Читать книгу Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942 - Сергей Михеенков - Страница 3

«…Сегодня начинается последнее величайшее и решающее сражение этого года…»

В 43-й новый командарм. – О том, как генерал Селезнев избежал военного трибунала. – Судьба генерала Собенникова: от прапорщика царской армии до генерала Красной армии. – Из комфронта – в командармы. – Арест генерала Селезнева. – Положение 43-й армии перед немецким наступлением. – Группировка противника. – День «Т». – В обстановке строжайшей секретности. – Передатчик работает в пустоту. – Роль «добровольных помощников» – «хиви» и четвертые батальоны. – «Хоть с чертом, но против большевиков». – Катя из трудовой армии и лейтенант Иван

43-й армией под Рославлем командовал генерал-майор Петр Петрович Собенников. 5 сентября 1941 года он заступил на должность командарма, сменив на этом посту временно исполнявшего должность командующего генерал-лейтенанта Ивана Александровича Богданова. Генерал Богданов одновременно занимал должность заместителя командующего войсками Резервного фронта. Только что с должности командарма был смещен генерал-майор Дмитрий Михайлович Селезнев. Причиной его отстранения от командования стали неудачные действия 43-й армии в ходе Ельнинской наступательной операции. Генерала, по всей вероятности, ждал суд. Если учесть, что ситуацией управлял командующий Резервным фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков, имевший в войсках репутацию человека жестокого и бескомпромиссного, то перед генералом Селезневым открывалась мрачная перспектива. К счастью, на должность командарма 43 пришел человек и генерал, которого война уже протащила по своим крутым горкам, рвам и окопам, и он знал, что такое невыполнимые приказы и какой противник стоит по ту сторону нейтральной полосы и что после каждой неудачи начальству требуется козел отпущения.

Жукова отозвали в Ставку и вскоре направили под Ленинград. Генерал с таким твердым характером и таким оперативным умом и интуицией, какими обладал Жуков, в те труднейшие дни нужен был везде. Особенно остро это понимал Сталин. Он направлял Жукова туда, где положение либо приближалось к катастрофическому, либо уже было таковым.

Разбираться с делом генерала Селезнева поручили его преемнику. В архивах сохранились документы той поры, и среди них приказ, подписанный новым командармом, с требованиями прокурорского расследования «событий 30.08.41—2.09.41 в полосе действий 211-й сд, приведших к невыполнению задач, поставленных перед войсками 43-й армии Ставкой и Резервным фронтом».

До сих пор история отстранения от должности генерала Селезнева и его дальнейший арест являются предметом дискуссий историков и краеведов. Период был сложный, и он не оставил подробных документов. Некогда было документировать некоторые распоряжения и приказы. Нужно было действовать.

Так вот по одной из версий, которая наиболее правдоподобна, новый командующий спустил дело генерала Селезнева на тормозах. Дело в том, что ВРИД командующего 43-й армией генерал И.А. Богданов поступил весьма мудро: он отстранил командира 211-й стрелковой дивизии и назначил на нее генерала Селезнева с приказом – собрать бросившие свои позиции полки и батальоны и срочно восстановить положение, что и было исполнено в самый кратчайший период. Это спасло генерала Селезнева от военного трибунала, а генералу Собенникову дало законный повод не доводить дело до суда. Забегая вперед, скажу, что генерал Селезнев еще вернется на страницы нашего повествования в качестве спасителя ситуации под Угодским Заводом и Тарутином. И это произойдет очень скоро.

Петр Петрович Собенников родился 13 июля 1894 года в Кронштадте в семье офицера царской армии. Его отец в годы Русско-турецкой войны 1877–1878 годов отличился в одном из сражений под Плевной, за что был пожалован офицерским чином и дворянским званием. Петр Собенников пошел по стопам отца, поступил в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, с успехом окончил его и в звании прапорщика отбыл на фронт Первой мировой войны. Училище, которое окончил будущий генерал Красной армии, было элитным военным учебным заведением. В нем учились Лермонтов, Мусоргский, а также генералы белой армии Каппель, Марков, Шкуро, Улагай. Дворянское происхождение Собенникова не раз будет ему аукаться. В 1918 году, сняв погоны царского офицера, Собенников вступил в Красную гвардию. Воевал за лучшую долю для своих соотечественников. После Гражданской войны окончил Военно-академические курсы высшего начсостава РККА и Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава РККА. Служил в Красной армии на командных должностях и в штабах. С 1939 года преподавал общую тактику в Военной академии имени М.В. Фрунзе. С 1940 года – заместитель генерального инспектора кавалерии РККА. В марте 1941 года назначен командующим 8-й армией Прибалтийского Особого военного округа, который вскоре будет преобразован в Северо-Западный фронт. В двадцатых числах июня части 8-й армии контратаковали немецкие войска под Шяуляем и задержали их наступление на несколько дней. Успешная атака Собенникова была замечена Ставкой, и вскоре генерала назначают командующим войсками Северо-Западного фронта. Но в дальнейшем военная удача отвернулась от него. Хотя под Сольцами на Новгородском направлении войска Северо-Западного фронта в середине июля проведут довольно успешную операцию, отбросят противника на 40 км и разгромят тылы 56-го моторизованного корпуса. Противник вынужден будет в срочном порядке усиливать группу армий «Север», снимая с Московского направления дивизии и целые корпуса.

