Читать книгу Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман» - Сергей Михеенков - Страница 1

Ночью 11 мая 1944 года в особый отдел штаба 33-й армии шифром из штаба Западного фронта была передана срочная радиограмма:

«10.05.44. между 14.30 и 15.00. в лесном массиве в районе Яровщинских болот в квадрате 808/2 северо-западнее высот 264 и 247 во время проведения войсковых испытаний совершил аварийную посадку опытный образец истребителя Ла-5ФН новой, усовершенствованной конструкции. Летчик в последний раз вышел на связь в 15 час. 58 мин., предположительно, с земли. Связь тут же оборвалась. Пилот, возможно, ранен. На борту находится секретное навигационное устройство, вмонтированное в приборную доску. Необходимо срочно сформировать несколько групп глубокого поиска с целью транспортировки останков самолета в расположение советских войск и дальнейшей переправки его в тыл, изъятия прибора, а также спасения пилота. В случае если это окажется невозможным, уничтожить все три объекта, включая пилота, и не допустить, таким образом, рассекречивания информации, составляющей важную государственную тайну. Выяснить также, по какой причине не приведено в действие самоликвидирующееся устройство, которым располагает самолет».

Спустя два часа на полевом аэродроме близ штаба армии приземлился транспортный борт, который доставил группу из шести человек: пятерых младших лейтенантов и капитана. Группа офицеров не мешкая погрузилась в автофургон вместе с контейнерами и оружием и тут же отбыла с территории аэродрома по дороге в сторону торфяных болот.

В ту же ночь в штаб 4-й полевой армии группы армий «Центр» на передатчик отдела 1-Ц (разведка) пришла срочная шифровка с пометкой «Особо секретно»:

«10.05.44 около 17.00 по берлинскому[1] времени в лесном массиве в районе высот 264 и 247 упал сбитый средствами ПВО аэродрома «Омельяновичи» новейший советский истребитель Ла-5ФН. Интерес представляет мотор нового типа, вооружение, а также секретный навигационный прибор, предположительно, американского производства, находящийся на борту истребителя. Срочно выслать несколько поисковых групп с целью розыска, захвата и транспортировки упавшего самолета либо его частей в ближайший гарнизон под усиленную охрану. Учитывая обстоятельства постоянного изменения линии фронта на этом беспокойном участке, привлечь к операции группу «Черный туман», расквартированную в этом районе и имеющую большой опыт действия в сильнопересеченной, болотистой и лесистой местности, занятой противником. Отличившиеся военнослужащие из состава вермахта, СС и спецподразделений, привлеченных к проведению операции особой важности, в том числе и ост-батальонов, будут поощрены наградами Рейха, повышены в звании. В особых случаях, по представлению командования подразделений, им будет предоставлен внеочередной отпуск на родину».

Через несколько часов на аэродроме «Омельяновичи» приземлился легкий «шторх». Пилот ловко зарулил под навес, закрытый камуфляжной сеткой, что свидетельствовало о том, что этот маршрут и аэродром были ему хорошо знакомы. Из кабины выпрыгнул стройный Oberstleutnant[2], в манере держаться, в тщательно подогнанной не без участия портного и подчеркнуто аккуратной форме которого угадывался офицер штаба не ниже армейского. На краю бетонной дорожки его встретил такой же подтянутый майор и, шагнув навстречу, приложил ладонь к фуражке:

– Майор Радовский! Командир боевой группы «Черный туман».

– Брукманн, – отрекомендовался прибывший и тут же на ходу бросил: – Срочно едем в ваш штаб. Утром на рассвете ваши люди должны быть уже в лесу. У нас осталось всего несколько часов, чтобы уладить некоторые детали операции.

– Прошу прощения, Herr Oberstleutnant, я как командир боевой группы располагаю лишь трофейным грузовиком, – преодолевая неловкость, снова козырнул Радовский. – Так что, как говорят в России, не обессудьте.

– О, полтора Ивана! – воскликнул Брукманн, увидев под деревьями полуторку, перекрашенную в серый армейский цвет с белым крестом на дверце.

