Читать книгу Заплаты Зазеркалья - Сергей Курсиш - Страница 5

***

Следующий день опять учеба.

Четыре пары, семинар,

Он чувствовал себя прекрасно,

Отсутствовал хмельной угар.

Но где-то в дальнем подсознании,

Его тянуло вновь познать

То неземное ощущение

И до конца его понять.

– Как самочувствие, коллега?

С улыбкой спрашивал сосед.

– Да все прекрасно, я в порядке,

А, ничего такого нет?

– Вообще-то нет, но взять не сложно,

Всего лишь нужно позвонить.

Но, это будет стоить денег.

Что, очень хочешь повторить?

– Не то что очень, но не против.

А ты что, нет?

– Ну почему? Я тоже «за», но денег мало.

– Да я найду. – Ну, я звоню.

Вновь в зеркале запорошенном

Себя увидел наш Андрей,

С силой вдохнув в себя кристаллы,

Ворвался в ночь пучком огней.

Волна невиданного счастья

Его к вершине вознесла

И откатившись, отпустила,

Он падал вниз словно звезда.

Опять в блаженной эйфории

Время несчитано прошло,

Угасли чуда ощущения,

Чувство обычное пришло.

И с каждым разом это чувство

Их начинало напрягать,

Хотелось, вновь одевши крылья

Над «темными» людьми летать.

Но порошок – болезнь богатых,

Не по карману нищете.

Возможность есть успеть привыкнуть

И жить с мечтою в маете.

Потом, чтоб экономить зелье,

Дело дошло и до шприцов…

Жизнь превратилась в вечный поиск,

Он стал на путь конца концов.

Ведь экономилось лишь зелье,

А человек скорей сгорал,

Эффект усилив многократно

Себя быстрее убивал.

И блеск от первых ощущений

Уже забылся им давно.

Упрямой силой его гнуло,

И ныло все его нутро.

Цилиндр шприца раствор заполнит,

Кристаллов сжиженных огнем

И туго поршень вверх отходит,

Пространство, открывая в нем.

Словно курок взведен теперь он,

В затворе доза залегла,

Кубы отмерены шкалою

И целит острием игла.

Трубопровод сожмет резинка

И в вену врежется игла,

Контроля каплю, поршень втянет,

Густую будто бы смола.

Ценой себя раствор подкрасив

В ней растворится без следа,

Подобно всем на тот путь ставшим

И сгинувшим в нем навсегда.

Жгут сброшен, палец жмет на поршень,

Игла заряд впускает в кровь,

Взлет с долгожданною волною,

В бездну паденье вновь и вновь.

И ломка каменной плитою

Сползет с чуть сгорбленной спины,

Слегка подрагивают пальцы,

Тошнит приятно, нет слюны.

Не хочется про завтра думать,

Про поиски и суету…

Полет во власти ощущений

Во мрак, во тьму и пустоту.

А завтра – бег по лабиринту,

Денег найти, купить, сварить,

Чтобы людьми побыть немного,

Чтоб мрамор ломки разломить.

***

В один из дней с пустым карманом,

Сосед идею предложил:

– Знаю я деда, ветерана,

С ним по соседству раньше жил.

Весь в орденах старый вояка,

Зачем они ему теперь

И, кому сбыть медальки знаю.

Все будет хорошо, поверь.

Хотя и знал, что это плохо,

Не все мозги ведь проколол,

Но было так невыносимо,

Что он на это все ж пошел.

Когда входил старик в квартиру

Они вломились вслед за ним,

Поставив кляп, связали деда

И взяли все, что нужно им.

Взять удалось немного денег,

Много медалей, ордена.

Их на войне давали редко,

Но была долгая война.

Пару колечек обручальных

В вазе еще нашел сосед,

Слезы текли из-под повязки,

Под звон реликвий плакал дед.

Он вспомнил вдруг, как эти кольца,

Со звоном в блюдечко легли,

В тот день, с женой, ныне покойной,

Семьей их в загсе нарекли.

И службу в полковой разведке,

И, как за линию ходил,

Сколько был ранен и контужен,

Сражаясь из последних сил.

Ковал, как все нашу победу,

Таскал для штаба языков,

Искал он точки огневые

Замаскированных врагов.