Северо-Западный фронт подвергся новым ударам немецких войск. Началась полоса поражений и неудач. Ставка склонна была виновных искать на месте. Были расстреляны командующий 34-й армией генерал-майор Качанов, его заместитель, начальник артиллерии армии генерал-майор Гончаров. Собенникова отстранили от должности, но не арестовали. Назначили с понижением – командующим одной из армий Резервного фронта.

И вот в самый разгар наступления Красной армии на Рославльском направлении генерал-майор Собенников вступил в должность командующего войсками 43-й армии.

Дивизии и части армии, занимавшей, пожалуй, самое опасное направление – участок фронта на Варшавском шоссе, к началу сентября понесли большие потери и пребывали не в лучшем состоянии. В состав армии вошли 113-я стрелковая дивизия генерала Преснякова, а также 145-я и 148-я танковые бригады. Обе бригады не имели и десятой доли бронетехники, которой располагала погибшая в окружении 109-я танковая дивизия.

В «Книге Памяти. 1941–1943 год» города Рославля приводится точное расположений частей и подразделений 43-й армии к моменту немецкого наступления в октябре. «Оборону на Десне 2.10.41 г. здесь занимали уже знакомые нам 43 Армия и ее 211, 222 сд с 1285 сп 60 сд. Участок по р. Стряна от д. Кувшиновка до д. Липовка (на р. Десна у д. Холмец) – 222 сд и 145 тбр, по Стряне с севера 778 сп, далее 145 тбр, в тылу у Шатькова – 774 сп, по Десне (от Стряны до д. Липовка) – 757 сп 222 сд. Участок от Холмец до Новословени (район д. Ломакино) – 1283 сп 60 сд (ополченцы Москвы). От Новословени до Новотрояновки – 894 сп 211 сд. От Кукуевки (против современного Десногорска Рославльского района Смоленской области) до Колодези, перекрывая шоссе, стоял 12 сп 53 сд, затем от Колодези до Дубровки стоял 223 сп 53 сд (имея даже плацдарм на другом берегу Десны у Караковичи), а на стыке с Брянским фронтом – полк 149 сд (от Дубровки до Фроловки.) В тылу у шоссе стояли 320 сп, 148 тбр, два полка 149 сд и 113 сд 33 Армии».

Генерал Собенников располагал также тремя гаубичными полками и двумя зенитными батареями. Вместе с дивизионными артполками и артиллерией стрелковых полков армия имела 440 орудий и минометов.

В сентябре армии подчинили 10-ю смешанную авиадивизию. Но она лишь считалась таковой, имея 6 исправных истребителей и 4 бомбардировщика. Сил сад хватало лишь на разведывательные полеты.

КП расположился в районе Крапивны близ шоссе.

Что же происходило по ту сторону фронта?

Противник готовился основательно. Чем-то эта подготовка и мощь войск, занявших исходные районы на восточных берегах Десны и Днепра, повышенные меры секретности напоминали июнь минувшего лета, когда германские войска группы армий «Центр» изготовились для броска за Буг.

Командующий группой армий «Центр» сформировал три ударные группировки: северную – 9-я полевая армия и 3-я танковая группа (район Духовщины); центральную – 4-я полевая армия и 4-я танковая группа (район севернее Рославля); южную – 2-я полевая армия и 2-я танковая группа (район Шостки и Глухова).

К концу сентября немцы значительно усилили группу армий «Центр». В нее теперь входили три армии и три танковые группы – 13 армейских и 8 моторизованных корпусов, 72 расчетные дивизии, в том числе 14 танковых и 8 моторизованных. Вся эта армада была выстроена в два эшелона и, как хищник, изготовившийся для решающего броска, затаилась в рославльских и брянских лесах и ждала нужного момента. Нужный момент был определен директивой Генштаба от 17 сентября 1941 года. Директива, кроме всего прочего, требовала от войск строжайшей скрытности и тайны передвижения и сосредоточения.

«Главное командование сухопутных сил обращает внимание на то, чтобы перегруппировки войск группы армий «Центр», необходимые для проведения операции «Тайфун», оставались по возможности скрытными для русских, в особенности передвижения моторизованных соединений в район расположения группы армий «Центр», а также перемещение главных сил авиации.

<…>

…кроме того, следует позаботиться о том, чтобы войска выходили в районы исходных позиций предстоящего наступления по возможности позднее и с применением мероприятий по дезинформации русских.

День начала предполагаемого наступления – «Т» – будет сообщен за три дня (в день «Т» – 3 – в полдень)»[9].

В сентябре из района Ленинграда в район Рославля была переброшена 4-я танковая группа. Таким образом, из четырех танковых групп, действовавших на русском фронте, для удара на Москву немцы сосредоточили три. Следует также учесть, что именно 4-я имела полнокомплектные дивизии и полки, которые накануне были пополнены новыми танками и бронетехникой и доведены до штатной.

Танковые группы фон Бок расположил следующим порядком: из района Глухова и Шостки направлением на северо-запад – через Севск и Дмитровск-Орловский и далее на Орел и Мценск должна была атаковать 2-я танковая группа Гудериана; 4-я танковая группа Гёпнера изготовилась для удара вдоль Варшавского шоссе из района Рославля на Спас-Деменск и Юхнов, правым своим крылом на Киров и Сухиничи, при этом танковые корпуса должны продвигаться вдоль шоссе, а затем поворачивать на север с целью замкнуть кольцо вокруг Вязьмы и обороны советских армий, сконцентрированных там; 3-й танковой группе Гота назначался район севернее Духовщины, танки Гота готовились прорывать оборону советской 19-й армии, которой командовал генерал-лейтенант М.Ф. Лукин.