– Да, это русская полуторка.

Грузовичок боевой группе Радовского служил уже третий год, еще с московских боев.

Брукманн обошел полуторку, снисходительно похлопал ее по плоскому крылу и сказал:

– Редкий уродец. Но они наступают! И не только на этих каракатицах, но даже на лошадях!

Радовский не позволил себе поддержать ни мысль, ни тон Oberstleutnant’a, которого знал мало и видел всего лишь дважды. Один раз в приемной фон Лахоузена, а другой в казарме и на учебном полигоне под Ганновером одного из батальонов полка особого назначения «Бранденбург-800».

– Сегодня же рейсом из Варшавы прибудет группа лейтенанта Шмитхубера, – сказал по дороге в Омельяновичи Брукманн.

Радовский сам вел машину. Когда Oberstleutnant заметил ему, что в партизанских лесах опасно передвигаться без охраны, Радовский со сдержанной улыбкой ответил:

– Если нам встретятся партизаны, они остановят нас, чтобы попросить закурить. Но в штабную машину с охраной они бросят гранату или запустят из-за деревьев длинную пулеметную очередь.

Oberstleutnant с той же сдержанностью покачал головой.

– Лейтенант Шмитхубер – специалист по России, – продолжил он. – Воевал под Вязьмой и Ржевом. Имеет около пятидесяти прыжков с парашютом. Имеет навыки пилотирования некоторых типов советских самолетов, в том числе истребителей. С ним несколько человек: радист, снайпер, авиационный механик и еще кто-то. Их миссия, как вы понимаете, начнется с того момента, когда советский самолет будет найден. Таким образом, Георгий Алексеевич, операция и условно, и реально делится на две фазы. Первой, поиском, руководите вы. Второй – транспортировка истребителя либо возможный демонтаж его особо ценного оборудования и частей – лейтенант Шмитхубер. Вы с момента наступления второй фазы приступаете к охране группы специалистов и груза. Операции дано кодовое наименование «Черный туман». Поздравляю.

– Да, это действительно честь для нас.

Притемненные фары выхватывали из темноты только ближние несколько метров дороги и часть обочины. В какой-то момент в узкий луч света метнулось белое пятно – поперек колеи шарахнулся заяц. Радовский машинально поправил лежавший на коленях МР40 и усмехнулся. Брукманн тоже замолчал на некоторое время. Видно, и ему стало не по себе. Ночь, лес, разбитая дорога, полное отсутствие промежуточных постов и… этот нелепый огромный русак, выскочивший на насыпь и едва не попавший под колеса столь же нелепой машины.

– Майора абвера не смущает, что какое-то время ему придется подчиняться лейтенанту, который к тому же вдвое моложе его? – снова заговорил Oberstleutnant. – Или вы благоразумно поручите исполнение этой операции кому-нибудь из своих надежных помощников?

– Нет, Herr Oberstleutnant, я пойду в лес с моими людьми сам.

– Тогда я должен слышать ответ на первый вопрос.

– Если того требуют интересы дела, готов выполнять приказания младшего по званию, – сказал Радовский, глядя в сумрак ночи, плотно обступившей дорогу. – Надеюсь, лейтенант Шмитхубер настоящий солдат и блестяще исполнит порученное.

– О да, для Шмитхубера и его людей это очередная операция. Ни больше ни меньше. Он уже посвящен в детали. По прибытии останется лишь согласовать некоторые нюансы.

И еще: во время выполнения задания возможны контакты с гражданским населением. Вас не должно останавливать ничто. Жестокое обращение с местными жителями, если этого потребуют интересы Германии, будет расцениваться как суровая необходимость войны. Вы меня понимаете, Георгий Алексеевич? К этому должны быть готовы и ваши люди. Если это необходимо, срочно произведите замену. Операция должна пройти в предельно короткие сроки. Вам дается три дня. Это потребует от личного состава такой же предельной самоотдачи. В группу должны войти физически выносливые люди, обладающие такой же устойчивой и адекватной психикой.

