Читать книгу Необычные. Часть 2 - Сергей Марксович Бичуцкий - Страница 1

Глава 1

Сесем не мог сказать, как оказался в городе великанов. Даже если бы его приняли за лазутчика и подвергли пыткам с целью узнать, кто он такой и что здесь делает, то вряд ли добились бы успеха. Он ничего не помнил. Воспоминания начинались с того момента, когда его кто-то сильно толкнул. Это и было началом жизни его памяти. Он не помнил, что было до этого. А может и не было ничего? Может и его самого не было??? Может и не было. Кто ж его знает? Не помнит он ничего!

Его воспоминания начинаются с того, как от сильнейшего толчка он упал в лужу, поспешно вскочил, желая отомстить обидчику, но от удивления замер, глядя в след удаляющемуся гиганту. Настоящий великан, не менее трёх метров в высоту, неспешно шагал, сгибаясь под тяжестью огромного мешка. Не поверив своим глазам, потряс головой, но ничего не изменилось – и великан, и пустынная, мощённая камнем широкая улица, и выстроившиеся в ряд огромные дома, всё осталось на своём месте. Поняв, что наказать обидчика не удастся, успокоился, с сожалением посмотрел на местами промокшую одежду, которая тут же на глазах стала сохнуть, и двинулся вслед за исполином. Стоять на месте не было смысла, а что делать и куда идти не знал, поэтому и пошёл в ту же сторону. Гигант удалялся настолько быстро, что Сесему пришлось не просто ускорить шаг, чтобы не отстать, а перейти на бег. Через какое-то время навстречу стали попадаться люди: и великаны, и такие же, как и он. Никто не обращал на юношу внимания, молча следуя по своим делам. Сесем с любопытством разглядывал встречных, но тоже никого не останавливал. Просто не знал, что у них спросить и о чём говорить вообще, потому что, задай он вопросы: «Где я?», «Кто я такой?» или «Что я здесь делаю?», его бы, наверняка, приняли за сумасшедшего.

По мере продвижения усиливался шум, доносившийся спереди. Наконец, улица закончилась и Сесем вышел на огромную площадь, заполненную людьми, животными, которых он никогда в жизни не видел, и телегами с разнообразными диковинными товарами. Площадь была поделена на две незримые равные части, на одной из которых располагались торговцы-великаны со своими товарами, а на другой обычные люди, такие же, как и Сесем. Голоса людей, блеяние и мычание животных, крики домашней птицы – всё слилось в один оглушающий гвалт. Остановился в нерешительности, и окинул взглядом столпотворение. Поверхность площади, покрытая белым песком, была ниже поверхности улицы примерно на метр, и её можно было сравнить с амфитеатром, учитывая несколько ступенек для спуска, и то, что она представляла собой правильный круг, очерченный одинаковой высоты домами, которые разделяли семь сходящихся лучами к площади улиц. Прямо напротив той улицы, по которой пришёл Сесем, высился огромный дворец с широкой парадной лестницей и большими колоннами, подпирающими портик, ведущий к огромной двустворчатой двери, по обе стороны которой стояли два облачённых в блестящие доспехи великана с копьями в руках. Остальные дома, окружающие площадь, были похожи друг на друга, как братья-близнецы. Вокруг площади по всему периметру стояли стражники-великаны с большими плетьми в руках. На самой площади во всех её точках происходил отчаянный торг. Торговались все. И продавцы, и покупатели. Ничего особенного, на первый взгляд, в этой картине не было, кроме одного – обычные люди покупали у великанов, и наоборот. Сесем обратил внимание именно на эту особенность. Такого, чтобы великаны покупали у великанов, или обычные люди друг у друга, не было. Наблюдать за этим театральным действом можно было бесконечно: кто-то воздевал руки вверх, призывая небеса в свидетели; кто-то хватался за голову, поражаясь, видимо, абсурдности предложенной цены; кто-то намеренно громко гоготал и грозил указательным пальцем, давая понять, что хитроумный план раскрыт, и его не удастся одурачить. Торговались самозабвенно и яростно, получая при этом очевидное удовольствие, когда сделка заканчивалась, по мнению обоих сторон, успешно. Покупатель забирал приобретённый товар, выбирался из бурлящей толпы и удалялся по одной из улиц, но ему на смену из глубин города тут же приходил кто-то другой. Это бесконечное движение завораживало, и Сесем с неподдельным любопытством наблюдал за происходящим до тех пор, пока недалеко от него не раздались крики совсем не шуточной ссоры. Продавец-великан и покупатель что-то не поделили, обвиняя друг друга в обмане и готовы были схватиться в драке, но в этот неистовый спор тут же вмешались два великана с плетьми в руках. Они разом тронулись с места, подошли к спорщикам и, не разбирая, кто прав, а кто виноват, вытолкали обоих с площади и стояли до тех пор, пока оба несчастных не удалились. Убедившись, что драчуны ушли, вернулись на своё место. Сесем искренне удивился бесстрашию простого человека, поскольку великан был огромен и внешне несопоставимо более силён.

