Читать книгу Причуды колоды - Сергей Опачанов - Страница 3

Скатившись с покосившегося крыльца и потирая ушибленную коленку, он, пиная вертевшихся под ногами кур, покрутил головой и, еще плохо соображая, вприпрыжку подбежал к Вадею с Чивой, которые играли в «ножички», поочередно награждая друг друга шалбанами по лбу. «А шо вы тут робытэ?» – спросил он, прекрасно зная что.

В Белгородской области, где он родился, граничащей с Украиной, большинство населения говорило на «суржике» – ни русском и не украинском, а межнациональном суррогате. В результате этого он, повзрослев и перейдя на русский, так и не избавился окончательно от малороссийского «гэ», некоторых местных языковых оборотов и популярных историй. К ним относились и «Хлопци», и «Тоня-дурочка», и «Костик» и «Валя Обозная».

Часто, накормив своих девчонок завтраком, обедом или ужином, он обращался к ним с вопросом: – «Ну шо хлопци, пойилы?».

Девчонки, уже давно утомленные этой однообразной шуткой, махали руками и причитали:

– «Пойилы, пойилы…! Ну хватит! Знаем мы про твоих хлопцев – надоело!».

– «Найилыся?».

Понимая, что просто так от него не отвертеться, они отвечали: – «Найилыся!».

А он, втайне удовлетворенный снова произведенным впечатлением, добавлял:

– «А хлиб йисты будытэ?».

«Будымо, будымо» – обреченно отвечало семейство.

Тоня-дурочка, Костик и Валя Обозная были реальными и знакомыми ему современниками, ставшими на малой Родине героями устного народного творчества и любимых анекдотов.

Тоня-дурочка – несчастная и одинокая женщина, неизвестно по каким причинам, сошедшая во время Войны с ума и никого не трогавшая сама по себе, превращалась мгновенно в бесноватую фурию, если кто-то, по глупости или нарочно, выводил её из себя. Имея визгливый голос, по уровню децибелов во много раз превосходивший звук воздушной тревоги и слышимый во всех околотках Волоконовки, она начинала всё и всех крыть отборным матом, заканчивая, по-видимому, особенно волновавшей ее трагедией. «Гады немцы! С косым (делая ударение на первом слоге) Гитлером брата Митьку убили! Теперь и выпить не с кем!!!»

Костик – взрослый и безобидный олигофрен, обычно прогонявший по улице корову начальника местной милиции, индифферентно приговаривал: – «Куды пишла, … легавая!». Он был персонажем, пожалуй, наиболее любимым и часто упоминаемым в шедеврах устного народного творчества, в соответствии с которыми его личная жизнь была достаточно многогранной и плодотворной. По одной из версий он рассказывал:

– «Була у мэнэ така гарна дивчина Маруся. Я ей подарыв брошичку Васылечек и дав пийсят копиечек, копиечка в копиечку.

А тоди и кажу – Маруся, выходь за мэнэ замиж. Будуть у нас диты – будэмо мы с тобою родычи.

А она мини и кажэ, на шо ты мини такый дурак нужен!

Ах, так, кажу! Тоди отдавай мою брошичку Васылечек и пийсят копиечек, копиечка в копиечку!».

Не известно, стала ли именно эта Маруся его женой, но детей, в том числе и вполне нормальных, которыми он очень гордился, у него было много. По этому поводу существовала особая версия его гордости:

– «Ой! Вы б зналы, яки у мэнэ вумни диты! Таки вумни!

Пийдут за сарай, насэруть по такой кучи (при этом он, разводя руки, демонстрировал по какой именно) гивна! .... И кажный свою кучку узнае!!!».

Валя Обозная – воспитанница детского дома из соседней Ютановки появилась, как-то неожиданно в ватаге местных хулиганов и заняла в ней, по-видимому, особое место. Её уважали и боялись. Она походила на современного Гавроша: – одевалась во все мужское, пила, курила, стриглась «под мальчика» и ругалась матом. Становилась заводилой во всех драках. Была бесстрашной, отчаянной и наглой. Оказавшись лицом к лицу с очередным врагом, она доставала из кармана вилку и гнусаво извергала на противника любимую угрозу: – «Бачишь! Два удара – восемь дырок!». Этого было достаточно для очередной капитуляции. Она была старше и лично нашему герою с ней общаться не приходилось. Хотя о ней никаких впечатляющих историй, кроме вилки, он не знал, она сохранилась в его памяти в качестве одной из местных достопримечательностей того времени.

Рассказывая дружбанам по московской студенческой общаге байки об этих «былинных героях» своего родного края он испытывал особое наслаждение от их ржания и легкое тщеславие от своего исполнительского таланта. Быть артистом он никогда не мечтал и не собирался. Лишь однажды попробовал себя в этой роли, сыграв достаточно успешно вместе с Сашкой Алейниковым Чеховского Злоумышленника в новогоднем концерте школьной самодеятельности.

