Читать книгу Рассказы из прошлого. Сборник - Сергей Орст - Страница 2

ЯИЧНИЦА

Когда мне исполнилось семь лет, я решила, что уже стала большой. А раз я уже большая, то надо помогать родителям. Помогать родителям нужно начинать с приготовления завтрака. Мне очень хотелось им показать, что я уже большая и могу самостоятельно всё делать.

Было воскресное зимнее утро. Солнце постучалось ко мне в окно, и я проснулась. Тихо, чтобы не разбудить родителей, я вышла из своей комнаты и пошла на кухню. Закрыв за собой дверь, я приступила к приготовлению вкусного воскресного завтрака для всех. Готовить я тогда вообще не умела, но много раз видела, как готовят родители и решила, что это совсем не сложно. Самое простой и быстрый завтрак – это яичница, чай и бутерброды. В школу я ещё не ходила, но считать уже умела. Мне нужно было взять из холодильника шесть яиц, как раз из расчёта по два на каждого. Я видела, как мама берёт из холодильника яйца, да так ловко, что в её обеих руках бывало сразу шесть яиц. Я так и сделала. Но яйца оказались не послушные и два из них, каким-то непостижимым для меня образом упали на пол.

– Ай! – чуть вскрикнула я и испугалась, что разбужу родителей.

Аккуратно закрыв дверцу холодильника ногой, я отнесла четыре яйца в мойку – мама всегда моет яйца перед употреблением. Затем я стала думать, как собрать два битых яйца с пола. Сначала я попробовала взять их пальцами, но только перепачкалась, а яйца ещё больше растеклись по полу. Решив собрать их лопаткой в тарелку, я приступила к этому сложному процессу. В итоге, я вымазала почти весь пол в кухне, но собрала битые яйца в тарелку. После этого я тряпкой оттирала пол и чуть не упала, поскользнувшись.

– Нет, эти яйца уже никуда не годятся, – решила я и выбросила содержимое тарелки в мусор.

Взяв ещё два новых яйца из холодильника, я стала мыть все шесть яиц. В мойке упало ещё одно яйцо. Оно выскользнуло из рук и сразу утекло в слив раковины, лишь скорлупка осталась на сеточке.

– Ух, ты! Как это они так падают и, главное, сразу бьются? – не понимала я.

Пришлось брать новое яйцо. Разложив помытые яйца на полотенце, я тихонько вытащила сковородку из нижнего отделения плиты, которое жалобно скрипело при открытии. Я боялась раньше времени разбудить родителей, поэтому старалась делать всё тихо.

Я поставила сковородку на плиту и взяла первое мытое яйцо в руку.

– Чего-то не хватает, – подумала я, – точно! Масло!

Бутылка с растительным маслом стояла в шкафу слева над плитой. Я открыла дверцу, но до бутылки мне было ещё не дотянуться. Я положила яйцо на разделочный стол рядом с плитой и повернулась к столу, чтобы взять табуретку. Предательский треск яичной скорлупы послышался сзади. Это упало на пол яйцо, скатившись с разделочного стола.

– Ах, ты противное! – почти вслух зашипела я на это яйцо, которое преспокойно растекалось по полу, прикрывшись разбитой скорлупой.

Пол на кухне я уже вымыла, поэтому решила, что он теперь чистый. Опыт в собирании разбитых яиц с пола у меня уже был. Я лихо собрала это яйцо в тарелку, почти не запачкав весь пол. Затем повытаскивала всю битую скорлупу из тарелки и с удовлетворением вылила яйцо в сковородку. Потом я взяла второе яйцо с полотенца в руку.

– Как же мама их разбивает? Да так легко это делает столовым неострым ножом. Ага, вот он!

Я с размаху ударила ножом по яйцу. Оно развалилась пополам, и половинка скорлупы сиганула в сковородку. Туда же полетели мелкие осколки белого цвета.

– Не беда! Сейчас всё соберу!

Я вытаскивала осколки скорлупы из склизкой массы ножом и пальцами. Однако мне это долго не удавалось. Вот я уже почти подцепила осколочек, а он в последний момент убегал в сторону. Я намучилась, но собрала все осколки.

– Надо бить потише, – поняла я, когда взяла следующее яйцо.