Забегая вперед, скажу, что все три танковые группы успешно выполнят свою задачу и на первом этапе «Тайфуна» добьются сокрушительных результатов. Но сопротивление наших отдельных частей, полков, дивизий, противотанковых дивизионов, батарей и просто одиночных орудий заставит их значительно дольше, чем планировалось, задержаться под Вязьмой, у Брянска и Трубчевска, у Юхнова, Медыни и Малоярославца. Сталин переиграет Гитлера и здесь. А генерал Жуков окажется более гибким и удачливым полководцем, чем фельдмаршал фон Бок. Помните, что воскликнул князь Кутузов, наблюдая за продвижением наполеоновских войск к Москве? «Будете конину жрать! Будете…» Так и в 41-м: «Будете в грязи барахтаться! Будете мерзнуть в поле, в окопах, под калеными ветрами русской зимы! Будете вздрагивать от скрипа снега под лыжами русских автоматчиков! Будете…» И, как показали ближайшие месяцы на спаде «Тайфуна», барахтались, мерзли, вздрагивали.

Но вернемся под Рославль, ближе к позициям 43-й армии.

Как уже сказано, из ГА «Север» на центральный участок удара на Москву прибыла 4-я танковая группа. Переброска ее производилась в строжайшей тайне. Москва не должна была знать, какую силу накапливает фон Бок в районе Рославля. Для того чтобы запутать советскую разведку, под Ленинградом, где все это время действовали танковые дивизии Гёпнера, оставили штабной радиопередатчик, который продолжал работать в прежнем режиме с прежними, но теперь уже подставными абонентами. Наша радиоразведка, хорошо зная его стиль и почерк, ничего тревожного не почувствовала. Одновременно с этими мерами предпринимались другие. К примеру, из района севернее Ельни на стыке 4-й и 9-й армий противник постоянно атаковал небольшими подразделениями с ограниченными целями, беспокоя нашу оборону и создавая видимость разведки боем с целью нанесения именно здесь последующего сосредоточенного удара крупными силами.

Исследователь темы вяземского сражения 1941 года Лев Лопуховский в своем капитальном труде «Вяземская катастрофа 41-го года» в главе «Боевой и численный состав войск сторон и общее соотношение в силах и средствах» приводит следующие данные: «На 1 октября в составе группы армий «Центр» насчитывалось 1800 тыс. человек, свыше 14 тыс. орудий и минометов, 1700 танков, что составляло 42 % личного состава, 75 % танков и 33 % орудий и минометов от общего их количества на советско-германском фронте. Наступление группы армий «Центр» поддерживал 2-й воздушный флот, имевший примерно 1390 боевых самолетов, из них половина – бомбардировщики. По данным американского специалиста по советской и немецкой истории Брайана И. Фугате, группа армий «Центр» без учета личного состава люфтваффе на 2 октября насчитывала 1 929 406 человек, танков 1217, около 700 самолетов». И далее: «…немецкое командование создало самую сильную группировку сил и средств, которую вермахту до сих пор удавалось собрать на одном стратегическом направлении. Но пехотным дивизиям, по немецким данным, по-прежнему не хватало до штата примерно 1500 человек каждой, таким образом, их численность была на уровне примерно 15 500 человек в каждой». «По данным института военной истории, – пишет далее Л. Лопуховский, – численность Западного фронта составляла 545 935 человек. По другим данным, на 25.09.41 в составе этого фронта насчитывалось 544 995 человек (в том числе начсостав – 61 574, младший начсостав – 83 148, рядовой состав – 400 273)»[10].

Здесь следует заметить, что некомплект в своих дивизиях немецкие полевые командиры еще с лета начали усиленно восполнять советскими военнопленными. Как ни горько это осознавать, но в немецкий плен часть красноармейцев попадала добровольно. Бросали оружие и поднимали руки при первой опасности. А затем, оказавшись в плену, где главной и единственной целью для них стало выживание, многие пошли служить германской армии, в основном в качестве рабочей силы, обслуживающей и обеспечивающей войска передовой линии. Каждый полк немецкой пехотной дивизии к концу лета 41-го имел сверх штата так называемый четвертый батальон, сформированный из коллаборационистов – людей, по различным причинам добровольно перешедших на сторону вермахта и согласившихся служить его интересам.

Четвертые батальоны компенсировали некомплект за счет того, что работа тыловых служб была частично переложена на плечи «хиви» и различных подразделений, сформированных из пленных красноармейцев и местного населения, пожелавшего служить новому порядку либо вынужденного эту службу исполнять по различным причинам объективного и субъективного характера.

После нескольких месяцев войны на Востоке, где боевые действия отличались от военных маневров на Западе наибольшим числом потерь, немецкие командиры поняли, что Германия не сможет целиком компенсировать выбывших. В этих обстоятельствах к тыловым работам, на свой страх и риск, они начали привлекать добровольных помощников из числа советских военнопленных (Hilfswillige, или сокращенно «хиви» – «желающий помочь»). «Хиви» работали в немецкой армии конюхами, шоферами, подносчиками снарядов, механиками, санитарами, военными строителями, саперами. Они чинили обувь и одежду, стирали, ремонтировали, обслуживали, обеспечивали. Особую группу составляли подразделения по борьбе с партизанами и вооруженные добровольцы. «Хиви» получали довольствие, в том числе продуктовое, вещевое и финансовое – рубли, которые по-прежнему имели широкое хождение, или марки. К примеру, в полосе действий группы армий «Центр» в разное время из числа, так сказать, бывших советских граждан были сформированы боевые единицы – 619-й ост-батальон, 406, 615, 616-й (железнодорожный; г. Орел), 617-й (Почеп), 618-й (Трубчевск – Трубчевский батальон «Народной стражи»), 621-й восточный артдивизион, полк особого назначения «Десна», 1-й Восточный запасной полк «Центр», 602-й ост-батальон «Днепр», 609-й ост-батальон «Припять», 605-й ост-батальон «Волга», 601-й ост-батальон «Березина», русская караульная рота «Гомель», группа «Белый Крест» (Велиж), танковый взвод «Панцер-цуг 682», 752-й артиллерийский батальон, а также сотни зондеркоманд, полицейских и иных формирований. Люди, служившие в этих подразделениях, исповедовали две основных религии: выжить любой ценой или: хоть с чертом, но против большевиков. Впоследствии многие из них либо ушли в лес к партизанам, либо оказались в рядах власовских войск.

