Читать книгу Не могу не писать… - Сергей Николаевич Никифоров - Страница 2
Глава 2. ЙЁ…
ОглавлениеЙё!
Первым, кого "уволил" по телефону наш главный был выпускающий редактор. Тот не сразу даже понял, что произошло. Когда понял: плакал, рыдал, пресмыкался и получил "последний" шанс, сдав меня.
Я не в обиде, и так понятно, откуда ноги растут, когда речь о некрологе.
Телефоны в редакции понятно что: звонили не переставая, покраснели, чуть не разорвались!..
В течение дня: несколько агентств и 3 телеканала дали информацию на информационные ленты и в эфир, потом дали опровержение, но 2 редактора газет, перепечатавших наш некролог уволились, одного директора информагентства сняли, один продюсер телеканала слёг с инфарктом, один даже имитировал попытку суицида во избежание ответственности.
Наш главред, будучи основным акционером, сам себя не снял, разговаривал только матом, телефон сначала не убирал от уха, переключаясь с одного входящего на другой, потом перестал брать, потом выключил и сидел в кабинете тихо, и смотрел в одну точку или на меня.
Я был вызван к главному первым прямо с утра. Мне было сказано: "Сволочь!" Потом весь день я просто сидел, и со мной не говорили. Главный только смотрел, лицо менялось, и конец мой был мне не известен, только понятно, что ужасен.
Главный был сам журналист; что косяки бывают, понимал – сам через это проходил, но данный случай понятно, что был не типичен, и развязка ситуации непредсказуема.
И ещё он ждал… Ни одна из принадлежащих НАШЕМУ " почившему" олигарху газет, ни один из каналов, которые, по слухам, он контролирует, ни словом не обмолвились на животрепещущую тему…
И это было ещё страшнее, чем если бы они полоскали бы нас весь день, угрожали исками и грозили страшным судом.
И эта тишина пугала главреда по настоящему. До холода в спине. По крайней мере, так было со мной: тело немело от ужаса, а мозг пытался отключиться и впасть в прострацию.
Так продолжалось до 22:00. Вся страна жила пересудами на тему, а главный виновник "торжества" весь день сидел в кабинете шефа и ждал своей участи.
В 22:05 у главного зазвонил сотовый. Он взял трубку, сказал: «Алло…» Потом встал, сел, снова встал, протянул трубку мне, сказал: «Это тебя..», и снова сел: бледный и какой-то обмякший; правый глаз у него стал подёргиваться, а нога отбивала чечётку, но он этого не замечал.
Я взял трубку и алёкнул. Трубка сказала: «Привет!» Говоривший представился, и мне стало нехорошо – это был он, наш живой "труп", великий и ужасный, короче, наш всемогущий, раньше времени "похороненный" мной ОЛИГАРХ.
Представившись, он сообщил мне, что у меня есть 15 минут, чтобы предстать перед ним, как есть, в его офисе, находящемся в квартале от редакции. Сказал, что машина за мной выехала, и должна быть уже рядом. И положил трубку.
Странно, что я не описался. Сказал главному: "Я к НЕМУ.» Главред, производивший в этот момент впечатление не совсем адекватное, после моих слов окончательно стал похож на умалишённого, взгляд у него блуждал, и появилась улыбка типичного городского сумасшедшего.
Я понял, что говорить с ним сейчас бесполезно, и вышел. Сбежал по лестнице, толкнул дверь на улицу, и… пожалел, что не описался сразу… Прямо на тротуаре, напротив входа в редакцию, стоял дорогой идеально чёрный, блестящий американский … катафалк. Дверь для меня открыл и держал нараспашку явно охранник, с проводом в ухе. Двое таких же стояли по бокам от входной двери редакции. Возникшая было надежда сбежать разбилась об их взгляды, и я покорно вошёл в этот гроб на колёсах.
Дорога заняла 5 минут, ещё 10 проход в офис "покойного", и подъём на начальственный этаж.
Там стекло, метал, красавица за стойкой ресепшн, потом стекло, дерево, красавица за столом секретарши, ещё раз то же самое, распашные двери, голос из ниоткуда : «Прошу…», и – я в кабинете размером со спортзал в школе. На горизонте стол хозяина, за ним никого, и от этого ещё страшнее.
Он подошёл сбоку, от диванов в углу, поэтому я и не понял, откуда был голос, ещё раз повторил: «Прошу!», и прошёл за журнальный стол в другом углу кабинета, указав мне на стул, а сам почти лёг в кресло напротив.
Смотрел на меня молча. Долго. А потом заржал. Не улыбнулся, засмеялся, захихикал, а именно заржал! Потом повернулся в сторон,у нажал пульт, выехал экран, зажужжал проектор, и на экране появилось моё изображение. Камера видно стояла где-то у него за спиной, и я увидел себя: лохматый, весь помятый, глаза шальные, по лбу течёт, как будто я только из бани, лицо уже слегка дебильное, рука согнута в локте и в ней по прежнему мобильный шефа.
Я заржал тоже, правда, по-другому, от нервов, от напряжения, от неопределённости.
А он прекратил, дождался, когда я тоже остановился, и сказал: «Что? Тяжёлый день?»
Я ответил: «Да уж!.. А у Вас?»
Он посмотрел на меня и вдруг сказал: «А мне то что? У меня всё – ОК! Я же живой, хоронить заранее – хорошая примета: ещё сто лет, может, проживу, да и столько внимания… Кто только не позвонил, даже пару конфликтов с конкурентами уладилось от неожиданности воскрешения. Даже Президент позвонил, а это дорогого стоит!
И – ни обиды, ни злости, ни претензий.
Я спросил, зачем катафалк тогда.
Он ответил, что шутка, баш-на-баш.
И тут я чуть не упал. Отпустило, что весь день держало, нервы сдали, силы ушли.
Он понял, сказал, чтобы ехал домой, а завтра в 5 был в его офисе, за городом, секретарша даст телефон, наберёшь – объяснят как подъехать.
Нажал кнопку, вошла секретарша, проводила вниз, охранник открыл дверь в машину, на этот раз – минивэн.
Дома вошёл, снял ботинки, бросил пиджак, упал на диван и умер…