Перед вылетом сюда этот лощеный подполковник, должно быть, тщательным образом исследовал мое личное дело, подумал Радовский, внимательно следя за дорогой. Он выслушал Брукманна и сказал:

– Надеюсь, эта операция не станет одной из разновидностей карательных мер против местных жителей, связанных с партизанами.

– О, нет-нет! Вы же знаете, что абвер этим не занимается. – Немец снисходительно засмеялся.

И Радовский невольно подумал, что слова, произнесенные таким тоном, быстро забываются, если это необходимо тому, кто их произнес.

– Надеюсь, что это так.

Брукманн усмехнулся, теперь уже более сдержанно. Когда перед вылетом он получал последние инструкции, его предупредили, что командир группы «Черный туман» – человек опытный, бывалый, но с характером. Для выполнения приказа он сделает все, так что лучше его не ломать, а постараться с ним поладить. Только в абвере могли так относиться к русским, да еще бывшим царским офицерам с белогвардейским прошлым.

Ночь была теплой. И только небо прохладным алмазным ручьем Млечного Пути сияло над Омельяновичами, напоминая о весенней поре, когда такие ночи еще преждевременны, а значит, и ненадежны. Вглядываясь в густую влажную темень ночи и чувствуя на губах ее прикосновение и тепло, Радовский с иронией подумал: Соловьи на кипарисах и над озером луна…[3]

Третий батальон был поднят по тревоге. Девятой роте после поверки тут же объявили отбой. А Седьмую и Восьмую в полном составе выдвинули в район карьера, к старым баракам, где до войны и какое-то время в период оккупации жили рабочие местного торфопредприятия. Теперь бараки были превращены в казармы и их занимала часть особого назначения подполковника Кондратенкова.

Когда после построения вышли из деревни и, повзводно, запылили изношенными солдатскими ботинками и брезентовыми сапогами в сторону леса и болот, за которыми иногда порыкивал, встряхивая тыловую тишину, фронт, Воронцов побежал в голову колонны и вдруг услышал фразу, которую потом вспоминал всю войну. Возле конюшни, где был свален колхозный инвентарь, еще годившийся для какой-нибудь крестьянской пользы, а потому не сброшенный под горку, стояли офицеры штаба батальона и политотдела штаба полка. Они смотрели, как покидают деревню роты, и кто-то из них, возможно, не ожидая, что его голос прозвучит так громко, сказал:

– Воронцов и Нелюбин как стараются! Добивать своих повели…

Воронцов оглянулся. Но увидел возле конюшни только серые равнодушные лица, которые не выражали ничего. В какое-то мгновение внутри, как перед атакой, сработала тугая пружина, и он готов был вернуться, подбежать к стоявшим и, невзирая на звания и должности, попросить повторить брошенное ему в спину и пояснить, что имел в виду говоривший. Если бы такое случилось год или даже полгода назад, он именно так бы и поступил. Но теперь…

Теперь надо было думать о другом. О чем?

Они даже не знали, куда их выдвигают и зачем. Ни он, ни Нелюбин. Ни замполиты. Молчал и офицер с кантами войск НКВД на погонах. Офицер покачивался в седле на высоком тонконогом коне и ни с кем не разговаривал. Так что думать предстояло именно о том, что он только что услышал.

Куда их сдернули? Почему колонну ведет офицер СМЕРШа?

Перед выходом из строя приказали выйти всем, кто прибыл в составе маршевой роты. Вывели и пополнение, прибывшее буквально накануне из Ташкента. Узбеки, киргизы, несколько «печатников», как называл комбат тех из новоприбывших, кто имел во внешности интеллигентские черты вроде робости, медлительности, плохой реакции на исполнение команд, неумения носить форму и в надлежащем состоянии содержать личное оружие. К «печатникам» Солодовников причислял и тех, кто носил очки.