Прислонясь к стене дома, постоял ещё какое-то время, затем решился и двинулся в гущу бурлящей толпы. Зачем? Из любопытства. Хотелось поближе разглядеть товары, выставленные на продажу, послушать отчаянные споры, познакомиться с невиданными животными. Товары, в общем-то, были обычные: овощи, фрукты, зелень, разделанные туши животных и домашней птицы, мануфактура и обувь, глиняная разукрашенная посуда, женские украшения, боевое оружие и доспехи – покупай всё, что душа пожелает, если в твоём кошеле достаточно серебра и золота. Ступив на площадь, юноша тут же почувствовал, что песок, по которому он шёл каким-то образом сам расступался, едва он касался его поверхности. Ощущение того, что идёт по песку отсутствовало напрочь. Сесем остановился, увеличил в тысячу раз величину песка и с удивлением обнаружил, что песчинки – это вовсе не песчинки, а нанороботы, довольно странного необычного вида, но, учитывая то, что никто на это не обращал внимания, решил последовать их примеру, и возобновил путь. Не обращавший до этого на свою одежду никакого внимания, несмотря на падение в лужу, невольно заметил, что она мало чем отличается от одежды других людей. Может поэтому никто не обращал на него внимания? Обычный юноша. Ничего особенного. Серая рубашка-апаш грубого сукна, такие же брюки, мягкие, скорее всего сафьяновые, сапоги и обязательный для всех кошель, висевший на кожаном пояске, оттягивая его немного вниз. Прикоснувшись к нему рукой, потряс и, услышав звон монет, с уверенностью влился в бурлящий людской котёл. Единственное, что отличало Сесема от других, это матовый серебристый обруч на голове юноши. Такого не было ни у кого.

Внешняя бесцеремонность, с которой люди в этом столпотворении относились друг к другу, всё-таки, имела какие-то границы. Бесконечно толкались, оттирали в очереди, отстраняли кого-то, мешавшего им пройти или рассмотреть бросившийся в глаза товар, но никогда не трогали тех, кто реально вступал в торговый спор. Таких людской поток обходил стороной, стараясь не мешать, а иногда вокруг спорщиков собирались зеваки, если участники торговой баталии были достаточно искусны в своём деле. Как правило они делились на две группы, каждая из которых поддерживала либо продавца, либо покупателя, искренне радовались, наслаждаясь острому словцу или удачному аргументу, сопровождая свой восторг громким хохотом, бурными аплодисментами или вздохами разочарования. Сесем ненадолго задерживался рядом с таким временным театром, наблюдал и двигался дальше. Всё, что издали казалось незнакомым и фантастическим, на самом деле оказалось обыкновенными овощами и фруктами, сложенными причудливым образом. Сесем бесцельно шёл, проталкиваясь вперёд, пока не почувствовал запах жаренного мяса, неожиданно вызвавший чувство голода. Пройдя с полсотни метров, вышел на небольшое свободное пространство, образовавшееся вокруг чугунной жаровни, на которой ждали своих будущих хозяев с десяток каплунов. Хозяин размахивал большим опахалом, раздувая угли, и нахваливал ещё не готовую еду. Покупателей было немного и Сесем, остановившись, решил перекусить.

– Сколько стоят твои каплуны, хозяин? – спросил Сесем, хотя не сомневался, что денег на еду хватит.

– Почти даром, господин. Почти даром, – повторил продавец и сделал вид, что готов расплакаться. – Меня проклинает жена за мою доброту, господин, но я ничего не могу с собой поделать. Такой уж я уродился, несчастный Ахмет. Я отдавал бы этих нежнейших каплунов совсем даром, потому что сердце моё начинает разрываться при виде голодного человека. Да! Оно начинает разрываться от печали и сочувствия. Не веришь? Я бы так и поступал, клянусь хрустящим крылышком этого цыплёнка, если бы не жена. Я боюсь её, как человек боится гремучей змеи, потому что яд её упрёков не знает противоядия, будь она проклята.

