Читать книгу Клянусь отомстить - Сергей Майдуков - Страница 8

Похороны родителей прошли как во сне. Лишь возвратившись в опустевший дом со скромных поминок, Женька в полной мере прочувствовал, что папы и мамы у него больше нет.

Он остался один. Навсегда. Будут другие люди, другие отношения, наверное, семья тоже будет. Но родителей не вернуть. Можно сколько угодно мечтать о чудесах и верить, что они случаются, вот только главного чуда не будет. Смерть забирает любимых людей окончательно и бесповоротно. Точка.

Хуже всего было то, что родители запомнились Женьке не такими, какими были при жизни, а другими, до неузнаваемости изуродованными прикосновением смерти. Равнодушный человек приподнимает край покрывала, предлагает взглянуть, и ты видишь их лица, застывшие, чужие. Маски. Неудачные слепки. Никогда отец и мать не появлялись перед Женькой с такими лицами, никогда не думал он, что увидит на их телах эти безобразные неряшливые швы. Санитар перестарался, демонстрируя трупы. И теперь от этого зрелища не избавиться, оно впечаталось в память намертво.

В своих гробах мать и отец смотрелись немного лучше… Нет, не лучше… Милосерднее, что ли. Такими можно было их как-то принять. Уже без синюшной одутловатости, потрясшей Женьку в морге. Одетыми, с чинно сложенными на груди руками. Но все равно это были не они. Тех, прежних, Женька оставил на даче одних, укатив в город, чтобы всласть потрахаться с Ленкой. И когда они сидели в кафе, родителей, возможно, уже убивали. А когда он потягивал на диване сладкое пойло из бутылочек, они были мертвы.

Женька предполагал, что если провести экспертизу по всем правилам, то выяснится, что в крови отца и матери содержались не какие-то там несчастные промилле алкоголя, а сильнодействующее снотворное. Их усыпили, прежде чем устроить им газовую камеру в закрытой комнате с камином. Или же банально оглушили.

Но свои догадки Женька держал при себе. Он решил так еще в ночь смерти родителей и не собирался отступать от задуманного. Он знал, кто убил его родителей, или, как минимум, был причастен к этому. И собирался лично отомстить убийцам. Не знал только, как приступить к исполнению приговора. В состоянии ступора он не мог заставить себя встать и начать собирать вещи для переезда на дачу. Сидел дома и часами слушал одну и ту же песню, скачанную из интернета.

Пел парень лет тридцати пяти, длинноволосый, с красивым, но каким-то уж слишком отрешенным лицом, каких не бывает у тех, кому суждено дожить до старости. Песня ложилась на Женькину душу, как будто была сочинена по его заказу. Там был другой сюжет, но смысл и эмоции – те же самые.

Неровные строчки звучали нервно, в мерном бое гитары чудилось что-то роковое.

Пришла Ленка, чмокнула в щеку, состроила скорбную мину, стала расспрашивать, что да как. Женька пожал плечами и отключил паузу, запуская балладу дальше. Пусть Ленка тоже послушает. Может, тогда поймет, что и как?

И тут певец взял на октаву выше, срываясь на фальцет, такой же пронзительный, как вскрики и стоны соло-гитары.

Ленка повернулась к Женьке, намереваясь что-то сказать, но он предостерегающе поднял палец. Слушай, мол, сейчас самое главное будет. Инструменты заиграли тише, голос певца вновь пытался звучать равнодушно, отстраненно, хотя это у него получалось плохо.

Песня оборвалась так неожиданно, что оба вздрогнули, словно мчались на своем диване неведомо куда, а потом вдруг остановились, да так, что тряхнуло.

– Сильно, – сказал Женька. – Сильно, да?

– Я шансон не очень, – сказала Ленка. – Поставить чай? Я пирожные принесла. Заварные, свеженькие.

Он встал, выключил компьютер, затем подошел к окну. По неизвестной причине ему было проще общаться с Ленкой не оборачиваясь, стоя к ней спиной.

– Я сегодня вещи буду собирать, – сказал он. – Поедешь со мной?

– Развеяться? – обрадовалась она. – Вот и правильно, давно пора. Конечно поеду. Видишь, даже не спрашиваю куда. Как ниточка за иголкой. – Ленка помолчала и, вопреки своему же утверждению, поинтересовалась: – А куда мы едем?

– На дачу, – ответил Женька, внимательно глядя сквозь стекло на улицу, где ничего примечательного не происходило.