В недавно вышедшей в Москве книге «Вяземская голгофа генерала Конева» смоленский историк М.Н. Филиппенков, исследуя октябрьские бои в районе Сычевки севернее Вязьмы, часто упоминает о подразделениях «желающих помочь» врагу, которые уже тогда активно действовали во время прорыва нашей обороны в составе 35-й пехотной дивизии вермахта. Трофейные документы подтверждают, что «хиви» участвовали в боевых действиях в период окружения вяземской группировки и ее уничтожения и пленения в районе Холм-Жирковского и Касни.

Так что некомплект немецких дивизий был относительным. Кстати, в число потерь немецкой армии «хиви» не включались. Но это уже другая тема.

Что касается численного состава Резервного и Брянского фронтов, то они имели каждый соответственно 478 508 человек и 225 567 человек. Итого: 1 250 010. Немцы превосходили нашу объединенную группировку и по личному составу, и по вооружению.

26 сентября 1941 года фон Бок подписал приказ о начале операции «Тайфун», в котором, в частности, говорилось: «4-я армия с подчиненной ей 4-й танковой группой наступает в общем направлении по обе стороны дороги Рославль – Москва. После осуществления прорыва, прикрываясь с востока, поворачивает крупными силами в направлении автомобильной дороги (автострады) Смоленск – Москва с обеих сторон Вязьмы. <…> 2-я армия прикрывает северный фланг 4-й армии. Она для этого прорывает позицию на Десне с основным ударом на своем северном фланге и наступает в направлении Сухиничи – Мещовск. Обеспечить армию от действия противника из гор. Брянск – Орджоникидзеград. Использовать возможность захватить город, особенно ж.-д. пути и переходы, не обращая внимания на линию разграничения с 2-й танковой группой»[11].

В тот же день в приложении к оперативному приказу № 13 было установлено время начала операции:

«…дополнительные сведения:

в) время «х» (начало артподготовки) будет указано для всей группы армий накануне вечером. Начало наступления либо на рассвете по световому сигналу на случай возможного тумана (для использования элемента внезапности), либо – в 9.30 (для обеспечения эффективной поддержки артиллерией и авиацией).

При подготовке к началу наступления учесть оба варианта»[12].

«Время «х» назначается на 5.30[13]. Все подготовительные мероприятия к этому часу должны быть завершены.

В указанное время войска открывают шквальный огонь по всему фронту армии.

Время «х» устанавливается независимо от состояния погоды»[14].

2 октября 1941 года, за час до рассвета, перед самой атакой, солдатам группы армий «Центр» зачитали обращение Гитлера:

«Солдаты Восточного фронта!

Через считаные недели все три важнейших промышленных района окажутся в ваших руках!..

Мир еще не видел ничего подобного!..

Территории, которые на сегодняшний день завоевали немцы и союзные нам войска, в два раза превышают территорию нашего рейха…

За три с половиной месяца, мои солдаты, наконец-то создана предпосылка для нанесения врагу последнего и решающего удара, который еще до наступления зимы должен привести к окончательному разгрому врага.

Сегодня начинается последнее величайшее и решающее сражение этого года…»

Непосредственно перед боевыми порядками армии генерала Собенникова к атаке готовилась 4-я танковая группа Гёпнера. В нее входили: 19-я и 20-я танковые дивизии, а также 10-я танковая, ранее действовавшая в районе Рославля, прибывшая с юга 11-я танковая и четыре пехотные дивизии – 252, 258, 3-я и дивизия СС «Рейх». Чтобы понять, какая сила была сосредоточена против 43-й армии в районе Варшавки, приведу численный состав дивизии «Рейх»: полк СС «Фюрер»; полк СС «Дойчланд»; 11-й пехотный полк СС; артиллерийский полк; батарея штурмовых орудий; противотанковый батальон; мотоциклетный батальон; разведывательный батальон; саперный батальон; зенитно-пулеметный батальон и батальон связи. 4-я танковая группа Гёпнера состояла из трех моторизованных корпусов: 40, 46 и 57-го резервного.

На Десне также стояли два армейских корпуса 4-й полевой армии: уже знакомый нам 20-й (292, 298, 78-я пехотные дивизии) и 7-й (7, 23, 197 и 267-я пехотные дивизии).

Как о том свидетельствуют многочисленные источники, немецкие войска превосходили подразделения и приданные части 43-й армии на Спас-Деменском направлении в людях – в 3,2 раза, в орудиях и минометах – в 7 раз, в танках – в 8,2 раза. Противник имел полное превосходство в воздухе.