С горем пополам я разбила в сковородку все яйца, постоянно вынимая оттуда битую скорлупу. Наконец, все шесть яиц были на сковороде. Только два целых желтка осталось.

– Как раз для папы, он любит глазунью.

Слово «глазунья» мне очень нравиться, и такая яичница должна напоминать забавную рожицу. Но тут было что-то не так. «Глазки» были в разных местах и совсем не походили на рожицу. Я стала двигать один «глазик» ближе к другому ножом и случайно его проткнула. «Глазик» потёк, словно заплакал жёлтыми слезами.

– Ну, ты мне ещё поплачь! – строго сказала я желтку, будто он был живой.

Я поняла, чтобы желток не растекался, надо быстрее включать плиту.

– Быстрее, быстрее, быстрее…, – подгоняла я себя, включая электрического плиту на полную мощность.

Сковородка разгорелась очень быстро, и яичница начала белеть. Тут я заметила открытую дверцу шкафа, где стояла бутылка масла.

– Я забыла масло налить!!! Яичница прилипнет! Что же теперь делать? – сдерживая свой возглас, воскликнула я.

Я отставила сковородку в сторону на холодное место на плите. Взяв табуретку, я встала на неё и достала бутылку с маслом. Я решила налить масло на сковородку и немного приподнять яичницу ножом, чтобы под неё затекло масло, тогда не пригорит. Спускаясь с табуретки, я локтем зацепила ручку сковородки, и та с грохотом полетела на пол. Как назло, сковородка упала вверх дном и незапёкшиеся яйца вытекли на пол.

С бутылкой масла в левой руке я присела около сковородки, не зная, что делать.

– Нет, с пола мы есть не будем, – услышала я весёлый голос папы за спиной, – мы не собачки!

Я повернулась и увидела в дверях папу и маму, которые улыбались.

– А пол чистый, я его уже вымыла, – сказала я с важным видом, – сейчас я всё подберу и дожарю нам всем эту яичницу!

Все мы дружно смеялись над моими кулинарными стараниями. Быть большой это очень не просто!

ноябрь 2019 г.

АВГУСТ 1945-го

Случилось это в его детстве. Шёл тысяча девятьсот восьмидесятый год. Ему только исполнилось восемь лет, когда он перешёл во второй класс. Родители отправили паренька в летний пионерский лагерь на всё лето. В Москве только что отгремела Олимпиада, прошедшая вовсе мимо весёлых отдыхающих мальчишек и девчонок далеко за городом близ живописной речки. Всё, как водилось в то время: торжественные линейки по утрам и вечерам по случаю поднятия и спуска флага лагеря; командные игры и соревнования; занятия в кружках по интересам. Ну, и конечно, драки с пацанами, куда без них, шалости и хулиганства в тихий час, да и вообще в любой удобный момент, когда вожатые ослабляли бдительность. Иными словами, нормальное советское детство нормального советского мальчишки.

Однажды на утренней линейке сообщили, что сегодня после тихого часа и полдника, весь лагерь собирается в актовом зале для просмотра фильма.

– Эй, ребя, кино будем зырить!

– Да, будет зыко!

Мальчишки шептались, стоя в строю отряда в предвкушении чего-то особенного в уже немного надоевшем распорядке лагерной жизни, не обращая внимание на грозные взгляды вожатого. До тихого часа тайные лазутчики из особо талантливых мальчишек отряда ничего не смогли выведать о предстоящем кино. Он с другими мальчишками стоял на шухере возле актового зала, пока другие пацаны лазили в секретное незакрытое окно возле чёрного хода. Им всем страх, как хотелось узнать заранее, что там такое будут показывать. Однако, вопреки всем стараниям мальчишек, ничего узнать так и не получилось. Только зря шорты порвал о гвоздь в раме самый важный зачинщик всей этой шпионской возни.

Попытки покинуть корпус в тихий час с целью дальнейшей разведки провалились. Вожатый засёк нескольких лазутчиков, и на этом разведывательная деятельность пацанов закончилась безрезультатно.

– Ну, что за нафиг? – досадовали мальчишки, обиженно лёжа в своих койках. – Им что? Жалко?

