Читать книгу Следующий. Сборник рассказов - Сергей Марксович Бичуцкий - Страница 6

ШМАКОДЯВКА
Глава 4

Оглавление

Новая жизнь ставила и новые задачи. Руководители леспромхоза после банкротства предприятия разъехались кто куда, бросив на произвол судьбы не только людей, но и всё хозяйство. Что смогли, продали, а до остального и дела нет. И штабеля заготовленного ранее кругляка, и кое-какая лесозаготовительная техника, и даже лесопилка со всем оборудованием были брошены. Делайте, что хотите. И всё это гнило, ржавело и порастало бурьяном.

Люди, поначалу поражённые безвластием, пребывали в оцепенении недолго. Поняв, что указаний сверху можно будет ждать до второго пришествия, они, сначала осторожно, совсем понемногу, а затем, осмелев и даже обнаглев, начали растаскивать оставшиеся богатства. Здесь уж, кто пострел, тот и успел. Наши герои в этом плане тоже не отставали от остальных. Семён, проработавший большую часть своей трудовой деятельности на лесопилке, не стал ждать, когда эта вакханалия свободы и безвластия закончится и ничего не останется. Взяв в помощники Никиту, он стал вывозить на самодельном прицепе с делянок (благо не далеко) кругляк, распиливать его на брус и доски, и всё это складировал во дворе. Таким образом, после двух недель непрерывного труда у него во дворе выросла небольшая лесобиржа. На первый взгляд можно было подумать, что леса этого должно хватить не только им, но и их потомкам, но на практике оказалось совсем не так. Давняя задумка построить хорошую просторную баню, из несбыточной мечты превратилась в осязаемую реальность. Баня получилась совсем уж роскошная: с сенями, предбанником, моечной и просторной парилкой. И, если раньше банный процесс занимал от четырёх до пяти часов, и мужикам, чтобы попариться, приходилось подтапливать баню, то теперь всё гораздо упростилось и ускорилось. Девчонок и мальчишек разделили и стали мыть всех вместе: матери – девочек, отцы – пацанов. Места теперь хватало всем. И только тогда, когда все были пропарены и помыты, наступал черёд отцов. Это было, пожалуй, единственное время, когда Семён, распаренный и расслабленный, сидя за накрытым столом в предбаннике, позволял себе о чём-то поговорить. Обычно выпивали после бани немного, по две – три стопки, плотно закусывали, и Семён уходил домой, а Никита укладывался спать прямо в предбаннике. Тепла хватало до утра даже в самые лютые морозы. Иногда же двух–трёх стопок не хватало. По какой причине, они не задумывались, так как строго установленной нормы у них не было, а вот заначка была всегда. Но такого, чтобы напиваться, не было никогда. У Семёна было очень развито ощущение предельно допустимой нормы, которую он ни при каких обстоятельствах не превышал, а Никита совершенно не мог пить один. Он, как и Люська, очень любил поговорить, с той только разницей, что не видел он собеседников в окружающих его вещах и не представлял себе, как можно изливать душу, к примеру, потрёпанному берёзовому венику, потому и ложился спать немного грустный и неудовлетворённый из-за невозможности освободиться от переполнявших его мыслей, поскольку конвейер по их производству работал интенсивно и безостановочно:

– Ты понимаешь, Сёма, – говорил он после бани уже немного захмелевшему собеседнику, – я прямо сохнуть начинаю, когда не могу думать. Ты, вот, всё спрашиваешь, почему я такой худой, а, вот поэтому и худой. У Варьки всё дела, да дела. С детьми, о чём поговоришь? Только с тобой, раз в неделю, и отвожу душу.

Семён, прекрасно понимая, что у Никиты слова «думать» и «говорить» означают одно и то же, усмехался и миролюбиво возражал:

– Да ладно тебе. Никита. Нашёл, из-за чего расстраиваться. Ты мне лучше вот что скажи, – лукаво сверкнув глазами, продолжал Семён, – Варька твоя опять что ли на сносях?

– Да причём здесь это? – обиделся Никита, понимая, на что намекает Семён, и замолчал.

– Да что ж ты как дитя малое? Обиделся, что ли? – миролюбиво пытался оправдаться Семён. – Дети – это же радость. Вот и радуюсь за вас.

– Дети? – мгновенно забыв про обиду, риторически вопросил Никита. – Это верно. Это ты в точку. Вроде галдят, снуют безостановочно, аж в ушах звенит, да в глазах рябит, а подбежит к тебе Санька карапуз, обхватит ручонками брючину, смеётся–заливается ни с того ни с сего, и столько в нём доверия и любви к тебе, что прямо слёзы наворачиваются. – растроганно признался Никита и тут же предложил:

– Давай-ка, ещё по одной. За детей.

– За детей? За детей грех не выпить. – согласился Семён. Налили. Выпили. Закусили и приумолкли, каждый думая о чём-то своём. Первым прервал молчание Никита:

– Слушай, Семён. А за что это Шмакодявка меня не любит?

– Не замечал. – удивлённо ответил Семён. – А с чего взял?

– Да я тоже никогда не замечал. А тут как-то намедни иду мимо, а он у сарая в теньке лежит. Слышу – рычит. Даже не поверил. Думал кто-то чужой рядом. Оглянулся, а вокруг ни души, только я и он. Чё в голове у придурка? Он же безбашенный совсем.

– Не обращай внимания. – успокоил его Семён. – Это, наверное, продолжение концерта.

– Какого ещё концерта?

– Я тут как-то вечером случайно увидел, как твоя Варька с Шмаком беседовали.

Стоят друг напротив друга возле забора и поливают друг друга.

– С чего это? – удивился Никита.

– А я почём знаю?

Следующий. Сборник рассказов

Подняться наверх