Моросил скучный летний дождь, редкие дымные тучи бежали по небу, деревья стояли блестящие, неестественно зеленые. «Мои этого не увидят», – привычно подумал Женька.

– Нужно будет продуктов набрать, – сказал он. – Но у меня башка не варит. Придется тебе командовать.

– На дачу? – переспросила Ленка.

Он обернулся. Кивнул:

– Да.

– Зачем?

– Есть дело, – сказал Женька.

– Нет, Женя. – Ленка встала, подошла, положила ему руки на плечи, заглянула в глаза. – Не надо туда. Там ты будешь все время вспоминать и грустить.

– Я не для того туда еду.

– Все равно. Тебе нужен позитив. Знаешь, когда думаешь о плохом, то притягиваешь к себе разные неприятности. – Ленка развернула к себе голову Женьки, попытавшегося отвернуться. – Нельзя так. У тебя вся жизнь впереди. Думаешь, твоим родителям приятно видеть, как ты страдаешь?

Он косо посмотрел ей в глаза:

– А они видят?

– Конечно, – убежденно произнесла Ленка.

– Сидят на облачке и вниз смотрят?

– Зачем ты так? Ясно же, что мы не умираем насовсем. Это только переход.

– Куда?

– Ну… Это слишком сложный вопрос. По-разному говорят. Нам с тобой рано о таком думать. Потом когда-нибудь, когда состаримся.

– Я не хочу потом, – сказал Женька. – Я хочу сейчас. Моих родителей убили. Их нет, понимаешь? Были, а теперь все. – Он помахал перед собой рукой. – Пусто, никого. И никто на меня не смотрит, не надо тут… цирк из смерти устраивать.

– А вот в Нью-Орлеане… – Ленка сделала интригующую паузу. – Там похороны как карнавалы проходят. Негритянский джаз играет, они веселятся, а покойника бегом на кладбище несут. В знак того, что тяжелая земная жизнь закончилась, а начинается новая. Вот и празднуют.

– Я терпеть не могу джаз. И карнавалы негритянские. У нас тут не Нью-Орлеан.

Женька выругался. Она потребовала, чтобы он при ней не смел этого делать. В принципе, она была права, но не сегодня. Не в эти дни, когда он был по большей части предоставлен самому себе и своему горю.

Отойдя, Женька буркнул, обращаясь к стене или какому-то предмету мебели:

– Ладно, мне собираться надо. Рано утром выезжаю. Дел – во!

Он провел ребром ладони по горлу. Была еще надежда, что Ленка спохватится, предложит помощь, а потом и вовсе вызовется сопровождать его на дачу. Но она этого не сделала. Притворилась обиженной. Так было проще сбежать, предоставив ему самому расхлебывать свое горе. Даже дверью хлопнула, уходя. И это была точка в их отношениях. Женька знал, что никогда больше не сможет относиться к ней по-прежнему. Вообще никак не сможет относиться.

Вечер прошел уныло. Свет в комнатах был какой-то пыльный, тусклый, по углам клубились тени. Совершая любое простое действие – открывая холодильник, включая телевизор, стеля постель, – Женька не мог отделаться от чувства, что за ним кто-то наблюдает.

Может быть, что-то действительно есть за пределами известного нам мира?

От мысли этой холодок пошел по коже. Женька не переставал любить родителей, но ему было страшновато представлять себе, что, видоизмененные, они каким-то образом продолжают присутствовать рядом.

Поворочавшись, он отыскал самую уютную и безопасную позу, натянул простыню на голову и оставил снаружи только лицо. Сначала он лежал лицом к стене, но потом решил, что спанье на левом боку может стать причиной кошмаров, и развернулся. Сон поглотил его быстро, как черная трясина. Женьке ничего не снилось. Он просто провалился во мрак, а потом вынырнул оттуда.

Рассеянный лунный свет придавал комнате вид незнакомый и таинственный. Проникая сквозь окно, он оставлял на стене косой светлый прямоугольник. В его верхней части покачивались две странные тени, похожие на человеческие ноги.

Штаны у соседей наверху сохнут? Но откуда у штанов ступни? Почему они скользят вниз? И что это за черная черта между ними?

Подняв голову, Женька увидел снаружи человеческую фигуру, болтающуюся в воздухе. Вот вытянутая нога нащупала подоконник и стала на него. Вот за ней последовала вторая. Отклонившись корпусом назад, человек держался за веревку, уходящую вверх. Ему оставалось взяться рукой за раму открытого окна, подтянуть себя ближе и забраться внутрь.