Генерал Гальдер записал в своем дневнике: «…Лучше всего положение на 1 октября 1941 года в т. группе Гёпнера, которая имеет дивизии полного состава».

Исследователь октябрьских боев на Варшавском шоссе подольский поисковик И.А. Красильников допускает, что на главном участке прорыва – в полосе, непосредственно примыкающей к Варшавскому шоссе, – Гёпнер сосредоточил группировку, которая превышала наши войска: по танкам в 15 раз, а по остальным параметрам от 3,5 до 7 раз. Таким образом, противник стянул достаточные силы и средства для успешного прорыва и дальнейшего проведения масштабной наступательной операции.

Катя Лукина с однокурсницами, такими же комсомолками, как и она, уже третью неделю работала на окопах. Так они называли свое грандиозное сооружение, которое уже начало принимать очертания. Противотанковый ров тянулся от поймы одной речушки к болотистой пойме другой и перехватывал большак от Семирёва на Крайчики и далее на Киров. Речушки назывались – одна, побольше, Десёнкой, а другая Оболонкой. Оболонка была холодной, родниковой. Там они брали воду. А в Десёнке иногда купались, хотя уже заканчивался сентябрь, и ночами было совсем холодно.

На западе, в стороне Десны, иногда громыхало. Канонада походила на дальнюю грозу, когда неясно, придет она сюда или нет, погромыхает, порокочет в дальних полях и уйдет дальше. Страшнее, когда вдруг из-за леса появлялся самолет. Он всегда появлялся неожиданно. Выныривал из-за леса, поблескивая на солнце стеклами фонаря кабины, стремительно скользил над полем своим тонким поджарым контуром, потом над деревней, что лежала за лесом на большаке, разворачивался и проносился над их рвом. Он оглушал рокотом мотора, косой угловатый крест его огромной тени, казалось, срезал все живое, не успевшее укрыться во рву или в придорожном кювете. Иногда из самолета белым снегом сыпались листовки. Катя никогда не унижалась до того, чтобы прикасаться к ним. Так им было приказано, так они постановили на комсомольском собрании. Но содержание многих им было известно. Листовку можно было читать и не прикасаясь к ней. «Милые дамочки! Не копайте ямочки!..» И так далее. К ним летал один и тот же самолет. Они его приметили по раскраске и масляному пятну под мотором на капоте.

– Разведчик, чтоб ему лихо было! – говорил нормировщик дядя Игнат.

Дядя Игнат приходил к ним из деревни Трусовки, где работала вторая бригада, копавшая им навстречу от речки Оболонки. Дядя Игнат был добрым человеком, и иногда, когда кто-нибудь из Катиных подруг не выполнял суточную норму, все равно ставил в своей тетрадке: «вып.». Он все здесь знал. И его все знали. Даже бойцы, которые охраняли склад каких-то ящиков, ровными штабелями сложенных в зарослях ольховника неподалеку от дороги на Трусовку, частенько по разным делам и надобностям приходили к нему.

Командовал ими лейтенант в новенькой шинели и новеньких ремнях, с новенькой кобурой пистолета на боку. Бойцов у него в команде было немного, человек шесть или семь. Они охраняли склад. Жили в палатке, поставленной там же, у штабелей.

Лейтенант выглядел совсем мальчишкой, похожим на первокурсников, над которыми Катя и ее подруги всегда свысока посмеивались. Но ростом он был выше самой высокой из них почти на голову. Когда Катя сказала ему, что его подчиненный, часовой Порфирий Фомич не пропускает их по стежке к колодцу, он ответил, что теперь здесь ходить запрещено – территория склада, но взглянул на нее и тут же покраснел. Все это заметили и вечером сказали Кате:

– Катюх, лейтенант-то в тебя влюбился.

– Да ну вас…

– Точно-точно! Ты что, не видела, как он на тебя смотрел?!

– А что, Катюх, он симпатяга!

– И высокий. Тебе как раз под стать.

Она отмахивалась от подруг. А потом, оставшись одна, вдруг вздохнула и задумалась…

Однажды дядя Игнат, глядя на заходящее за лес солнце, сказал:

– Неумно артиллеристы свой склад расположили. Вот засекет их германский ероплан, наведет других… Что тогда тут будет?

Но вскоре там, за горбовиной поля, где виднелись трубы деревенских изб, появилась зенитка. К удивлению всех, расчет зенитки состоял из девушек. Таких же, как Катя. Только они были в военной форме и потому выглядели постарше студенток.

Зенитчицы обставили зенитку елочками, замаскировали ветками ольхи и березы. Соорудили навес, накрыли его льняной соломкой, привезенной с окрестного поля с разрешения дяди Игната.

Ну, теперь они ему дадут, решили все и стали ждать прилета немца.

Самолет прилетел после обеда. Зенитка сделала по нему четыре выстрела. Белые облачка взрывов зенитных снарядов вспыхивали то ближе, то дальше от поджарого корпуса самолета. Ловко маневрируя между ними, он миновал зону огня, сделал крутой вираж, нырнул вниз, и через мгновение зенитка, навес из льняной тресты, натыканные в землю елочки маскировки потонули в огне, дыму и пыли. Потом самолет прошелся вдоль рва, поливая из пулеметов всех, кто в нем находился.

До вечера Катя Лукина с подругами разыскивали разбежавшихся по лесу и по пойме девчат. Некоторые были ранены и требовали медицинской помощи. Некоторые были напуганы так, что не могли произнести и слова. Их посадили в подводы и развезли по деревням, где они квартировали. Вечером хоронили убитых. Троих студенток, одну женщину из заводской группы и пятерых зенитчиц. Хоронили без гробов, завернув в плащ-палатки и одеяла.