– Не проклинай твою добрейшую жену, Ахмет! – услышал Сесем голос за спиной. Обернувшись, увидел крепкого телосложения молодого мужчину с небольшой чёрной бородкой.

– У него самые дорогие каплуны на всём торжище, – обратился он уже к Сесему.

– Почему же ты тогда пришёл к нему? – удивился Сесем.

– Потому что они самые вкусные, Великий Сесем, – без раздумья ответил мужчина.

– Почему «Великий» и откуда ты знаешь моё имя? – изумился юноша.

– Ты меня удивляешь, Великий!

– Чем?

– Неужели ты не узнаёшь меня? Это же я – Дедал!

– Дедал? – задумчиво произнёс Сесем, замолчал, склонил голову, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, связанное с этим именем, но память молчала.

– Нет, – после долгого раздумья произнёс юноша. – Я всегда отличался хорошей памятью, но почему-то совершенно не помню тебя.

– Не помнишь? Хотя, что здесь удивительного? Только необычный может выжить после того, что случилось. Я могу тебе чем-нибудь помочь? – с участием спросил мужчина.

– Да, – ответил Сесем, – мы можем восстановить всё, что я по какой-то причине не помню, но прежде давай заберём то, за чем мы сюда пришли, а потом удалимся куда-нибудь, и утолим не только голод, но и моё любопытство. Договорились?

– Конечно, – кивнул Дедал, и обратился к торговцу:

– Боюсь, Ахмет, что твои каплуны скоро превратятся в уголь, а мы с Великим Сесемом умрём от голода!

– Твои шутки Дедал могут испугать кого угодно, но только не меня и моё искусство. Кто в пределах Реи не знает о жаренных каплунах Ахмета? Не найдётся ни одного реянина, который хоть раз в жизни не пробовал бы их нежнейшее мясо, и не благодарил Всевышнего за ту радость, которую доставляет им Ахмет.

– Ты прав, и я беру свои слова обратно, но, если я захлебнусь слюной, то вряд ли найдётся на Рее хоть один человек, который поблагодарит тебя за это.

– Они готовы, Дедал, и так и просятся переселиться в твой пустой желудок, – успокоил Ахмет, и стал перекладывать ароматных каплунов в тряпицу, приготовленную Дедалом.

Сесем достал из поясного кошеля золотую монету и спросил, протягивая Ахмету:

– Этого хватит?

– Прости меня, Великий Сесем! – поклонился до земли продавец. – Я не узнал тебя. Да и мудрено ли узнать, когда мои глаза вечно слезятся от дыма, и я иногда путаю жену с соседкой!

Услышав последние слова, Дедал громко захохотал:

– Не зря реяне говорят: «Язык мой – враг мой!» О твоих похождениях ходят легенды, Ахмет! Но я что-то не припомню, чтобы слёзы как-то связывали с тобой. В народе почему-то судачат о слезах твоей добрейшей жены. Что они имеют в виду?

– Наговоры, Дедал! Клевета! Я отдал бы тебе всех своих каплунов в подтверждение того, что это – наветы, но как может несчастный торговец каплунами противостоять людской молве?

– Успокойся, Ахмет! Я не собираюсь осуждать тебя! Не в моих это правилах – говорить то, чего не знаю сам. От моих денег ты, надеюсь, не откажешься, иначе, как ты сможешь прокормить свою семью? – улыбаясь сказал мужчина, протягивая мелкую монету.

– Если бы все реяне обладали твоей мудростью Дедал, то давно наступил бы век всеобщего благоденствия, но это, увы, невозможно! – принимая деньги, польстил Ахмет.

– Перестань тратить время на пустые слова, Ахмет, иначе я действительно умру от голода, – прервал словоохотливого продавца Дедал.

– Слушаюсь и повинуюсь! – воскликнул Ахмет, выложил два подрумянившихся каплуна на приготовленный плат, и передал их Дедалу.

– Пошли, – обратился Дедал к Сесему. – Утолим голод и попробуем воскресить твою память.

Сесем кивнул головой и последовал за Дедалом. Толпа будто по чьему-то приказу расступалась перед ними, образовав широкий коридор. И великаны, и обычные люди при приближении Дедала и Сесема молча кланялись в пояс.

– Почему они кланяются, Дедал? – спросил удивлённый юноша.

– Давай не будем терять времени, Сесем! – воскликнул мужчина. – Нам придётся провести здесь не один час, прежде чем я смогу объяснить тебе, почему они это делают.