Помнил за что, он каждый орден,

Кем и когда дана медаль

Хоть многое уже забылось,

Светла та памятная даль.

И вот, в своем тылу он схвачен,

Своими же затоптан в грязь,

Жаль, силы нет, чтоб порвать путы,

В плен бы не брал он эту мразь.

На выходе спросил соседа:

– Может, развяжем старика?

– Да черт с ним. Отвечал коллега.

Не пропадет наверняка.

Уже на улице покоя

Андрею не давал старик,

Сосед был весел и улыбчив,

Андрей же головой поник.

И распрощались в переулке,

Один пошел сбывать добро,

Другой решил назад вернуться

«И будь что будет – все равно».

И вовремя он возвратился,

Старый солдат уж отходил,

С разбухшим кляпом задыхался,

Глаза к подлобью закатил.

Все обучение медицине

Андрею пригодилось вдруг.

Вернул он старика обратно

Не малый, пережив испуг.

И убедившись, что тот в норме

Он без оглядки убежал.

Свое, разоблачив обличие

Он понимал, что рисковал.

Но на душе стало чуть легче,

Он знал, что сгнил не до конца,

Был рад, когда сменил румянец

Бледность солдатского лица.

***

Напарник вечером вернулся,

Сдав по дешевке ордена,

С Андреем дозой поделился

– Что такой мрачный, старина?

Кубов быть может тебе мало?

Нагнали дозу мы с тобой.

Солома есть, вари коллега,

Еще раз вмажусь я с тобой.

На маке провели неделю,

Не по карману героин,

Расширив в знаниях пробелы,

Пропуски ставят в журнал им.

Однажды столь дурную новость

Андрей от местного узнал:

«Дед ветеран, вояка старый

С инфарктом в клинику попал».

«– У моих предков мент знакомый,

Сказал: Важнее прочих дел

Найти налетчиков на деда.

Что поднят весь его отдел».

Везде есть он, – осведомитель,

Чтоб дальше преспокойно жить

Готов он все, что только можно

В личный покой, как в фонд вложить.

Клубок не хитрый, нервный опер

Распутал вскоре без труда,

Кто-то с медалью засветился,

Все слив, что знает, как всегда.

И вот, уже через неделю

С утра стучатся в двери им,

Смысл визита объясняют

Едва проснувшимся двоим.

При обыске кольцо находят,

Что утаил хитрец сосед,

Шприцы и зеркало в разводах…

Да, отпираться, смысла нет.

***

Бескрайней воли светлый запах

Спертый дух клетки заменил,

Ломка, допросы, униженье,

Как в страшном сне он в этом был.

И лжи трусливого соседа

Он был совсем не удивлен,

Мол: «Это все Андрей придумал,

Я не в себе был, опьянен».

Узнали цену адвокатов,

Дом заложили в банк под долг,

И здесь не вышло без отката,

Чиновник за процент помог.

Платили операм и судьям,

Чтоб срок условный получить,

Очень помог старик-вояка,

Что попросил его простить.

Не пожелал душе заблудшей

Душе-губительных оков,

Дед, Иванов Иван Иваныч,

Тот обладатель орденов.

Так чудом избежал тюрьмы он,

Пришел домой побитым псом,

Но беды быстро не уходят,

Проблемы начались с отцом.

С тяжелой слег отец болезнью,

Лечили, где только могли,

На операцию решились

И увеличили долги.

Кредит, который взять не трудно,

Жизнь заставила их взять,

Проценты, как петля на шее

И очень трудно ее снять.

Он, как капкан придуман кем-то:

Раз, вовремя не заплатил,

Считай, что съел кусочек сыра

И механизм запустил.

На время стало отцу легче,

Дал с облегчением вздохнуть,

Но через год внезапно умер,

Под плачь, ушел в последний путь.

И мама в безутешном горе

Сама ходила не своя,

И он от страшного удара

Долго не мог прийти в себя.

А жизнь свое берет помалу,

Вдаль не пробиться без потерь,

Проблемы нажиты большие

И с ними жить нужно теперь.

***

Мама работала в больнице

При хирургии медсестрой,

Андрей весь год пахал на стройке,

Ведь был здоров и молодой.