Среди погибших лежало тело Катиной подруги, однокурсницы Веры Варенцовой. Катя хорошо знала маму Веры и ее старшую сестру. Она смотрела на бледное лицо подруги, и ее охватывал ужас: как же так, они еще утром вместе бегали на реку умываться, смеялись, шутили по поводу лейтенанта, а теперь… Как она скажет о смерти Веры ее маме?

Лейтенант был бледен и уже не выглядел мальчишкой. Вместе с пожилым бойцом Порфирием Фомичом, другими бойцами и дядей Игнатом он переносил к могиле тела убитых. Потом всех сложили внизу, в один ряд и начали закапывать.

На следующий день на работу вышли не все. Раненых увезли в райцентр. Несколько человек сказались больными. Перемычка, отделявшая одну бригаду от другой, в этот день сокращалась гораздо медленнее. Вечером дядя Игнат пробежал по ней с «костылем» и сказал:

– Девушки! Тридцать метров! Нормы нет! Давайте так: ужин вам через пару часов я привезу прямо сюда, поужинаем, отдохнете часок и – за дело. Надобно еще хотя бы по пять метров с каждой стороны.

Все молчали. Посматривали на заходящее солнце. Там летали птицы. Самолет в этот раз не прилетал.

Ночью, когда лопата из рук Кати буквально вываливалась, а сознание начал опутывать морок непреодолимого сна, кто-то незнакомо тронул ее за плечо и взял из рук лопату. Она подняла глаза и увидела лицо лейтенанта.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Катей.

– А меня Иваном. Ваней. – Видимо, он улыбнулся. Она не разглядела в темноте. – Если хочешь, поспи. А я за тебя поработаю.

Он расстелил на дне рва свою шинель. Катя послушно легла в ее тепло, поджала ноги, укрыла их сырыми от росы полами шинели и тут же уснула.

В полночь бригады закончили работу и разошлись по деревням на ночлег. Про Катю забыли.

Лейтенант, радуясь, что девушка осталась с ним одна, работал всю ночь. Он рубил песчаную стену рва, выбрасывал землю на среднее плечо, потом поднимался туда на лестнице и снова перебрасывал тот же грунт наверх. Еще не рассветало, когда, сменившись на посту, к нему пришел пожилой боец Порфирий Фомич и тоже взялся за лопату. Свою шинель он тоже снял и укрыл ею спящую девушку.

Когда пришли бригады, они успели отрыть примерно около полутора метров рва. Оставалось около десяти метров.

Бригады в этот день сократились еще на треть.

На западе в стороне Десны в это утро загрохотало по всему горизонту. Иногда вспыхивало и подолгу трепетало над лесом зарево.

Лейтенант и Порфирий Фомич ушли. Старый боец забрал свою шинель, а лейтенант будить Катю не стал.

Девушки издали наблюдали за ним и завидовали Кате.

Дядя Игнат пробежал со своим «костылем» вдоль перемычки, отмеченной двумя рядами белых колышков, и сказал:

– Похоже что началось.

Женщины вначале не поняли его, ожидая, что он скажет, сколько метров осталось им копать.

– Слышите? – Дядя Игнат указал пальцем на запад, где непрерывно гудела канонада, и палец его дрожал. – Бьются. Германец на прорыв пошел. Спешить нам надобно, девоньки мои милые. Давайте, давайте. – И сам взялся за лопату.

Его родная деревня Трусовка была за рвом. Сестра жила в соседнем Воронцове. Воронцово в километре за небольшим перелеском и полем. Тоже за рвом. За речкой Десёнкой от Воронцова в деревне Полянке жил сын со снохой и тремя детьми, внуками Игната. Сын еще в июле ушел на фронт. Теперь тоже где-то воевал. Может, там, под Рославлем и лежит сейчас в окопе, подумал дядя Игнат. Он налегал на лопату, твердо веря в то, что, если он со своими женскими бригадами успеет перекопать перемычку, то германец в их деревни точно не пройдет.

Вскоре на дороге запылили грузовики. Один за другим они подъезжали к складу и тут же, быстро загрузившись, уезжали в сторону деревни Суборово.

К полудню верхами на взмыленных лошадях прибыли двое военных интендантов и приказали срочно сворачивать работы и уходить. Дядя Игнат потребовал у военных документы. Документы оказались в порядке.

– Давайте, товарищи женщины, быстро эвакуируйтесь. На станции вас уже ждет состав. А здесь сегодня, возможно, будет бой.

– Что, – спросил дядя Игнат, – на Десне не удержались?

Дорогу приказано было оставить для проезда автотранспорта в сторону Кирова и станции Занозной.

«Значит, бегут наши, – подумал дядя Игнат, – вот и понадобилась им теперь эта дорога».

Бригады быстро очистили ров, и через несколько минут белые косынки уже мелькали в березняке в сторону Воронцова, Трусовки и Полянки, где квартировали калужанки. Катя Лукина с подругами осталась.

– Дядя Игнат, наша комсомольская группа приняла решение остаться и продолжать работы, несмотря…

Дядя Игнат замахал руками:

– Уходите, девоньки, бегите, пока можно.

– Но ведь ров не закончен, – попыталась было возразить Катя.

– Командование вон приказало дорогу оставить. – И дядя Игнат кивнул на верховых, которые поехали в сторону артиллерийского склада. – Вроде оборона тут будет. Бой. Так что уходите.

