывал обо всём, что должен знать Главный.

Глаза заливал пот. Ни черта не было видно, в нарушение инструкции, ещё до окончания заполнения шлюзовой камеры воздухом, он открыл шлем и протёр глаза. Это могло кончиться плохо. Но таков уж он, не боялся рисковать. Открылся внутренний люк. Он вошёл. Всё! Он дома. Оказалось, что в открытом пространстве он был всего двенадцать минут и девять секунд. Всего! Поди, попробуй! Отстрелили шлюзовую камеру. И обнаружилась, что в результате температурных деформаций в люке образовалась щель, началась разгерметизация. Автоматическая система отреагировала мгновенно, увеличив подачу кислорода. Это было уже за гранью. Это создавало угрозу взрыва и, как результат, – гибель. Спасло чудо. Уже в состоянии кислородного отравления Алексей включил подачу воздуха из резервных баллонов, и концентрация кислорода стала снижаться, а через семь часов утечка была устранена выдавливанием элементов корпуса изнутри избыточным давлением.

Посадку планировалось произвести после семнадцати витков в автоматическом режиме. Но беда не приходит одна. Система автоматической посадки корабля отказала. Беляев перешёл на ручное управление. Это программой полёта не было предусмотрено и резко меняло всю ситуацию. Во-первых, приходилось делать лишний виток, а это означало, что они не смогут приземлиться в заданном районе; во-вторых, иллюминатор расположен так, что из него не видно Земли, приходилось вспоминать карту звёздного неба и ориентироваться по небесным светилам; в-третьих, кресла располагались так, что были повёрнуты на 900 относительно пульта управления, и из-за этого ручное управление становилось невозможным, если не отстегнуться – что категорически запрещено правилами, – то есть если космонавт находится, как и положено, в кресле «по-посадочному». Беляев отстегнулся, сориентировал корабль, подготовил включение тормозной двигательной установки и вернулся в кресло. Пристегнулся. Всё это было за гранью, всё это было грубейшим нарушением инструкций. Павел включил ТДУ. На это ушло двадцать две секунды. Но кто бы знал, какие длинные бывают эти секунды. А между тем они имели реальное исчисление, выразившееся в перелёте на 165 километров к северо-востоку от заданного места назначения, и посадка совершилась далеко от того места, где планировалось. Сели в 75 километрах северо-западнее города Березники Пермской области, в заснеженной тайге. До Перми – 200 километров.

Откинув люк, они выбрались наружу. Из скафандров вылили по нескольку литров пота. Развели костёр, стали выстукивать морзянкой SOS. Двое суток находились в тайге. Их сигнал принял радиолюбитель и передал в Центр управления. Вылетевший за ними вертолёт не смог приземлиться в тайге. Пришлось готовить специальную посадочную площадку в девяти километрах от места приземления космического корабля. На это ушёл ещё день. До вертолёта шли на лыжах из последних сил. МИ-6 доставил их в Большое Савино, а вечером 21-го они были на Байконуре.

Лишь спустя два месяца в открытый космос на двадцать минут выйдет американский астронавт Эдвард Уайт. Мы вновь были впереди.

4

Маша приходила в себя после «наддува». Это было не так просто. Но уже прошло. Правда, профессор сказал, что такая процедура будет ещё повторяться, но теперь это не страшно, теперь она знала, сколько времени это продолжается, а главное, знала: это можно перетерпеть. В палату вбежали её соседки.

– Маш, слушай! Наш космонавт вышел из корабля в открытый космос.

Первая мысль: «Тимофей!»

Они бросили газету ей на кровать. «Правда». На первой полосе сообщение ТАСС:

«Сегодня, 18 марта 1965 года, в 11 часов 30 минут по московскому времени при полете космического корабля «Восход-2» впервые осуществлен выход человека в космическое пространство. На втором витке полёта второй пилот лётчик-космонавт майор Леонов Алексей Архипович в специальном скафандре с автономной системой жизнеобеспечения совершил выход в космическое пространство, удалился от корабля на расстояние до пяти метров, успешно провёл комплекс намеченных исследований и наблюдений и благополучно возвратился в корабль. С помощью бортовой телевизионной системы процесс выхода товарища Леонова в космическое пространство, его работа вне корабля и возвращение в корабль передавались на Землю и наблюдались сетью наземных пунктов. Самочувствие товарища Леонова Алексея Архиповича в период его нахождения вне корабля и после возвращения в корабль хорошее. Командир корабля товарищ Беляев Павел Иванович чувствует себя также хорошо».