Однажды, Гарик Речин – рафинированный интеллигент из Киева с лицом Иосифа Каифы – иудейского первосвященника в исполнении Валентина Гафта, в 18 лет бривший по два раза в сутки на своей хитрой и очень умной роже упрямо растущую щетину, выслушав очередную байку, спросил: – «Слушай, а в вашей Волоконовке нормальные люди есть? Судя по твоим рассказам – это край не пуганных идиотов». С его легкой руки малая Родина нашего героя стала в их общаге именоваться именно так, с чем он был категорически не согласен, потому что хорошо знал и любил своих земляков.

Теперь, доставая из стареющей памяти детские воспоминания, он вдруг обнаружил, что многое, из, казалось бы, давно и окончательно забытого, вдруг всплывало снова, приобретало прежние краски и эмоции. Только каких-то имен и фамилий он так и не мог вспомнить.

Эти края можно было считать его малой Родиной с 23 июля 1937 года, когда из отдела Народного здравоохранения Волоконовского районного Исполнительного Комитета советов Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов пришло сообщение, пожелтевший листок которого с оторванным нижним уголком до сих пор хранился в их семейном архиве. Это был ответ на запросы его бабушки в несколько областей РСФСР, с ее непременными условиями. Он пришел первым и поэтому предопределил очень многое, в том числе просто и то, что наш лирический герой когда-то родился. В нем сообщалось, что зубному врачу Маньковской:

– в Волоконовском районе (тогда еще Курской, а не Белгородской области) может быть предоставлено рабочее место;

– она будет обеспечена квартирой и коммунальными услугами (с временным проживанием в частном секторе);

– в Волоконовке, расположенной на линии железной дороги Москва-Донбасс, имеются десятилетняя школа и река Оскол.

Так, в их поселке появилась новая семья:

Отец – Маньковский Афиноген Андронникович;

Мать – Маньковская (урожденная Григорьева) Софья Ильинична;

Дочь Евгения и сын Вадим.

История умалчивает о деталях их жизни до Войны за исключением того, что они в конце концов получили в центре поселка одну из квартир в больничном 2-х этажном доме, сохранившемся до сих пор, на углу, с которого начинались улица «Надречная» и узкий проулок, круто спускавшийся к берегу Оскола. В этом же доме проживала и работавшая на больничной кухне неграмотная бабушка нашего героя Ольга Дмитриевна со своим сыном Константином, ровесником и одноклассником Евгении. Тот факт, что они жили в одном доме, давал основания многочисленным почитателям Женичкиной красоты и обаяния обращаться к Косте с просьбами о посредничестве в качестве почтальона по передаче их лирической корреспонденции

После войны их уже совместным местом жительства одной семьей стал свой маленький домик на все той же улице «Надречной» с садом и огородом, заканчивавшимся на обрывистом берегу Оскола. Почва, на территории поселка отличалась всем доступным разнообразием Центрально-Черноземного экономического района: – черноземом, мелом и песком, сходившимися клиньями друг к другу. Еще одной составляющей была удивительно вязкая глина серого цвета по местному названию «глэй», располагавшаяся в русле Оскола, преимущественно на его крутых берегах. Даже КМА (Курская магнитная аномалия) не обошла стороной этот район. Хотя карьеры по добыче руды находились достаточно далеко от Волоконовки, их влияние на экологию и здоровье, по утверждению местного населения, было ненамного лучше, чем в других частях региона, уже давно державшего печальную пальму первенства в российской статистике раковых заболеваний.

На «Надречной» встречались между собой чернозем и песок, образуя почти в ее середине затапливаемую ложбину, так что добраться весной во время половодья в центр поселка из песчаного участка, где жил наш герой, можно было только на лодке. Можно сказать, что его детство прошло на песке, отрочество и юность – в центре на черноземе, а на «мелках», как называли еще одну часть Волоконовки, он бывал довольно редко, только по каким-то случайным причинам.

Их дом стоял почти в самом конце улицы, недалеко от небольшого местного кладбища, где хоронили жителей этого околотка. За кладбищем находилась его первая alma mater – восьмилетняя школа №3, по фамилии своего директора именовавшаяся в простонародье «Азаровской». Напротив школы торчало одиноким прыщем любимое место мужиков и домохозяек – небольшой, тоже «Азаровский», продмаг, где продавались не только выпивка и закуска, но и разные бытовые мелочи. Между ними и рекой, постепенно уходя в сторону, тянулся большой песчаный карьер, обрывистые стены которого были все утыканы норами ласточек и стрижей. Оскол и эта улица были основным местом его далеких детских игр и нынешних воспоминаний.

Приезжая в Волоконовку из дальних мест он всегда приходил сюда повидать еще оставшихся старых друзей и подышать пряным воздухом детства.

Не оставляющий его в покое Воланд снова вмешался: – «Заканчивай! Заканчивай одной фразой!».

Да, отстань! Не закончил я. Еще долго вспоминать.