Читать книгу Лазурь небес и порожденье ада - Сергей Лузин - Страница 1

========== Случай у "Фортуны", или Немного об Истинной Красоте ==========

Чикаго… Что вы готовы представить, едва услышав это слово? Город безумных страстей и разврата? Место, погрязшее в азарте и деньгах, где нищий может вмиг стать королем, а богач за мгновение потерять все? Да, это так, но главное, чем славится Чикаго – это, разумеется, фальшь. Фальшь везде и во всем, начиная от яркого света фонарей и заканчивая брильянтами на шеях расфуфыренных красоток и перстнями на пальцах их ухажеров.

Только здесь, поставив все до единого цента на «темную лошадку» на скачках, вы рискуете обанкротиться и разбогатеть в одно и то же время, ибо откуда вам знать, не окажется ли она дьявольским порождением, той лошадью, на которой, когда придет время, поскачет один из всадников Апокалипсиса? Только здесь в казино алчные гномы-крупье могут надуть вас так, что даже выиграв, вы все равно останетесь в минусе. Только здесь, невзирая на «сухой закон», гигантские подземные черви доставляют в глотках бутыли с виски и самогоном прямо в дома сильных мира сего. Здесь страшный гоблин Аль Капоне держит в своих паучьих пальцах весь город, и горе тому, кто осмелится косо взглянуть на его покрытую шрамами морду. Здесь в темных переулках царят мрак и холод, а на ярко освещенных улицах – неизменная фальшь. Таков «Город ветров» как он есть. Даже свет звезд и луны кажется здесь по ночам искусственным.

И именно в этот ничем не примечательный вечер на одной из небольших улочек Нижнего Города появился ничем не примечательный молодой человек. Возник он посреди тротуара так внезапно, что непонятно было, вышел ли он из подпольного кабака на углу, замаскированного под лютеранскую церковь, приехал на такси со стороны Нейви Пира*, где сорвал куш на договорном бою Рокки Ройда с чемпионом Атланты, или же просто появился из воздуха. Одет он был в идеально выглаженный бежевый костюм в мелкую клетку, такую же шляпу и галстук, что явно выдавало в нем если не аристократа, то выходца из состоятельной семьи. Небрежной походкой, засунув обе руки в карманы, он прошел вперед по тротуару до ярко сиявшего огнями кинотеатра «Фортуна» и там остановился, разглядывая афиши. В это же время из-за угла вышла молодая стройная женщина и, постукивая высокими каблуками туфель, направилась к автобусной остановке прямо напротив дверей кинотеатра. Скользнув по ней быстрым взглядом, человек в бежевом костюме отметил, что, не будучи особой красавицей, она в то же время явно притягивала к себе внимание. Медно-каштановые волосы безо всякого головного убора рассыпались по плечам огненным водопадом, а в больших серых глазах, отражавших свет городских огней, чувствовались некая загадочность и страсть. На ней было длинное темно-красное платье, а на шею небрежно накинуто пушистое белое боа. Можно было предположить, что эта девушка вышла из казино или ресторана, где оставила свои последние деньги, и теперь жалкой горстки мелочи в ее ридикюле хватило бы только на дорогу до дома.

Остановившись неподалеку от молодого человека, незнакомка застыла, переминаясь с ноги на ногу и глядя куда-то в сторону. Никого больше вокруг не было, и, решившись, Бежевый Костюм сделал шаг к Медноволосой.

– Прекрасный вечер, – произнес он донельзя банальную фразу для знакомства.

Девушка стрельнула в него взглядом из-под пушистых ресниц и ничего не ответила.

– И знаете, – продолжил молодой человек, – я был бы не прочь сделать этот вечер еще прекраснее, проведя его в компании столь очаровательной девушки, как вы.

– Боюсь, у меня совсем другие планы на этот вечер, – удивительно низким голосом, от которого мороз пробрал бы по коже любого, ответила незнакомка. – К тому же, у меня почти не осталось денег на развлечения.

– Зато у меня их полно. – Вывернув карманы, юноша продемонстрировал несколько хрустящих стодолларовых банкнот. – А для такой прекрасной особы мне вообще ничего не жалко.

– Увы, я сегодня слишком устала. – Девушка развернулась к нему полностью и впилась строгим взглядом в его бесстрастное лицо. – Советую вам поискать красоток для развлечения где-нибудь в другом месте.

Ничуть не смутившись, молодой человек прижал руку к груди возле сердца.

– Представьте себе, я искал, – ответил он. – Искал во всем городе, как в людных местах, так и в совсем пустынных. Но нигде, вообразите, нигде, я так и не увидел истинной (он особо выделил голосом это слово) красоты. А в вас, как я вижу, есть именно эта красота.

И вдруг он, запрокинув голову к небу, на котором уже начали перемигиваться звезды, продекламировал громко и выразительно, на чистом французском:

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?

Твой взор – лазурь небес иль порожденье ада?

Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,

Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,

Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;

Героем отрок стал, великий пал во прах,

Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя иль звездные края?

Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;

Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,

И все в тебе – восторг, и все в тебе преступно!.. **

Приоткрыв от изумления рот, Медноволосая смотрела прямо в одухотворенные глаза незнакомца.

– Кто вы такой?.. – вымолвила наконец она.

Он усмехнулся:

– Для вас я сегодня буду влюбленным мечтателем, ищущим Истинную Красоту в этом погрязшем в нищете и уродстве месте. Скажите, вы ведь говорите по-французски?

– Oui, – улыбнулась девушка.

– А я, к сожалению, нет. – Он сдвинул шляпу на лоб и почесал в затылке. – И о вещах возвышенных и поэтических я больше не могу говорить плебейским языком этого континента, не имеющего о Красоте никакого понятия. Поэтому без лишних слов приглашаю вас на сеанс. – И юноша указал на приветливо распахнутые двери «Фортуны».

– Я согласна, – выдохнула Медноволосая. – Только все же мне хотелось бы узнать имя ценителя Истинной Красоты, ибо только в имени кроются многие тайны нашего бытия.

– Зовите меня Джейсоном. – Он приподнял шляпу, блеснув в свете фонарей бриллиантиновым пробором коротких светлых волос.

– А я Гвендолин. Очень приятно.

***

Спустя полчаса они сидели в полупустом зрительном зале, на экране которого мелькали кадры, нарисованные мышью-переростком Диснеем, вложившим свой образ и в персонажей. Глядя на ужимки и кривлянья забавного мышонка и его подруги, многие в зале смеялись, но Гвендолин улыбалась лишь изредка, в остальное же время ее лицо было полностью серьезным. Джейсон же вообще не смотрел на полотно, обратив все свое внимание только на спутницу, выглядевшую в несколько раз прекрасней обычного. Казалось, что свет экрана падает только на них двоих, остальных зрителей как будто бы не существовало вокруг. Возможно, только эта пара и олицетворяла Истинную Красоту посреди темного прокуренного зала.

– Как тебе фильм? – спросил девушку Джейсон, когда они выходили из душного зала на улицу. – Я заметил, ты нечасто смеялась, в отличие от остальных.

– Я думаю, сам режиссер не хотел, чтобы зрители над этим смеялись, – дрогнувшим голосом ответила Гвендолин. – Он лишь хотел, чтобы мы увидели в героях самих себя. И это должен был быть смех сквозь слезы, как по мне. – Она тихо шмыгнула носом и быстро смахнула кружевным платочком слезу с ресниц.

Молодой человек на это промолчал. Они подошли к остановке, и Гвендолин извлекла из ридикюля сигарету в костяном мундштуке. Джейсон тут же поднес ей зажигалку, сделанную из винтовочного патрона.

– О, так ты был на войне? – удивилась девушка, разглядывая зажигалку и вырезанные на ней непонятные инициалы.

– Я еще слишком молод для этого, – усмехнулся он. – Скажем так, я воюю совсем на ином фронте.

– И на каком же? – осведомилась Гвендолин, делая затяжку и выпуская струйку дыма к горевшему над ними фонарю.

Молодой человек снова усмехнулся.

– Хочешь это узнать? Тогда пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он повел спутницу за угол, в темный и холодный переулок. Окончательно заинтригованная, Гвендолин шла за своим новым знакомым, даже не подозревая чего-то плохого.

Вскоре они оказались в мрачном и грязном тупике, откуда едва проглядывалось небо над головой. Щелкнув зажигалкой, Джейсон осветил выщербленные кирпичные стены домов, лужи нечистот, груду мусора в углу. Гвендолин пришлось зажать нос платком, чтобы не чувствовать ужасного запаха.

– Ты только посмотри на это убожество вокруг, – заговорил молодой человек. – Скажи, разве может из такой грязи родиться что-то светлое и чистое, нечто прекрасное, что можно будет назвать Истинной Красотой? – И, как только его спутница отрицательно помотала головой, он улыбнулся: – Может. Еще как может. И ты сейчас своими глазами это увидишь.

Внезапно куча мусора у стены завозилась, что-то хрипло зарычала и поднялась во весь рост, оказавшись средних размеров троллем в лохмотьях. Девушка поняла, что вонь в этом переулке исходила именно от него.

– Кто тут шастает? – прорычал тролль, зыркая своими маленькими красными глазами в темноту. – Убирайтесь. Я голоден и зол и за себя не отвечаю.

– Интересно… – ничуть не смутившись, протянул Джейсон. – Выходит, ты лег спать без ужина. Может, у тебя денег нет?

– Откуда бы им взяться, мистер, – хмыкнул тролль, – когда меня с работы уволили.

– Вот оно как? А кем ты работал?

– Вышибалой у Эрли, – угрюмо ответил недочеловек. – Как-то один из клиентов, толстый такой свин, налакался в стельку и начал буянить. Ну я схватил его за шкирку да и выкинул вон. А потом оказалось, что это был зять самого сенатора. Ну, меня и выперли.

Говоря все это, тролль постоянно чесался, ковырял длинным кривым ногтем в желтых зубах, а в конце рассказа схватил одну из крыс, с отчаянным писком носившихся вокруг него, запихал в широкую пасть и проглотил не жуя. Гвендолин едва не вывернуло наизнанку от такого зрелища.

– Хм, – задумчиво пробормотал Джейсон, – а это идея… Послушай, как тебя зовут? – вновь обратился он к бездомному монстру.

– Рудольф, – очищая от шкурки второго грызуна, ответил тот.

– Послушай, Рудольф, ты ведь не всегда был таким? Я имею в виду, было время, когда тебе жилось лучше, чем сейчас?

– А то как же. – Рудольф даже перестал жевать и уставился на человека умильным взглядом своих поросячьих глазок. – До того, как всю мою семью Охотники в горах переловили, мне ой как сладко жилось…

– А ты можешь об этом рассказать поподробнее? – попросил Джейсон, для чего-то засучив рукава и быстрыми движениями разминая пальцы рук.

– Расскажу, отчего нет. – Тролль уселся поудобнее, сцепив руки на коленях и, мечтательно глядя в ночное небо, заговорил: – Мы в Скалистых горах жили, аккурат рядом с канадской границей. Вокруг нас одни горы да внизу леса, а больше и нет ничего. Батя мой на промысел ходил, мамка за детьми глядела, так и жили. Братьев и сестер у меня семеро было, я самый старший. Как вспомню, что их нет уже…

– Ясно. Ты продолжай, Рудольф, рассказывай, как вы жили, – зачем-то поторопил Джейсон.

– А что тут говорить? Жили хорошо. Мамка на ужин похлебку из козлиных ног варила, я ее шибко любил. Как поем, так в брюхе сразу хорошо, не как сейчас. А еще перед сном мне мамка сказки говорила, я под них так сладко засыпал. Про замки там, про принцесс разных…

На глазах Рудольфа выступили горькие слезы воспоминаний. В тот же миг Джейсон вскинул правую руку, направив ее ладонью на голову бывшего вышибалы. Глаза того внезапно остекленели, лицо приняло бессмысленное выражение, а вслед за тем какая-то странная темная сущность отделилась от его тела и взмыла вверх, приняв форму черного облака. Гвендолин наблюдала за этим с изумлением.

– Так ты ловец душ?.. – наконец восхищенно вымолвила она, переводя взгляд на молодого человека.

– Да, но не простой, – кивнул он. – Я вытягиваю из живых существ не просто души, а всю их сущность целиком, причем делаю это в момент их пребывания в настоящей эйфории. А теперь смотри. – Он резко сжал руку в кулак, приблизив ее к груди, и тут же сущность тролля, обратившись в лепестки роз, осыпалась вниз и легла ожерельем на грудь девушки. Сам Рудольф постоял неподвижно еще пару секунд, а потом грузно рухнул вниз лицом.

– Из этого вытянуть почти ничего не удалось, – равнодушно отвернувшись от пустого тела, проговорил Джейсон. – Оно и понятно – в такой тупой маленькой башке нет места Истинной Красоте. Но истинно счастливые, бывает, отдают мне цветов на целый акр, а то и больше. Тебе нравится?

Гвендолин с восхищением смотрела на ожерелье из лепестков, так удачно гармонировавшее с ее платьем и волосами. Их благоухание и красота попросту заставляли забыть о несовершенствах кругом.

– Да… – с восторгом прошептала девушка. – И ты превратишь этот город в Истинную Красоту?

– Если ты мне поможешь – с удовольствием, – улыбнулся молодой человек. – В тебе я вижу бесспорные задатки этой самой Красоты, а значит, ты станешь моей главной музой и помощницей в этом деле.

– Я согласна! – выкрикнула она, порывисто схватив своего спутника за руку. – Очистим же вместе этот город от грязи и забот!

И, держась за руки, они вместе выбежали из переулка на ярко освещенную улицу. Взошедшая над тупиком луна выхватила из темноты все те же лужи нечистот, мечущихся по углам крыс и огромную тушу тролля, занявшую собой добрую половину переулка.

* – Navy Pier, пирс на озере Мичиган, крупнейшее место для развлечений в Чикаго.

** – отрывок из «Гимна Красоте» Ш. Бодлера, перевод Эллиса.

========== Один ночной звонок, или Когда подкрадывается пиздец ==========

…Шаги по коридору… Ступает осторожно и в то же время явно дает понять, что явилась за мной… Тьма… Она уже не отступит… Вот шаги замирают у самой двери… Громкий стук… Что ж, твое время пришло…

– Аллан, проснись!

Стук в дверь уже реален. Да и голос тоже. Неужели на этот раз за мной послали кого-то другого?

– Аллан, тебя к телефону! Должно быть, что-то срочное!

Окончательно просыпаюсь и рывком сажусь на кровати. Все как обычно: колыхание грязной занавески на окне, мертвый свет газового фонаря снаружи. Но самое главное – мрак. Мрак, который не разогнать даже электричеством. Затаившись в углах тесной комнатки, он выжидает удобного случая, чтобы напасть. Пока же он слишком слаб и не может причинить мне вреда.

Спускаю ноги с кровати, отчего полупустая бутылка виноградной водки катится с моих колен на пол. Произнеся лишь слово «Блядь…», которое в любое время и в любой ситуации оказывается к месту, резко встаю и иду к двери.

Разумеется, Эва, кто же еще. Волосы замотаны полотенцем наподобие арабского тюрбана, большие глаза на черном лице возбужденно блестят.

– Скажи им, что меня нет. – Голос мой спросонья хрипл. – Что я ушел этим вечером из дома и не вернулся.

– Аллан, ты в своем уме?! Там что-то серьезное! Думаешь, они станут тебя дергать по пустякам в такое позднее время?

Ну разумеется, не станут. Но этой милой чумазой мордашке никогда не понять сарказма. Хотя, может, это и к лучшему. Проклиная все и всех на свете, иду по слабо освещенному коридору, мимо веревок со свежестиранным бельем к столику с аппаратом. Разумеется, тянуть кабель персонально ко мне в комнату было бы слишком дорого, и теперь все соседи будут слышать и знать, что прославленный, мать его, детектив Гелленберг отправляется совершать очередной гребаный подвиг.

– Алло?