На правом берегу речки Десёнки от Семирёва на Киров параллельно этому шел другой большак. Там они еще на прошлой неделе выкопали траншеи и окопы. Тоже приезжали лейтенанты с инженерными петлицами, сделали трассировку, расставили колышки и уехали.

Только уехали верховые, на дороге от Суборова показались две запряжки с артиллерийскими передками и небольшими приземистыми пушчонками со скошенными щитами. С передка соскочил чернявый младший лейтенант и распорядился: туда ставить первое орудие, туда второе.

Дядя Игнат, наблюдая за суетой артиллерийских расчетов, покачал головой: и этими пукалками они хотят остановить германские танки?..

– Вы руководитель работ? – подскочил чернявый.

– Точно так, товарищ командир. – И дядя Игнат поднес к козырьку кепки-восьмиклинки дрожащую ладонь, сложенную ковшиком.

– По карте… – Младший лейтенант замялся, глядя по сторонам. – Я имею сведения, что где-то в этом районе должен находиться артиллерийский склад.

– Точно так. Склад имеется. Вон там, между речкой и дорогой в лесочке. Да я вас сейчас провожу.

«Они еще и без зарядов сюда прибыли», – подумал старый солдат, еще в шестнадцатом году дравшийся с немцами под Августовом. Ну да, пожарные всегда на пожар приезжают с пустой бочкой…

И только он это подумал, как за Оболонкой над лесом появились несколько черных точек. Точки приближались с каждым мгновением. Послышался рев моторов. Рев нарастал, приближался. Точки распластались по одной линии, и у них начали отрастать крылья.

– Воздух! – закричал младший лейтенант и кинулся назад, к орудиям.

Одну пушчонку артиллеристы успели закатить в низину, в заросли орешника. Лошадей отогнали в лес. А другую налет застал на лугу. Расчет растерялся, заметался по луговине. Одна из лошадей споткнулась, остальные понесли. Орудие опрокинулось. Испуганные лошади встали. Ездовые то принимались хлестать их кнутьями, то хватались за повода.

Дядя Игнат успел заметить, как в ров успела спрыгнуть стайка девушек, которых он ни в какую не мог спровадить в деревню. «Вот не послушались, козиное семя», – в сердцах подумал он и сунулся в придорожный кювет.

Самолетов было много, около десяти или больше. Вначале они накинулись на колонну грузовиков, сгрудившихся у места через Оболонку. Потом часть отделилась и ушла в сторону Суборова. Оставшиеся выстроились в круг и кидались то на артиллерийский склад, то на одинокую пушку. Пушку вскоре разнесло вместе с лошадьми и расчетом. Артиллерийский склад тоже накрыло гарью и пылью. Там что-то горело.

После, когда самолеты улетели, выяснилось, что ни одна бомба в штабеля артиллерийских снарядов не попала. Порфирий Фомич возле искореженной зенитки поджег несколько автомобильных покрышек, обложив их снопами льна. Резина загорелась, задымила, накрывая непроницаемым черным дымом склад. Немецкие летчики, по всей вероятности имея точные разведданные о расположении склада, решили, что цель накрыта, и улетели.

Трое бойцов из охраны склада погибли. Погиб и весь артиллерийский расчет противотанковой пушки вместе с младшим лейтенантом.

Второй расчет уже ставил станины на передок, когда пришел лейтенант.

– Вы куда? Какой у вас приказ?

– Взводный убит. Наш наводчик тоже убит, – сказал сержант-артиллерист, командовавший расчетом. – Да и снарядов у нас всего шесть штук, и те осколочные и шрапнель.

– Снаряды есть на складе. За наводчика могу я. Устанавливайте орудие вон там. Отройте окопы. Орудие осадите как можно ниже. Это – приказ. Выполняйте.

Так прошел день. Наступила ночь. Дядя Игнат и девушки ушли в деревню.

Всю ночь по большаку через Воронцово к фронту шли войска, тянулись обозы гужевого транспорта. На рассвете поток на какое-то время поредел, замер, а потом вдруг пошел в обратную сторону. Теперь по большаку тянулась бесконечная вереница беженцев.

– Народ пошел, – предчувствуя самое худшее, сказал дядя Игнат, глядя на пестрый поток, наводнявший большак; поток тот двигался в одном направлении, заполняя дорогу от кювета до кювета.

Несколько раз налетали немецкие самолеты, на бреющем стреляли из пулеметов. Мертвых складывали во рву. Закапывать их времени не было. Вечером убитых закопали батарейцы.

Дядя Игнат по нескольку раз на дню, бросая свои дела, приходил ко рву, обходил его с той и с другой стороны, останавливался у перемычки, похожей на земляной мост, и, глядя на запад, думал, хорошо это, что они не успели перекопать дорогу, или плохо. С одной стороны – хорошо: дорогой можно пользоваться, Полянский большак за Десёнкой тоже забит; а с другой – вот-вот могут появиться немцы.

Они появились следующим утром, когда дядя Игнат вместе с Катей пришли к своему рву.

Катя осталась в Воронцове, решив подождать еще сутки. Ее подруги ночью ушли на станцию и теперь, должно быть, ехали на поезде в сторону Калуги, домой. Что заставило Катю бросить подруг и остаться в деревне, она и сама толком не понимала. Хотелось подольше побыть рядом с Ваней. Каждую ночь она выходила в поле, зная, что он уже ждет ее там. В поле у дороги между Трусовкой и Воронцовом рос огромный вяз. Вот под тем старым вязом они и проводили все ночи напролет.