Большой кредит с трудом платили,

А малый, на свой риск и страх,

То не могли, то забывали,

Он рос, как тесто на дрожжах.

Его платить сил не хватало,

Счета, платежки и пеня,

Петлю на горле им сжимали

Жизнь, осложнив день ото дня.

Бездушный женский голос банка,

Звонками долго доставал,

Решить вопросы по-другому

Он им прозрачно намекал.

Стали платить, но оказалось,

Что платят вспененный процент,

Подумав, на большом кредите

Посильный сделали акцент.

Коллекторам долги банк продал

И те взялись за них всерьез,

Звонили маме среди ночи,

Записки с текстами угроз…

Андрей, однажды взявши трубку

Круто с нахалом говорил

И отцепиться от них с мамой,

Как показалось, убедил.

Но это только показалось,

Средь ночи загорелся дом,

Его сосед, рискуя, вынес,

А мать так и осталась в нем.

Едва Андрея откачали,

За малым он не угорел,

Стал рваться в зарево пожара,

Маму свою спасти хотел.

Кричал он, падая в безумстве,

В огне сгорала его часть,

Глаза, читающие мысли,

Оплот, что не давал упасть.

Сгорало материно сердце,

Что билось лишь ради него,

А кто любить может, как мама,

Нет в целом Мире никого.

Те руки, что с рожденья помнил,

Добрее и теплей, их нет…

Сидел он возле пепелища,

А в небе расцветал рассвет.

И осветило солнце угли,

Жизни, теперь уже былой.

…Был под родительской опекой

И с кровлею над головой.

Вмиг стал он круглым сиротою

И без кола и без двора,

Познать вкус жизни за чертою

Настала для него пора.

***

Пожар случайностью признали,

В оплошности их обвинив,

А то, что маме угрожали —

«Не доказуемый мотив».

Банк завладел тем, что осталось,

Участком небольшим земли,

Андрея же без документов

Везде пинали, как могли.

Чтоб справку взять для новой справки,

Нужно еще две принести.

От тяжбы этой нескончаемой

Андрея начало трясти.

Дав уголок ему в сарае,

На время приютил сосед,

С ним вечерами выпивали,

Чтоб не сойти с ума от бед.

Перечень разных документов

И с голограммою и без

Был, как скалистая вершина

К которой он упрямо лез.

Но где-то, не дойдя немного

Андрей сорвался с высоты,

Упав на дно во мрак запоя

Прочь от проблем и суеты.

Дешевой брагой обезболив

Страшного горя злую боль…

У хлебосольного соседа

Кончался хлеб, – осталась соль.

Жена его, на пару с тещей,

В психушку вскоре упекла,

Андрея же, взашей погнали,

Жизнь в новом русле потекла.

***

Брел он чудовищем косматым

По улицам бог-весть куда

И голод обострял инстинкты,

Ему мерещилась еда.

В толпе вокзальной, у столовых

Он пропитание искал,

Агрессию от конкурентов

Не раз на шкуре испытал.

Ночи в заброшенных подвалах

И в паутине чердаков

Сменяли дни в миру хождения,

Ведь бытия закон таков.

Монету кто-то даст бродяге,

Объедков кинет общепит,

Блеснет в глазах надежда счастья,

Бродяга счастлив, если сыт.

Но воровать, кого-то грабить

Мысль ни разу не пришла,

Покорно нес он свое бремя,

Доброй душа его была.

Средь голубиного помета,

Забившись в угол чердака,

Был на седьмом небе от счастья

От половинки пирожка.

Не в силах справиться с течением

Он щепкой плыл куда-то в нем,

А жизнь законов не меняла,

Все также ночь сменялась днем.

За летом наступила осень,

Добавилось ему проблем,

Кончался год, к зиме шло дело,

А он был не готов совсем.

Пальто на свалке обнаружил,

С прожженной дыркой на спине,

Виды, видавшие ботинки

И был находкам рад вполне.

Дни пеленою проплывали:

Урвать кусок, залечь в норе,

Завидовал он псам дворовым

С пайком и в теплой конуре.

***

Холод загнал на теплотрассу.