– Какого хрена ты так долго шел к телефону, Гелленберг?! Может, мне в следующий раз отправить почтового голубя, который насрет тебе на голову и в кои-то веки заставит двигаться быстрее?

Катсон, кто же еще. Видать, его и самого выдернули из теплой постельки, вот он и отыгрывается по полной на подчиненных.

– И тебе не хворать, шеф. Что стряслось?

– Представь себе, убийство. – Катсон говорит уже спокойней, видать, выплеснул злость. – В южном конце Уэллс-стрит, между кинотеатром «Фортуна» и закусочной Харли Чикена. Все уже на месте, ждут только тебя, так что двигай свою задницу туда, да поживее.

– Ты хоть знаешь, сколько времени? До утра это подождать не может?

– Три ноль пять, между прочим, – замечает начальник. – Почти что утро. И да, тебя забыли спросить, может подождать или нет. Собирайся, мать твою! Тут такое дело, что сам черт ногу сломит, иначе мы бы тебя не звали. Все, жду!

Связь резко обрывается. Да, похоже, дело действительно серьезное. Иду к умывальнику, несколькими пригоршнями холодной воды быстро привожу себя в чувство и привычно кидаю взгляд в треснувшее зеркало. Горбатый нос, трехдневная щетина и черные космы до плеч – идеальный образ злодея из кино. А между тем этому злодею волей-неволей приходится отвечать за порядок в городе. Иду к себе в комнату.

– Снова дело? – возникает перед глазами Эва. Порывисто киваю, хочу захлопнуть дверь, но она застывает на пороге, сложив руки на груди и оглядывая комнату тоскливым взглядом.

– У тебя лампочка перегорела. Позвать монтера, чтобы починил?

– Не стоит. – Пытаюсь отстранить ее. – Мрак – моя стихия, мне нравится жить в нем.

– Мрак в твоей душе, Аллан, – холодно бросает она и, отвернувшись, уходит. Заправляю рубашку в брюки, сую за пояс привычный набор: «кольт» и пачку «Мальборо».

На промозглой улице с трудом ловлю такси, забираюсь в теплый приятный салон. Выделить мне собственный автомобиль для начальства проблема того же толка, что и с телефоном. Мимо плывут редкие огни коробок-домов, железные скелеты фонарей и над ними – широкая наглая морда луны. Зажигаю сигарету. Ну что ж, понеслась.

Возле сияющего огнями кинотеатра собрались полицейские машины и кареты «скорой помощи» как будто бы со всего штата. Что же это за убийство такое, черт его дери?..

Показываю свой значок, ныряю за оцепление из констеблей. Там меня уже ждет шеф – разнесенный до невероятных размеров серый кот в плаще и шляпе. Из угла его рта свисает мышиный хвостик – видать, успел перекусить, пока ждал. Даже не протянув мне лапы, сразу ведет на задний двор.

– Как жена? – осведомляюсь по дороге. Катсон молчит, и я понимаю, что не все у них гладко. Будь все гладко, он не приперся бы на такое важное дело в мятом плаще. Собственно, мой вопрос и не требовал ответа, нужен был просто для разрядки обстановки.

Задняя дверь «Фортуны» выходит в узкий переулок, заканчивающийся кирпичной стеной заведения Чикена. Вонь тут стоит такая, что глаза лезут на лоб. В свете прожектора, подвешенного на стене, видна огромная туша горного тролля, над которой колдуют медики, фотографы и детективы.

– Твою мать… – Отворачиваюсь и резко зажимаю нос, глаза начинают слезиться. – Как такое возможно?! Ебаный горный тролль посреди Чикаго…

– Рад, что со зрением и обонянием у тебя все в порядке, – саркастически бросает Катсон. – Надеюсь, с логикой и смекалкой тоже не будет проблем. Действуй, а я поеду в участок, писать отчет для мэра.

Он сваливает мгновенно, будто бы растворившись в воздухе, и я его не виню – кому сейчас охота находиться здесь при таких обстоятельствах? Хотя подозреваю, что он ждал лишь меня, чтоб было на кого все свалить, а теперь вместо участка метнулся к себе домой, в теплую кроватку. Отчет может подождать и до утра.

– Детектив, как хорошо, что вы приехали. – С блокнотом в руках ко мне подходит молодой стажер Оггерлиф. – А то мы уж не надеялись в этом разобраться…

Тим Оггерлиф – сын бывшего принца серых гномов из резервации Тобата вблизи Великих Озер. Несмотря на происхождение, его совсем не интересуют золото, слава и личная выгода, он исполнителен и честен. Пожалуй, единственный во всем отделе, с кем у меня теплые отношения.

– Ну, я сам в таких делах не особый спец. – Пожимаю пухлую шершавую ладонь гнома, зажимая нос, передвигаюсь поближе к трупу. – Кто его обнаружил?

– Мальчишка-полотер из «Чикена», – докладывает стажер. – Выливал сюда грязную воду и увидел. Было это… – он заглядывает в блокнот, -…примерно два часа тому назад. По его словам, этот тролль вонял так сильно, что не было сомнения – он пролежал тут довольно долго.

– С чего вообще все решили, что это убийство?

Оггерлиф смотрит на меня с усмешкой в зеленых круглых глазах.

– По-вашему, детектив, такая махина могла сама по себе вот просто так окочуриться? А потом, здесь были люди. – Он указывает на грязь под ногами, в которой явно видны отпечатки обуви. – Судя по всему, двое, но, возможно, что и больше.

– Мужчина и женщина, – замечаю я, присаживаясь на корточки и рассматривая следы штиблета и узкой женской туфли. – Вряд ли больше. Покойного здесь раньше видели?

– Да, его часто отсюда прогоняли, но он снова возвращался. Должно быть, бездомный, а уйти в другое место боялся, – задумчиво скребя густую каштановую бороду, отвечает Тим.

– Если имеется лицензия на его отлов, личность будет нетрудно установить. – Я выпрямляюсь, закидываю лицо к небу, чтобы глотнуть свежего воздуха. – Труднее будет сказать, кто и за что его прикончил, не известив об этом власти.

Медик, обследующий тело, разгибается, снимает противогаз. Это Уиллиган – лучший коронер в управлении.

– А, Гелленберг! – машет он рукой. – Иди-ка сюда, это как раз по твоей части!

Стараясь вообще не дышать, подхожу совсем близко к трупу, вокруг которого носятся страшные стаи мух. Уиллиган откидывает голову лежащего ничком тролля назад, и я вижу его морду с остекленевшими глазами, на которой, тем не менее, застыло какое-то умиротворенное выражение.

– Смерть наступила вечером около десяти, – констатирует медик. – В это время вокруг еще было достаточно людно, поэтому зайти сюда мог кто угодно. Но вот причина смерти… – Он внимательно вглядывается в маленькие желтые глазки. – Телесных повреждений нет, внутренние органы, по-моему, тоже в порядке, по крайней мере, на первый взгляд. Такое ощущение, что из него просто высосали саму жизнь, оставив лишь пустую оболочку.

– Ловец душ? – предполагаю я. – Но они обычно не берут лицензий на троллей. Возможно, что нелегальный, но зачем ему вообще понадобилась душа такого страшилища?

– Все может быть, – ухмыляется Уиллиган. – А как по-твоему, отчего он мог умереть? Ты ведь сам был Охотником и знаешь об этих тварях непонаслышке. Собственно, для этого тебя сюда и позвали.

– Я понятия не имею, от чего обычно дохнут тролли, если не от пуль, – говорю я, раздраженно отмахиваясь от лезущих в глаза мух. – Моей задачей было лишь ловить разную нечисть и сажать ее под замок либо же убивать на месте – как прикажут. С причинами смерти я уже не разбирался.

– Его могли отравить газом, – рассуждает вслух коронер, – вроде иприта. Я сам был на войне и еще помню такое… В любом случае, вскрытие покажет.

– Не забудь отрезать ему мизинец и отправить в Охотничий отдел, пусть выяснят, – напоминаю я.

– И еще будет не лишним расклеить по городу фотографии убитого или направить их в газеты, – внезапно вмешивается Оггерлиф. – Так мы можем точнее выяснить, где он бывал, кто его видел и какие могли быть мотивы для убийства. А то вряд ли такой монстр числился в каких-нибудь городских архивах.

Мысль здравая. Да, новичка несомненно ждет успех на полицейском поприще. Вот только не рано ли еще делать то, что он предложил?

– Мэтт, ты закончил? – Коронер кивает в ответ. – Тогда пусть увозят тушу, а мы пока опросим свидетелей.

– Такого ни одни носилки не выдержат, – бормочет Уиллиган. – И в «скорую» он не влезет, придется грузовик подгонять.

– Так распорядись, пусть пришлют транспорт и носильщиков. А нет, так придется тебе разделывать его прямо здесь. – Но, заметив, как багровеет бледное лицо бывшего военного хирурга, я добавляю: – Шучу.

– А кого мы будем опрашивать, сэр? – удивляется Оггерлиф. – Вроде бы особо никого рядом не было.

– Ну для начала я наведаюсь в кинотеатр, а ты поговори еще раз с работниками «Харли Чикен». И пусть самого хозяина позовут. А то ведь наверняка дрыхнет сейчас где-нибудь в курятнике.

– О, отлично! Заодно и перекушу! – улыбается гном, проводя волосатой пятерней по мускулистому животу.

Уже выходя из переулка, внезапно вижу несколько лепестков роз, валяющихся под ногами. Дьявол побери, откуда они здесь взялись? И вдруг это как-то связано с убийством? На всякий случай подбираю их и складываю в нагрудный карман.

***

Уже вскоре жалею о том, что отправился в кино, а не в забегаловку. От директора «Фортуны», старого полуглухого гоблина, мне почти ничего не удается добиться, он только переспрашивает да несет всякую хрень. Наконец, устав от череды стандартных вопросов, перехожу к ключевым.

– Скажите, мистер Бринг, какой фильм вы показывали вчера в десять вечера?

– А? – хрипит тот, приставляя к уху деревянную трубку. – Фильм, говорите? Так этот… как его… мультфильм… про этого… мышонка, да. Мистера Диснея. Микки Маус, вот! В десять как раз закончили его показывать, а после него ничего уже не было, мы закрылись.

– Это интересно… – Делаю мысленную пометку: блокнот с карандашом с собой таскать не привык. – И много народу было в зале?

– А? Много народу? Нет, не очень. Половина зала пустовала. Кто захочет смотреть нарисованные картинки этого чокнутого мыша? Вот мистер Чаплин другое дело, он хоть и человек, но доход нам неплохой приносит…

– А могу я поговорить с человеком, который продавал билеты на этот сеанс? Вдруг он что-то подозрительное заметил?

– А? С билетером, значит? А то как же, сейчас посмотрю, чья вчера смена была…

Он начинает рыться в толстых конторских книгах, причем делает это так медленно, что я не выдерживаю и, развернувшись, выхожу из кабинета. Бринг, увлеченный делом, даже не замечает этого.

На улице начинает светать. Констебли разгоняют понемногу собирающуюся толпу, привлеченную зрелищем погрузки тела тролля в кузов армейского фургона. Неподалеку Оггерлиф беседует с самим Харли Чикеном – высоким куром в приличном костюме.

– И не забудьте – в субботу у нас скидки на прожаренные бараньи ножки с сельдереем, будем рады вас видеть, – доносится до меня его квохтанье.

«Вот и наступил пиздец», – приходит в голову единственная мысль, пока я еду в участок, разбираться со всем этим. Похоже, остаток ночи мне предстоит провести там.

========== Вся жизнь – игра, или Когда спадают маски ==========

Промозглый утренний туман, тянувшийся со стороны озера, окутывал город, пробираясь в дома, заставлял дрожать и пугливо жаться к каминам и печам, а тех, у кого не было ни того, ни другого – просто кутаться во все, что можно.

Гвендолин Лантимир проснулась от того самого холода и от сырости, пропитавшей ее простыню и шерстяное одеяло. Особняк, в котором она жила, располагался на северной окраине Чикаго, совсем близко к Мичигану, однако печи в доме не протапливались как следует – не хватало денег на дрова, да и дымоход начал засоряться. Поэтому в доме покойного двоюродного дяди Гвендолин даже в летнее время было прохладно и сумрачно.

Запалив на столе светильник и поплотнее укутавшись в одеяло, девушка спустила на пол босые ноги и на цыпочках подошла к окну. Вся улица была окутана густым туманом, который, казалось, имел мистическое происхождение. Словно бы огромный Левиафан, приплыв к берегу озера, обдал город своим тяжелым смрадным дыханием. Сквозь серую пелену кое-где просматривались огни автомобильных фар, уличных фонарей, а также неясные силуэты прохожих.

От созерцания печальной картины девушку отвлек стук в дверь.

– Войдите, – вздрогнув, произнесла она, и на пороге спальни возник пожилой лысый негр в потертой ливрее. Это был Джо, старый дворецкий дяди Хьюго, не любившего слуг-нелюдей и по старинке предпочитавшего им негров.

– Доброе утро, мисс Гвендолин, – поклонился он. – Как вам спалось?

– Нормально, Джо. – Она попыталась выдавить из себя улыбку. – Скажи, почему на улице такой туман?

– Не могу знать, мисс, – ощерил страшные беззубые десны дворецкий. – Я отвечаю только за то, что в доме, а на улицу стараюсь не выходить, вы же знаете. Дневной свет убивает меня.

– Ну хорошо. Согрей мне кофе и принеси из погреба наливки тетушки Мег. Там ведь еще осталось?

Но Джо не двинулся с места.

– Там к вам пришел молодой парень, – бесстрастно произнес он. – Говорит, хочет вас сейчас видеть.

– Парень? – удивилась Гвендолин, раздумывая, кому бы это понадобилось приходить к ней в такой ранний час.

– Да, – так же холодно ответил Джо. – Он назвался Джейсоном. Вам знакомо это имя?

Девушка вздрогнула. События прошлой ночи, прежде затерявшиеся где-то в глубинах ее памяти, теперь понемногу всплывали наружу. Вот загадочный парень в бежевом костюме убивает мерзкого тролля и дарит ей ожерелье из лепестков роз. Вот они с ним уже несутся в трамвае по городу. Джейсон дарит смазливым барышням в коротких платьях и шляпках и строгим дамам из Армии спасения* деньги и цветы, Гвендолин хохочет, опьянев непонятно от чего, голова ее кружится, а за окном несутся назад внезапно расцветшие яркими красками городские пейзажи…

«Так это был не сон?..» – подумала Гвендолин, садясь обратно на кровать. Сейчас эти воспоминания выглядели какими-то нереальными, а сама она ощущала себя словно с похмелья, хотя и была уверена, что не напивалась вдрызг. Старый Джо меж тем, стоя у двери, продолжал сверлить ее странным взглядом.

– Так мне позвать его? – наконец не выдержал он.

– Да, пусть войдет, – кивнула девушка. Негр с поклоном удалился, и почти сразу же в спальню вошел Джейсон. Сегодня он был одет во фланелевый костюм серого цвета, но не мерзко-серого, как туман на улице, а более мягких, светлых с лиловым оттенком тонов, которые успокаивали и радовали глаз. Он поздоровался с Гвендолин и, ничуть не смутившись, сел в кресло напротив нее и закинул ногу на ногу. Удивительно, но в его присутствии ей сразу стало хорошо, от него будто бы распространились по всей комнате волны тепла, и внутри у самой Гвендолин все потеплело.

– Как ты узнал, где я живу? – спохватилась вдруг она.

– Ну ты даешь, – рассмеялся молодой человек. – Я же вчера тебя до самого дома проводил и даже в звонок позвонил, чтобы этот негр открыл дверь. Ты была в стельку пьяна и ничего не соображала. – Услышав это, Гвендолин преисполнилась благодарностью: любой другой на его месте наверняка не преминул бы воспользоваться ее беспамятством для грязного дела. – Кстати, неплохо ты тут устроилась. И дворецкий у тебя что надо.