Склад артиллерийских снарядов таял на глазах. Ночью полуторки и ЗиСы вывезли ящики с гаубичными зарядами. Остался штабель 37-мм и 76-мм снарядов.

Утром, чуть только рассвело, в стороне Десны вдруг затихло. Канонада и зарево полыхали всю ночь. А тут вдруг и пожары прекратились.

Катя и лейтенант увидели дядю Игната, идущего по дороге в сторону рва.

– Вы куда, дядя Игнат? – спросил его лейтенант.

Тот остановился. И сказал:

– Девчонку бы надо в деревню отправить. Пошли, лейтенант.

Через некоторое время в стороне Суборова, за речкой Оболонкой, поднялась стрельба. Резко бахали наши винтовки, часто стучал немецкий пулемет. Потом затихло.

Лейтенант еще с вечера приказал своим бойцам перенести оставшиеся ящики со снарядами в лес и закопать их в землю. Теперь они сидели в окопах рядом с сорокапяткой и всматривались в утренний туман, застилавший переезд за рвом. Вскоре там послышался стукоток мотора. На пригорок выскочил мотоцикл с коляской. Не доезжая до рва, развернулся. В коляске завозился человек. Все поняли – пулеметчик. Второй мотоцикл проскочил вперед. Он доехал до рва, миновал перемычку, резко развернулся и умчался за переезд. Вслед за ним двинулся и первый мотоцикл.

– Разведка.

Через несколько минут за переездом загудели моторы.

– Давай! Быстро! – скомандовал лейтенант своим бойцам.

Те подхватили два деревянных ящика и побежали к большаку.

– Это ты правильно придумал, – похвалил лейтенанта дядя Игнат. – Мины – дело толковое.

Колонна двигалась медленно, словно чувствуя, что ее гусеницы подминают чужую землю. Чужая земля – потемки.

Бойцы вернулись, доложили, что дело сделано. Оставалось терпеливо ждать.

Орудие было установлено совсем близко от перемычки. Лейтенант сосчитал это расстояние – сто двадцать четыре шага.

Впереди шел танк. Поблескивали траки его грохочущих гусениц, из распахнутого люка приплюснутой башни высовывалась фигура танкиста. Черная куртка с нашивками, такая же черная пилотка. Танкист поднял руку, что-то крикнул вниз, видимо отдавая приказ механику-водителю, и танк, качнувшись, остановился. Остановилась и вся колонна, головой уже вылезшая в поле.

Вперед снова выскочили два мотоцикла.

– Эх, мать честная! – выругался дядя Игнат.

Но мотоциклы благополучно миновали переезд. И Порфирий Фомич, отвечавший за установку мин, засомневался, гожие ли взрыватели им попались.

Мотоциклы понеслись в сторону Воронцова. А передовой танк снова рыкнул мотором, выбросив над кормой облако сизого дыма, и, качнувшись, двинулся к перемычке.

– Бери в прицел второго, – шепнул дядя Игнат лейтенанту, сгорбившемуся у панорамы прицела.

– Знаю. Поднесите снаряды поближе.

Взрыв был такой мощности, что танк буквально развалился на части. Сработали сразу две мины и боекомплект.

Одновременно дернулась всем своим корпусом сорокапятка, и шипящая трасса ушла низко над полем, над снопами льна и брызгами рассыпалась на лобовой броне второго танка. Тот тоже задымил. Вторая трасса влипла в его броню почти рядом.

– Давай осколочные! – командовал лейтенант.

Через два часа немецкая колонна уже шла по большаку через Воронцово на село Закрутое и дальше на Киров.

Позиция одиночного противотанкового орудия дымилась воронками. Из земли торчали искореженные взрывами авиабомб станины сорокапятки.

Немцы вошли в Воронцово. Одна из частей остановилась на постой. Офицер приказал местным жителям закопать убитых в поле красноармейцев. Своих убитых они привезли на танке и закопали под липой у дороги. На церемонию похорон собрали и жителей деревни. Офицер, немного знавший по-русски, сказал, что после того, как германская армия успешно завершит свой поход на Восток, эта деревня и окрестные селения и земли будут принадлежать семьям этих солдат.

Катя тоже пошла хоронить убитых красноармейцев. Она почти бежала, все еще не веря, что ее Ваня погиб.

Когда откопали опрокинутое орудие, под щитом нашли еще одного. Он оказался живым. И это был Иван.

Женщины перенесли его вначале в лес, а потом, когда стемнело, в деревню.

Зимой над Воронцовом пролетел самолет с красными звездами и разбросал листовки. Из них жители узнали, что под Москвой немцу сильно досталось и теперь он отступает, бросая технику и своих раненых. В январе Катя и Иван ушли в лес к партизанам.

В 60-х годах в селе Закрутом поставили памятник погибшим. В братскую могилу начали со всего сельского совета свозить останки бойцов и командиров, павших здесь в 41 – м и 43-м годах. Приехали родственники тех, кто был известен и кого смогли отыскать. Среди гостей была пожилая пара: мужчина с орденскими планками на пиджаке и женщина примерно тех же лет. Мужчина сказал, что знает, где похоронены его боевые товарищи, с которыми он здесь в октябре 41-го держал оборону в устье речки Оболонки.

Часть рва, там, где было колхозное поле, после войны засыпали, и на нем росла пшеница. Но другая часть, от перемычки уходящая к речке Десёнке, осталась. Мужчина отсчитал от нее сто двадцать четыре шага и сказал:

– Копайте здесь.

Через полметра лопата звякнула о каску…