Зима по графику пришла,

Ему подобных было много

Теплом спасающих тела.

Словно огромный бур железный

Со дна весь ил и грязь поднял

И в одно место эти сливки,

Пугая холодом, согнал.

Коль все же это были люди,

Им сбиться в общество пришлось,

Где есть элита и законы

И здесь без них не обошлось…

В иерархии этой мудреной

Он занял самый низший пост

И был обязан всем делиться,

Древний закон суров и прост:

Все, что добудет, он был должен

С элитой местною делить

И лучше даже не пытаться

Любую мелочь утаить.

Закона местного машина

Могла жестоко наказать:

К теплу подход может закрыться,

А могут долго избивать.

Взамен из многих соц-гарантий

Претендовать он мог на две:

Короб из толстого картона,

Заветный метр на трубе.

Любого общества элита

Сочтет счастливой ту судьбу,

Которая дает возможность

Им контролировать трубу.

Были и бонусы, стараясь

Их можно было получать:

Из целлофана дадут полог

И в очередь позволят стать.

В том обществе немного женщин,

Верней подобия от них,

Давали их только достойным,

Чтоб был мотив для остальных.

Привязанность не поощрялась.

Чтоб понапрасну не страдать,

Когда объект тепла и страсти

Наутро должен ты отдать.

Тех, кто похож на женщин больше,

Боссы держали при себе,

А те гордились этим очень

И не противились судьбе.

Мечтали многие на волю,

Уйти когда придет весна,

Но приживаясь, оставались,

Весна ведь не для всех красна.

Модель обычная, людская,

Искажена под призмой дна:

Хоть много бедняков средь нищих

Элита все же быть должна.

И в круговой этой поруке

Законов дна не поменять,

Метром трубы, своей коробкой

Никто не хочет рисковать.

***

Так пол зимы уже прожил он,

Был целлофан над головой

И Зину с синяком под глазом

Он приводил под полог свой.

Однажды счастье улыбнулось,

Стоял у церкви он тогда,

Услышал Бог его молитвы,

Зажглась счастливая звезда.

Звон колокольный разливался,

Блестели храма купола,

Женщина взгляд свой задержала,

Купюру молча подала.

С самым высоким номиналом,

Таких давно не видел он,

Дар речи, потеряв на время,

Лишь молча сделал ей поклон.

И запах женщины забытый

Забитым носом уловил,

Цветами дивными запахло,

Запах ее с ума сводил.

А женщина была красива,

Не молода и не стара,

Бутон с годами ставший розой,

Цветенья крайняя пора.

Глаза смотрели неотрывно

И губы шевельнулись вдруг,

Он вышел из оцепененья

Невольный пережив испуг.

Заговорила с ним особа,

Все наяву, это не сон!

И голос нежный, как из сказки

Сквозь колокольный лился звон.

– Ты так похож на человека

Оставившего этот свет,

Он смыслом был всей моей жизни,

Теперь его и смысла нет.

Помойся, подстригись, побрейся,

Хочу я на тебя взглянуть.

Быть может Бог в твоем обличии

Хоть образ мне решил вернуть.

Сюда опять приду я завтра,

Чтобы увидеть вновь тебя,

Надеюсь, не пропьешь ты деньги,

Да правильно поймешь меня.

И зашагала быстро дальше,

А он контуженный стоял,

В реальность случая, не веря,

Купюру в кулаке сжимал.

***

«Сначала надо сходить в баню…»,

Но так хотелось ему есть,

Что он отправился на рынок,

Купив еды, решил присесть.

Чтобы поесть – нужно работать,

Чтоб мочь работать – нужно есть,

Дает возможность этот цикл

Осознавать себя: «Я есть».

Нашел укромное местечко

Чуть отошедши за забор,

Коллег по цеху не заметив,

Их злобный и завистный взор.

До слез был мяса вкус приятен,

С картошкой в теле пирожка

И молоко с ума сводило,

Он даже переел слегка.

Встал, собираясь идти мыться.

Поздно беду почуял он…

Был представителем элиты,

Нищей пехотой окружен.

Избили, отобрали деньги,

На теплотрассу отвели,

Там снова били, унижали

И не давали встать с земли.