– Спасибо, – кивнула девушка. – Да, Джо славный парень. Дядя Хьюго выиграл его в кости, когда тот был мальчишкой, еще до отмены рабства.

Джейсон меж тем осматривал пытливым взглядом спальню новой знакомой, особенно задерживая взгляд на фотографиях в выцветших рамках на стене.

– Так значит, ты живешь в таком большом доме одна? – спросил он.

– Ну да, – призналась Гвендолин. – Мы с матерью переехали к дяде из Луизианы семь лет назад, когда мне было шестнадцать. Спустя два года дядя Хьюго умер, и мы с мамой остались вдвоем…

– Это твоя мать? – перебил Джейсон, указывая на снимок женщины в простом суконном платье, державшей за руку совсем юную девочку.

– Она работала на фабрике, – кивнула Гвендолин. – После своей смерти дядя оставил нам крупные долги, и, чтобы как-то выжить и расплатиться, ей приходилось трудиться днем и ночью, почти без отдыха. Это в конце концов подорвало ее здоровье, и прошлой зимой она заболела и умерла. – Девушка тихо всхлипнула.

– А ты?.. – спросил Джейсон и тут же перевел взгляд на соседнее фото. – Неужели занялась этим?..

На снимке Гвендолин была запечатлена в откровенном платье для канкана и с павлиньими перьями на руках и голове, на фоне сцены какого-то дешевого кабаре.

– Да, – слабо улыбнулась она. – Мне еще с детства нравилось танцевать, но у родителей не было денег, чтобы отдать меня в балетную школу. Вот после смерти мамы я рискнула заработать на своем хобби и пошла в кабаре к Эрли. Ему было все равно, кого брать.

Парень уставился на Гвендолин каким-то странным взглядом, и она смущенно потупилась. Пристально посмотрев на нее несколько мгновений, Джейсон затем произнес:

– А потом ты ушла оттуда? Но почему?

– Надоело, что каждый второй ублюдок тянул ко мне свои грязные лапы и норовил затащить в кровать, – произнесла девушка, не поднимая головы.

– И тогда ты стала…

– Прожигать жизнь дальше. – Она взглянула на него и жестко усмехнулась. – Кое-какие деньги от дяди с матерью у меня еще остались, да и сама я немного скопила. Вот, теперь пытаю счастья в основном в казино и лотереях, но везет, сам понимаешь, нечасто.

Девушка замолчала. Молчал и Джейсон, глядя куда-то вдаль, за окно. Гвендолин ощутила, что одеяло на ней почти просохло, и скинула его, оставшись в ночной рубашке. Но перед новым знакомым она совсем не испытывала смущения, наоборот, ей хотелось, чтобы он раздевал ее взглядом, а она прижималась бы к нему и рассказывала обо всем, о чем он спросит. О том, чтобы спуститься в столовую, поговорить с Джо и выпить чашку свежего кофе с домашним ликером, она уже не думала, ведь с того момента, как в комнате появился Джейсон, только он один занимал все ее мысли, все существо.

– Кстати, о прожигании жизни, – заговорил наконец молодой человек. – Я взял сегодня на вечер билеты для нас двоих. В театр «Пиквик», на оперетту. Не спросил твоего согласия, но после вчерашнего ты, я думаю, уже не откажешься.

– После вчерашнего? – Гвендолин вздрогнула и покрылась мурашками, но тут же сообразила, что он имел в виду. – Мы снова идем убивать?

– Как скажешь, моя королева, – усмехнулся он, откидываясь на спинку кресла. – Теперь твоя очередь решать.

– Но это же опасно! – покачала она головой, думая совсем о другом. – Легавые могут нас вычислить.

– Жизнь вообще довольно опасная штука, – философски заметил Джейсон и внезапно извлек из-под пиджака цветущую и благоуханную красную розу. – Она совсем как эта роза. На вид вроде бы красива и пахнет приятно, но стоит только протянуть руку и коснуться, как поранишься. И разумеется, как всякий цветок, любая жизнь в конце концов увядает и осыпается.

– Тогда я не хотела бы быть розой, – призналась Гвендолин, принимая из рук парня цветок. – Я хочу быть таким цветком, который никогда не увянет.

– Это можно исправить. – Джейсон резко встал и огладил костюм. – Сегодня вечером мы вновь отправимся на поиски Истинной Красоты. И в этот раз, будь уверена, я подарю тебе больше, чем один быстро вянущий цветок.

– Договорились! – просияв, воскликнула девушка и позвонила в колокольчик. – Джо, неси нам завтрак прямо сюда! Мне так хорошо в этой комнате!..

***

До Парк Риджа**, где находился недавно построенный театр «Пиквик», они добирались на такси. Всю дорогу молодые люди сидели молча, а Гвендолин, смотря в окно на мелькавшие мимо вечерние огни, задумалась о чем-то своем.

Здание театра с возвышавшейся над ним стофутовой башенкой нарядно сияло в темноте красивыми огнями. У входа уже собралась огромная толпа, но Джейсон, взяв спутницу за руку, увлек ее в сторону черного входа, шепнув по дороге, что специально договорился с консьержкой о том, чтобы их пустили туда.

Проходя мимо фонарного столба, Гвендолин заметила приклеенное на нем объявление. Там размещалась фотография убитого вчера тролля Рудольфа с подписью: «Вознаграждение за любую информацию».

– Гляди-ка, мы уже становимся знаменитыми, – хихикнул Джейсон, наклонившись к ее уху. Девушка поежилась, внезапно ощутив неприятный холод во всем теле.

В большом, похожем на доисторический индейский храм зале они заняли места в партере, недалеко от сцены, но и не слишком близко (как заметил Джейсон, идеальное место, чтобы быть в центре внимания и в то же время видеть все вокруг). Началось представление, но Гвендолин почти не смотрела на сцену. Ей претили кривлянья размалеванных актеров, фальшиво-громкие звуки оркестра и не менее фальшивые хлопки зрителей, она смотрела только на прекрасные своды зала и изредка кидала взгляды на своего спутника, который также явно скучал, но не подавал вида, и в его бесстрастном взгляде, которым он уставился на сцену, чувствовалась даже некая одухотворенность.

Внезапно девушка ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, она заметила в ложе над собой толстяка с блестящей лысиной и навощенными усами, который, мерцая в темноте зала красным огоньком сигары, бесстыдно смотрел прямо на нее. Ощутив беспокойство, Гвендолин сильнее прижалась к Джейсону, но тот будто бы не заметил этого, продолжая сосредоточенно и в то же время лениво созерцать представление. Гвендолин решила не отвлекать его и не сказала о своем беспокойстве, рассчитывая, если что, справиться самой.

Во время антракта, когда они вышли покурить, к Гвендолин внезапно подлетел тот самый лысый толстяк и, схватив ее за обе руки, начал беспрестанно кланяться.

– Мадемуазель, умоляю, уделите мне хотя бы пару мгновений! – резким фальцетом воскликнул он. – Я Фредерик Гейворд, антрепренер. – Он сунул ей в руки визитку с золотым вензелем. – Хочу предложить вам роль в моем новом шоу. О Господи, какая у вас грация! Как вы роскошно выглядите! – продолжал он, так и пожирая девушку алчным взглядом. – Уверяю вас, вы станете звездой всего Чикаго, да что там – всего Среднего Запада! Соглашайтесь, умоляю, такой шанс выпадает раз в жизни!

Джейсон шагнул было вперед, чтобы осадить назойливого антрепренера, но Гвендолин внезапно остановила его и с лучезарной улыбкой повернулась к Гейворду.

– Я готова выслушать вас, – сказала она.

– Прекрасно! Тогда не угодно ли будет присоединиться ко мне в моей ложе, чтобы обговорить все условия? – Маленькие блестящие глазки толстяка так и горели поистине демоническим огнем.

Девушка кивнула и с улыбкой приняла протянутую ей маленькую пухлую ручку, унизанную дорогими перстнями. Джейсон смотрел на нее со смесью изумления и злости, но она, послав ему успокаивающий взгляд, направилась вслед за лысым антрепренером в зал.

Во время второго акта Джейсон неотрывно смотрел только на ложу, где Фредерик Гейворд, прижимая к своей груди изящную ручку Гвендолин, что-то горячо рассказывал ей, но та, похоже, совсем его не слушала, глядя куда-то в пространство и машинально улыбаясь. «Что она задумала?» – размышлял молодой человек, сердце которого обливалось кровью при взгляде на такую картину. Но вот представление окончилось, под бурные аплодисменты артисты покинули сцену, и зрители потянулись к выходу. Гвендолин вышла в фойе под руку с толстяком, но, заметив неподалеку Джейсона, подскочила к нему и быстро сказала несколько фраз. Через минуту она уже садилась с Гейвордом в его шикарный «Кадиллак», припаркованный у входа в театр.

– Отличный вечер для новых начинаний, – глубокомысленно заметил антрепренер, жуя кубинскую сигару. – Как насчет поехать в более укромное место и там окончательно заключить наш контракт?

– Зачем ждать так долго? – соблазнительно улыбнувшись и закусив губу, ответила девушка. – Предлагаю перейти к делу прямо здесь и сейчас.

Глазки Гейворда загорелись еще большей страстью и, довольно хрюкнув, он наклонился к шоферу и велел ему отогнать машину подальше от театра, а затем покинуть салон. Как только они остались вдвоем, толстяк повернулся к Гвендолин и, ощерив золотые коронки зубов, стал расстегивать рубашку, но девушка внезапно оттолкнула его и перелезла на водительское сиденье.

– Эй, ты что делаешь? – изумленно пробормотал Гейворд.

– Ты сказал, поедем в укромное место, – заводя двигатель, ответила Гвендолин. – Так вот, я знаю такое место, о котором ни ты, ни твой водитель не догадываются. Поэтому держись крепче. – Она вдавила в пол акселератор, и «Кадиллак», вывернув с тротуара, помчался по Тои-авеню на северо-восток.

– Эй, ты умеешь водить? Остановись, не надо рисковать! – пытался вразумить девушку Гейворд, но она, не обращая на него внимания, неслась по городу в потоке машин, умело крутя рулем влево и вправо и умудряясь при этом никуда не врезаться.

– Без риска наша жизнь так скучна, – кинула она через плечо. – А скорость меня только возбуждает.

Ночные огни мчались за окнами, слившись в одну сплошную яркую полосу. Трясясь на сидении, толстяк постанывал от страха. Наконец машина выехала из города и, проехав еще несколько миль, остановилась на берегу Мичигана. Темная гладь озера расстилалась насколько хватало глаз, лишь где-то далеко на горизонте горели огни портов и кораблей. «Кадиллак» застыл на самом краю высокого обрывистого берега, футах в пятидесяти над водой, где из его окон открывался великолепный вид на ночной пейзаж.

– Красиво ведь, правда? – спросила Гвендолин и вдруг бросилась прямо на антрепренера, разорвав на нем рубашку и повалив на сиденье. Окончательно шокированный, Гейворд смотрел на нее своими поросячьими глазками снизу вверх и продолжал постанывать. Гвендолин же, распаляясь все больше, скинула с себя роскошное платье цвета морской волны и предстала перед ним совершенно голая, похотливая, страстная…

…Два тела сплелись вместе, зайдясь в экстазе. Толстяк неистово дышал, как вдруг, покраснев и надувшись, стал отчаянно хватать воздух ртом.

– Гвендолин… я не могу дышать… – едва вымолвил он.

– Потерпи немного, милый, скоро все закончится, – ласково ответила та, и в голосе ее внезапно послышались демонические нотки. Взглянув на нее, Гейворд обомлел: глаза ее неистово пылали, медные волосы превратились в настоящий огонь, а за спиной выросли два огромных черных крыла.

– Ты… ты… – захрипел он, но она, не дав ему договорить, резко сдавила коленями его промежность. Толстяк издал дикий вой, в котором смешались ужас и восторг, и обильно кончил, забрызгав сиденье, пол и даже стекла автомобиля. По телу его прошла судорога, и он затих, едва дыша.

В стекло позади Гвендолин раздался стук и, обернувшись, она увидела Джейсона, который с взволнованным видом топтался снаружи.

– Слава богу, ты успел! – Она открыла дверь и вылезла наружу. – Давай быстрее, вытягивай из него сущность, пока он в экстазе.

Брезгливо косясь на красное и потное тело антрепренера, молодой человек вытянул руку, и сущность Гейворда темно-зеленым облачком отделилась от него и скользнула в руку Джейсона, обратившись щедрой россыпью гвоздик и фиалок. Только после этого он взглянул на Гвендолин и увидел за ее спиной черные кожистые крылья, а на лице – два огромных клыка и выпученные желтые глаза.

– Ты суккуб?.. – задохнувшись от изумления, произнес Джейсон. – Так вот что ты имела в виду, когда говорила, что Эрли берет к себе любых существ…

– Да, но я нечасто являю всем свою сущность, – ответила девушка, принимая нормальный облик. – И советую тебе больше не возвращаться к этой теме.

Он кивнул, смущенно отводя взгляд от ее обнаженного, сияющего молочной белизной тела, пока она залезала в салон и одевалась. Показавшись наружу, она вдруг села на водительское место и принялась разворачивать машину передом к озеру.

– Ты что задумала? – наклонившись к окну, встревоженно спросил Джейсон.

– Отправлю его вместе с его дорогой тачкой на дно, – невозмутимо ответила Гвендолин. – Пусть копы думают, что это авария. Собьем их с толку.

Парень задумчиво кивнул, признавая, что это неплохая мысль. Вдвоем они кое-как усадили мертвого толстяка за руль, Гвендолин сняла машину со стояночного тормоза и быстро отскочила назад. «Кадиллак», нырнув радиатором вниз с обрыва, с грохотом прокатился по глинистому склону и зарылся в тихие прибрежные воды. Еще пара минут – и гладь озера сомкнулась над крышей автомобиля, немного подрожала и стихла. Сияли где-то вдали огни Чикаго, перекликивались гудками идущие по озеру пароходы; звезды и луна, безучастные ко всему, лили на землю свой холодный мертвый свет…

* – международная религиозная и благотворительная организация.

** – пригород Чикаго.

========== Вечеринка у Эрли, или Кто тут главный свин? ==========

Кабинет в управлении утопает в сумраке, лишь едва чадящая на столе лампа разгоняет темноту, заставляя ее пугливо жаться в углы и дожидаться там своего часа. Пепельница в углу стола все больше полнится окурками. Подавляя зевоту и изо всех сил протирая покрасневшие от усталости глаза, одну за другой перелистываю страницы по делу об убитом тролле.

Буквально час назад пришел ответ на запрос из Департамента Охоты. Покойного звали Рудольф Багенрод, и он числился сбежавшим из резервации Форт-Бист на юге Орегона – это подтверждало и клеймо на его груди. Каким образом он добрался до Чикаго, непонятно, но явно не без чьей-то помощи. Вся его семья была также переловлена Охотниками и, согласно правилу о разделении, расселена в несколько заповедников побережья, так что побег явно организовал кто-то другой. Увы, но это все, что пока удалось о нем узнать.

Перелистываю на страницу с результатами вскрытия, также полученными совсем недавно. Самые худшие опасения подтвердились – Багенрод был убит каким-то совсем необычным способом. Ни один внутренний орган не был поврежден, и вообще следов насилия не наблюдалось, из тролля действительно будто бы вытянули всю внутреннюю сущность, как белок с желтком из яичной скорлупы. Теперь дело еще больше запутывается, и где искать убийцу, совсем непонятно.