После полдника всех дружно завели в актовый зал. Весь лагерь, кроме малышей, которые ещё в школу не ходили. Получается, он был, как и весь его отряд – самыми младшими на этом мероприятии. Началось. Свет в зале не погасили, хотя пацаны уже приготовились поорать, посвистеть в темноте и подёргать девчонок за косички. Не получилось. На сцену перед задёрнутым занавесом экрана вышли три девочки из старших отрядов. Старшая вожатая села за пианино сбоку сцены. Все притихли, не понимая, зачем петь перед фильмом. Вдруг грустная мелодия огласила зал и пронзительным припевом вонзилась в его маленькое сердце.

Он был весьма впечатлительный, гипервозбудимый, эмоциональный мальчик, и эта песня вызвала у него странное ощущение. Этакая непонятная тревога вдруг подкралась к нему. Потом старшая вожатая вышла на сцену вместо девочек и начала говорить о какой-то памятной дате. Мол, сегодня тридцать пять лет со дня ужасной трагедии, что такое не должно повториться. Он ничего толком не понимал. Какие-то незнакомые названия городов на непонятном языке, трудно запоминаемое имя какой-то девочки, которой было всего-то семь лет, когда она умерла от какой-то болезни, какие-то журавлики из бумаги, тысячу которых она не успела сложить.

Потом свет в зале притих, и на открывшемся экране возникли чёрно-белые кадры кинохроники. Руины города, странный полуразрушенный дом с дырявым решётчатым куполом, обожжённые люди с пузырящейся кожей, смерть и ужас. За кадром диктор говорил об атомной бомбе, о том, сколько мгновенно погибло мирных людей, и что сделали это американцы.

И тут у мальчишки всё смешалось в голове. Его воевавший дед рассказывал, что американцы помогали нам победить фашистов. Сам дед был даже знаком с некоторыми теми американцами, что воевали тогда против Гитлера. В детском саду и школе парнишке рассказывали о фашистах, как они издевались и убивали мирных людей его страны, не щадя никого, ни детей, ни женщин, ни стариков. А тут американцы сделали такую жуткую штуку и убили сразу почти весь город? Так они что? Такие же, как те фашисты? И сделали это уже после Победы? Зачем?

Кино закончилось страшными цветными кадрами ядерного гриба, вспухающего над горизонтом, а диктор говорил, что угроза повторения трагедий Хиросимы и Нагасаки очень высока и сегодня. Потом на сцену перед затихшим и явно напуганным залом с ребятишками вышел человек в военной форме и начал рассказывать о гражданской обороне, о бомбоубежищах, о поведении во время ядерного удара. Всему лагерю была продемонстрирована работа сирены воздушной тревоги, окончательно заколотив страх в голову мальчишки.

После отбоя паренёк лежал на своей койке, почти натянув на голову одеяло, и не спал. Он вслушивался в звуки за окном. Ему мерещилась сирена, он вдруг начинал отдалённо слышать рёв вражеских самолётных моторов. Всматриваясь сквозь шторы окон, он боялся пропустить момент яркой вспышки, о которой говорил военный, предупреждая, что на неё нельзя смотреть…

– Эй, ты чего орёшь? – толкнул мальчишку приятель с соседней койки. – Обалдел, что ли? Дай поспать.

Оказывается, паренёк уснул и закричал во сне от привидевшегося кошмара. Опять мучительное ожидание. Опять тщетные попытки успокоиться. Снова ему во сне адский огонь жжёт кожу, и она, вздуваясь волдырями, лопается и превращается в кровавое запёкшееся месиво. Он явственно увидел яркий свет и услышал страшный рокочущий гул, который приближался и приближался. Мальчонка вскочил с криком со своей койки. В палате слепящий свет сквозь окно. Жуткий свет! Адский! Он в слезах орал во всё горло, чтобы все бежали в бомбоубежище, принялся расталкивать спящих ребят, крича, чтобы они завернулись с головой в одеяло, не смотрели в окно и бежали в убежище. Свет в палате всё ярче, за окном страшный треск и непонятный леденящий его душу гул всё сильнее… Кто-то взял мальчика в охапку, но тот забился в истерике, непрестанно надрываясь от крика. Его куда-то понесли. Потом он почувствовал резкую боль в плече и постепенно затих.