В том обществе на теплотрассе

Тоже имелось свое дно,

Клочок земли рядом с трубою

Для тех, кому уж, все равно.

Отбросами они считались,

Как черви спутались в клубок,

Что среди них лежать он будет

В ужасном сне лишь видеть мог.

Тяжелый запах аммиака,

Давно не мытых, серых тел

Его в себя прийти заставил,

Он тут же вырвал все, что ел.

Средь них на холоде очнулся

И понял, что он на дне дна,

С трудом побрел ногой хромая,

А в мыслях только лишь она.

***

Из церкви вышла та же дама,

Перекрестившись вдаль пошла,

Средь многих лиц одно искала,

Но так его и не нашла.

Вернулась и прошла обратно,

Стояла скромно в стороне,

Губы дрожащие шептали:

– Прости родной, так плохо мне.

Оставил ты меня одну здесь,

А сам летаешь в небесах,

Твой взгляд вчера я разглядела

В бродяги бедного глазах.

Прости, за то, что показалось,

Сама уже я не своя,

Нет облегчения в молитве,

Быть с тобой рядом хочу я.

Пошла вперед не обернувшись

Словно в тоннеле напрямик,

А на другом конце аллеи

Андрей фигуркою возник.

Он еле шел ногой хромая

По следу призрачной судьбы,

Бога молил, чтоб обернулась,

Но не услышал он мольбы.

Так и исчез в конце аллеи

Печальной дамы силуэт,

Андрей присел к забору храма.

Идти, кричать, уж силы нет.

***

Назад на трассу возвращаться

Он ни в какую не хотел,

Хоть ночью тут он мог замерзнуть,

«Ну что ж, таков, знать мой удел».

Погас последний луч надежды

Когда исчез тот силуэт

И жить не хочется, как прежде,

Ни воли, ни желанья нет.

Так и сидел он под забором

Вплывая в мыслимую даль,

А черное сукно земное,

Белым покрыла снега шаль.

Устав смертельно от событий

За сутки, что он пережил,

Забывшись в дремоте желанной

Он медленно глаза закрыл.

Важный инстинкт самохранения

Словно прибор был отключен,

Мысли несли его в былое,

Он весь был ими увлечен.

Светлые лики его близких

Мелькали искрами во мгле

И он пытался разглядеть их,

Или представить их себе.

Темно, безлюдною аллея

У церкви стала уж давно,

Андрей был к жизни безразличен

И жизни было все равно.

Холод своим новокаином

Боль от побоев растворил,

Лицо, как будто улыбалось,

Ресницы снег ему слепил.

Легкий мороз, немного снега

Ему давали выжить шанс,

Но только вот, тот шанс заветный

Нужно использовать сейчас.

Но он его не замечает,

Витает где-то в облаках,

А тело тихо остывает,

Не тает снег уж на руках.

В глубинах памятных коснулся

Своей дрожащею рукой

Тепла родительской опеки

Под кровлею над головой.

Но сердце не забилось чаще,

Холод добрался до груди.

Застыть и в мысли воплотиться

Лишь перспектива впереди.

***

Калитка церкви затворилась

Ржавыми петлями скрипя,

Фигура храму поклонилась

Знамением, освятив себя.

Снежинки рясой подметая

Сверху которой пуховик,

Хрустя подошвами по снегу,

Пошла от церкви напрямик.

Весь божий день, служивши Богу

До дому шел отец Ефим,

Вел службу своему приходу,

Святым отцом являясь им.

Любили люди его службы,

Ходили все, и стар и млад.

Мог выслушать отец любого,

Помочь посильно был всем рад.

О дне грядущем шел и думал,

Ведь жизнь в миру не без проблем,

Печально на душе и горько,

Когда помочь не можешь всем.

Замедлил шаг и обернулся

Взгляд, устремивши на забор,

Белого ангела фигурку

Во мраке будто видит взор.

Казалось, ангелок крылатый

Склонивши голову, стоит.

Вглядевшись лучше, сразу понял,

Что это человек сидит.

Снегом совсем запорошенный.

«Похоже здесь уже давно,

Свой путь закончить под забором,

Видно бедняге суждено».