5

Она прочла. Прочла ещё раз. Подумала: «Это он. Это Тимофей». Она не знала, откуда ей пришла эта мысль. Просто поняла: это он. Это он, вместе с другими такими же, чьих имён не печатают в газетах, кого не знают в лицо. А она знает: это он. И пусть не он вышел в открытый космос, но он наверняка участвовал в том, чтобы этот выход случился. Теперь он совсем скоро приедет и заберёт её отсюда. И они всегда будут вместе. Всегда-всегда. Ну, разве что он будет уезжать в свои командировки, а она – его ждать. Но мысленно они всегда будут вместе. «И царица у окна села ждать его одна», – вспомнилось ей. И она будет ждать его у окна. Только скорее бы он приехал и забрал её отсюда.

Наконец, все переживания остались позади. Запуск корабля «Восход-2» прошёл успешно. Оба космонавта, и Павел Беляев, и Алексей Леонов, вернулись на землю живыми и здоровыми. Леонов выходил в открытый космос и пробыл за бортом целых двенадцать минут. Правда, заставил-таки он их всех поволноваться, когда его скафандр раздулся, и Алексей не сразу смог вернуться на корабль. Всё могло кончиться катастрофой, гибелью космонавта. Участники запуска были на грани инфаркта и чуть не поседели, а Леонову хоть бы что, только смеётся. Мальчишка и мальчишка. «Пацан!» – сердился и радовался Сергей Павлович. А ведь совершил такое. Герой, настоящий герой. Уму непостижимо. Но раз всё закончилось благополучно, значит, как бы ничего и не случилось, а то, что произошло, учтут и к следующему разу поправят. Газеты «Правда» и «Известия», а за ними следом и все союзные и местные газеты дали на своих страницах сообщение ТАСС о полёте и его успешном завершении. К киоскам тянулись бесконечные очереди, газеты расхватывали даже те, кто их никогда не читал; даже «Советский спорт» сказал своё доброе слово; космические рекорды по продолжительности и дальности полёта официально регистрировались с первого полёта Гагарина. В очередной раз вся страна встречала космонавтов, как и должно встречать героев. По радио, телевидению, да и просто в разговорах на улице, в парках, на службе и дома все только и говорили о новом успехе советской космонавтики.

А не удовлетворён был только Королёв: слишком много ошибок. Теперь необходимо всё проанализировать, учесть промахи и искать новые решения обеспечения безопасности космонавтов. «Американцы уже догоняют, – думал он, – наступают на пятки и… обгонят. Обязательно обгонят, если мы будем каждый шаг согласовывать месяцами, а то и годами. И самое главное: все силы должны быть соединены в один мощный кулак, под единым управлением, конкуренция тут мешает. Нельзя допустить, чтобы американцы первыми высадились на Луне». С таким предложением тотчас по возвращении в Москву он непременно пойдёт на Старую площадь.

Начиналась большая работа над новым вариантом космического корабля. Новый корабль назовут «Союз», и всё, что теперь делалось, – делалось в рамках лунной программы. Теперь, после большого успеха, у Королёва все козыри были на руках.

6

Ещё только конец марта, а тепло, как в июне. Машина легко катила по Ленинградскому шоссе. На развилке свернули на Волоколамку.

– Иван Степанович, тормозните здесь. Не надо подъезжать к больнице.

– Так уже, считай, доехали.

– Я пешком пройдусь. Надо размяться.

– Дело ваше. Только плащик накиньте от греха подальше. А то вы уже однажды «размялись».

Тимофей усмехнулся: «Нянька».

– Зачем? Такая жарища!

– Марток – надевай трое порток. Март – месяц обманчивый. А мне в другой раз за вас втык получать от Палыча не с руки.

Тимофей вышел из машины. Пошёл, не спеша, по сосновой аллее. Следом с плащом в руках выскочил Иван Степанович.