Чтобы отвлечься и не заснуть окончательно, поворачиваю колок радиоприемника в углу. Там как раз передают последние новости. Блядь…

«Сенатор от штата Иллинойс Джордж Маккалум сегодня объявил о принятии законопроекта, согласно которому ни одно нечеловекоподобное или темномагическое существо, за исключением официально зарегистрированных в штате, не сможет въезжать в пределы Иллинойса. В бульварной прессе этот закон уже окрестили „драконовским“, а некоторые профсоюзы и отдельные предприниматели, нанимающие на работу в том числе и нелюдей, объявили о проведении забастовок и митингов за отмену решения Маккалума и смещения его с занимаемого поста. Сам же сенатор не планирует брать назад свои слова, выступив этим утром с речью в нашем эфире…»

Раздается треск помех, а затем из динамика звучит резкий каркающий голос сенатора:

«…Своим решением я отдаю дань уважения великому Аврааму Линкольну, который когда-то оградил Иллинойс от негров, превратив его в успешную деловую зону. Я же планирую оградить наш штат от нелюдей, своим едва ли не бесплатным трудом подрывающих нашу экономику и оставляющих без работы честных людей. И так же, как наш Отец Нации, я считаю невыгодным содержание резерваций в северных штатах. Америка для людей! Откроем границу и пусть все эти монстры бегут в Канаду, а мы здесь справимся сами и, более того, станем воистину великой нацией!..»

Я усмехаюсь, выключая радио. Интересно, известно ли этому Маккалуму, что дядюшка Эйб, будучи Охотником, сам являлся оборотнем и не умер бы, если в театре Форда Бут не всадил бы в него серебряную пулю? Не удивлюсь, если и в семейке нынешнего «борца за чистоту» есть свои скелеты в шкафу, связанные с нечистью.

Осторожный стук в дверь кабинета, входит Оггерлиф.

– Сэр, я тут нашел свидетельницу… ну, по делу об убийстве. В общем, она видела того тролля, но где, согласна сказать только вам.

Машу рукой, Огги открывает дверь, и в кабинет, разгоняя табачный дым волнами парфюма, входит девчонка. По виду – типичная шлюшка-суккуб: короткое платье, белый парик с выглядывающими из-под него рыжими кудряшками. Не спрашивая разрешения, садится напротив меня за стол, кладет ногу на ногу. Лицо выглядит знакомым, должно быть, еще в свою бытность Охотником встречался с ней.

– Кэролайн? – спрашиваю наугад.

– Можешь звать меня просто Кэти. – Она открывает небольшой серебряный портсигар, достает тонкую сигаретку. Протягиваю ей зажигалку. Струйка ароматного дыма в душном и насквозь прокуренном кабинете ощущается словно глоток свежего воздуха.

– Ну? – поторапливаю ее после второй затяжки. – Ты пришла сюда просто сидеть и курить?

Она смотрит на меня презрительным взглядом.

– Сначала гарантии моей награды.

– О чем вопрос? Конечно, ты получишь вознаграждение, все как было указано в объявлении.

– Я не о деньгах. – Она резко наклоняется вперед, и взгляд приобретает демонический оттенок. – Продлите мне лицензию?

– Боюсь, мы этим не занимаемся, – качаю я головой. – Тебе следовало бы обратиться в Отдел Надзора…

– Нет лицензии – нет информации. – Кэти резко встает, собираясь уйти, но тут Тим преграждает ей путь.

– Хорошо, мы достанем тебе лицензию, – говорит он, пытаясь усадить девушку на место. – Мы поговорим с Надзорщиками, но это требует времени, сама понимаешь. Умоляю, сядь, я лично займусь твоим делом.

– Не врешь? – Она кидает на него хитрый взгляд из-под длинных ресниц.

– Даю тебе слово славного потомка древней династии Оггер. – Гном торжественно прикладывает руку к груди.

– Хорошо. – Проститутка садится обратно за стол, снова затягивается. – Я знаю этого верзилу. Вернее, знала.

– И откуда же?

– Он работал вышибалой у Эрли. Я там часто бывала в последнее время, искала клиентов, вот и видела его.

– А потом? Почему он ушел оттуда?

– Я разве говорила, что он ушел? – удивляется Кэти, но, заметив мой строгий взгляд, усмехается: – И все-то тебе известно, Аллан. Он не ушел, его выгнали. Возник конфликт с одним из клиентов.

– Что за конфликт? С кем?

– А я почем знаю, – девушка пожимает плечами. – Меня там в это время не было, только слухи доходили.

Она стряхивает пепел с сигареты прямо на пол. Я подвигаю ей пепельницу, но она смотрит на гору моих смятых окурков с брезгливостью.

– И это все, что ты знаешь?

– Я же говорю, мне немного от тебя надо. Знала бы больше, потребовала бы не только продления лицензии.

Я вздыхаю, откидываясь на спинку стула. Теперь придется самому идти к Эрли, все выяснять. Но хоть дело сдвинулось с мертвой точки.

– Ладно, можешь идти. Я сам с этим разберусь.

– Про Надзор не забудь, парниша. – Кэти встает, проводит Огги пальцем по носу и, одарив его напоследок хищным оскалом улыбки, уходит.

– Зря ты ей дал слово. – Я поднимаюсь из-за стола, отправляя «кольт» в кобуру, а наручники со значком – за пояс. – Она в тебя вцепится хуже клеща, потом еще долго не соскочишь.

– А что мне было делать, когда вы сопли жевали? – огрызается гном. – Я, между прочим, вашу задницу от шефа прикрывал.

– Ну ладно, не кипятись. – Нагнувшись, я похлопываю его по плечу. – Я поеду к Эрли, а ты дуй в Отдел Надзора. Надо же слово потомка династии держать.

***

Ночное кабаре «Эрли», названное именем его хозяина, любителя всяческой «живности», уютно и красочно мигает огнями на пересечении Уэллс-стрит и Линкольн-авеню. В этот ранний час оно еще пустует, лишь несколько танцовщиц вместе с музыкантами сидят за дальним столиком возле сцены, пьют коктейли и негромко разговаривают. Ко мне мечется официантка, велю ей позвать хозяина, а сам облокачиваюсь на стойку, созерцая уютный полумрак, мягкий свет ламп и какую-то особую атмосферу, какая бывает лишь в ночных заведениях перед открытием. Тихая музыка стоящего в углу патефона только еще больше нагоняет на меня приятную тоску по лучшим временам. Наконец по винтовой лестнице сверху спускается сам Эрли. Золотой пиджак, прилизанные волосы, аккуратно подстриженные усики. Завидев меня, автоматически улыбается, но, как только подходит ближе и понимает, кто перед ним, улыбка тут же пропадает с его лица.

– А-а, детектив… Какими судьбами? Шоу ведь еще не началось… Выпьете?

– Перестань, Эрли, ты же должен понимать. Я по делу. – Излагаю ему всю историю, он кивает и все больше хмурится.

– Да, мне пришлось уволить Рудольфа, – выдавливает наконец он из себя. – Но я понятия не имею, кто и за что его убил, клянусь вам!

– А зачем ты вообще его взял на работу? Я все понимаю, ты любишь «зверушек», но одно дело – лисы и суккубы и совсем другое – взрослый горный тролль. Не слишком ли, как думаешь?

Он молчит, потупившись и нервно теребя манжеты. Наконец вскидывает на меня несчастный взгляд.

– Сам не знаю, детектив, что на меня нашло. Я тогда был в порту, принимал товар из Миссисипи (под «товаром» Эрли обычно подразумевает нелегальных девочек) и, когда уже ссадил всех на берег и собирался выходить из трюма, увидел в углу перегородку и из любопытства заглянул за нее. И там сидел он… весь забитый, угрюмый, и на меня смотрел так странно, жалобно. И я, вместо того, чтобы сдать его Охотникам, посадил в машину, отвез сюда и даже нашел ему приличную одежду. – Эрли жестко усмехается. – Теперь, конечно, понимаю, что глупо тогда поступил…

– И так же легко ты его выгнал?

– Там была такая ситуация… – Теперь хозяин кабаре смотрит на меня с настоящей жалостью. – Я ничего не мог сделать, поверьте… Меня бы закрыли к чертям, я и так уже почти на краю…

– Что ты имеешь в виду? – Я внутренне напрягаюсь.

– Сюда пришел мой постоянный клиент, – полушепотом докладывает Эрли. – Его имя Порк Паттерсон, свин, владелец автотреста «Паттерсон и Ко», и он женат на дочери сенатора Маккалума. Пришел пьяный в дым, начал буянить, разбил пару стаканов и стал лапать моих девочек у всех на виду. Рудольф его схватил за шиворот и выкинул вон. Тот и пригрозил, что закроет мое заведение одним звонком тестю. Ну и что мне еще оставалось делать?

Я присвистываю. Так вот он, тот самый скелет в шкафу доблестного сенатора! Если общественность узнает о том, что его родственник-свин (уж не из-за него ли он не стал совсем выгонять нелюдей из Иллинойса?) дебоширил в нетрезвом виде, политическая карьера Маккалума быстро придет к закату. Но сейчас меня волнует не это, а убийство Багенрода. И, чувствую, этот Паттерсон явно не остался в стороне от него.

– Мне надо поговорить с этим свином, – тоном, не допускающим возражений, говорю я Эрли. – Ты сказал, он твой постоянный клиент. Когда я могу его увидеть?

– Но, детектив, помилуйте… – взмаливается тот. Не выдержав, бью кулаком по стойке, отчего стаканы на ней жалобно звенят, а компашка за дальним столиком испуганно оборачивается в мою сторону.

– Он… он сейчас наверху, – окончательно сникнув, бормочет Эрли. – В «особых» номерах, вторая дверь слева.

– Ты серьезно? – Я знаю, что «особыми» номерами Эрли называет комнаты для постоянных клиентов, куда им в качестве бонуса приводят девочек для утех. – Муж дочери сенатора преспокойно развлекается у тебя со шлюхами?

– Его жене на это наплевать, – холодно отвечает хозяин заведения. – Они давно не любят друг друга, и вместе только из-за денег и связей каждого. Уверен, она также ему изменяет, а он закрывает на это глаза.

Только хмыкнув в ответ, иду к лестнице, ведущей наверх, к «особым» номерам. Вскоре оказываюсь в бархатном полумраке узкого коридора, из-за дверей по сторонам которого доносятся характерные стоны и всхлипы. Подхожу к нужной двери и без лишний прелюдий выбиваю ее ногой. Огромных размеров свин, прижимающий к своему боку худосочную брюнетку на широкой кровати, смотрит на меня яростным взглядом глаз-бусинок.

– Какого хрена?.. – исторгает он хриплый рык.

– Мистер Паттерсон? – Предъявляю значок. – Детектив Гелленберг, Чикагское управление полиции. Я здесь по поводу убийства Рудольфа Багенрода, с которым у вас не так давно случилась стычка.

Взгляд Паттерсона становится недоуменным, затем просто злобным.

– Пойди-ка погуляй, детка, – хрюкает он своей пассии-однодневке.

– Но как же… – недоумевает та.

– Я сказал, вон пошла! – рявкает свин, и бедная девочка, кое-как собрав одежду, выбегает за дверь. Я присаживаюсь на стул возле кровати, закуриваю, пока Паттерсон натягивает на свою необъятную тушу сорочку.

– Да ты хоть знаешь, кто я такой, щенок?! – гневно рычит он, зыркая на меня налившимися кровью глазами. – Стоит мне сделать всего один звонок, и ты поедешь на Запад, строить дамбы, детектив недоделанный!..

– Все прекрасно понимаю, – усмехаюсь я и выдыхаю в морду урода дым. – Но тем не менее именно после вашего конфликта с мистером Багенродом его нашли в переулке недалеко отсюда мертвым. Что вы можете на это сказать?

– Понятия не имею, о чем ты. – Свин заканчивает одеваться и тоже закуривает сигарету в длинном мундштуке. – Я никого не убивал. Мне вообще плевать на этого тупорылого тролля, тем более после того, как его выкинули на улицу.

– И все же я обязан проводить вас в участок и там проверить ваше алиби, а также допросить подробнее. – Я гашу окурок и встаю, но тут Паттерсон грузно вскакивает.

– Да как ты смеешь?! Да я тебя!.. – Он делает ко мне резкий шаг, но я, перехватив его лапу, выворачиваю ее так, что сенаторский зять со стоном, переходящим в поросячий визг, растягивается мордой вниз на кровати.

– Урод… Ты еще за это ответишь… – хрипит он.

– Это вряд ли. – Усмехаюсь и складываю руки на груди. – Вы пытались ударить полицейского при исполнении, а это вам так просто с рук не сойдет. К тому же достопочтенный сенатор Маккалум явно будет не в восторге, когда узнает, в каком грязном скандале увяз его драгоценный родственничек.

– У тебя все равно доказательств нет, – довольно хрюкает Паттерсон. – Эрли будет целиком на моей стороне, если только не захочет, чтобы его лавочку прикрыли. А вот ты влетишь по полной.

Пожимаю плечами и, нацепив на свина наручники, иду к телефону, запросить ордер на арест и вызвать наряд копов. Вслед мне несутся грозные проклятия задержанного:

– Ты пожалеешь, что на свет родился, детектив! Можешь уже собирать вещи и мотать в Канаду, если не хочешь заработать срок!..

…Когда мне наконец удается дозвониться до Катсона и обрисовать ему ситуацию, тот вскипает так, что даже через трубку чувствуется, как встала дыбом шерсть на его загривке.

– Ты совсем рехнулся, Гелленберг! – шипит он. – Арестовать Паттерсона!.. Хочешь, чтобы мне сенатор собственноручно голову открутил?!

– Шеф, но он же…

– Да мне плевать, что он там!.. Немедленно сними с него браслеты и извинись! И чтобы на милю не посмел к этой семейке приблизиться!..

…Полчаса спустя, даже не подумав извиниться перед Паттерсоном, да еще и приковав его в назидание к кровати, еду на такси домой вместо управления. Какой теперь смысл, если меня все равно вот-вот выгонят? Похоже, заигрывать с сенаторской семейкой и впрямь опасно. Задумчиво гляжу в окно на все так же неспешно и уныло плывущие мимо крыши домов и яркую луну. Наверное, все это я тоже вижу в последний раз – придется совсем сваливать из Чикаго. Ну и плевать.

На самом пороге квартиры меня встречает Эва. Черные кудрявые волосы распущены по плечам, лицо взволновано. Такой я ее еще ни разу не видел.

– Аллан, только что звонили из управления. Похоже, новое убийство…

========== Об исторических корнях, или Вид с открытки ==========

Просыпаясь теперь каждое утро и оглядываясь вокруг, Гвендолин думала только об одном: нет, этого просто не может быть, это все сон. Или же сказка, вроде «Принцессы на горошине». Последнее наблюдение было вызвано тем, что спала она на очень мягкой и пышной перине, которую прислуга каждый вечер взбивала и тщательно крахмалила. Джейсона в это время рядом уже не было, он уходил каждый раз рано и неслышно, но простыни еще хранили его отпечаток и почти неуловимый запах. Прижавшись к постели лицом и несколько раз с наслаждением вдохнув, девушка вставала, распахивала окно и с восторгом глядела на оживленные улицы Детройта. Отель класса «люкс», в котором они остановились, находился в самом центре города, и клаксоны автомобилей, которыми так славился «Мотор-сити», разрывали воздух постоянно. Но здесь они звучали как-то по-особенному, не так, как в Чикаго, создавая неповторимую симфонию городского шума, которая, будь она переведена в ноты и записана на бумаге, наверняка стала бы модным хитом.

Перебрались они в Мичиган с неделю назад и сняли один из самых дорогих номеров в отеле. Откуда у Джейсона взялись на это деньги, Гвендолин не знала. Она вообще почти ничего не знала о нем, этом странном во всех отношениях молодом человеке. У него водились бешеные деньги, хотя она ни разу не видела при нем кошелька или чековой книжки. Впрочем, Гвендолин это особо не волновало. Какая разница, кто твой возлюбленный, когда рядом с ним тебе так хорошо, что просто захватывает дух и внутри все наполняется радостью?