Быстро приблизился: «Холодный».

Но пульс, хоть слабый еще был,

Долго не думая на плечи

Он тело легкое взвалил.

Опять калитка проскрипела,

В светелке вспыхнуло окно,

Теплый кагор и растирание

И сердце нужный ритм взяло.

Забилось снова с прежней силой

По телу прогоняя кровь,

Теплом и силой наполняя

И к жизни возвращая вновь.

Три дня выхаживал Андрея,

Растирки, молоко и мед,

Был парень слаб, застыл не слабо

Боялся очень, что умрет.

Но молодость большая сила,

От смерти ускользнула все ж,

Гусиный жир, чаек с малиной

И стал он на себя похож.

Бульон куриный, апельсины

В келью отец ему носил,

Румянец щек его коснулся,

Взгляд о здоровье возвестил.

***

Трудом и долгою молитвой

Ефим, Андрея отстоял,

Пока старуха зазевалась,

У смерти он его украл.

Часто с Ефимом вечерами

Беседы долгие вели,

Отец, узнав все про Андрея

Сказал, что: – Бесы довели.

Так и остался он при церкви,

Где нужно что-то, – помогал,

Почистить двор, помыть ли окна,

Так и церковным служкой стал.

Жил с удовольствием в той келье,

Куда принес его Ефим,

Был очень скромен и отзывчив

И все довольны были им.

И он был очень всем доволен,

В келье был стол, была кровать,

Где он, привыкший уж к коробке,

Как человек мог вволю спать.

И видеть мир через оконце,

Питаться скромно, но всегда,

Быть нужным и полезным людям

И жить под кровом в холода.

На отражение в окошке

Часто подолгу он смотрел,

Видя себя в ином обличии

И счастью верить не хотел.

Забылись запахи и страхи

С которыми он жил на дне

И целовал он Богоматерь,

Лики святых, что на стене.

Все ему было интересно,

Он познавал церковный быт

И засыпал он помолившись,

За то, что был в тепле и сыт.

Молился и за папу с мамой,

У них прощения просил,

Ведь он, поддавшийся соблазнам

Всю жизнь их под откос пустил.

Родители ему приснились

В святую ночь под Рождество,

По голове его погладив,

Сказали: «Рады за него».

Проснулся весь в слезах, счастливый,

Знал, что прощенье получил,

Решил служить до гроба Богу,

Творить добро сколь хватит сил.

***

…Дверь приоткрыв, вышел из храма,

Решил по дворику пройтись,

Поклон отбил, перекрестился,

Взгляд, устремив куда-то ввысь.

Бескрайний, синий купол неба

Чернило множество ворон

Ведущих себя как-то странно,

Стал наблюдать за ними он.

Птицы кричали и клубились

Словно живой водоворот,

Вокруг одной носились с криком,

Удар и снова разворот.

И бедолага уклоняясь,

Пыталась вырваться от них,

Но те ее не выпускали

Из-под опеки ни на миг.

Теряя высоту и силы,

Буд-то хромая на крыло

Птица отчаянно боролась,

Но ей упорно не везло.

Вдруг, улучив момент заветный

Она рванула на прорыв,

Крича и хлопая крылами

В синий просвет взор устремив.

А общество гналось за нею

Меж крон деревьев вниз и вверх,

Сильны усталость и побои,

Ей не сопутствует успех.

Андрей себя на дне вдруг вспомнил

И с птицей той отождествил,

Противный запах аммиака

Буд-то бы носом уловил.

Вспомнил, как всеми был отвергнут

И, как был обществом избит,

Сверкнул во мгле самосознания

Пронесшийся метеорит.

Влево и вправо уклоняясь,

Птица то вверх, то вниз неслась

И с громким криком возбужденья

Вся тьма ворон за ней гналась.

И загоняемая стаей,

Крест зацепила вдруг крылом,

Словно споткнувшись обо что-то,

Вниз полетела кувырком.

Тут же шарахнулись собратья

И начали вокруг кружить,

На землю сесть намеревались,

Клювами дело довершить.

А птица, стукаясь о ветки,

Упала черной точкой в снег,

Глаз у нее блестел, как жемчуг,

В нем отражался человек.