В том, что это вор, не было ни малейших сомнений. Женька даже знал, зачем явился этот человек, одетый, как хренов Бэтмен, во все черное и обтягивающее. Ему понадобились документы на дачу. Они хранились дома, Женька уже отыскал их и положил к собранным вещам, чтобы захватить с собой. Он прекрасно понимал, какую ценность представляют эти бумаги. Без них земельным участком Артемовых не завладеешь, и тогда убийство было напрасным.

Мысль о родителях обожгла холодом, словно кровь в венах мгновенно застыла, обратившись в лед. Бесшумно и стремительно поднявшись с дивана, Женька бросился к окну.

Рука в черной перчатке уже просунулась с улицы, ощупывая внутреннюю поверхность стены. Подхватив на ходу увесистую вазу с чеканным узором, Женька изо всех сил хватил ею по черным пальцам.

Вскрикнув, черный человек отдернул руку и повис на своем тросе, раскачиваясь в метре от окна на высоте восьмого этажа. Держался он только одной рукой, поскольку удерживался на карабине, пристегнутом к поясу со шлеей, пропущенной между ногами.

Сообразив, что он обнаружен, человек поспешно схватился за механизм карабина. Понимая, что обратно наверх ему взобраться не дадут, он решил спускаться вниз.

Вжик, и черная фигура исчезла из виду. Но Женька не растерялся. Упав животом на подоконник, он дотянулся до троса и схватился за него обеими руками.

После нескольких рывков из стороны в сторону грабитель превратился в живой маятник. То ли карабин его заклинило, то ли трос был слишком коротким, но спуск прекратился на уровне шестого этажа. Задрав голову, он протестующе вскрикнул.

Это не остановило Женьку. Он продолжал раскачивать трос, стараясь придать висящему телу траекторию, параллельную стене дома. С седьмой или восьмой попытки удалось ударить черного человека об угол выступающей вперед лоджии.

Еще раз и еще!

Наконец болтающееся на веревке тело врезалось в стекло, обрушившееся вниз со страшным грохотом. По-видимому, грабителя оглушило, потому что он перестал держаться, обмяк и перевернулся вниз головой.

Не теряя времени даром, Женька стал подтягивать его к себе, намереваясь затащить грабителя в комнату и задать ему пару вопросов. Но, как выяснилось, у того имелся напарник, дежуривший на крыше. И в его планы не входило пленение верхолаза. Трос просвистел сквозь обожженные Женькины кулаки и скрылся в темноте. Привязанный к нему человек бесшумно полетел вниз, ударился о следующую лоджию, крутнулся тряпичной куклой и – шпок! – врезался в асфальт, расплывшись там черной кляксой, плоской, как ночная тень.

Первым побуждением было побежать на крышу – ловить второго злоумышленника, однако Женьке хватило ума остаться дома. Вряд ли эти двое пошли на дело без оружия. К тому же по соседству уже загорались окна и звучали встревоженные голоса. Скоро весь подъезд поднимется по тревоге, а Женька не собирался признаваться в содеянном. Утром, когда оперативники начнут обход квартир, выясняя, кто что видел и слышал ночью, он заявит, что спал беспробудным сном.

Приняв такое решение, Женька выключил свет и осторожно посмотрел вниз. Вокруг лежащего тела уже стояли люди с мерцающими телефончиками в руках.

«А ведь я только что убил человека», – подумал Женька и ничего не почувствовал. Просто он не считал убитого человеком, вот в чем дело.

Не зажигая света, он покопался в отцовской одежде в прихожей и обнаружил то, что искал: одинокую открытую пачку сигарет, опустошенную примерно наполовину.

– Вот как значит, папа, – прошептал он, вытирая скулы, мокрые от слез. – Обманывал меня, да? Ну ничего, я тоже тебя обманывал…

Примерно месяц назад оба Артемовых решили бросить курить. Одновременно, чтобы легче было. Женька несколько дней продержался, а потом стал тайком покуривать, один, два, три раза в день. При этом он подозревал, что отец занимался тем же самым. Они как бы заключили тайный договор не выслеживать друг друга, остерегаясь в основном маминого острого глаза и сверхъестественного обоняния. Такие вот детские хитрости.

Докурив до половины, Женька обнаружил, что сигарета намокла и расползлась посередине. И вкус у нее полынный: горький-прегорький.