Близость у них случилась в первую же ночь в отеле. Они просто сидели, о чем-то мирно разговаривали и разглядывали номер, украшенный цветами, которые Джейсон удивительным образом извлекал прямо из воздуха. Понемногу они незаметно сближались: сначала соприкоснулись их руки, затем, при наклоне все ближе друг к другу, сомкнулись губы, а затем уже тела соединились в одном страстном объятии, так что время вокруг них как будто бы застыло, и весь остальной мир перестал существовать…

…Когда час спустя они, расслабившись, откинулись на кровать, цветы на потолке, словно бы расцветшие еще сильнее от страсти, теперь увядали и осыпались крупными лепестками. Украдкой заглядывала в окно проказница-луна, воздух был неподвижен, ветер ни малейшим своим дуновением не решался потревожить уединение двух молодых людей. Щелкнув зажигалкой, Джейсон закурил. Гвендолин уже в который раз рассматривала странные буквы на боку явно армейской зажигалки, и только теперь ей пришла в голову неожиданная и пугающая мысль.

– Эта зажигалка… – сбивчиво начала девушка. – Ты… ты забрал ее у одного из убитых тобой?

Джейсон резко повернулся к ней, и взгляд его стал таким холодным и жестким, что она невольно отшатнулась назад и решила про себя больше не заводить разговор на эту тему. Ну подумаешь, взял себе такую мелкую вещицу! Парень меж тем посмотрел отстраненным взглядом в окно и так же бесстрастно произнес:

– Я завтра утром уезжаю в Канаду. – Поймав изумленный взгляд девушки, он добавил: – Не волнуйся, ненадолго. Я приготовлю для нас с тобой небольшой сюрприз.

Она усмехнулась, глядя в его красивые серые глаза и пытаясь по их выражению понять, что он действительно готовит ей. Все-таки он удивительно загадочный и в то же время такой притягательный, этот Джейсон, настоящее имя которого она вряд ли когда-нибудь узнает.

– Канада… – мечтательно произнесла Гвендолин, проводя пальцем по широкой безволосой груди возлюбленного. – У меня там остались родственники со стороны отца. Давно мечтаю их навестить.

– Извини, что спрашиваю, – Джейсон выпустил в потолок тонкое колечко дыма, – но ты ведь ни разу не говорила мне о своем отце. Ты вообще знала его?

– Конечно, – ответила девушка. – Мы жили все шестнадцать лет на ферме в окрестностях Лафейетта* – я, мои родители и Агидель, наша старая служанка. Папа разводил коз, мама занималась домашними делами, мы жили скромно, но ни в чем особо не нуждались…

– А что стало потом? – перебил Джейсон, вглядываясь в ее лицо встревоженным взглядом.

Но Гвендолин будто бы не слышала. Ее глаза заволокло туманом, а мысли, казалось, унеслись куда-то совсем глубоко, под толщу Мичигана, откуда их уже с трудом можно было вытащить…

-…Куда они делись? – разносится по всему лесу голос одного из страшных людей в черных плащах. – Только что были здесь!

Гвендолин, закрыв лицо руками, старается даже не дышать, чтобы не выдать себя. Справа ее успокаивающе греет бок Агидель, слева локоть сжимает приятно шершавая рука матери. И все равно страшно так, что девочка дрожит всем телом.

Ночную мглу прорезают яркие лучи фонарей. Они мечутся по стволам и листве деревьев, пока еще далеко от тех кустов, где спряталась семья Лантимир и их верная служанка.

– Нам все и не нужны! – доносится издалека зычный голос, должно быть, командира Охотничьего патруля. – Лицензия только на девчонку! Остальных гасите на месте, если будут сопротивляться, а так не трогайте!

Негритянка зажимает рот Гвендолин, готовой уже расплакаться в голос. Господи, они все знают! Ну почему, почему она не смогла тогда совладать со своей силой, зачем позволила ей выйти наружу при свидетелях? Внезапно ее отец, чье одухотворенное бородатое лицо прекрасно видно даже во мраке, поворачивается к жене.

– Элизабет… Бери Гвендолин и уходите… Агидель выведет вас из леса… – горячо шепчет он.

– А как же ты, Фрэнсис? – сорвавшимся от волнения голосом спрашивает миссис Лантимир.

– Я отвлеку их. – Голос его бодр и спокоен. – Ты же слышала, мы не представляем для них угрозы. Им нужна Гвендолин…

– Папа!.. – едва не выкрикивает в голос дочка и рвется к отцу, но тот резко отстраняет ее: – Ты слышала, что я сказал? Уходи. И слушайся во всем маму.

– Нет, я не оставлю тебя, милый! – заливаясь слезами, Элизабет бросается на шею к мужу, тот нехотя обнимает ее, порывисто целует в губы и толкает в сторону густой чащи:

– Все, бегите! Встретимся у Северного тракта!

– Идемте, Гвинн, миссис Эл! – Агидель берет обеих женщин за локти, утаскивает подальше от кустов. Гвендолин со слезами на глазах смотрит, как отец, выползая наружу на четвереньках, прячется за деревом, а оттуда короткими перебежками семенит в другую сторону. Думала ли она когда-нибудь, что ее папа, самый сильный и мужественный человек на свете, будет, словно заяц, прятаться вместе с ними в лесных зарослях и так же трусливо перебегать от одного дерева к другому?

Когда их укрытие остается ярдах в двадцати позади, все лучи фонарей вдруг разом направляются в одну сторону. Слышится окрик, затем свист стрелы из арбалета, и громкий голос раздраженно произносит: «Ну я же говорил – на поражение стрелять только накрайняк». Гвендолин стискивает зубы, про себя повторяя: все будет хорошо, папа жив, скоро мы увидим его.

С трудом выбравшись из чащи, три женщины оказываются на широком открытом пространстве. Тут бежать некуда – хоть ложись на землю и умирай. Но удача сегодня, похоже, на их стороне – по тракту в северо-западном направлении, рассекая тьму фарами, мчит грузовик – должно быть, припозднился с перевозкой хлопка. Агидель толкает хозяев в придорожную канаву, а сама бежит наперерез грузовику. Слышен визг тормозов и громкая ругань шофера.

– Ой, простите, мистер, я заплутала малость, – доносится в ответ извиняющийся голос старухи. – Не подскажете, где тут ферма Джаггерсонов?

– Пошла в жопу, черномазая! – раздается снова. – Не знаю я никаких Джаггерсонов! Уйди с дороги!

– Стыдно, молодой человек, так орать на старую негритянку, – бормочет Агидель, спускаясь в канаву. Двигатель грузовика между тем заводится, и служанка вдруг резко толкает мать с дочерью к машине:

– Быстро в кузов, пока он не разогнался! Ну!

– А как же папа? – медлит Гвендолин. – Мы разве не будем его ждать?

– Дура! – срывается негритянка, чьи глаза блестят в темноте, и кажется, будто бы они повисли в воздухе, остального тела не видно. – Не придет твой папа, разве не ясно? Запрыгивай, живо!

Поскольку обе женщины еще медлят, а грузовик уже набирает скорость, Агидель хватает их за руки, толкает прямо к машине. Миссис Лантимир с трудом вскарабкивается в кузов, подтягивает за руку дочь. Служанка бежит позади, но не запрыгивает.

– Прощайте! – слышен ее голос, едва не перекрываемый шумом мотора. – Стара я уже стала, не по пути мне с вами! Да хранит вас Господь!

Ее силуэт медленно тает во мгле за поворотом дороги. Прижавшись к нагретым на солнце тюкам хлопка, Гвендолин горько рыдает, ее мать, также плача и при этом шепча успокоительные слова, обнимает девочку…

…Вынырнув с самого дна Мичигана, Гвендолин поняла, что рыдает так же, как и тогда, семь лет назад, всхлипывая и трясясь в судороге. Джейсон прижимал ее к себе, поглаживая по плечу и повторяя: «Ну не плачь, детка, все хорошо». Чем-то он напоминал ее мать тогда. И все-таки был другим. Рядом с ним было по-настоящему хорошо, чувствовалось, что он может защитить от любых напастей и при этом не бросить в беде. Ни за что.

***

За эти дни Детройт смог по-настоящему изменить Гвендолин. В противоположность фальшивому, скучному и суетливому Чикаго этот город как бы распахнул перед ней ворота в прошлое, открыв по-настоящему прекрасный и волнующий мир. Этот город был живым и настоящим, и в нем Гвендолин, которая с шестнадцати лет старалась подавлять рвущуюся наружу демоническую сущность, теперь просто перестала ощущать в себе суккуба. Детройт впервые за долгие годы позволил ей быть человеком.

В один из дней, когда Джейсон никуда не отлучался, Гвендолин упросила его отправиться на прогулку по городу. Они прошли от Риверфронта, бросавшегося в глаза пестротой кварталов и первозданной красотой набережной, до бульвара Вашингтона и других центральных улиц, поражавших роскошью и классичностью особняков. Воистину, «Париж Нового Света» был прекрасен, и у Гвендолин при одном осознании этого на глаза наворачивались слезы. Всего каких-нибудь полтора века назад этот город был истинно французским, и такая близость к историческим корням вызывала у девушки еще большую тоску и ностальгию. Никогда она не была в Париже, а тут почти то же самое, только прямо перед тобой, протягивай руку и бери сколько хочешь! А всего в нескольких милях, за городской чертой – прекрасная Канада, земля истинной свободы!

Джейсон же, похоже, совсем не испытывал восторга по этому поводу, угрюмо бросая взгляды на встречавшихся в толпе прохожих негров и нелюдей, которые последнее время все больше оккупировали город. Прекрасный некогда, Детройт наполнялся грязью, и ценителя Истинной Красоты это явно угнетало.

Незаметно для себя парочка оказалась на южной окраине города, у заброшенного Форта Кадиллака, где обычно собирались толпы праздной молодежи. Здесь царило веселье, и причина его сразу же стала ясна.

У самых стен форта было расчищено небольшое пространство, в центре которого сидел на стуле паренек в простой одежде, темных очках и с банджо в руках. Вот он тронул струны, и все вокруг мигом стихли, замерев в радостном ожидании. Парень запел, и голос его эхом разнесся по развалинам крепости, усилившись в несколько раз.

Янки сочиняют многое про нас,

Что вроде мы играем только блюз и джаз,

Хоть музыка такая нам совсем не по нутру,

Ведь в наших грешных землях ей не разогнать тоску.

Что пьем мы в пабах лишь один шотландский скотч,

И гордую красавицу закадрить совсем не прочь.

Но это сказки лишь для тех, кто не бывал у нас,

И парни с Юга правду всю расскажут вам сейчас…**

Со второго куплета музыка полилась быстрее, задорнее, и зрители стали подбадривать певца хлопками. Рядом с ним паренек в ковбойке и широкополой шляпе дул в губную гармонику, выводя знойные мотивы. Понемногу зрителей вокруг собиралось все больше, некоторые даже взбирались на стены форта, чтобы оттуда лучше видеть необычных исполнителей. Когда слова песни закончились и музыка полилась свободно, не скованная ничем, парочка в костюмах прошлого века – девушка в бордовом платье с кружевами и оборками, с вплетенными в темные волосы цветами и парень в крахмальной рубашке, жилетке и канотье, – принялась лихо отплясывать посреди асфальтового пятачка. А высокая блондинка в чепце с краю размахивала флагом Конфедерации…

На глаза у Гвендолин снова навернулись слезы ностальгии. Мелькавшее перед ней в воздухе красно-синее полотнище напоминало о тех прекрасных и незабвенных временах, что канули в лету и уже вряд ли когда-нибудь вернутся. Когда-то этот флаг реял и над землями Луизианы, и барышни вот так же танцевали под звуки скрипок на балах с кавалерами. Родной бабке Гвендолин даже как-то случилось пройти один тур вальса с самим генералом Борегаром.*** Что ни говори, а привлекать мужчин она всегда умела…

И вот сама Гвендолин, уже снова юная девочка, засыпает в жарко натопленной спальне, наслушавшись папиных историй о прошлом. А в стеклах окон дрожат отблески далекого пламени: ку-клус-клановцы жгут негритянские поселения…

…Но вот веселье возле форта прерывают свистки, отряд конной полиции приближается со стороны центра. Музыканты спешно собирают инструменты, раскланиваются с аплодирующей публикой и покидают импровизированную сцену, держась в тени полуразрушенных стен. Теперь для них один путь – через границу, в Канаду, куда они наверняка и направлялись, сделав лишь остановку в Детройте. Толпа зрителей рассыпается, Гвендолин, все еще опьяненная яркими воспоминаниями, хохочет, повиснув на плече у своего спутника… Незаметно для себя они снова оказываются в центре города, на улице с нарядными лавочками. В чувство девушку приводит лишь вспышка магния перед глазами.

– Мисс, прошу вас, еще один кадр! Вы так прекрасно смотритесь рядом с вашим кавалером! Воистину, это вид для открытки! – восклицает молодой кот с фотоаппаратом в лапах, бегая вокруг парочки и приникая глазом к видоискателю.

Гвендолин, радостно улыбаясь, берет хмурого Джейсона под руку. Велев им замереть, фотограф делает еще один снимок.

– Желаете получить эту карточку на память? Недорого, всего двадцать центов! Зайдемте со мной в ателье, я вам тут же ее напечатаю! – продолжает вертеться он вокруг. Джейсон хочет увести спутницу прочь, но она, остановившись, вынимает из ридикюля пригоршню монет.

– Пожалуйста, – улыбается она коту.

Через полчаса они идут к отелю, и Гвендолин с восторгом прижимает к груди фотографию в красивой резной рамке. Внутри у нее от радости все так и поет, а прекрасный снимок еще больше греет душу…

***

Через два дня после этой прогулки Джейсон ворвался ранним утром в номер. Он выглядел возбужденным настолько, что даже его костюм, прежде всегда сидящий безупречно, теперь был помят. Ни слова не говоря, он кинул на кровать сверток с выглядывавшим изнутри странного вида платьем. Гвендолин, еще позевывавшая в постели после сладкого сна, уставилась на него со смесью удивления и непонимания.

– Вставай и одевайся в это, – не терпящим возражения тоном произнес Джейсон. – Нам предстоит новое дело.

– Ты опять собрался кого-то убить? – Девушка, позабыв про сон, резко села на кровати. – И хочешь использовать меня, так же, как и с тем антрепренером?

– Да, но это совсем не то, о чем ты подумала, – ответил парень, присаживаясь на кровать и сдвигая шляпу на затылок. – Скорее даже, наоборот. Я хочу, чтобы ты втерлась кое к кому в доверие.

– С помощью этого? – удивилась Гвендолин, извлекая из свертка довольно короткое темное платье с нелепыми рюшками и кружевами и пару черных чулок.

– Сейчас я все объясню. – Он по-прежнему был возбужден, даже говорил из-за этого с трудом. – Вчера вечером в этот отель прибыл один человек… точнее, жаб. Зовут Жюль Кьенкор, делец из Парижа. По слухам, он сказочно богат и при этом вообще не проявляет никаких чувств, кроме тех, что связаны с деньгами. Иными словами, как женщина ты его вряд ли заинтересуешь. Но вот как горничная…

Девушка, внимательно рассматривавшая странный наряд, тут же отбросила его в сторону.

– Ты собрался убить его прямо здесь, в отеле? – пораженно спросила она.

– А что, по-моему, идеальная мишень, – пожал плечами Джейсон. – Бесчувственный скряга, никакого понятия о Красоте, а ты к тому же знаешь французский. Заведешь с ним разговор о том, о сем, о родине, бонжур-тужур, а там и выведешь его чувства наружу. А тут и я появлюсь и сделаю свое дело. К тому же мы свалим сегодня отсюда в Канаду, где, как я и обещал, тебя ждет сюрприз. Никто и не найдет нас.

Гвендолин задумалась. Предложение выглядело заманчивым, однако быть по чужой воле чьей-то подстилкой, пусть и не в грязном смысле, ей не хотелось. Тогда, с Гейвордом, она все придумала сама, сейчас же чувствовала себя неловко, оттого что ей помыкали.

– Ну, чего ты медлишь? Учти, у нас с тобой мало времени, этот жаб может куда-нибудь уехать по делам и еще неизвестно когда вернется, – подлил масла в огонь Джейсон.