– Ну, куда же вы? Прямо как дитя малое.

Тимофей отмахнулся.

– Вы или плащ наденьте, или в машину садитесь.

Тимофей шёл, не обращая внимания на вопли своего водителя.

– Тьфу ты! – выругался шёпотом Иван Степанович.

Он вернулся в машину и медленно поехал следом. Тимофей обернулся.

– Куда ж ты по аллее? Тут же люди ходят. Хоть кол на голове теши.

Рабухина сегодня в больнице не было. С другими врачами Тимофей не считал нужным говорить. Прошёл в палату. Гостинцы положил на стол. Маша сидела на подоконнике, читала книгу. Он увидел: Сэлинджер, «Над пропастью во ржи». Тимофей поцеловал Машу в подставленную щёку. Всё это молча. Ни восторгов, ни радости, ни слёз. Заглянул в раскрытую книгу: страница 11-я. Книгу он принёс ей перед отлётом на Байконур. Значит, не читала.

– Почему ты не читала? Хорошая книга.

– Не было настроения.

– А сейчас?

– И сейчас нет.

– А когда будет?

– Как только ты увезёшь меня отсюда.

– Сегодня вечером позвоню Александру Ефимовичу, как-никак он здесь начальник. Отпустит – заберу.

– А сейчас ты не можешь позвонить?

Тимофей долго не думал.

– Могу. Только не уверен, что дозвонюсь.

Маша так и подскочила: ведь если профессор согласится, она уже сегодня может быть дома. А где дома? Если отпустят, куда он её повезёт? В Хлебников она не хочет, уж лучше тогда здесь. Слава богу, процедуры «наддува» закончены. «А Тимофей дозвонится, обязательно дозвонится, – думала она, – он всё может».

– Так ты идёшь звонить?

– Ты меня прогоняешь?

– Я тебя прогоняю, потому что хочу быть с тобой.

Это она так схитрила. Ждала, что он скажет, куда повезёт. Но он не сказал ничего. Пошёл звонить. Вернулся не скоро. Лицо серьёзное. «Не разрешили», – огорчилась Маша.

– Собирайся, да поживее.

Она обомлела. Не ожидала. Стала собирать свои вещи. Фрукты и сласти, привезённые им, оставила девчатам. Тимофей вышел в коридор. Ждал.

– Машуня, какая ты счастливая!

– Да у вас тоже всё будет хорошо.

– Да я не о том. Какой у тебя Тимофей! Обзавидуешься.

– Какой?

– Красивый, богатый. И любит тебя.

– Кто это может знать?

– Дурёха, да это же сразу видно.

– Прощайте, девчонки. Поправляйтесь и не скучайте. Я вас навещать стану.

– Охота была тебе сюда возвращаться? Живи полной жизнью.

– Я своего слова не меняю. Бывайте!

Обнялись, расцеловались. Закрыв за собой дверь палаты, прислонившись к косяку, выдохнула:

– Уф! Наконец-то!

Подскочил Тимофей.

– Тебе нехорошо?

– Мне очень хорошо. Бежим скорей, пока не вернули.

Схватившись за руки, они побежали вниз по лестнице, вызывая недоумение больных и медперсонала. Но они никого не видели вокруг – они были только вдвоём. Только Он и Она.

7

За три дня, проведённых дома, Маша заметно оживилась, повеселела, всё делала вприпрыжку, напевая что-то лёгкое, это были всё детские песенки. На лице её появился здоровый румянец, совсем не тот, что видел он на её щеках перед госпитализацией. Когда Тимофей расспрашивал её о лечебном процессе, она по-ребячьи надувала губки, говорила, что это совсем не интересно, и она хочет поскорее об этом забыть. Перед выпиской профессор Рабухин рекомендовал ей больше бывать на воздухе. «Хорошо бы за городом, – сказал он, – совершать пешие прогулки, но не уставать, а если, случится, устанет, лучше посидеть в саду или в парке, тепло укутавшись». Этой программы они и придерживались. Когда находили удобное местечко, где не было сквозняков и надоедливых прохожих, Тимофей извлекал книгу и продолжал читать. Так они постепенно добрались до второй части.