– Воронцов, оставь за себя кого-то из взводных. Пускай он тут на полигоне займется твоими печатниками и басмачами. Пока вы там… Глядишь, пара-тройка славян и из этой оравы получится. Ухвати их за душу. – Капитан Солодовников посмеивался, угощал уходящих «Герцеговиной флор», хлопал по плечу солдат, с кем вернулся из-под Омельяновичей. Но в глазах его Воронцов увидел беспокойство, почти панику. Батальон держался на старослужащих. И вот комбат их отпускал от себя, отправлял на какое-то непонятное задание. Получит ли он их назад через трое суток, как сказано в приказе?

– Куда нас, Андрей Ильич? – спросил Воронцов Солодовникова в последнюю минуту, когда лейтенант Одинцов скомандовал оставшимся – кругом и прямо, а они остались стоять в ожидании дальнейших распоряжений.

– Ни Соловцов, ни агитаторы ничего не знают. Представляешь? Или делают вид. Может, куда в оцепление? Опять кого-нибудь ловят. – В глазах у Солодовникова мелькнула надежда. – Ты ж видел, кто прибыл? СМЕРШ! Приказом по дивизии поступаете в распоряжение какого-то подполковника. А подполковник НКВД – это в переводе на наши общевойсковые звезды – генерал! Вот и смекай. Так что ты там, Сашка, гляди… Ребят береги. Им что? А нам… Нам еще до Берлина идти! – И капитан Солодовников засмеялся. Но глаза его говорили правду.

Гляди… Воронцов знал, что имел в виду комбат, говоря ему это: «Гляди…»

И вот возле конюшни он услышал более откровенное, что и оскорбило, и унизило одновременно. И как офицера, и как человека. Он перебрал в памяти офицеров штаба батальона и не мог представить, что кто-нибудь из них мог бросить им в спину подобное. Правда, из штаба полка он знал не всех, кто стоял там, у конюшни, наблюдая их марш.

Добивать повели… Стараются…

Через несколько часов, усталые, в потеках грязного пота, в потемневших от пота гимнастерках, они выстроились перед серыми бараками торфопредприятия. Пахло болотом и соляркой.

Рота Воронцова тремя неполными взводами стояла прямо напротив административного здания с высоким крыльцом. Тесовый фронтон над крыльцом был выкрашен свежей голубой краской. Все остальное вокруг: и строения, и дорога, и отвалы карьеров, – имело черно-серый грифельный цвет с коричневатым оттенком. И только лес вокруг бушевал молодой листвой, и откуда-то с откоса, заросшего тусклой осокой, время от времени потягивало густым ароматом черемухи. Сквозь свежую краску на фронтоне проступала черная вязь готических букв.

Воронцов подравнял первую шеренгу, окинул взглядом такие же куцые, будто обгрызенные, коробки взводов Седьмой роты, подал команду «Смирно!» и пошел докладывать. Потому что на крыльце появилась группа офицеров и среди них подполковник с пышными усами. Смершевец, сопровождавший их, шел рядом с подполковником и что-то быстро говорил ему на ухо. Тот кивал.

– Товарищ подполковник!.. – начал доклад Воронцов, вскинув ладонь к пилотке, и тут голос его дрогнул и осекся.

– Давай, старший лейтенант, продолжай, докладывай, – улыбнулся подполковник в усы.

Это был тот самый майор Кондратенков Иван Корнеевич, с которым Воронцов прошлой осенью лежал в госпитале в Серпухове и который после излечения звал его к себе в полк. Так вот каким полком командует теперь уже подполковник Кондратенков. Что ж, возможно, что и так. Потому что на его полевой гимнастерке были общевойсковые погоны с малиновым кантом. Да и некоторые из офицеров, стоявших рядом, имели такие же знаки различия. Хотя на погонах двоих капитанов Воронцов разглядел черные канты и скрещенные «топорики» инженерно-технических войск, а лейтенант позади Ивана Корнеевича стоял в лихо заломленной на затылок и немного набок кавалерийской кубанке, из-под которой выливался на загорелый лоб смоляной залихватский чуб. Что это была за часть, чем она занималась, по форме личного состава и знакам различия понять было невозможно.