– Я… боюсь, я не смогу натурально изобразить горничную, – опустив голову, промямлила девушка. – А если… если он вдруг поймет, что это уловка? Решит, что я хочу его ограбить?

– Брось, твой актерский талант не должен тебя подвести. – Он положил руку на плечо девушки, и она почувствовала, как от его прикосновений все сильнее тает и теряет способность отказать. – Если уж ты выступала в кордебалете, то должна знать, как ведут себя девушки этого круга. А если что, явишь ему свою суккубовскую сущность – как знать, вдруг на него подействует?

Гвендолин про себя вздохнула. Похоже, что отказаться теперь уж точно не получится. Она облачилась в принесенную парнем одежду. Платье действительно оказалось ей не по размеру, так что колени были бесстыдно оголены, но Джейсон уверял ее, что все так и должно быть.

– Не волнуйся, эту форму я у настоящей горничной взял, она по комплекции почти как ты, – сказал он. – Заплатил ей достаточно, чтобы она в свою смену ушла из отеля. А через полчаса в номерах плановая уборка, так что подозрений не должно возникнуть.

Девушка снова вздохнула, беря в руки щеточку для протирания пыли и узел со свежим бельем и направляясь по коридору к заветному номеру. Колени у нее дрожали, и все внутри в тревожном предчувствии замирало, но она понимала, что пути назад уже нет. Кравшийся позади Джейсон подбадривал ее взглядом и, окончательно решившись, она подошла к двери и негромко постучала.

– Кто там? – послышался изнутри хриплый квакающий голос.

– Уборка номера, – как можно более равнодушным голосом ответила Гвендолин. Не стоило изображать из себя роковую красотку, наоборот, нужно было казаться скромнее. Ответа долго не было, наконец дверь отворилась, и тут же Джейсон, запустив руки в карманы, прошел мимо по коридору, делая вид, что оказался здесь случайно.

На пороге номера стоял крупный жаб в подтяжках и фланелевой сорочке. Ростом он был футов в пять, так что взгляд его оказался на уровне ключиц Гвендолин. Большие круглые глаза быстро и с подозрением осмотрели девушку и пространство вокруг нее.

– Новенькая, что ли? – осведомился он, увидев, как она чуть заметно дрожит. – Ну заходи.

Дрожа еще больше, Гвендолин оказалась в номере мсье Кьенкора. По виду он ничем не отличался от других номеров в отеле, разве что был завален всевозможными восточными сувенирами, от китайских ваз до египетских статуэток.

– Я только что из кругосветки, – пояснил Кьенкор, захлопнув дверь и поигрывая оттопыренной кожей горла. – Ну, чего встала? Прибираться будешь?

Вспомнив, что должна стать для приезжего своей, Гвендолин присела в неловком книксене и смущенно пискнула: «Oui, monseir». Он уставился на нее с еще большим подозрением, но тут же взгляд его потеплел.

– Ты из Франции? Так что же сразу не сказала? – заквакал он, переходя на французский. – Давно эмигрировала?

– Я… из Луизианы, – не стала врать девушка. – Простите, мсье, не знала, что вы француз, случайно вырвалось…

– Пустяки, я все понимаю. – Жаб растянул губы в неком подобии улыбки. – Приятно встретить в чужой стране хоть кого-то, кто понимает твой язык. Я, кстати, Жюль, а тебя как зовут?

– Жаклин, – не раздумывая ответила девушка. Так звали ее первую няню.

– Очень приятно. – Жюль припал холодными губами к ее руке, и Гвендолин с трудом сдержалась, чтобы не передернуться от омерзения. – Ну что ж, Жаклин, можешь начать уборку, а я пока переоденусь. У меня скоро деловая встреча, видишь ли.

– А чем вы занимаетесь, мсье Жюль? – изобразила она заинтересованность.

– Тебе это правда интересно? – усмехнулся он так, что мурашки побежали по ее коже. – Я приехал заключить выгодный контракт с «Форд Моторс». Слияние двух фирм даст огромный толчок к сближению наших стран и объединению их в борьбе со злом.

Невольно вздрогнув, девушка продолжила смахивать щеточкой пыль с подоконника. О каком таком зле он говорит? Быть может, о коммунизме, о котором все в Европе сейчас толкуют? Но при чем здесь «Форд Моторс»? Она как бы невзначай взяла с прикроватного столика фотографию в рамке, изображавшую прекрасную панораму Парижа, какую прежде Гвендолин могла видеть только на открытках, и то с других ракурсов.

– Так вы из Парижа, мсье Жюль? – восхищенно спросила она. – Я давно мечтаю там побывать!

– Это мне подарил один знакомый, – кивнул жаб на снимок. – Он забирался на Эйфелеву башню и оттуда снял этот кадр. Сам я не любитель лазать по высоткам.

Гвендолин кивнула и принялась протирать ситцевой тряпочкой столик, на котором кроме фотографии стояла довольно массивная резная шкатулка. Любопытство пересилило в девушке все остальное, и, улучив момент, когда хозяин номера не смотрел в ее сторону, она быстро откинула крышку шкатулки и тут же застыла на месте, едва не вскрикнув от неожиданности. Внутри на бархатной подстилке сверкал вороненой сталью револьвер «бульдог». Гвендолин захлопнула крышку и продолжила было уборку, как вдруг что-то холодное и скользкое обвило ее за щиколотку и резко швырнуло в сторону. Ударившись спиной о стену, она почувствовала, как из нее резко вышибло весь дух. Сползая на пол, сквозь пляшущие перед глазами яркие искры девушка увидела Кьенкора, который, лениво шлепая перепончатыми лапами, приближался, все больше нависая над ней своей громадой. Его язык длиной в несколько футов волочился за ним по полу, и это зрелище было действительно мерзким.

– Не будь такой наивной, девочка, – ворвалось к ней в сознание сквозь пелену тумана в голове его протяжное кваканье. – Я сразу раскусил тебя. Ты ни капли не похожа на прислугу. И потом, сегодня я проверил список всех горничных в этом отеле, и ни одной с именем Жаклин там не было. А теперь отвечай: кто тебя прислал? Что тебе от меня нужно?

Его страшный язык угрожающе потянулся к ее горлу. Замотав головой, девушка попыталась встать, но тело все еще плохо слушалось ее. Внезапно она увидела, как дверь номер открылась и туда вбежал Джейсон. Он, не медля, направил ладонь на Кьенкора, и тот, резко дернувшись, застыл на месте, а затем сущность мутно-желтого цвета начала выползать из него. Однако в следующую секунду жаб резко развернулся, и его язык, прилипнув к пиджаку Джейсона, отшвырнул того в угол. Сущность вернулась на место, и Кьенкор прошлепал к неподвижно лежавшему молодому человеку.

– Со мной такие штучки не прокатят, парень, – пророкотал он. – Я был на войне и знаю, как это происходит. Если не будешь дергаться, может, и пощажу тебя.

И, словно забыв об оглушенной парочке, он подошел к телефону в углу и принялся набирать номер. Внутри у Гвендолин все так и всколыхнулось, и взгляд помимо воли упал на выпавший из шкатулки револьвер, валявшийся совсем рядом с ней. Безумная мысль еще только мелькнула в голове, а руки уже сами собой ухватили тяжелую сталь. Дрожа, девушка навела оружие на широкую спину жаба, который, отвернувшись к стене, продолжал вертеть перепончатой лапой диск аппарата. Выстрел разнесся по номеру подобно грому, и тут же «бульдог» со стуком упал из рук Гвендолин на пол. Жюль Кьенкор застыл на секунду, а затем пошатнулся и, увлекая за собой телефон, рухнул на ковер.

Опираясь на стену, Гвендолин с трудом встала и на негнущихся ногах подошла к жабу. Остекленевший взгляд его выпученных желтых глаз неподвижно уставился в потолок, из уголка рта стекала тонкая струйка слюны, а на ковре под телом медленно расплывалось пятно черной крови.

«Мертв, – пронеслось в голове у девушки. – Я убила человека… нет, пусть не человека, но живое существо… Господи, как такое возможно?..»

Вспомнив о Джейсоне, она кинулась к нему и перевернула на спину. Он тяжело, с хрипом дышал, лицо его позеленело, а волосы были всклокочены.

– Проклятье… я был не готов к такому… – с трудом вымолвил он. – Его сущность… она едва не убила меня… черт…

Кое-как поднявшись, он взглянул на мертвого жаба и покачнулся, едва не упав. Гвендолин пришлось поддержать его за локоть.

– Надо уходить, – прошептала она. – На выстрел могут сбежаться…

Но было уже поздно. За стеной номера слышался какой-то шум, тревожные крики, а по коридору раздавался топот множества ног. Схватив парня под руку, Гвендолин потащила его к выходу. «Бежать, бежать отсюда как можно скорее», – вертелась у нее в голове единственная мысль.

* – город в Луизиане.

** – песня (почти что) собственного сочинения.

*** – один из генералов Конфедерации во время Гражданской войны в США.

========== До самого дна, или Да пошло оно все! ==========

Рассвет, наконец-то забрезживший над Мичиганом, окрашивает все вокруг в привычные серые тона. По глади озера расползается туман. Понемногу светлеет, и становится виден вытащенный на берег труп, распухший от воды. Уиллиган как раз осматривает его. Подъемный кран, кое-как установленный на крутом берегу, еще тянет наверх затонувший автомобиль. Ежусь от холода и сырости и в который раз прикладываюсь к фляге с теплым кофе с капелькой коньяка. Да уж, похоже, бессонные ночи скоро станут моей второй натурой.

Весь берег, как и намедни улица возле «Фортуны», заполнен всевозможным транспортом: тут и полицейские машины, и санитарные, и автомобили водолазной службы, и даже строительные грузовики, на которых привезли кран. Каким-то образом обо всем пронюхали и репортеры, и теперь толпа в котелках и пиджаках, сверкая магнием и строча в блокнотах, рвется к берегу, едва сдерживаемая заграждением из копов.

Катсон мнется неподалеку, нервно грызя когти и явно не зная, чем себя занять. Отворачиваюсь от него и вновь обращаю строгий взгляд на двух бобрят, детей рыбака, живущего неподалеку. Именно они обнаружили на дне машину.

– Ну, – грозно сдвинув брови, обращаюсь сразу к обоим, – объясните мне наконец, зачем вам понадобилось поздно вечером нырять так глубоко в озеро?

Потупившись, оба пацаненка бросают друг на друга косые взгляды. Затем тот, что повыше, толкает брата в бок:

– Ты начинай.

– А чего я? Сам давай, – огрызается тот, коренастый и курносый.

– Ты старше, вот и рассказывай.

– А ты младший, значит, помалкивай. Я без тебя решу.

– А ну прекратили оба! – не выдерживаю я, и детишки синхронно вздрагивают. – Говорить будешь ты, – указываю на коренастого. – И не отнекивайся. Итак, зачем вы полезли в воду?

– Искупаться хотели, – угрюмо бурчит тот. – Папка нас после школы заставил помогать ему с уловом, мы вымотались, вот и решили окунуться.

– Интересно… – Перевожу взгляд с одного на другого. – А если я спрошу вашего отца, он то же самое мне скажет? Или схожу в вашу школу и узнаю, были ли вы вообще на занятиях?

– Спрашивайте, – шмыгнув носом и показав два больших передних зуба, отвечает старший. – Нам скрывать нечего.

Хищно прищурив глаза, гляжу на обоих и вдруг рявкаю, резко подавшись вперед:

– А ну выворачивайте карманы! Оба!

– З-зачем? – выдавливает из себя старший.

– Хочу проверить, не спрятали ли вы от полиции какую-нибудь ценную улику, которую нашли здесь. Ну, живо!

Дрожа с ног до головы, бобрята переглядываются.

– Скажем ему, Билли? – спрашивает у брата младший.

– Он бы все равно узнал, Тедди, – отвечает Билли. Но, слыша, как я начинаю злобно сопеть, поворачивается ко мне и выдает все как на духу: – Мы ныряли на глубину, чтобы проверить одну штуку.

– Какую еще штуку?

– Нам это дал один паренек в школе, Нейт Скамальски. – Старший вынимает из кармана и протягивает мне спичечный коробок с какими-то подозрительными листьями внутри. – Он сказал, что это новая улетная штука, называется «крэк», и мы просто обязаны ее попробовать…

– И не нам дал, а тебе, – встревает младший брат. – И вообще, ты первый на это согласился… – Наткнувшись на мой грозный взгляд, он поспешно заканчивает: – Он сказал, что сильнее всего эта штука действует под водой. Надо вдохнуть в себя дым, нырнуть поглубже и там выдохнуть…

– И вы, конечно же, решили попробовать? – ухмыляюсь я. – Вот что, ребятишки, либо вы сейчас же отдаете мне всю ту дрянь, что он вам впарил, либо я рассказываю обо всем вашим родителям и учителям.

На глазах у Билли выступают слезы обиды.

– Сэр, у нас и правда ничего нет… Это все, что он нам дал. Сказал, если понравится, может дать еще…

– А потом еще и еще и уже стал бы требовать с вас деньги, – заканчиваю я, убирая коробок с наркотиком в карман. Но тут замечаю, что младший, Тедди, мнется, словно раздумывая, сказать ли мне что-то или нет.

– Ну, что еще у тебя? – не выдерживаю я.

– Простите, сэр, но… Так и быть. – Он вынимает из кармана лапу с зажатым в ней алмазным перстнем. – Я снял это с покойника, когда подплыл поближе и увидел его там. Думал продать, а то ведь последнее время папе все туже становится, рыба в озере вымирает или уходит по рекам вверх…

Внимательно рассмотрев перстень и не найдя в нем ничего примечательного, со вздохом возвращаю пацану.

– Отнеси его и кинь в озеро или зарой куда-нибудь в песок, чтобы не узнали, что ты его украл. Только учти: захочешь оставить себе, чтобы продать, я об этом мигом узнаю. А с вашим отцом я еще поговорю, быть может, даже распоряжусь, чтобы ему выделили денег. Ну, а теперь бегите в школу и даже не думайте брать что-то у этого Нейта или как его там.

Одновременно кивнув, братья убегают прочь. Я неспешно направляюсь к Оггерлифу, прочесывающему граблями траву в поисках улик. К нам тут же подходит Катсон, истомившийся от безделья.

– Ну как, нашел что-нибудь? – намеренно игнорируя начальника, спрашиваю у гнома.

– Если бы, – машет рукой тот. – Мой народ несколько веков занимался только добычей руды и ковкой оружия, так что следопыт из меня никакой. – Он останавливается и утирает волосатой пятерней пот со лба.

– А это что? – присаживаюсь на корточки и тыкаю пальцем в два явных отпечатка обуви на мокром песке. – Похоже на мужской башмак и женскую туфлю, те же, что были в том тупике возле кино. Осталось только сравнить их, и мы будем точно знать, звенья ли это одной цепочки или нет.

– Ну вот, я же говорил! – восклицает Катсон, хлопая себя по лбу. – Я так и знал, что эти два убийства – дело рук одного и того же человека! Господи, что скажет мэр, когда узнает, что в городе орудует маньяк!..

Вскидываю на шефа презрительный взгляд. Ну конечно, убийства свершаются одно за другим, а он думает только о собственной репутации!

– А с чего это вы взяли, сэр, – говорю я, изо всех сил стараясь подавить в голосе сарказм, – что это вообще убийство? Я бы в первую очередь подозревал обычную аварию. А вы прямо сразу позвонили мне…

Ему явно не по нраву презрительное «сэр», потому как он ежится, вжимая голову в воротник плаща, и отвечает ледяным тоном:

– Первым из детективов на вызов прибыл Морринг. Он нашел в траве на берегу это. – Он достает из кармана мешочек для улик. – Взгляни-ка, Аллан, это должно тебя заинтересовать.

Забыв об обиде, подхожу ближе, заглядываю в мешочек. Внутри лежат несколько цветочных лепестков. Судя по запаху – гвоздики и фиалки.

– Опять лепестки… Опять то же самое…

– Интересно, – подается вперед Оггерлиф. – Похоже, этому маньяку уже можно давать прозвище Садовод.

– Только их двое, – замечаю я. – Ты же сам видел следы…

Позади слышен скрежет. На берег наконец-то вытаскивают затонувшую машину. Это совсем новый и, судя по всему, довольно дорогой черный «Кадиллак». Одно из стекол в салоне разбито, и можно догадаться, что именно через него бобренок Тедди пролез к покойнику и снял с него перстень.

– Сэр, – прерывает вдруг нашу беседу один из констеблей, подходя к Катсону, – сюда рвется какой-то парень. Он утверждает, что работал водителем на этой самой машине и знает того, кого убили. Привести его?

– О чем вопрос, конечно же веди! – восклицает шеф. Коп уходит, и вскоре к нам вальяжной походкой подруливает молодой ниггер в простой рабочей одежде.

– Здравствуйте, сэр, – приподнимает шляпу начальник. – Я комиссар полиции Грегори Катсон, а это детектив Гелленберг и стажер Оггерлиф. А вы?..

– Питер Барлоу, – небрежно бросает тот. – Извините, у вас сигаретки не найдется?

Из нас троих курящий только я, но остатки пачки ушли у меня за эту ночь, поэтому приходится сбегать к Уиллигану. Спустя пару минут, сделав несколько затяжек крепкого афганского табака, Питер Барлоу начинает свой рассказ:

– Да, я работал в ту ночь на этой самой машине. Возил моего «босса». Фирма у нас занимается прокатом тачек и водил в то же время, вот мне и пришлось играть роль личного шофера этого надутого индюка…

– Подождите-ка, – перебивает Катсон, – вы хотите сказать, что эта машина не принадлежала убитому?

– Естественно, нет, а то стал бы я из-за нее в такую рань сюда тащиться! Фирма и так с меня содрала приличный штраф за то, что я позволил угнать этот «Кадиллак». Ихняя гордость, между прочим. А вот теперь расскажу им, как все было, может, меня и простят. Только вы, того… подтвердите перед ними, что я честный человек и ничего такого не подумал бы?..

– Хорошо, мистер Барлоу, мы все уладим, – перебиваю я. – Вы начали говорить о том, что случилось в ту ночь…

– Так вот я и говорю: получил я, значит, назначение к этому толстяку, изображать его верного пса. Ну и поехали мы с ним, стало быть, к Пиквикскому театру…

– К какому? – удивленно переспрашивает далекий от искусства Огги.

– Это в Парк-Ридже, недавно открылся, – поясняет Барлоу. Дальнейший рассказ он продолжает уже без перерыва. – Приехали мы туда, значит, он пошел на представление, я его ждать остался. Через пару часов выходит под ручку с какой-то белой красоткой с рыжими волосами, а глаза у нее что у дьяволицы, огнем так и горят… Сели они, стало быть, в машину, стали говорить про какой-то там контракт, я особо не вслушивался. Потом, значит, клиент велел мне отогнать тачку в переулок и выйти из салона перекурить. Ну я так и сделал: что я, не понимаю, что он там задумал? Слышу мотор, оборачиваюсь, а машины уж нет. Ну вот и все, что я знаю. А сегодня с утра услышал по радио, что черный «Кадиллак» нашли в озере, вот и кинулся сразу сюда…

– Ох уж эти журналюги, везде успели, – бормочет Катсон. – Скажите, мистер Барлоу, а когда именно все это случилось?

– Прошлым вечером, то есть, стало быть, позавчера, часов в десять.

– А об угоне в полицию вы заявляли?

– Заявлял, да к чему это? Вот же она, машина, прям передо мной.

– Значит, вы подтверждаете, что именно на этой машине вы возили клиента?

– Абсолютно точно. Я ее среди тысячи таких же запросто узнаю.

– Кстати, о клиенте, – встреваю я в разговор. – Вам было известно его имя и чем он занимался?

– Мне-то это зачем? – пожимает плечами негр. – С этим начальство пусть разбирается. Я же его должен был называть просто «мистер Гейворд» и во всем ему потакать. Как по мне, так это обычный проходимец, который, чтобы бабу закадрить, решил выпендриться тачкой со «своим» шофером.

– Это уже интересно, – хмыкаю я, потирая заросший щетиной подбородок. – А ту красотку, что была с ним, вы можете точно описать?

– Если вспомню, опишу. Видел-то я ее, правда, больше вполоборота, а уж когда она в машину села, вообще на нее не смотрел.

– Ну хорошо, – удовлетворенно мурчит Катсон. – Мы отвезем вас в участок для официального снятия показаний. Только сначала сами здесь закончим.

– Вы уж того… не дайте меня в обиду перед начальством. – Барлоу теперь просяще смотрит только на комиссара. – Я-то что, всегда готов помочь, но и вы поймите: у меня ведь жена, ребенок малый, мне без работы остаться никак нельзя…

– Обещаю вам, мистер Барлоу, мы вас в беде не оставим, – урезонивает его Катсон, и он, успокоившись, отходит в сторону.

– От этого ниггера бесполезно ждать описания белой красотки, – замечаю я. – Они для него все как одна – богатые капризные стервы. Уж лучше съездить в этот самый театр и расспросить работников, что дежурили там в тот вечер.

– Пусть этим Морринг займется, он у нас любитель всяких культурных развлечений, – усмехается шеф. – А мы пока разберемся с трупом.

Подходим к Уиллигану, который как раз закончил и отряхивает руки от комочков ила и тины. Труп, накрытый простыней, уносят на носилках в санитарный фургон. Ладно хоть не пришлось с ним возиться, как с тем троллем.

– Ну, что у тебя, Мэтт? – устало потягиваясь, спрашивает Катсон.

– Труп и правда пролежал в воде около суток, – закуривая, отвечает коронер. – По крайней мере, тот черный вас не обманул насчет даты – да, я слышал краем уха ваш разговор. А насчет причины смерти… Я искал следы утопления, но их нет. Телесных повреждений, в общем, тоже. До вскрытия не берусь ничего утверждать, но, похоже, способ убийства тот же, что и у тролля, только на этот раз замаскированный под аварию.

– Но на этот раз мы уже чуть больше знаем об убийце, – задумчиво теребит ус начальник. – Ладно, парни, сворачиваемся и едем в управление. Машину и без нас осмотрят. А то я уже с ног валюсь от усталости. Да уж, подкинули нам работенку…

В участок мы вчетвером, включая свидетеля, возвращаемся на машине Катсона. К этому времени окончательно светлеет, улицы города наполняются движением. Я стараюсь отвлечься, подумать о чем-нибудь легком и ненавязчивом, но в голову, как назло, лезут только мысли о странном маньяке. Не выдержав на полдороге, засыпаю, уронив голову на макушку сидящего рядом и проверяющего записи в блокноте Оггерлифа.

…Как только мы входим в двери управления, навстречу нам шагает крупный бурый заяц в форме курьерской службы.

– Господа, вы не подскажете, где мне найти детектива Аллана Гелленберга? – спрашивает он.

– А в чем дело? – сразу же настораживается Катсон.

– А, так вы детектив Гелленберг? Вам повестка из федерального суда, распишитесь. – Он сует начальнику в лапы какую-то бумагу и, получив роспись, шутливо отдает нам честь и стремглав выбегает за дверь. Катсон стоит посреди коридора, вчитываясь в предназначенную мне повестку, а затем резко вскидывает на меня взгляд, и глаза его, превращаясь в щелки, наливаются яростью.

– Черт бы тебя побрал, Аллан! – шипит он. – Я так и знал, что все этим закончится!

Он с ненавистью пихает в мои руки повестку. В глазах у меня от недосыпа и неожиданности все плывет, но несколько строчек на бумаге сразу бросаются в глаза: «…явиться в суд в качестве ответчика по иску от м-ра П. Паттерсона по делу о причинении морального ущерба…» Я только усмехаюсь, вспоминая морду прикованного к кровати свина, но шеф выглядит уже по-настоящему разъяренным, и вся шерсть на его теле так и встает дыбом.

– Ты отстранен от расследования до дня суда, Гелленберг, – выдыхает наконец он. – Скажи мне еще спасибо за то, что не выгнал тебя с позором. Но сегодня же напишешь рапорт об уходе. Терпеть твои выходки у себя под боком я больше не намерен.

И, повернувшись, с резко торчащими вверх хвостом и ушами он скрывается за дверью своего кабинета.

***

Расположенная в южном конце Мичиган-авеню галантерея Пэтти на самом деле ни что иное как подпольный паб. Здесь продают настоящий, не самогонный алкоголь. Стоит только шепнуть хозяйке заведения нужное словечко и сунуть пачку банкнот, и бутылка свежего «Коблера» окажется у вас в руках. Этим пользуются многие, даже богачи и чиновники часто заходят сюда. У меня же в этом заведении особые привилегии, потому как хозяйка Пэтти на самом деле оборотень и я, еще будучи Охотником, как-то пощадил ее. Возможно, эта самая мягкость и сыграла со мной в дальнейшем много злых шуток, но зато теперь я могу беспрепятственно нажираться прямо в зале у Пэтти.

Едва я вхожу в пустой по дневному времени бар, как Пэтти все понимает по моему лицу и тут же ставит на стойку бутылку с невинной этикеткой «Кетчуп» и двойным дном и порцию рагу. Если нагрянут проверяющие и потребуют открыть бутылку, внутри действительно окажется кетчуп. Только мы с Пэтти знаем ее секрет, и, воткнув соломинку в специальное отверстие внизу бутылки, я потягиваю настоящий ирландский скотч. После трех глотков все внутри у меня теплеет, глаза увлажняются, и Пэтти с ее седыми волосами в тугом пучке, мускулистыми руками и грязным фартуком уже не кажется мне такой непривлекательной.

– Опять проблемы на работе, Аллан? – осведомляется она, привычно протирая стойку.

– Проблемы… Проблемы по жизни, проблемы везде… – И я рассказываю ей про скандал с Паттерсоном. Но сегодня ей, похоже, я со своими новостями до лампочки.

– Свинина и евреи – вещи несовместимые, что поделать, – говорит она в конце моей истории.

– Тебе лишь бы посмеяться… – Ставлю на стойку пустую бутылку, прошу повторить. Пэтти спускается в погреб, зарядить хитрый сосуд новой порцией, а я, уронив голову на стойку, дремлю. Пробудившись с ее возвращением, продолжаю напиваться и вскоре выкладываю хозяйке все, что гложет мою душу. В баре по-прежнему нет никого кроме нас, лишь приемник в углу бодрым голосом выводит какие-то песни, смысл которых едва достигает моего затуманенного сознания.

– Я думаю, тебе нечего бояться, Аллан, – подводит итог моим излияниям Пэтти. – Пока этот маньяк не пойман, тебя вряд ли выгонят. Никто лучше тебя не справится с этим делом.

– Ты думаешь? – Громко икаю и едва не роняю бутылку на пол. – Бля… А по-моему, Пэтти, я просто стал никому не нужен. Я как грязная тряпка, которой подтерли пол и выкинули. Я был нужен в войну, когда речь шла о спасении Европы. Но затем меня поперли из Охотников, потом ушла Хелен, а вот теперь еще и это…

– Ты так до сих пор и не забудешь то, что было десять лет назад? – приблизив ко мне свое крупное желтое со звериным оскалом лицо, говорит Пэтти. – А я тебе скажу, почему. Мрак с того дня крепко засел в твоей душе, и ты все никак не можешь его выгнать. Пора бы уже смириться и перестать залечивать себя пинтами виски, это лишь сильнее растравит твои раны. Одним словом, иди домой, Аллан. Протрезвей и возвращайся к работе.

«Мрак в душе, – проносится в моей голове. – Где-то я уже это слышал… Неужели все снова повторяется?..» Не успев додумать мысль, валюсь на стойку и впервые за эти дни засыпаю спокойным и крепким сном.

========== Прелюдия №1: С прибытием, господин "падальщик"! ==========

12 июля 1918 года

Западный фронт, близ Марны

Разместившийся в доме на окраине одного из предместий Парижа штаб союзных войск предсказуемо встречает нас простотой и строгостью. Вслед за адъютантом генерала Першинга* поднимаюсь на второй этаж, встречные военные козыряют нам, я, еще не привыкший к этому жесту, неловко отвечаю им. Наконец адъютант, вертлявый сухопарый человечек (прославленный генерал терпеть не может нелюдей рядом с собой) останавливается у одной из дверей и после короткого стука и приглашения войти мы оказываемся в просторной комнате, где у стола с картами толпятся навощенные усы, блестящие погоны и аксельбанты. Звучит незнакомая речь, в воздухе вместе с пылью витает смесь запахов дорогих одеколонов, от которой мне сразу хочется чихать. При нашем появлении все разговоры разом стихают, и офицеры поворачиваются, окидывая меня высокомерными взглядами.

– Господа, позвольте представить, – выходя вперед, докладывает адъютант. – Капитан Аллан Гелленберг, из Департамента Охоты Соединенных Штатов. Прибыл по вашему поручению для истребления вражеской темной магии.

Одергивая на себе мешковатый мундир, вытягиваюсь в струнку, отдаю по-военному честь. Капитан из меня никакой, и все присутствующие это прекрасно понимают, пряча усмешку в усы. Всего лишь год нахождения в запасе – и вот я уже здесь, в наскоро присвоенном офицерском звании. Появись я тут как гражданское лицо, это подорвало бы моральный дух солдат, которым надо думать о победе, а не о темной магии. Поэтому для них я всего лишь очередной офицер, прибывший на фронт.

Один из французских генералов, должно быть, сам Фош**, смотрит на меня суровым взглядом из-под кустистых седых бровей.

– Что ж, мистер Гелленберг, если молва о вас не лжет, вы должны немедленно отправиться на передовую, выявить место скопления темных сил противника и как можно скорее уничтожить их. Как вы сами понимаете, они только затрудняют наш прорыв линии фронта.

И, будто бы тут же забыв обо мне, он вместе с другими офицерами вновь склоняется к карте, о чем-то переговариваясь с ними по-французски. Этим мне как бы дают понять, что посвящать меня в планы грядущего наступления никто не собирается, я для них что-то вроде скальпеля, срезающего гнойный нарыв, пешка в большой военной игре, человек, что никогда не попадет в учебники истории…

***

Из штаба рассыльный-гном на новеньком блестящем «Харлее» с коляской везет меня в расположение 6-й армии, где в последний раз была замечена активность темных сил. Всю дорогу мотоцикл трясется и подпрыгивает на ухабах, и я с тоской вспоминаю дорогу от Северного вокзала в Париже, когда меня везли в удобном открытом четырехместном ландо с рессорной подвеской. Очевидно, чем ближе к линии фронта, тем меньше удобств.

Двигатель «Харлея» тарахтит так, что практически ничего не слышно, и потому с водителем поговорить невозможно. А жаль – мне ведь так интересно узнать поподробнее о положении дел. Если верить газетам, фронт сейчас укрепился где-то в районе Реймса, но, по словам адъютанта Першинга, немцы явно готовят наступление, иначе зачем им высылать вперед темномагических существ?

Насмотревшись на профиль гнома в кожаном шлеме, защитных очках и с развевающейся по ветру бородой, я перевожу взгляд на мелькающие по сторонам пасторальные пейзажи. Погода, еще совсем недавно ясная и солнечная, по мере приближения к передовой все больше портится, небо затягивается тучами, дует пронизывающий ветер. Миновав колонну санитарных фургонов и артиллерийский парк, мы наконец-то оказываемся возле длинной сети траншей. Там нас встречает угрюмый небритый офицер в неглаженом мундире. Приняв у рассыльного пакет насчет меня, вскрыв его и бегло прочтя послание, он окидывает презрительным взглядом мою чистую, с иголочки форму и хмуро представляется капитаном Брюлем, командиром полевой разведки, при этом начисто игнорируя мою протянутую для пожатия руку. Охотников здесь, на передовой, особенно не любят, презрительно называя нас «падальщиками» и «золотарями».

Гном на «Харлее» скрывается в облаке дыма и пыли, а я вслед за капитаном Брюлем иду по траншее, каждый раз вздрагивая от далеких взрывов и в то же время стараясь выглядеть бодрым и бесстрашным.

– Когда произошло последнее нападение? – спрашиваю я у Брюля, чтобы отвлечься.

– Вчера утром, часов около пяти, – не оборачиваясь, бросает тот.

– А сколько их всего было?

– Пять или шесть за последний месяц, точно уже не помню.

– Но они, должно быть, были какими-то особенными, необычными, – размышляю я вслух, – иначе я бы тут не понадобился.

Капитан лишь пожимает плечами:

– Понятия не имею. Я в нечисти не особо разбираюсь. И уж точно не я вас сюда позвал.

Понимая, что дальше спрашивать его бесполезно, – он так и будет отвечать короткими фразами, – я оглядываюсь вокруг. Обедающие у бруствера солдаты в грязных шинелях смотрят на меня угрюмо и подозрительно. Мой провожатый внезапно разворачивается ко мне, и в его безразличном ко всему взгляде вспыхивает какой-то странный огонь.

– Вы не похожи на «падальщика», – произносит он.

– Увы, но не все Охотники носят длинные плащи, широкополые шляпы и ботфорты, как можно судить по картинкам и кинолентам, – усмехаюсь я.

– Я не об этом. – Он указывает на чемодан в моей руке. – Что у вас там?

– Арбалет, набор стрел, пара флаконов с зельями и еще несколько штучек, о которых я предпочту умолчать.

– И это все? – удивляется капитан.

– Мне этого вполне хватает, – пожимаю я плечами. – В Аризоне я охотился на троллей именно с этим набором. А местность там, хочу заметить, скалистая, труднопроходимая, не то, что здесь.

– А вы понимаете, что тут вам не мирные Штаты, а, мать ее, Европа и гребаная континентальная война? – заводясь все больше, говорит Брюль. – Вы знаете, что двое ваших уже пропали, когда охотились за этой немецкой заразой? А если и вы облажаетесь… Дьявол, да прекратите вы уже ухмыляться!..

Он срывается на крик и, покраснев от бешенства, идет дальше. Я про себя только вздыхаю. Без юмора, пусть даже и черного, в моем деле никуда. Но, действительно, здесь лучше держать усмешку при себе. Нервы у солдат измотаны войной, все готовы в любой момент сорваться на кого угодно.

– Тогда прошу отвести меня к жертвам нападения, чтобы сразу начать разбираться во всем, – дабы успокоить капитана, говорю я.

***

В полевом госпитале пахнет отвратительной смесью крови, пота и различных лекарств. Как раненые, так и больные дизентерией и тифом лежат все вместе, словно в изоляторе закончились свободные койки. Усталые и злые сестры милосердия, ни одну из которых я бы не пожелал на роль Флоренс Найтингейл***, снуют между пациентами, меняя им бинты, вкалывая морфий и терпя похабные замечания и шлепки ниже спины.

Капитан Брюль проводит меня через помещение в особый отсек для пораженных темной магией. Предъявив пропуск застывшему у входа солдату с винтовкой, вхожу в низкое темное помещение, зажигаю керосиновый фонарь. По левую сторону от меня – несколько клеток. В первой из них, скуля и отчаянно цепляясь ногтями за решетку, сидит волосатый грязный человек. Тут, скорее всего, укус оборотня. Вколоть ему пару ампул с противоядием и подождать до полнолуния. Во второй клетке гном с остекленевшим взглядом и струйкой слюны, стекающей по бороде. Здесь тоже ясно: ловец душ либо энергетический вампир. Тут уже ничем не поможешь. А вот дальше мой взгляд натыкается на странного вида труп, лежащий на мраморном столе и укрытый до подбородка черной простыней. Поднеся фонарь поближе, вижу вместо глаз пустые провалы, свернутые в трубочку и покрытые запекшейся кровью уши…

– Мать моя женщина! Это кто ж его так? – поворачиваюсь я к Брюлю, застывшему у порога. Тот пожимает плечами:

– Мы сами не знаем. Нашли его как раз вчера, не вернулся из караула. Это рядовой Артен из второй роты. Его товарищ говорит, спал и ничего не видел.

Да, я первый раз встречаю такое. Наверное, какой-то особенный вид темной магии. Что ж, мне еще предстоит его изучить.

Позже, в отведенной мне казарме, расстелив на дощатой кровати чистое белье и разложив вещи по углам, сажусь за выскобленный стол и, достав из чемодана чистый листок бумаги, авторучкой вывожу на нем: «Милая Хелен…»

* – командующий экспедиционными силами США во время Первой мировой войны.

** – главнокомандующий союзных войск во Франции.

*** – сестра милосердия, основоположница современной санитарии и сестринского дела. В ее честь назван эффект влечения медсестры к пациенту.

========== Связанные одной нитью, или Что навевает шум воды? ==========

Гвендолин подошла к окну, по стеклу которого, оставляя на нем мутные разводы, стекали капли воды. Впервые на ее памяти в Эдмонтоне шел дождь, и вся улица снаружи была затянута серой пеленой, придававшей ей некий романтичный оттенок.

Проведя пальцем по запотевшему стеклу и привычно выведя на нем свои инициалы, девушка оделась в домашнее шерстяное платье темно-зеленого цвета и, накинув поверх него шаль, спустилась к завтраку. Сидевшее за квадратным столом семейство Лангрен как всегда в чинном молчании ожидало ее, чтобы приступить к трапезе. Пожелав всем доброго утра, Гвендолин опустилась на стул между дядей Эдвином и Марком (в окружении мужчин она всегда чувствовала себя уютнее). Однако сегодня что-то было явно не так, как обычно: никто не начинал есть, все сидели с таким видом, будто бы что-то скрывали от своей американской родственницы. Даже всегда веселый Марк выглядел смущенным, не глядя в сторону троюродной сестры. Гвендолин так хотелось есть, что, не выдержав, она налила в чашку молока, немного отпила.

– Печальная новость, – заставив всех вздрогнуть, прогудел из-за утренней газеты дядя Эдвин. – Известный бродвейский актер Эндрю Домингрей умер в одном из баров Оттавы после большого количества выпитого виски. Хм, поневоле задумываешься: не стоит ли нашему правительству ввести «сухой закон», как в Штатах?

– Что? Домингрея больше с нами нет? – выронив из пальцев салфетку и потрясенно хлопая длинными ресницами, воскликнула Сеселия. – Но как же, ведь мы с maman собирались идти на его спектакль! – Из ее больших глаз, смывая густой слой штукатурки на лице, потекли слезы.

– Не переживай, пап, – обратился к отцу Марк, отвечая на его последнее высказывание. – Лазейку в законе всегда найдут, каким бы строгим он ни был. Люди в Арктику готовы будут ехать, чтобы там во льдах распивать скотч среди белых медведей.

Возникла неловкая пауза, во время которой Гвендолин взглянула за окно, где сквозь пелену дождя двигалась одинокая женская фигура под красным зонтом. «Запомню этот день навсегда, – решила девушка про себя, – и эту женщину под зонтом тоже. Но что же все-таки происходит? Почему никто не начинает есть?»

– А вот здесь еще гороскопы начали печатать, модная новинка, – перелистнув газету на последнюю страницу, продолжил дядя Эдвин. – Милая, ты кстати, кто по знаку Зодиака?

– Издеваешься? – кинула на него строгий взгляд тетушка Жизель. – И потом, разве ты забыл, когда у меня день рождения?

– Конечно нет, как ты могла подумать! У тебя день рождения в августе, а стало быть… ага, Дева: «Сегодня благоприятный день для того, чтобы найти себе успешного и богатого партнера…»

– Эдвин, перестань! – Под громкие смешки сына и дочери тетя вырвала у мужа из рук газету и, скомкав ее, швырнула под стол. – Можешь хотя бы в это утро помолчать?

– Да что такое случилось?.. – не выдержала Гвендолин и, когда на лицах остальных появилось странное выражение, у нее внутри все похолодело. – Что-то… с Джейсоном?..

Тетушка внезапно ласково улыбнулась ей.

– Все в порядке, милая. Ему уже намного лучше, и сегодня он собрался позавтракать вместе с нами. Вот, ждем только его.

Не успела она еще закончить фразу, как сзади раздались несмелые шаги. Обернувшись, Гвендолин увидела любимого. Он хоть был бледен и стоял на ногах нетвердо, но уже уверенным шагом и с улыбкой на лице входил в столовую…

***

После того убийства в отеле Детройта Гвендолин вместе с находившимся в полуобморочном состоянии Джейсоном пришлось срочно сматываться. Однако поначалу сделать это было не так-то просто, весь коридор отеля был запружен перепуганными постояльцами, и кто-то уже кинулся вниз, звать полицию. Выхода не было, и Гвендолин, глубоко вдохнув, вслед за тем максимально расслабилась и позволила столь ненавидимой ею темной сущности выйти наружу. Собравшиеся у порога номера Кьенкора с изумлением смотрели, как девушка обращается в демона, и за спиной у нее вырастают страшные черные крылья. Обхватив покрепче своего возлюбленного, Гвендолин вылетела наружу через окно номера и, набирая высоту, понеслась на север. «Только бы не успели вызвать Охотников», – вертелась у нее в голове единственная мысль, когда она смотрела вниз, на испуганно задравших головы прохожих.

А потом было нелегальное пересечение границы, долгие мыканья по дешевым канадским мотелям, в течение которых Джейсон балансировал на грани жизни и смерти, и вот наконец они нашли приют в Эдмонтоне, у семьи двоюродной сестры отца Гвендолин. Та, будучи потомственной ведьмой, тут же принялась готовить восстанавливающий силы отвар и поить им молодого человека двоюродной племянницы. Сразу после первой порции зелья, когда Джейсон впервые за несколько дней спокойно заснул, тетушка Жизель спустилась к Гвендолин в гостиную и, с сожалением качая головой, принялась упрекать ее.

– Ты явно ввязалась в опасную игру, Гвинн, – говорила она. – Не знаю, кто такой этот твой Джейсон, но он тебя явно до добра не доведет. Я его, конечно, выхожу, но не советую тебе дальше идти за ним. Впрочем, ты уже взрослая девочка, и решать в любом случае тебе.

Остальные члены семьи восприняли увлечение родственницы не так резко. Дядя Эдвин, во всем старавшийся походить на молодежь, одергивал супругу, когда она за столом во всеуслышание начинала поносить Джейсона, и при этом хитро подмигивал Гвендолин. Его сын Марк, еще сохранивший в себе удаль и озорство мальчишеских лет, вообще был безоговорочно на стороне сестры. «Даже не думай, Гвинн, я за тебя и твоего парня всегда горой», – при этих словах девушка улыбалась, вспоминая проведенные с ним в детстве ночи и пылкие признания в любви. Возможно, он до сих пор был влюблен в нее и втайне ревновал, кто знает?

Младшей сестре Марка, высокой и сухопарой Сесилии, вообще не было дела до отношений троюродной сестры, она проводила все время лишь в молитвах и чтении романов, старательно подражая викторианским барышням. Гвендолин жалела лишь, что Анна-Мария, старшая дочь Лангренов, вышла замуж и переехала в Монреаль. Она как никто другой всегда понимала сестру, и та каждый раз с восторгом вспоминала их задушевные разговоры о парнях за выкуренной украдкой сигаретой…

***

Гвендолин не видела Джейсона практически с самого дня прибытия в дом родственников, поскольку тетушка Жизель не позволяла ей входить в отведенную больному комнату, уверяя, что процесс лечения не позволял посторонним находиться рядом, но девушка догадывалась, что ее просто таким образом хотят оградить от общения с любимым. И вот теперь она смотрела на него, сидевшего на противоположном краю стола, рядом с Сесилией, с таким восторгом и обожанием, с каким еще не смотрела никогда и ни на кого. Самому же Джейсону так и не удавалось на нее взглянуть, потому как Сесилия и дядя Эдвин постоянно донимали его расспросами, и ему приходилось вертеться то вправо, то влево.

– Скажите, Джейсон, что вы думаете о Великой войне? – спрашивал старший Лангрен, поглаживая усы. – Я понимаю, вы еще слишком молоды, чтобы рассуждать о таких вещах, но все же… Я сам там не был, а вот мой младший брат попал на фронт еще в четырнадцатом году. На Сомме британцы послали его роту прямо на немецкие заграждения с пулеметами, не выжил почти никто. А потом вроде как вышло, что островитяне-то и выиграли войну, прикрывшись тысячами жизней наших парней. И кто-то еще будет кричать, что мы независимая страна и у нас демократия?

– Скажите, mon chere, вам нравится Бернард Шоу? – наседала на него с другой стороны Сесилия. – Мы с maman просто без ума от этого рыжего ирландского кота! На этой неделе как раз собирались идти на «Профессию госпожи Уоррен», вы не хотите составить нам компанию?

Смущенно улыбаясь, Джейсон пожимал плечами, и кленовый сироп с блинчика, который он так и не донес до рта, стекал густыми каплями прямо на скатерть. Тетя Жизель и Марк сидели молча. Только они двое были явно недовольны появлением молодого человека у них за столом.

– Дядя Эдвин, Сис, думаю, не стоит так сильно напрягать разговорами Джейсона, – вступилась за любимого Гвендолин. – Он едва встал с постели, еще слишком слаб, а вы…

– Ничего, милая, я все понимаю, сильно утомлять не буду, – осадил ее взмахом ладони дядя Эдвин. – Тогда, юноша, позвольте последний вопрос: как вы относитесь к «сухому закону»? И в связи с этим вы не против, если я налью вам вина?

Марк, густо покраснев, смотрел только к себе в тарелку и на Гвендолин впервые за все время даже не пытался взглянуть – очевидно, понимал, что у него появился конкурент, которому девушка явно уделяет больше внимания. Тетушка Жизель, взглянув на племянницу из-под нарисованных бровей, укоризненно покачала головой.

– Дорогая моя, думаю, твоему кавалеру еще рано завтракать с нами, – произнесла она по-французски. – Пожалуй, я скажу ему, что курс лечения еще не окончен, и принесу обед к нему в комнату.

Гвендолин не выдержала и, отставив в сторону недопитую чашку кофе, поднялась из-за стола.

– Благодарю всех, я сыта, – произнесла она и, взяв с каминной полки портсигар, отправилась на террасу. Тетя Жизель, воспитанная в строгой викторианской морали, считала, что молодым девушкам просто непозволительно курить при других.

На улице по-прежнему шел дождь, сквозь пелену которого с трудом различались силуэты редких прохожих и автомобилей. Чикаго, Детройт, Эдмонтон – не все ли равно?.. Везде одно и то же, меняются только названия и некоторые лица. Облокотившись о перила террасы, девушка выдыхала наружу дым, подставляла ладонь под теплые капли, вслушивалась в приятный шум дождя… Позади послышались легкие шаги и скрип половиц. Еще даже не оборачиваясь, Гвендолин поняла, кто это.

– Гвендолайн… – Щекотнувший кожу возле мочки уха шепот заставил-таки вздрогнуть, а от прикосновения большой теплой ладони к волосам все тело покрылось приятными мурашками. – Спасибо тебе… что не бросила меня тогда…

– Вообще-то мое имя Гвендолин, – поворачиваясь к любимому лицом и притворно хмурясь, произнесла девушка, только сейчас осознав, что никогда прежде он не называл ее по имени, словно бы оно существовало отдельно от нее и витало где-то в воздухе. Джейсон, ничего на это не сказав, продолжил гладить возлюбленную по волосам и смотреть ей прямо в глаза пронизывающим и в то же время туманным взглядом. Гвендолин вдруг поняла, что в английском нет смягченного «л» и, чтобы правильно выговорить ее имя, молодому человеку потребуется время.